А истина где-то около

      Наблюдая за тем, как болгарин Крам покидает загон со своим золотым яйцом, Барти нервно облизнул губы. Про себя он в этот момент красочно матерился. Мордредов Поттер просто не мог не вытянуть для себя самого опасного из привезенных драконов!       Мужчина мельком пробежался взглядом по профессорской трибуне и неожиданно для себя споткнулся им о Снейпа.       Зельевар всегда был бледным, конечно, и все же сейчас его лицо выглядело почти меловым. Тонкие губы казались ещё тоньше от того, как сильно ядовитый гад их поджал. Темные глаза скользили напряжённым взглядом между деревьев. Да все просто кричало о том, что Снейпи был взволнован!       Вообще, Крауч-младший сомневался, что кто-то еще заметил состояние зельевара. Все описанное, на самом деле, не так уж сильно отличало злобного профессора от того, как выглядел обычно и как он себя вел.       Но Барти был не просто кем-то. Барти был ревнивым маленьким засранцем, недолюбленным собственным папашей, чье одобрение очень долго пытался заслужить, и, очевидно, перенесшим эту потребность в признании на сюзерена. Став в те годы самым молодым из последователей Лорда, которому была дарована метка, и осознав внезапно собственную важность, младший Крауч довольно болезненно воспринимал повышенное внимание Господина к кому-либо кроме него — а были это Белла и Снейп. Конечно же, он никогда не выказывал никаких претензий на этот счёт своему Лорду. Барти понимал, что не имеет права. Но пристально следить за обоими это не мешало. В конце концов, юному Краучу было необходимо узнать, в чем каждый из них его превосходил. Узнать и самому стать в этом лучше… О том, что это было не совсем здорово и как такое поведение выглядело со стороны, Барти стал задумываться лишь немного повзрослев, ближе к падению своего Господина, а затем и в Азкабане. В конце концов, кроме как думать, заниматься там было особо нечем.       Теперь, однако, привычка наблюдать за Снейпом пришлась кстати. Глядя в этот момент на застывшее лицо слизеринского декана, Рыцарь мог уверенно сказать: тот не просто нервничал — откровенно боялся того, что видел, или того, что ожидал в ближайшее время увидеть.       Сжавшиеся до побелевших ногтевых фаланг на черной мантии пальцы, когда из-за деревьев осторожно выступила слишком маленькая на фоне загона и огромной драконицы фигурка Поттера, только подтвердили эту дикую в своей абсурдности догадку. Мерлин, подумать только! Северус Снейп, злюка Снейпи, Снейп-поттероненавистник боялся за этого мальчишку. За мальчишку, которого ненавидел. Вроде... Которому самозабвенно портил существование с первого дня учебы, чью самооценку вбивал в пол собственного класса… Боялся так, что, кажется, едва удерживал себя от желания вскочить и самому разобраться с драконом.       Об этом следовало подумать после. Но подумать основательно.       Крауч-младший отвернулся, решив уделить все внимание гриффиндорцу внизу.       Поттер же сделал несколько неуверенных шагов вперёд, обвел диким взглядом трибуны и остановил его на хвостороге. Зелёные глаза, сощурившись за стеклами очков, встретились с огромными желтыми с вертикальными зрачками в них. Подросток, не сдержавшись, резко выдохнул, и — будто в противовес этому — медленно, плавно, следя за реакцией драконицы, поднял палочку вверх.       — Акцио «Молния»! — выкрикнул мальчишка, заставив хвосторогу нервно дёрнуть крыльями и выдохнуть сердито раздувшимися ноздрями два облачка дыма. Барти поморщился. Кричать было необязательно. Почему многие юные, а порой и взрослые, давно окончившие Хогвартс маги считали, что, чем громче они крикнут заклинание, тем сильнее оно у них выйдет, было выше понимания Рыцаря. Но самое раздражающее в этом было то, что так обычно и происходило. Вот только не из-за того, что так и было, — лишь из-за искренней уверенности людей в этом.       Конечно, мальчишке нужна была уверенность. Он призывал метлу не с пары метров от себя. Та, возможно, находилась сейчас где-то в замке. И все же, глядя, как раздражённо метет из стороны в сторону шипастый хвост драконицы-наседки, Крауч предпочел бы, чтоб подросток вел себя потише. Он сомневался, что из обугленных останков получится выжать достаточно крови для возрождения его Лорда.       