Проржавевшие качели

Прохладный вечерний ветерок косил мысли, а усталость - колени. Саюри на автопилоте плелась подле Ойкавы пытаясь что-то для себя решить.  Добродетельная поневоле Ямадзаки дала ей пищу для размышлений, куда жизнь незаметно подмешала отраву. И мысли циркулировали по крови, разлагались на токсичные продукты обмена.  - Что с лицом, Энн Бонни?  Ода вздрогнула и растерянно посмотрела на Тоору, словно абсолютно позабыв о нём.  Поняв по невдупляющему взгляду спутницы, что о его сиятельной персоне позабыли, Ойкава, оскорблённый этим фактом до глубины души, прибег к красноречию:  - Удалось ограбить слишком мало торговых судов? Или же некого было пустить по доске? Может, матросы с голодухи сожрали твоего одноглазого попугая? А, кажется, знаю, - воздел палец к небу после многочисленных предположений Ойкава и хитро улыбнулся, поглядывая на девушку, - черепаший суп пришёлся тебе не по вкусу.  Саюри не выдержала потока глупости и негромко, коротко рассмеялась. Тоору незаметно удовлетворенно улыбнулся, всматриваясь в разгладившееся лицо Оды.  Подросток не надеялся, что девушка скажет ему правду, просто хотел чуть разрядить мрачную атмосферу, поэтому очень удивился, когда Саюри, засунув руки в карманы ветровки, объяснила:  - Обслуживала сегодня бывшую команду.  Ойкаве понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить волейболисток. Несмотря на один род клубной деятельности, Тоору не часто пересекался с женской командой, чему был по большей части рад.  Хигучи Мао производила не лучшее впечатление трупоедской ухмылкой и жестокими повадками. В её взгляде, рыскавшим по людям, без труда угадывался поиск жертвы. Ничего удивительного, что она с Одой не нашла общий язык.  - Та мерзавка тебе что-то сказала? - нахмурился спортсмен.  Он хотел звучать нейтрально, но в голос прокралось раздражение. Девушка заметила это, вскинула брови, усмехнулась, покачала головой.  - По-твоему, я настолько чувствительная натура? - с некоторыми даже интересом, уточнила Саюри. - Думаешь, эта упыриха способна задеть меня?  Смущённый своей ошибкой, Ойкава поджал губы и недоверчиво посмотрел на спутницу. В его огромной ветровке даже высокая Ода казалась безобидной и хрупкой. А может дело было в том, что за последние несколько дней Тоору узнал её со совершенно неожиданных сторон.  Что шрамы на мочке правого уха остались после выдранных в драке серёжек. Теперь она их не носила.  Что девушка всегда придерживает двери в магазине старикам и мамочкам с детьми. Для неё это было так же естественно, как дышать.  Что Саюри до абсурдного добра в своих суждениях, но боится этого и прячет за насилием и грубостями. Какое-то извращённое лицемерие.  - Тогда в чëм дело? - тихо спросил подросток.  На улицах уже давно горели фонари и в их усталом, электрическом свете на его лице отразилась странная печаль. Она удивила Оду.  Девушка не ждала и не любила сочувствия и жалости. Особенно ей не хотелось получать их со стороны Ойкавы. Саюри была уверена, что ответит на них агрессией, но неожиданно участие Тоору не отозвалось в сердце Оды привычным гневом.  - Наш менеджер сказала мне забыть о волейболе, - подумав, сказала девушка.  Кажется, она впервые не испытала стыд, признавшись в том, что тревожило её. Пока Саюри с глазами удивленного котёнка пыталась разобраться с этим необычным явлением, Ойкава ужасно злился. В первую очередь на себя. Он вспомнил сколько наговорил Оде за школой всего несколько дней назад. Обхаял её за то, что презирал в себе. Использовал как отражение. Не на зеркало же кричать.  Слова бегали по языку испуганными муравьями, рвались наружу, но Тоору не мог сложить из них ни одну фразу. Что он в самом деле скажет? "Не слушай её", "у тебя всё получится", "дерзай". До невозможности глупо и бессовестно было бы это с его стороны. Поэтому Ойкава сделал всё, что мог в этот момент.  Подросток схватил Саюри за руку, поймал её испуганный, удивлённый взгляд и не говоря ни слова понëсся вперёд. Он так рванул, что девушка чуть не споткнулась и первые несколько секунд волейболист практически тащил её. Однако, миновав замешательство, Ода тоже побежала.  Ночной воздух забивал лёгкие холодом, ветер рвал куртку, усталость била по коленям. Мимо проносились яркие неоновые вывески, безликие прохожие, дома, столбы электропередач.  Саюри быстро бегала, но Тоору мчал так, будто асфальт за ними покрывался трещинами, раскалывался на куски и проваливался в пропасть. Он сжимал пальцы девушки до боли и чистосердечного признания. Только Ода, стиснувшая его ладонь в ответ, не могла понять какого. Саюри лишь бежала и всматривалась в сгущавшейся тьме в затылок Ойкавы.  Магазины с мигающими вывесками давно остались позади, прохожих тоже было не видать. Подростки бежали по дороге, поднимающейся на холм. Ни машин, ни фонарей. Ночь раскрывалась в лёгких морскими ежами, сбивала дыхание. Ветровка прилипла к спине от пота, зрение мутнело.  Когда Тоору вытянул девушку на широкую площадку, та, ни на что не обращая внимания, припала к перилам. Оперевшись о них, Ода тяжело дышала. Рядом, вцепившись в колени, задыхался Ойкава.  - Ты, - Саюри только перевела дух и развернулась, всё ещё боясь выпустить перила; грудь ходила ходуном, - совсем... с ума... сошёл?  