А истина где-то около

      Ускользнуть из Хогварса, не привлекая ничьего внимания, вышло только в субботу. Барти вновь пригласил лесничего выпить, тот вновь предсказуемо согласился.       Они просидели в «Трёх метлах» около часа, и Крауч, вынужденный некоторое время терпеть компанию полувеликана, решил потратить его с пользой. Поэтому, рассказав между делом парочку выдуманных случаев из аврорской практики, мужчина все больше расспрашивал про Хогвартс, про учеников и, конечно же, про мальчишку Поттера и его приключения, перемежая с вопросами о каких-нибудь опасных тварях, дабы тот поменьше задумывался о причинах заинтересованности лжепрофессора. То, что младший Крауч слышал, ему категорически не нравилось. Он все меньше и меньше понимал отношение обывателей, борцов за дело света и Дамблдора в частности к своему герою.       О том, что ребенок живет с маглами, что само по себе было неправильно по отношению к наследнику древнего Рода, мужчина давно уже был в курсе. Но то, что рассказывал Хагрид сейчас, казалось чем-то за гранью. Складывалось впечатление, что семья гриффиндорца жила очень бедно: какая-то хлипкая лачуга на острове, земляной пол… Это могло объяснить, по крайней мере, бесхозный вид героя, но не объясняло ни в малейшей степени ни того, почему никто за три прошедших года так и не обратил на это должного внимания, ни почему мальчишку вообще отправили в такую семью. И еще: как вышло, что за Избранным, «победителем Того-кого-нельзя-называть», отправили не декана, не хотя бы профессора, а… наивного, как дитя, и такого же малообразованного лесничего?       О приключениях Золотого гриффиндорца Хагрид смог рассказать немногим больше, чем Барти уже успел узнать от своего Лорда, Грюма и из оговорок других преподавателей. Единственное, что в некоторой степени заинтересовало младшего Крауча, — это рассказ о том, что происходило в школе на втором году обучения Поттереныша. Господин не говорил о том, что посещал Хогвартс после первого курса героя, и все же подросток был уверен, что встречался с Лордом Волдемортом дважды, не считая того первого их столкновения в Годриковой Впадине. Лесничий, впрочем, смог сказать не так уж много, но и без того информация была весьма интригующая: с конца октября начали окаменевать ученики, на стенах кто-то кровью малевал послания об открытии Тайной комнаты (подумать только!), а в конце года пропала первокурсница — младшенькая из семейства рыжих Предателей крови. Что там в точности было дальше, полувеликан не ведал. Только то, что мальчик Поттер малявку как-то и от чего-то спас и вернул в целости и сохранности. Тогда-то и выяснилось, что в школу попал какой-то Темный артефакт, который подчинял младшую Уизли своей воле и заставлял делать все эти вещи, которые пугали учеников в тот год. Ходили слухи, что это происки Того-кого-нельзя-называть, но, как понял мужчина из этого рассказа, ходили в основном среди учителей. Так-то. Интересно, конечно, но непонятно.       По истечению отведенного себе на то, чтобы примелькаться завсегдатаям мадам Розмерты, часа Барти дружелюбно, насколько мог грубый и уродливый бывший аврор, распрощался с Хагридом и отправился на окраину Хогсмида.       Теперь, если кто-то спросит полувеликана, тот с уверенностью скажет, что в субботу профессор Грюм был с ним. Выпивали они, в «Трех метлах»… А то, что ушел Грозный Глаз много раньше, так это еще вопрос правильно задать лесничему надо постараться.       Аппарировав прежде в несколько случайных мест, сбивая со своего следа предполагаемый «хвост», мужчина вновь оказался перед обветшалым поместьем Реддлов. Это было шоком, вообще-то, узнать, что его Лорд имел полукровное происхождение. Нет, это ни в коей мере не умаляло ни силы, ни величия Господина, просто удивляло, наверное. Все же полукровки, особенно выросшие вне волшебного мира, зачастую лояльно относились к маглам, всему магловскому, а вот к традиционным ценностям волшебников испытывали скорее недоверие. Господин же был тверд в убеждении, что маглы — существа второго сорта. Неполноценные, но старающиеся эту неполноценность компенсировать техническим развитием. Превосходящие их численно и оттого опасные. В глазах младшего Крауча то, что, несмотря на происхождение, Лорд Волдеморт отстаивал интересы волшебников, их безопасность, их уклад, выступал во благо Магического сообщества, а не идеалистического всеобщее, как Дамблдор, делало его еще более достойным уважения и верности, чем если бы эти убеждения были влиты в Господина с кровью и взращены воспитанием.       Подходя к знакомым дверям гостиной уже в истинном своем облике, Рыцарь задумался. Необходимо было как-то исключить возможность Поттера шпионить за встречами с его Лордом. Из того, что он вызнал тогда у мальчишки, выходило, что видения случались, когда Господин испытывал сильные эмоции. Злость, например. А Барти был уверен, что то, что он собирается рассказать Лорду Волдеморту сегодня, ее вызовет.       Вздохнув, Крауч собрался уже постучать, как вдруг двери распахнулись сами по себе, стукнувшись о стену с тонким звоном из-за стеклянных вставок.       — И долго ты ещ-ще собираещьс-ся там топтаться?       Мужчина поспешно вошел в комнату и опустился перед Господином на колено.       — Мой Лорд, прошу прощения. Я кое-что узнал и решил, что эту информацию вы предпочли бы получить до Йоля.       — Считай, что заинтриговал меня, Бартемиус, — сухо прокомментировал Лорд Волдеморт немного торопливые слова младшего Крауча. — Как желание поскорее донести до меня полученные сведения сочетается с тем, что ты торчал под дверью минут пять?       Так долго? Барти показалось, что он остановился только на минутку.       — Я думал, — смущенно заговорил Рыцарь, — о том, как рассказать вам то, что узнал, мой Лорд.       Гомункул в кресле вскинул несуществующие брови, глядя на последователя. Да, слышать подобное от младшего Крауча Господину должно было быть странно. Барти был одним из немногих последователей Волдеморта, который ни разу не пытался от Лорда что-либо скрыть, опустить какие-то детали, умалить или преувеличить их значение. Даже если знал, что те могли вызвать недовольство Господина.       И теперь это.       Барти склонил ниже голову и торопливо заговорил:       — Мой Лорд, прошу простить меня за дерзость, но… достаточно ли хорошо вам в этом теле дается окклюменция?       Дышать в комнате разом стало ощутимо тяжелее от давления магии разозленного Лорда, и Крауч понял, что прямо сейчас рассказывать Господину ничего нельзя. Потому что именно в этот момент за их встречей, вполне возможно, следило лохматое гриффиндорское недоразумение, в своей наивности доверившее важные сведения о себе врагу. Вот только Барти знал, что, несмотря на всю свою наивность, мальчишка не был глупым. Начни он говорить вдруг Лорду о том, что Поттереныш сообщил только Лжегрюму, ребенок сложил бы 2 и 2.       Мужчина услышал, как испуганно пискнул Петтигрю, пытавшийся слиться со стеной в углу. Он и сам почувствовал, как в груди быстрее застучало сердце, а желудок ухнул вдруг куда-то в пустоту.       Если Барти и был уверен в чем-то, что не терпел Господин, так это было сомнение в его способностях. Осмелившиеся на это обычно убеждались в ошибочности собственных предположений самым болезненным из способов, и Рыцарь уже приготовился в третий раз в жизни испытать на себе Круциатус Лорда, когда давление магии неожиданно спало. Не сильно. Господин был зол, но, кажется, прежде, чем наказывать, собирался дать последователю возможность оправдаться.       Так и оказалось.       — Выйди, Червехвос-ст! — приказал гомункул, не глядя на тут же ринувшегося прочь из комнаты человека. Некоторое время в гостиной царило молчание, и Крауч чувствовал на своей макушке тяжелый взгляд красных глаз. Наконец, Господин заговорил. Заговорил очень холодно. — Я с-знаю тебя, мой Барти, ты не стал бы задавать столь оскорбительных вопрос-сов без причины. Я требую объяс-снений!       Последние слова Волдеморта прозвучали с отчетливой угрозой, но Рыцарь понял, что прямо сейчас освежать его знакомство с Пыточным проклятием Господин не будет. Мужчина, не удержавшись, облегченно выдохнул. Все же это был не самый приятный опыт в его жизни. Крауч-младший поднял голову и глянул немного опасливо из-под отросших волос.       — Я… э-э… не могу объяснить, пока вы злитесь, мой Лорд, — пробормотал Крауч, понимая, как, должно быть, смешно это звучит. Будто девственница в борделе ломается. Но он понятия не имел, как донести свою мысль до Господина деликатней. Тут все его 12 сданных на Превосходно СОВ были бессильны.       По тому, как опасно сузились красные глаза гомункула, мужчина понял: то, что он еще не испробовал сегодня Круциатус Лорда, могло оказаться отсрочкой, а не помилованием. Дышать снова стало тяжелее.       — Мой Лорд, мой Лорд, пожалуйста! Я правда не могу! — торопливо заговорил Крауч, силясь придумать, как потребовать от Господина закрыть разум так, чтобы это не звучало неуважением. Не то чтобы волшебник так уж сильно боялся боли, она, определенно, казалась предпочтительнее того эйфорического бесчувствия, от которого его освободил Лорд Волдеморт. И все же…       Того, что он уже сказал, как оказалось, было достаточно. Давление магии в гостиной, сгустившись на мгновение так, что стало ощутимо пригибать к полу, внезапно начало ослабевать, пока дышать вновь не стало легко. А вот смотреть на Лорда теперь было откровенно неприятно. Побочный эффект окклюменции, да… Дело в том, что, чем сильнее закрывал свое сознание менталист, тем менее «живым» он казался окружающим, тем неуютнее было рядом с ним находиться. В конце концов, даже лишенные крох ментального дара волшебники в некоторой степени, находясь рядом, улавливали отголоски эмоций. Не понимали, конечно. Но вот их отсутствие чувствовали хорошо, будто что-то было не так, хотя облечь эту «нетакность» в слова те обычно не могли.       Барти прямо сейчас мог.       Гомункула, что служил временным пристанищем духу его Господина, и без того было трудно воспринимать, как его самого. Теперь же, когда оболочка Лорда Волдеморта сидела неподвижно и сверлила его немигающим взглядом красных глаз, когда вместе с эмоциями пропало ощущение давления безошибочно им узнаваемой магии, у мужчины складывалось впечатление, будто он в одной комнате с трупом. Как будто в кресле напротив осталось лишь уродливое тело, а его Лорда в комнате уже нет.       