Поттер выжидающе уставился в небо, время от времени опасливо косясь на хвосторогу. Зрители тоже рассеянно заозирались, по рядам учеников пробежали возбужденные шепотки. Дети гадали, получилось ли у гриффиндорца признавать свою «Молнию» или же он ждёт напрасно?       Но вот гриффиндорец едва заметно расслабился. В небе мелькнуло что-то темное, продолговатое, и вскоре все узнали поттеровскую метлу. Та спикировала и влетела прямо в протянутую мальчишкой руку.       Поттер проворно перекинул ногу, взвился вверх и секунд на 10 замер. Барти видел то, что не могли с такого расстояния увидеть другие (во всяком случае, он не заметил у присутствующих увеличивающей оптики). Герой улыбался. Смотрел вниз с высоты — на людей, на хвосторогу — и легко, почти расслабленно улыбался. Будто уже достал золотое яйцо. Будто больше нечего было сегодня бояться. А затем мужчина вдруг почувствовал то, что люди называли «замиранием сердца», потому что, опустив древко метлы прямо к драконице, со скоростью свободного падения Гарри Поттер рухнул вниз.       Нет, Барти видел раньше, как гриффиндорец летает, и знал, что тот хорош, действительно хорош в небе. Все эти финты, бочки и пике, которые любил выделывать мальчишка, не были для младшего Крауча откровением, хотя и заставляли порой шевелиться волосы на голове, матеря про себя безрассудного маленького придурка. И все же ни разу до этого внизу героя не поджидал ещё при этом злой дракон с целой пастью клыков, шипастым хвостом и раздутым зобом, полным до краев горючего секрета.       Барти стиснул кулаки и снова нервно облизнулся, когда струя пламени хлестнула по месту, где всего секунду назад находился мальчишка.       Трибуны взревели, что-то там заголосил Бэгмен, но Барти не слушал. Он, едва сдержав облегченный выдох, следил за поднявшейся выше и теперь облетающей по дуге хвосторогу фигуркой. Убедившись, что прямо сейчас Поттер в относительной недосягаемости драконицы, Рыцарь позволил себе с любопытством глянуть на Дамблдора. Старик, как и Снейп, был бледнее обычного, неотрывно следил за гриффиндорцем, описывающим круги над драконом, и в глазах его в этот момент не было этого бесячего Барти вечного блеска, только беспокойство.       Мужчина почувствовал злорадство. Мгновение ему хотелось увидеть выражение лица старика, войди Поттереныш в загон совершенно не готовым. Что почувствовал бы старый козел, будучи вынужденным слушать крики попавшего под драконье пламя ребенка и уже не в силах ничему помочь? Эти мысли Крауч решительно отогнал. Мальчик не заслуживал мучительной смерти лишь для того, чтобы доказать кому-то его идиотизм. Он и летом-то смерти не заслуживал, но так уж было надо.       Мужчина смотрел, как мальчик кружит над нервничающей драконицей — без намека на прежние испуг и неуверенность, с горящими азартом шалыми глазами, — как подныривает под очередным огненным залпом, и медленно осознавал одну вещь: в небе этот ребенок чувствовал себя так же, как Барти в бою, когда позволял себе этому отдаться, отбросить вечный самоконтроль и условности, все, что вбивали в него с детства, все, чем он сам себя ограничивал, чтобы быть достаточно хорошим, достаточно умным, достаточно воспитанным и послушным. То же, в принципе, можно было сказать и про секс, но для подобных аналогий Поттер, определенно, был ещё слишком мал…       Садясь на метлу и отрываясь от земли, мальчишка чувствовал себя умелым, свободным и оттого счастливым. Настолько, что какой-то там дракон под ним уже не казался таким уж ужасным. При таком раскладе Рыцарь вынужден был снять претензии к расстановке гриффиндорцем приоритетов: стремление к личной и моральной свободе, к тому, чтобы чувствовать себя в чем-то способным, состоятельным, о́н понимал как никто.       Очередной маневр мальчишки оказался не совсем удачным: увернувшись от струи пламени, от хвоста тот увернуться не успел, и теперь в прорехе на рукаве у гриффиндорца отчётливо виднелась неглубокая, но обильно кровоточащая рана. Не то чтобы герой обратил на это очень много внимания. И это был знакомый Барти по себе недостаток состояния, в котором пребывал сейчас мордредов мальчик, — инстинкт самосохранения в такие моменты если не отключался, то работал с явными перебоями.       