Тоору не отвечал, всë пытаясь отдышаться. Девушке казалось, что ещё чуть-чуть и он выплюнет лёгкие. Ода сама не могла прекратить хватать ртом воздух, но положение Ойкавы показалось ей настолько нелепым, что она рассмеялась. Почти сразу правда ужасно закашлялась, но поднявший голову парень увидел на её губах улыбку.  На его лице выступил пот и облегчение. Он выпрямился и на неверных ногах подошёл к Саюри.  - Ну? - запрокинула голову Ода, одышка постепенно начала уходить.  Тоору встал рядом, опëрся о перила, вскинул брови и выжидательно посмотрел на девушку, предложив сделать то же самое. Саюри вздохнула и развернулась.  Под ними в густой, вязкой ночной тьме лежал город. Освещённые улицы и дома горели словно вены, по которым течёт огонь. Ода тихо выдохнула, пораженно глядя на город.  - "Хорошее место," - подумала девушка, - "сокровенное." - Саюри, - слышать собственное имя из уст Ойкавы было странно, - здесь никого нет, тебя никто не услышит.  Ода долго смотрела в болезненно исказившееся лицо Тоору. Он всё ещё тяжело дышал. Она, кажется, не дышала совсем.  Саюри самоучка. Во всём. И первое чему маленькая Ода научилась - быть злой и твёрдой, чтобы её не раздавили. Гнев стал обычной реакцией Саюри на всех, кто пытался дотронуться до еë души. Иначе было не защититься от родителей.  Незаметно для Оды, эта необходимость стала привычкой, а после - правилом. Саюри Ода - маленькая девочка в собачьей будке. Она щëлкает зубами, гремит цепью и никого к себе не подпускает. Потому что так безопаснее.  Саюри Ода не верит в счастье. Она смеется в лица тем, кто говорит о нëм. И те же лица разбивает.  Саюри Ода смотрит в воющие от боли глаза Тоору и решает дать ему себе шанс.  - Знаешь, я много думала о волейболе, когда меня выгнали, - голос девушки отрешëнный, пустой, - мы все стараемся, но побеждает лучший. Я лучшая версия себя сейчас и мне невыносимо осознавать, что "лучшая я" хуже кого-то. Сколько бы часов я не тренировалась, сколько боли бы не терпела, я с каждым разом лишь чëтче видела насколько ограничена. Я давно упёрлась в потолок своего склепа, я размазала себя по нему и всё равно ничего не добилась. Я никогда не смогу стать лучшей, идеальной.  У Ойкавы и Саюри один грех на двоих. Подростки не похожи с ног до головы, но в глазах друг друга они близнецы.  - Если в деле, что я так люблю заменить меня безбожно легко, - голос Оды дрогнул, она поднесла ладони к лицу, - какая же я тогда, должно быть, жалкая.  Девушке уже было плевать, что Тоору увидит её такой. Она очень устала. Душа, с которой содрали корку, тихо кровоточила. Саюри бледнела и быстро слабела, словно действительно умирала от кровопотери.  Неожиданно её пальцы, залепленные идиотскими детскими пластырями из-за постоянных ожогов сигаретами, сжали шершавые руки Ойкавы. Внезапный порыв заставил подростка прижать кисти Оды к своей груди.  - Ты не жалкая! - выпалил внезапно даже для себя Тоору. Он то ли злился, то ли плакал. Саюри никак не могла понять.  - Неважно, что сейчас ты разбита, - продолжал парень; его голос скрипел, как те самые качели, на которых они познакомились, - скоро это пройдёт и всё закончится. Ты горела волейболом, но это не значит, что ничего кроме него, не заставит тебя быть счастливой.  Ойкава говорил с надрывом, через силу. Его будто тоже, как и Оду выворачивало наизнанку.  - Ты удивительная, Саюри, меня не обманешь. В тебе столько сострадания и ума, не спорь. Я же видел твоё внимание к нуждающимся. И домашку мою ты делала безупречно. Разве такой человек может быть бесполезным?  Девушка молчала. Её взгляд метался по лицу Тоору. Взмокший от бега и страха, смертельно бледный, Ойкава держал ладони Оды, как собственное сердце.  - Я не знаю, что происходит в твоей семье, не знаю почему ты впиваешься в глотки, не принимаешь помощь и не просишь о ней. Я ничего о тебе не знаю. Но даже если ты убьëшь меня, - голос подростка дрогнул, вытянулся в струну, а сам он подался вперёд, - я всё равно спрошу: может, ты вцепилась в волейбол, чтобы не сойти с ума? Просто не нашла альтернатив. Не хотела, чтобы твои учебные достижения родители приписали своему прекрасному воспитанию, а потому пошла туда, где могла бы выплеснуть свою ярость.  Саюри впервые видела, как Тоору - человек гордый и стойкий - сдирает с себя маску и дрожит. Прежде девушка не встречала никого, кто бы до такого исступления пытался не причинить ей боли.  - Ты прекрасный человек и я не надеюсь, что ты примешь мою помощь, но, может...  Ойкава не закончил. Ода шагнула вперëд и поцеловала его. Сухие губы Саюри царапнули губы Тоору. Сердце подростка стучало о рёбра с такой силой, что ему казалось, он вот-вот умрёт. Ойкава не мог поверить в происходящее. Он выпустил руки девушки, обнял за талию так крепко, что та выдохнула в поцелуй. Тоору тут же испугался и ослабил хватку, отстранился, но Ода обвила руками его шею и притянула обратно.  Их общая боль на вкус как никотин и кровь из растрескавшихся губ. И, может, любовь не должна рождаться из таких чувств, но в черноте беззвездной ночи, возвышаясь над засыпающим городом, подростки целовались и плакали, так искренно, словно на миг действительно стали отражением друг друга.