Рыцарь поежился, больным взглядом цепляясь за малейшее движение со стороны гомункула, которым оказалось шевеление грудной клетки при дыхании существа.       Некстати вспомнился Снейп. Не потому ли от мужчины все шарахались, что вечно ходит с хотя бы до половины поднятыми ментальными барьерами?       Наконец, Господин заговорил, вырывая у младшего Крауча очередной выдох облегчения — громче первого.       — И кто ш-же, по-твоему, нас-столько нагл и безрассуден, чтобы попытаться залезть в голову к Лорду Волдеморту, Бартемиус?       — Гарри Поттер, — ответил мужчина, с опаской ожидая реакции на это заявление. Но магия не взметнулась, Господин никак не выразил своего негодования или злости. Окклюменция его Лорда была безупречной. Тот лишь задрал надбровные дуги через пару секунд.       — Объяснис-сь!       И Барти рассказал все, что узнал от мальчишки Поттера. Сначала о его видениях, затем обо всем остальном, что могло, на его взгляд, заинтересовать Господина. Где-то в процессе его рассказа Лорд жестом велел ему подняться с колена, и заканчивал доклад мужчина уже, сидя на знакомой кушетке. Она была достаточно низкой, чтобы Рыцарь не смотрел на Лорда свысока, но подобный жест все же дал понять, что пытать его сегодня не будут.       — Интерес-сно, — проговорил Волдеморт, когда младший Крауч закончил. Он немного опустил окклюментивные барьеры, и гомункул уже не казался мертвой уродливой куклой с глазами Лорда Барти. Вероятно, счел данный уровень закрытия сознания достаточным. — Ещ-ще интересней, с-знает ли или предполагает подобное старик.       — У меня сложилось впечатление, что мальчик ни с кем еще не делился этим, мой Лорд. Возможно, только со своими друзьями, — заметил Крауч-младший, поморщившись.       — Грязнокровка и Предатель крови?       — Да. Поттер говорил, что видения посещали его летом. До конца октября он мог успеть рассказать им обоим.       — И ты думаеш-шь, что детиш-шки дерш-жали все это время рты на замке?       Барти задумался, затем ответил:       — Не знаю. Девчонка никому не рассказала бы, если только не решила, что Поттеру требуется помощь. За Уизли не поручусь. У того язык как помело, хотя на стукача мальчишка, вообще-то, не похож.       Лорд Волдеморт побарабанил пальцами по подлокотнику.       — Следи внимательно за Поттером и с-стариком, Барти. Если поймеш-шь, ш-что тебя расс-крыли, выведеш-шь мальчиш-шку из замка. В ином случае — нич-шего не предпринимай. Пусть все идет по плану.       Крауч открыл рот, чтобы задать вопрос, который давно его беспокоил, но тут же его захлопнул. У него не было права обсуждать или критиковать задуманное Господином.       — Спраш-шивай, — к его удивлению велел Лорд, уставившись на него цепкими красными глазами. — Я виш-жу — тебя ш-что-то тревош-жит, мой Барти. Ты принес-с сегодня ваш-жные новости, так что, думаю, заслуживаеш-шь некоторого поощрения.       Мужчина на мгновение неловко опустил глаза, все равно не уверенный, что должен требовать ответов. Но Господин сам велел, и, если Рыцарь перейдет черту, Лорд может просто не ответить, так что, вновь встретившись своими карими глазами с нечеловеческими красными, он решился задать давно терзавший его вопрос. Вернее, он задавал его в самом начале, но в тот раз получил в ответ лишь обтекаемое «Так надо».       — Почему просто не вывести Поттера из замка сейчас, мой Лорд? Ведь все остальное для ритуала Воскрешения готово…       Гомункул долго молчал, и Барти, в конце концов, отвел глаза, решив, что все же переступил намеченные Лордом границы, и тот не ответит. Но затем гомункул взмахнул длиннопалой кистью, и мужчина почувствовал, как комнату отрезает от едва различимых посторонних звуков снаружи — посвистывания сквозняка на крыше, скрипа половицы под ногами Червехвоста где-то в доме. Мужчина понял, что Господин наложил заглушающее, и невольно напрягся. Если уж Лорд не стал этого делать, когда он рассказывал о видениях Поттера, что настолько более важного Рыцарю предстояло услышать сейчас?       — На то есть нес-сколько причин, Бартемиус-с, — голос Господина не звучал охотно, и все-таки он говорил. — Во-первых, что бы ты там с-себе ни думал, бессмертие — не то, что достаетс-ся легко. Это почти непрелош-жный закон природы: мертвое должно оставаться мертвым. И когда душа отделяетс-ся от неш-живого тела — обратно ей пути нет. Не долш-жно быть, потому что неестественно, потому что попирает законы природы. Именно поэтому в большинс-стве случаев одерш-жимые или самоизлечиваются без постороннего вмешательс-ства, или гибнут в кратчайш-шие сроки. Поэтому инфери остаются всего лиш-шь мертвой гниющей плотью, подчиненной воле некроманта. Но вот я. Сижу напротив тебя. Говорю с тобой. Хотя мертв уже как с-с 13 лет.       Волдеморт замолчал на некоторое время.       — Вы вс-се, Вальпургиевы Рыцари, знаете, что я экспериментировал с бессмертием. Мои эксперименты увенчалис-сь успехом — не дали моей душе уйти за грань или воплотиться в призрака. Но существование в физичес-ском воплош-щении требует куда больш-ших ментальных и магических усилий. Живое тело, даже тело гомункула отторгает мертвый дух, и мне приходится этому сопротивляться.       Темный Лорд поморщился, очевидно, считая сказанное признанием собственной слабости. Тем непонятнее было Барти, почему Господин все же решил заговорить.       — Со временем мое сопротивление подавляет отторш-жение, но на данный момент все ещ-ще существует больш-шая вероятность того, что ритуал не даст мне нового тела, напротив, вырвет душу из этого.       Мужчина испуганно уставился на гомункула распахнутыми карими глазами. Он не предполагал ничего такого. Не думал, что все его шпионство, все ухищрения могут оказаться напрасными. Что вместо того, чтобы возродиться, Темный Лорд может вновь оказаться скитающимся духом.       — А… в июне? — спросил младший Крауч немного хрипло из-за вдруг пересохшего горла.       — К июню процесс отторш-жения прекратитс-ся, — спокойно ответил Волдеморт. — Вторая причина, по которой я зас-ставил тебя втянуть мальчиш-шку в авантюру с турниром, заключ-шается в том, ш-что, как бы то ни было, Гарри Поттер — устаревшая новость. Люди еще помнят о нем, но особого дела до жизни героя им нет. Не было, пока он не стал вдруг четвертым чемпионом в Турнире Трёх Волшебников, вновь оказавш-шис-сь в центре внимания. Не только британских, но и магов Европы. Вытащ-щи мы его из замка и убей до этого, люди прогревали бы о погибш-шем знаменитом, да, но всего лишь ребенке. Мальчиш-шку никто, кроме Дамблдора и его приспешников, не считает Избранным, так как почти никто не знает о пророчес-стве, а кто знает — не верит в то, что я могу вернутьс-ся, считает его выполненным. Сейчас-с Поттер — лишь ребенок-феномен, выж-живший отчего-то после Смертельного проклятия. Обстоятельства его смерти постаралис-сь бы замять, дабы не с-сеять панику в народе, повес-сь мы даже над трупом мальч-шика Морсмордрэ. А, может, и вовсе скрыли бы его смерть. В конце концов, Поттер сирота, никто не знает, к кому поместил его Дамблдор. Так почему бы опекунам мальчиш-шки вдруг не сменить страну проживания? Ты ведь понимаеш-шь, мой Барти, что старик не упустит возмож-шности оставить себе маневр для спекуляций с этим идиотским пророчес-ством? Кто знает, не выскочит ли новый Избранный из складок его очередной отвратительной мантии? Или старый…       Темный Лорд многозначительно поднял надбровные дуги и насмешливо хмыкнул.       — Исходя из того, что ты мне рассказал, никто не знает Поттера достаточ-шно хорош-шо, кроме Предателя крови и грязнокровки.       Барти молча переваривал сказанное Господином, испытывая по отношению к этой ситуации, по большей части, чувство гадливости и некоторого недоверия. Было понятно, что для его Лорда мальчик был врагом и препятствием на пути к свержению нынешнего правительства. Младший Крауч давно уже был не тем наивным мальчиком, что пробрался на Собрание Вальпургиевых Рыцарей посмотреть на своего кумира. Тогда образ Темного Лорда был овеян для него романтизмом. Волдеморт виделся эдаким непогрешимым героем, борцом за справедливость, за лучшее будущее волшебников… Не то чтобы с годами мнение Барти о его Господине как-то особенно изменилось. Но будучи взрослым, пусть и не чувствуя себя на прожитые 32 из-за более чем десятилетия, проведенного под Империусом отца, мужчина понимал, что Темный Лорд не был ни белым, ни пушистым, что на пути к собственной цели не испытывал моральных дилемм и подавно каких-то там угрызений совести, что мог быть жестоким и авторитарным. Барти знал темную сторону своего Господина. Знал и принял ее. Даже если не всегда и не во всем был с ним согласен.       Но для Светлых волшебников Мальчик-который-выжил был героем, победителем злого и страшного Темного Лорда, протагонистом детских сказок (О, да! Рыцарь видел один такой сборник на прилавке «Флориш и Блоттс»). Думать о том, что яростно отстаивавшие свой пресловутый гуманизм, идеалистическое равенство и гражданские свободы для всех моралисты-Светлые были способны на подобную подлость в отношении своего Избранного, было мерзко. Крауч бы не удивился подобному цинизму от своего Господина. Вот только дело было в том, что, как бы жестоко Лорд Волдеморт ни наказывал последователей за проступки, он никогда не поступал с теми, кто был ему верен, подло. С кем угодно другим — да. Но верность Господину вознаграждалась честностью, порой даже честностью болезненной.       — Теперь провернуть подобное Дамблдору и Министерс-ству будет сложнее. На мальчиш-шку направлено слиш-шком много глас-з, чтобы замес-сти его смерть под ковер. А ещ-ще, Барти, не думаешь же ты, ш-что за столько лет никому из твоих соратников не запос-зла в голову крамольная мыс-сль о том, что пророчество было подлинным? Они долш-жны увидеть смерть мальчиш-шки собственными глазами, чтобы сомнения не омрач-щали их сердца.       Младший волшебник некоторое время молчал, глядя на мерно вздымающуюся и опускающуюся грудь гомункула, затем спросил немного глухо:       — Почему? Почему вы мне это все рассказали?       