Волшебник втянул носом воздух и постарался незаметно выдохнуть его ртом. В конце снова облизал губы. Успокаивать нервозность удавалось с трудом. Младший Крауч понимал, что Поттереныш устраивает сейчас пляски с драконицей потому, что он сам лично бросил имя гриффиндорца в Кубок, потому что приказал его Господин. И все же иррационально и не очень был раздражен всеми остальными.       Ровесниками мальчишки, которые за три года так и не увидели, что Золотому гриффиндорцу вся эта шумиха вокруг собственного имени нахрен не сдалась.       Деканом, которая, насколько он знал, кроме того, что проводила своего львенка на испытание, ничего не сделала для него, ни чтобы помочь в задании, ни чтобы урегулировать отношения Избранного с другими учениками.       Ядовитым гадом Снейпом, который видел в подростке лишь избалованного ублюдка Джеймса и всячески портил своему воображаемому врагу жизнь, а теперь, кажется, был близок к тому, чтобы получить удар от страха за того.       И, конечно же, долбаным директором, который, даже допуская мысль о том, что вся эта афера с Кубком могла быть инициирована его Господином с целью угробить Избранного, палец о палец не ударил, чтобы это остановить. Не искал способ обойти чемпионский контракт, дабы вывести мальчишку из Турнира. Промолчал о том, что участвовал Поттереныш в соревновании не добровольно, что могло бы остановить ученический бойкот, когда это еще было возможно. Не помог с явно не рассчитанным на четверокурсника заданием. С учетом того, что в основном приглядывал за гриффиндорцем в эти дни, и слов мальчишки во время их беседы, Барти с уверенностью взялся бы предположить, что старый козел даже ни разу не оставался наедине со своим героем за все это время.       Да, Рыцарь бросил имя Поттера в Кубок. И сознательно собирался привести того к обидной и мальчиком лично, в общем-то, не заслуженной гибели в нежном возрасте 14-ти лет. Но на всех остальных за это лежала не меньшая ответственность. Потому что из-за ИХ действий и бездействия, из-за ИХ глупости провернуть все оказалось так легко, что это даже разочаровывало.       После ранения Поттер некоторое время держался над спиной хвостороги вне досягаемости хвоста, вынуждая наседку — порыкивая и скаля клыки — выкручивать шею, чтобы не потерять мальчика из виду. Затем стал летать из стороны в сторону, то приближаясь, то отдаляясь. Кажется, гриффиндорец пытался дразнить драконицу. Хотел, чтобы та сошла с яиц.       Хвосторога ревела, клацала зубами, плевалась огнем и размахивала по сторонам шипастым хвостом, но Поттер, подставившись под удар один раз, все же был теперь аккуратней, оставаясь вне досягаемости для самой хвостороги и ловко уворачиваясь от огненных струй. Амплитуда его пролетов над драконицей все увеличивалась, двигался он все быстрее, раздражая волшебное существо своим мельтешением. И, в конце концов, хвосторога поддалась на эту очевидную провокацию: расправила огромные крылья, шагнула с гнезда, припадая на задние лапы, будто собиралась оттолкнуться и взлететь… Этого-то хитрый Поттереныш очевидно и добивался. Стоило наседке оставить кладку, наклонился, почти прижавшись грудью к древку, опустил резко, пикируя, и, проскользив прямо над расправленным крылом, подхватил золотое яйцо.       Хвосторога дернулась было назад, но мальчишка уже задрал древко кверху и в секунды оказался уже высоко над трибунами. В то же время те взорвались ревом, свистом, приветственными криками, будто и не глазели зло на гриффиндорца, стоило оказаться в одном с ним коридоре, не тыкали пальцами в идиотские значки. Барти презрительно скривился. Сплюнул бы, если бы прямо перед ним не сидела школьная целительница. А так лишь выбрался с трибун, ковыляя опостылевшим протезом, спускаясь за уже сорвавшейся с места МакКошкой ко входу в загон. Следовало выказать герою свое одобрение.       Там уже находился улыбающийся во все свое широкое лицо Хагрид. Поттер направил к ним свою метлу, спрыгнул и почти что сразу оказался стиснут в медвежьих объятьях полувеликана. Младшему Краучу показалось даже, будто он услышал жалобный хруст поттеровских костей, так что он уже всерьез начал опасаться, что лесничий сейчас закончит то, что не удалось венгерской хвостороге, когда облегченно выдохнувшего подростка все же отпустили на свободу.       Выслушивая сбивчивые, фонтанирующие детской непосредственной радостью поздравления Хагрида и, на удивление, эмоциональное «Прекрасно, Поттер!» от Макгонагалл, Барти продолжил стоять немного в стороне. Все эти обжимания казались совсем не в характере Грюма, да и не были они с мальчишкой достаточно для подобного близки. Лишь когда гриффиндорца собрались проводить к мадам Помфри, мужчина придержал героя за плечо, отметив, как тот вздрогнул и ощутимо напрягся, стрельнув на лжепрофессора настороженным взглядом. Рыцарь не первый раз отмечал в Поттере эту странную опасливость, когда оказывался к подростку слишком близко, и не мог не задаться вопросом: дело было в нем? В мальчишке? Сделал ли что-то не так лично Крауч? Или гриффиндорец подсознательно чувствовал исходящую от него опасность?       Волшебник отбросил эти вопросы на время. Так же, как и о том, что не так со Снейпи-Снейпом, об очередной странности Поттереныша можно было подумать после. Убрав с плеча мальчишки массивную грюмовскую лапищу и замечая, как вслед за этим покидает его тело напряжение, а на лице всего на секунду, но все же мелькает выражение облегчения, Барти пришлось приложить все силы, чтобы растянуть губы в улыбке вместо того, чтобы нахмуриться. Вряд ли вид улыбающегося шрамированного лица Грозного Глаза Грюма был зрелищем хоть сколько-то приятным, тем не менее Поттереныш улыбнулся — пусть и несколько осторожно — в ответ.       — Красивое исполнение, Поттер, — хмыкнул старший волшебник, и улыбка мальчишки в момент стала шире и искренней. Гриффиндорец открыл рот, собираясь что-то сказать, но его прервал строгий голос Макгонагалл:       — Поттер, идите к целительнице!       Подросток ещё раз улыбнулся, на этот раз извиняющейся улыбкой, пробормотал «Спасибо!» и поспешил выйти из загона. Лжепрофессор проследил за мальчиком настоящим глазом, волшебным наблюдая за подозрительным выражением на лице гриффиндорского декана.       — Хочешь о чем-нибудь спросить, профессор Макгонагалл? — спросил Крауч хриплым грюмовским голосом, не оборачиваясь. Та недовольно поджала губы, очевидно, сочтя неуважением к себе необходимость разговаривать со спиной отставного лжеаврора.       — За что Поттер поблагодарил вас, профессор Грюм? — на слове «профессор» женщина едва заметно запнулась, но была слишком хорошо воспитана, чтобы опустить должное обращение даже к неприятному ей человеку.       Тон ее, впрочем — сухой и неохотный, — и без того выдавал отношение МакКошки к своему коллеге. «Ревнивая сука!» — мысленно фыркнул Барти и все же повернул к гриффиндорской деканше голову, насмешливо глядя через плечо.       — За мой лестный комментарий о его летных навыках? — ответил он вопросом на вопрос с пугающей ухмылкой. Маггонагалл смерила собеседника недоверчивым взглядом, но больше ничего не сказала. Только фыркнула возмущенно-опасливо, гордо вздёрнула подбородок и удалилась из загона. «Чтоб ты споткнулась!» — зло подумал волшебник. Краучу было все равно, если женщина заподозрит его в жульничестве, его бесило, что она не сделала этого для своего львёнка сама. Учитывая, как МакКошка защищала подопечных на собраниях персонала, когда кто-то из профессоров жаловался на невыполненные задания или очередные шалости, можно было бы ожидать большего участие к судьбе гриффиндорского героя. Впрочем, кого Барти пытался обмануть? Нельзя, конечно же, нельзя…       Полувеликан Хагрид к этому времени уже вовсю отирался рядом с ребятами из заповедника, что утихомиривали сейчас не до конца успокоившуюся хвосторогу. И Крауч поспешил покинуть загон вслед за Макгонагалл.       Некоторое время он размышлял, насколько подозрительным будет, если он исчезнет прямо сейчас. Опасение за мальчишку Поттера, раздражение и злость, накопленные за сегодня, требовали выхода. Барти опасался на ком-нибудь нехарактерно для Грюма сорваться, поэтому планировал в очередной раз использовать для сброса напряжения Выручай-Комнату. Увы, выходило так, что следовало ещё немного, но в толпе помелькать.       