Мужчина знал: Господин поймет, что он своим вопросом имел в виду не подоплеку того, почему необходимо было привлечь внимание к смерти Поттера, а то, другое, о чем Лорд Волдеморт не говорил с последователями, вообще-то, никогда. О собственной уязвимости.       Господин не стал делать вид, что не понял, о чем хотел узнать Рыцарь. Он холодно усмехнулся.       — Потому что ты в некотором роде ос-собенный, мой Барти. Вс-се, что тебе всегда было нуш-жно от меня, — это признание. Не сила, не влияние, не тайные знания, хотя ты и не против был их получ-щить. В действительнос-сти ты вс-се равно хотел лиш-шь одного — произвести на меня впечатление, заставить гордитьс-ся собой. И хочеш-шь до сих пор. Ты не предаш-шь.       Красные глаза цепко поймали немного потерянный взгляд мужчины на кушетке.       — К июню отторш-жение долш-жно прекратитьс-ся, но всегда следует учитывать вероятнос-сть, ш-что ш-что-то пойдет не по плану, — лицо гомункула скривилось, и в голосе послышались нотки раздражения. — Ос-собенно, когда это касаетс-ся Поттера. Если что-то пойдет не так с ритуалом, ты вырастиш-шь нового гомункула и отыщеш-шь мой дух, Бартемиус. Позж-же я дам тебе список мес-ст.       Барти, не до конца веря в услышанное, встал с кушетки, вновь опустился на колено и почтительно склонил голову, качнув отросшими за несколько месяцев волосами.       — Я… благодарю за оказанное доверие, мой Лорд, — выдавил Рыцарь хрипло, слепо таращась на доски паркета под собой. Сердце в груди мужчины билось быстро-быстро, и на этот раз не от страха. Не совсем. Он боялся, разумеется, что ритуал, к которому сделано столько приготовлений, не даст Господину тело, а вернет к жалкому существованию в форме бесплотного духа. Но в большей степени младшим Краучем сейчас владели эйфория пополам с неверием. Потому что он действительно искал признания своего Лорда. И чем, если не признанием, было подобное доверие от никому не верившего Темного волшебника?       — Я вас не подведу, — добавил мужчина.       — Я в этом уверен, — растянул безгубый рот в холодной ухмылке гомункул. Голос его звучал с угрозой, но, поймав взгляд поднявшего голову Барти, Волдеморт вновь кивком указал Рыцарю на кушетку. Тот поднялся и сел.       — Помимо прочего, я хочу, чтобы ты узнал вс-се, что только возмож-шно, о событиях 92-93-го. Почему Поттер так уверен, что встретилс-ся тогда с-со мной? Не было ли это игрой старика с-со своим героем?       Говоря это, Темный Лорд выглядел задумчивым, даже хмурым.       — У вас есть какие-то предположения, мой Лорд? — спросил младший Крауч.       — Есть, — ответил его Господин, больше ничего не поясняя, и мужчина не решился настаивать. — Иди, мой Барти. Я ш-жду тебя, если появитс-ся информация столь ш-же важная. В ином случае — не появляйся здес-сь до Йоля.       — Да, мой Лорд.       Крауч поднялся с кушетки, поклонился Господину и вышел за дверь. Петтигрю пытался что-то готовить на пыльной кухне внизу. Спустившегося Барти Червехвост проводил настороженным взглядом. Рыцарь же, будучи в приподнятом настроении, даже кивнул толстяку на прощание, отчего тот на мгновение застыл с кастрюлей в руке и ложкой в ней, прежде чем поспешно кивнуть в ответ.       Наколдовав Темпус, младший Крауч понял, что времени ему вполне хватало и для очередного посещения «Demeure des plaisirs», и для другого дельца, которое он наметил на эту вылазку. Поэтому аппарировал несколько раз, запутывая следы, прежде чем с чистой совестью отправиться в Лютный.       Спустя три часа, довольный и немного разморенный, Барти появился на крыльце поместья Краучей. Мужчине не слишком-то хотелось заходить внутрь. Еще свежи были воспоминания, о том, как дом служил ему тюрьмой. Увы, Рыцарю нужна была его библиотека. Поэтому, раздраженно выдохнув, чувствуя, как медленно улетучивается подаренное откровениями Лорда и умело поддержанное прелестным созданием из пташек мадам Одри довольство, младший Крауч распахнул парадные двери и зашагал через коридор.       Мужчина не оглядывался по сторонам. Не хотел. И радовался, что прямо сейчас тут не было отца. Все же он мог не удержаться и свернуть его морщинистую шею, невзирая на все планы его Господина, под влиянием против воли накатывающих воспоминаний.       Оказавшись в просторном помещении, Барти сразу прошел к дальним полкам — тем, куда почти не заглядывали мама и отец, но в которых хорошо ориентировался сам младший Крауч. Постояв с минуту перед стеллажами, пробегая глазами по знакомым названиям, Барти усмехнулся, трансфигурировал из лежавшего на кресле рядом пледа холщовый мешок и экспрессивно взмахнул палочкой.       — Пэк!       Одна за другой книги начали слетать со своих полок и укладываться аккуратной стопкой в мешок. Вообще-то Барти планировал забрать с собой только несколько книг, но внезапно понял, что не хочет возвращаться, если вдруг ему понадобится больше. А ещё, как только до кого-то дойдет, что что-то не так с его отцом, поместье придется бросить, потому как его неминуемо наполнят собой авроры. И вместе с поместьем библиотеку, мамин сад, кучу памятных вещей. Поэтому, затянув горловину наполненного книгами мешка, уменьшив и положив тот в карман, мужчина всё-таки решился пройтись по дому, складывая то, что не хотел оставлять на растерзание стражам порядка, в такие же трансфигурированные мешки. Через час карманы были полны, несмотря на чары уменьшения, а Крауч окидывал взглядом гостиную. Ничего отсюда ему забирать не хотелось. Хотя…       На журнальном столике перед диваном лежал открытый колдоальбом. Барти медленно подошёл к нему и опустил взгляд. Надо же, отец в последние дни решил предаться воспоминаниям! Младший Крауч невесело усмехнулся, глядя на редкую семейную фотографию, где они — Краучи — были запечатлены втроём. Он пятилетний, нарядно одетый и причесанный, сидел там на коленях у матери — миниатюрной худенькой блондинки с темными глазами и ласковой улыбкой. Отец устроился за спинкой стула, положив руки на плечи жены, — как всегда собранный, серьезный и почти что неподвижный, будто это было магловское фото. Маленькая розовощекая копия Барти то и дело выкручивала шею, задирала голову, с улыбкой глядя на родителя.       Рыцарь даже помнил, чего хотел тогда: чтобы отец, не слишком-то часто появлявшийся дома, улыбнулся в ответ. А ещё помнил, что получил вместо этого: выговор. За то, что и минуты не может посидеть спокойно. И ещё помнил, что опять потом ревел, а мать в который раз его успокаивала, рассказывая о том, какую важную для магов работу делает Крауч-старший и как сильно он там устает. Мама хотела, чтобы Барти был терпеливым. Он вообще-то был. Вот только любое терпение имело предел.       Мужчина наклонился к столу, листнул страницы альбома. Колдографий было немного: с первой — со дня свадьбы родителей — и до последней, на которой улыбающийся Барти в обнимку с Рабастаном хвастал перед камерой свидетельством об окончании Хогвартса с отличием, набралось всего-то десять страниц. За 20 лет… Барти удивился бы наличию в альбоме последней колдоографии (все же отец терпеть не мог Лестрейнджей, открыто выступавших в оппозиции политике Министерства), если бы та не была заботливо подписана снизу почерком матери. Почему-то, несмотря на, в общем, равнодушное отношение к супруге, старший Крауч странно трепетно относился ко всему, что она делала. Не то чтобы Барти замечал это раньше.       Рыцарь осторожно одну за одной отклеил, складывая рядом друг на друга, колдографии, на которых не было отца, спрятал жалкую стопку за пазуху и направил палочку на ощипанный альбом.       — Инсендио, — проговорил волшебник четко.       Книга вспыхнула, брызнув вверх обрывками дотлевающей в воздухе бумаги, и меньше чем за полминуты осела на столе горсткой пепла.       — Эванеско.       Пепел исчез, как будто его и не было. Как и колдографий Бартемиуса Крауча-старшего. Барти ухмыльнулся. Мама бы расстроилась, но вряд ли он сейчас сделал хуже, чем отец тогда на суде.       Еще раз обежав комнату взглядом, Крауч почувствовал, как упавшее с приходом в поместье настроение начинает подниматься. Потому как теперь у него не было причин сюда возвращаться. Он был лишен права наследования отцом и, по правде говоря, не особенно хотел иметь с ним что-то общее. Нет, волшебник не был глупым и подавно не был бессребреником — его «любимый» папаша под Империусом с лета снимал энные суммы денег и доставал из хранилища полезные не фамильные артефакты, которые теперь хранились в нескольких тайниках Барти-младшего. И доступа к Родовому камню, который не питали кровью уже несколько поколений, было, конечно, жалко. Но по пролитому молоку мужчина убиваться не собирался. Благоденствие Рода Краучей было теперь делом его троюродных-четвероюродных кузенов и племянников или же бастардов, если рыльце было у старшего Крауча в пушку. И дом этот было теперь чужим. Даже если Барти в нем вырос.       Мужчина хихикнул. Поверил бы младший Крауч, скажи ему кто лет в 17, что он почувствует себя почти счастливым, навсегда покидая поместье, признавая себя бездомным? Нет, конечно!       Но так и было. Потому что прямо сейчас это казалось освобождением — никогда больше не возвращаться в этот дом, не вспоминать о том, как медленно угасала в этих стенах больная мать, пока отец пропадал в Министерстве, не вспоминать щенячью кровь на мраморном полу перед парадной лестницей и неподвижное тельце, не вспоминать свои истерики и слезы от постоянного недовольства или игнорирования, и, конечно, забыть к мордредовой матери почти 12 лет Империуса.       Теперь дом Барти был там, где его Господин, и в любом месте, которое он захочет этим словом назвать.       Перед тем как уйти, мужчина снова прошелся по саду. Он понимал, что это глупо, что последние 12 лет за ним ухаживал его папаша, что тело его матери, скорее всего, нашло последнее пристанище в холодных водах Северного моря… И все же сад был местом, где Эвелина Крауч проводила больше всего времени, когда ей стало тяжело совершать длительные прогулки за территорию поместья, а отец оставил его в том виде, в котором Барти помнил. Так что некоторое время Рыцарь бродил по дорожкам замерзшего сада, расцвеченного сейчас красками лишь там, где росли волшебные, защищенные от холодов цветы, и там, где набирала росту посаженная еще им вместе с матерью голубая ель. В конце остановился рядом с магловскими клумбами. Смотреть здесь теперь было не на что. Магловские цветы совсем побило ночными морозами, остались только голые кусты. Но Барти смотрел. Смотрел и вспоминал то единственное, что не хотелось здесь забывать.       — Знаю, ты любила этого козла, — улыбнулся волшебник полуголой земле. — И хотела бы, чтобы я его простил. Но я не могу, мама. Прости, если вырос не совсем таким, каким бы ты хотела. И прощай.       Мужчина резко развернулся и направилась прочь. Теперь его не держало здесь абсолютно ничего.