Мужчина уже собрался вернуться к профессорам и директорам, когда заметил торопившихся к медицинской палатке Грейнджер и Уизли. Девчонка не выглядела довольной компанией, но и не прогоняла, очевидно, увязавшегося за ней рыжего засранца. Барти стало любопытно, что же выйдет из этой встречи бывшей Золотой тройки, и он подошёл поближе, чтобы слышать, о чем говорилось внутри палатки. Видеть — хотя и немного искажено из-за чар Расширения Пространства — полог ему, конечно же, тоже не мешал.       Поттер сидел на койке, отгороженной ширмой, когда на него налетела Грейнджер, обхватив руками за шею.       — Господи, Гарри, я так испугалась! — забормотала девчонка немного глухо из-за того, что говорила куда-то Избранному в мантию, уткнувшись вздернутым носом в мальчишкину грудь. — Но ты был великолепен! Правда-правда! Просто замечательный…       Рыцарь видел, что Поттереныш чувствует себя неловко, очевидно, не зная, куда деть собственные руки. Наконец, аккуратно положив левую гриффиндорке между лопаток, подросток неуверенно похлопал подругу по спине, потом так же неуверенно погладил.       — Э-э… Спасибо, Гермиона.       Девочка резко отстранилась, уцепившись теперь за запястье друга.       — Как ты? — взволнованный тон в момент сменился строгим и требовательным. Это было типично для Грейнджер. Барти иногда казалось, что девчонка плотно сидит на Бодрящем зелье, — так порывисты обычно были у нее движения, так резко иногда менялись интонации и настроение, будто за секунду ее мозг обрабатывал раза в три больше информации, чем ему было положено. Она даже читала, будто бегло страницы просматривает… Но нет, правда все запоминала и понимала, Крауч проверял.       Поттер в ответ на вопрос продемонстрировал ей уже заживающую обработанную рану на плече.       — Почти цел, как видишь, — фыркнул он, затем, наконец, заметив топчущегося в некотором отдалении от его кровати Уизли и напрягся. Грейнджер, почувствовав это, отступила в сторону, тоже повернувшись к рыжему.       Тот, поняв, что гриффиндорцы ждут от него каких-то слов, ещё раз неловко переступил с ноги на ногу, провел ладонью по голове, взъерошив волосы, и все же заговорил:       — Ну, кто бы ни бросил твое имя в Кубок, он, определенно, желал тебе смерти…       Гриффиндорец сложил руки на груди, хмуро глядя на шестого Уизли.       — Додумался? — голос мальчика звучал для Барти непривычно холодно. — Долго до тебя это доходило.       Грейнджер переводила взгляд с одного гриффиндорца на другого, нервно потирая руки. Предатель крови открыл рот, закрыл, открыл снова и скомкано выдал:       — Слушай, ну… прости. Я знаю, что вел себя как идиот…       Продолжения за этим не последовало, хотя тон явно его подразумевал. Очевидно, идиот просто не смог придумать, что ещё следовало сказать. Поттер тоже отвечать не спешил. Грейнджер опустила взгляд на собственные руки, кажется, решив в беседу мальчишек не вмешиваться.       Наконец, когда тишина между тремя подростками затянулась, Избранный спросил:       — А перед Гермионой ты не хочешь извиниться, Рон?       Уизли, рассматривающий в этот момент дощатый пол медицинской палатки, вскинул голову на Поттера, перевел взгляд на девчонку рядом, снова на Поттера, затем вернул свое безраздельное внимание доскам.       — Э-э… Ну, да. Извини, Герми, я... это… не должен был так про тебя говорить, — пробормотал рыжий гриффиндорец.       Девочка резко подняла опущенное к рукам лицо, отчего каштановые кудряшки подпрыгнули, мотнувшись вперед-назад, и устремила на предателя очевидно недовольный взгляд. Барти не знал, с чем конкретно связано это недовольство. Поттер, впрочем, почти сразу это прояснил.       — Ты мог бы смотреть в глаза, когда пытаешься перед человеком извиниться… — в голосе Избранного Крауч услышал явное разочарование. — И не называть его при этом так, как тебя десятки раз просили этого не делать.       — Послушай, я же попросил прощения! — взвился рыжий подросток, раздраженно уставившись на Поттера. — Чего ты придираешься? Все могут ошибиться, и ты сам говорил, что прошел бы ночью и скрытно, если бы хотел бросить имя. Что я должен был подумать, когда на следующий день тебя вдруг объявляют чемпионом?       — Ты должен был поверить, когда я сказал, что не делал этого, — на этот раз к разочарованию примешивалась усталость. Как бы мальчишка ни храбрился все это время, очевидно, ему тяжело дался и бойкот в общем, и предательство друга в особенности.       — Потому что друзья верят друг другу, Рон. Какой смысл в дружбе, если человек отвернется от тебя в ответственный момент, что-то там себе надумав?       — Гарри, ты же знаешь, я вспыльчивый, — сбавил тон шестой Уизли. — Делаю и говорю что-то, не подумав. Мне правда жаль, что я тебе не поверил сразу…       — Мне тоже, тоже жаль. Я простил тебя, потому что… ну… действительно знаю, какой ты. Но и верить тебе, как раньше, я уже не смогу, — Поттер быстро перебил готового возразить друга. — Но дело даже не в этом, Рон! Не только в этом. Ты извинился, и да, тебе жаль, что ты вел себя со мной как мудак. Но про Гермиону ты и сейчас думаешь так, как говорил…       — Гарри… — негромко, но протестующие заговорила Грейнджер.       — Да я же извинился! — возмутился с ней одновременно Уизли.       — Извинился, — голос Избранного вновь зазвучал холодно. — А теперь извинись ещё раз. Только глядя в глаза и не мямля. Скажи, что не думаешь, будто Гермиона выбрала меня, а не тебя, потому что я герой магической Британии, богат и знаменит.       В палатке на некоторое время воцарилась тишина, разбавляемая лишь беседой Поппи Помфри и мальчишки Диггори где-то дальше.       — Я… — все же начал рыжий гриффиндорец, посмотрев на Грейнджер. — Мне… Мне жаль, что я… так думал. И я… ну…       — Уйди, Рон, — оборвал теперь уже совершенно точно бывшего друга Поттер, глядя, как с каждой паузой в извинениях рыжего все более разочарованным становится лицо девочки рядом.       Уизли замолчал, сжал кулаки, переводя мрачный взгляд с одной на другого, а потом, резко развернувшись, обиженно вылетел из целительской палатки.       После его ухода снова воцарилось молчание. Грейнджер долго смотрела на свои руки, Поттер - туда, где только что стоял предатель крови. Друг к другу гриффиндорцы повернулись почти одновременно. Поттер приглашающе кивнул на кровать рядом с собой, Грейнджер забралась, привалившись к боку мальчишки и устраивая голову него на плече. Спустя секунду послышался всхлип. Гриффиндорец вздрогнул и неуверенно, как человек, не привыкший ещё это делать, погладил подругу по волосам.       — Какой же он глупый… — выдавила из себя Грейнджер дрожащим голосом. Поттер только угукнул, переместив свою руку с головы девчонки на плечо и сжав.       Рыдать вопреки предпосылкам и ожиданиям Барти гриффиндорка не стала. Только носом шмыгнула пару раз. Затем резко выпрямилась, злым движением вытерла всё же слезящиеся глаза и соскочила на пол.       — Нет уж! — воскликнула Грейнджер, снова фонтанируя откуда-то взявшимся вдруг энтузиазмом. — Отказываюсь расклеиваться из-за инфантильного идиота, считающего меня меркантильной расчётливой дрянью! Идём, Гарри! А то пропустим оглашение результатов.       — Ну их! — с явной неохотой ответил Поттер, хотя руку подруге протянул, тоже спрыгивая с кровати.       — Ну нет, интересно же. Я думаю, что у тебя будут самые лучшие оценки. Седрик Дигорри… — девочка стала рассказывать о том, как прошли первое испытание остальные чемпионы, утаскивая Поттера к выходу, но Барти ее больше не слушал. Все интересное он уже узнал.       Ковыляя назад к профессорам, Крауч ухмыльнулся. Ему все больше нравилась эта забавная грязнокровка. Ну и Поттеру, конечно, он снова добавил метафорический балл. За характер. Признаться, глядя, какими тоскливыми глазами смотрел гриффиндорец на бывшего друга в первую неделю, мужчина думал, что Уизли сразу же простят, наберись он решимости извиниться.       Нет.       Не простили. И, кажется, уже не простят.       Глядя на парочку державшихся за руки гриффиндорцев уже с профессорской трибуны, Рыцарь пообещал себе, что приложит немного больше сил к тому, чтобы в грядущем противостоянии Грейнджер выбрала нейтралитет. И потому что жаль было терять мозги и потенциал, и потому, что мальчишка, которого в конце года он отправит на заклание, тоже, вероятно, предпочел бы живую, но Серую подругу Светлой и мстящей за него, но мертвой...