***

      В понедельник после занятий Поттер и Грейнджер отправились в библиотеку. За последние недели это успело стать для многих привычным зрелищем. Они входили в помещение часто под руку или держа друг друга за ладонь под любопытными взглядами других учеников, проходили к давно облюбованному ими столу, подбирали нужную литературу и некоторое время тратили на выполнение домашнего задания. Если до ужина оставалось достаточно времени после этого, штудировали литературу, которая могла помочь четвертому чемпиону пережить то, с чем предстояло столкнуться участникам Турнира. После подростки расставляли использованные книги по местам и отправлялись на ужин.       Вот только в этот раз привычный распорядок оказался несколько нарушен. На столе, который гриффиндорцы, очевидно, негласно считали своим, лежала забытая кем-то книга. Она была раскрыта посередине, будто тот, кто ее читал, лишь отошел на минутку и вот-вот собирался вернуться. Только за все то время, что Поттер и Грейнджер собирали с полок нужную им сегодня литературу — а это около было 10-ти минут, — никто к их столу так и не подошел.       Избранный уселся на стул, огляделся по сторонам и с любопытством приподнял за корешок средней толщины фолиант — поглядеть на обложку. «О магии созданиях», гласило выбитое на коричневой коже название, 1902 года выпуска, еще имя автора каллиграфически было выведено, но у подростка со его перевернутого ракурса не получилось его разобрать. Вероятно, книга имела какое-то отношение к УЗМС, но, так как задания гриффиндорцам предстояло выполнить по Чарам и Трансфигурации, подросток незаинтересованно отпустил корешок и принялся доставать из сумки писчие принадлежности. Лежала книга до их прихода, пускай себе и дальше лежит. Может, позже кто придет за ней.       Поттер не сразу заметил, что подруга, усевшаяся напротив, к своей сумке даже не прикоснулась. Гриффиндорец поднял на девочку взгляд и вскинул брови, глядя, как глаза той быстро бегают по строчкам забытой кем-то книги.       — Гермиона? — неуверенно позвал подросток, но та только вскинула руку, жестом прося не мешать. Поттер лишь пожал плечами, вернувшись к заданию по трансфигурации. Очевидно, подобные ситуации не были для героя в новинку. В конце концов, он дружил с девочкой-книжным-червем уже четвертый год. Конечно, время от времени подросток поглядывал на увлеченную чтением Грейнджер, отмечая, как по мере прочтения сменяется выражение ее лица. Сначала это был восторженный интерес, потом недоверие, после возмущение… Дальше гриффиндорка читала с хмурой сосредоточенностью, а затем вдруг резко выдохнула, прижимая руку к дрожащим губам, и вскинувший при этом звуке голову Поттер понял, что прямо сейчас его подруга откровенно испугана. Она была бледна, а широко раскрытые глаза смотрели слепо. Ореховые радужки подрагивали из стороны в сторону, будто перед глазами у гриффиндорки мелькали видимые только ей картинки.       — Гермиона? — снова позвал Поттер. — Все в порядке?       Глупый вопрос. Очевидно, в порядке было не все.       — Нет, — подтвердила это же Грейнджер. — Я могла их убить, Гарри.       Девочка сфокусировала взгляд на ничего не понимающем друге и, опустив ладонь на стол, убито покачала головой. Она вздохнула, опустила взгляд в книгу, лихорадочно перелистнула страницы к началу — нахмурилась. Листнула в конец — нахмурилась еще сильнее…       — Печати нет, — прокомментировала будто сама себе гриффиндорка.       — Гермиона, — повторил всерьез уже встревоженный Поттер. — Объясни, что происходит! Какая печать? Кого ты чуть не убила? Что ты там вычитала такого?       — Библиотечная печать, Гарри, — ответила девочка, доставая из рукава волшебную палочку. — Эта книга не отсюда. Кто-то специально подложил ее к нам на стол, чтобы я прочитала. За этим столом никто, кроме нас, последние две недели не сидит.       Объясняя, Грейнджер выводила палочкой в воздухе над книгой замысловатые фигуры.       — Что там написано? — спросил подросток, наблюдая за тем, как от пассов подруги книга вспыхнула тусклым светом один раз, второй.       — Это книга о магических существах. Открыта была на главе, посвящённой домашним эльфам — их происхождению, особенностям, тому, как они оказались в положении рабов… То, о чем я так и не смогла найти ранее достоверной информации. В школьных книгах о домовиках сведений возмутительно мало! Если бы эта книга попалась с самого начала, — девочка обвинительно тыкнула палочкой в книгу, будто в том, что это не так, была только ее вина. — Я бы никогда не стала создавать Г.А.В.Н.Э. Боже, я чувствую себя такой глупой, Гарри!       Гриффиндорка закрыла глаза и снова помотала головой под встревоженным взглядом друга.       — Они умирают, понимаешь? Эльфы умирают, если их освободить. Тут нужно с законодательством работать, штрафы вводить за жестокое обращение, отдел учета и контроля создавать… А я… — четверокурсница нервно рассмеялась. — Знаешь, я шапочек им навязать собиралась и разложить так, чтобы к домовикам школьным в руки попали. Думала, они просто не понимают. Их нужно подтолкнуть, тогда поймут, что быть свободными — это хорошо…       — А я освободил Добби, — пробормотал Поттер, невидяще уставившись в стол. Глаза девочки напротив снова расширились.       — Боже! Точно! — Грейнджер резво подскочила, складывая в стопку школьные книги, которые успела разложить по столу до того, как дала волю любопытству, заглянув в оставленный кем-то том. — Идем, нам нужно с ним поговорить… Ты освободил Добби полтора года назад, и он еще жив. Или в книге написана неправда, или это занимает больше времени, или он нашел, как с этим справиться.       Пока девочка отправилась раскладывать по полкам свои книги, Поттер убрал полупустой пергамент и писчие принадлежности в сумку. Подхватив свои собственные книги, подросток поспешил последовать примеру подруги. Книгу неизвестного гриффиндорцы решили оставить на столе, хотя Грейнджер и огляделась по сторонам на случай, если тот вдруг был неподалеку и следил за их реакцией.       — Не думаешь, что кому-нибудь станет интересно, что за книжка тебя так взволновала?       Очевидно, что пока они сидели за своим столом, любопытные ученики периодически поглядывали на самую обсуждаемую в этом году «парочку». После первого испытания градус недовольства участием Поттера в Турнире отчего-то значительно снизился, со стороны Хаффлпафцев так и вовсе утих. Зато всем резко стали интересны его романтические отношения.       — Они забыли о ней, как только я перестала ее читать, — отмахнулась от предположения друга Грейнджер, направляясь к выходу из библиотеки.       — Что? Почему?       — Потому что на ней были чары отвлечения внимания, для всех, кроме, очевидно, нас с тобой, Гарри. А еще какая-то иллюзия на обложке, но об иллюзиях я, вообще-то, еще не читала. Нужно будет найти завтра несколько книг. Интересно, кто ее оставил? Это точно не кто-то из наших ровесников, потому что чары Отвлечения внимания проходят только на 6-м году обучения, а с возможностью выборочного воздействия на 7-м. Я о них знаю только потому, что уже пишу несколько курсовых к своим СОВам…       — Но СОВы на 5-м курсе, — воспользовался возможностью вставить замечание Поттер, пока его подруга вынужденно прервала свою речь для вдоха. — Почему ты изучаешь чары для шестикурсников?       Очевидно, это было единственным, что удивило подростка в речи гриффиндорки.       — Ну и что? Никто не запрещает нам изучать заклинания для старших курсов прямо сейчас, просто для большинства они слишком сложны. Но вообще-то я тоже пока изучила эти чары только в теории.       — Как ты вообще узнала, что на книгу что-то наложено? Я видел, как ты там над ней колдовала. Что это было? Ты иногда с письмами так делаешь.       Тут Грейнджер вздохнула, кажется, смущенно.       — Это Универсальные выявляющие чары. Определяет в основном вредящие чары и зелья, но и такие вот вроде ничего плохого не делающие, но воздействующие на сознание они тоже к вредящим, очевидно, относят.       — Ты не договариваешь чего-то, Гермиона, — сощурился Поттер, испытующе глядя на подругу. — Зачем тебе понадобились эти чары?       Та еще раз вздохнула.       — После того, как вышла та статья, мне иногда стали присылать письма… те, кому это не нравится. Одно было пропитано…       Чем там было пропитано послание грязнокровки, Барти уже не услышал. Гриффиндорцы отошли слишком далеко. Волшебный глаз проводил скрывшиеся за дверью в библиотеку спины подростков и опустился в текст, который якобы читал лжепрофессор настоящим, стоя между стеллажей недалеко от стола, за которым сидели Поттер и Грейнджер.       Младший Крауч довольно ухмыльнулся. Ну, начало было положено. Девчонка и правда оказалась умненькой. А еще сильной, учитывая, что Выявляющие чары были наколдованы той невербально. Может, и выйдет еще из гриффиндорки воспитать достойного члена магического сообщества.       Мужчина захлопнул потрепанный томик о заклинаниях и контрзаклятиях, поставил на ближайшую полку и заковылял к выходу из библиотеки, на ходу взмахнув палочкой.       Страницы оставленной на столе гриффиндорцев книги перелистнулись. Теперь та лежала раскрытой на главе, посвященной оборотням.       Пускай учится грязнокровочка. Ну и Поттер тоже. Не то чтобы мальчишке это могло успеть пригодиться…       Барти вздохнул. И тут же раздраженно нахмурился, кажется, напугав парочку первокурсников в коридоре.       Он бы хотел последовать совету своего Господина. Мерлин знает, как он этого хотел…