Долгое прощание

      С Дарио они вскоре пришли к взаимопониманию, хотя и не полному, подобный компромисс объяснялся тем, что у Клода не было цели сделать дальнейшее расследование совершенно невыносимым. Иногда приходится пойти навстречу некоторым спесивцам. Почтенный магистрат сильно бы удивился, если бы узнал, что заносчивый французик считает его спесивым. Квазимодо свободные от службы часы проводил на побережье. Так как опекун был занят делом о маленьких ангелах семейства ди Карено, горбуну приходилось бывать там в одиночестве. Не сказать, что он сильно страдал, волны по-прежнему шептали ему о красавице Эсмеральде и о дорогом сердцу соборе Нотр-Дам.       Клод же почти против своей воли оказался с головой погружённым в заботы купеческого семейства. Он присутствовал на допросе мужской прислуги, в доме ди Карено служили два лакея, Себастьяно и Франческо, повар Бертольдо Луции и его помощник Пьетро. Себастьяно, мужчина тридцати лет от роду, коренастый, опрятный, отличался хорошей памятью на то, во что бывал одет его господин в тот или иной день, другими талантами похвастаться не мог. На женскую половину доступа у Себастьяно не было, с детьми он не соприкасался, как и с женской прислугой. На вопрос Клода, неужели Карина не трогает его сердца, лакей добродушно рассмеялся, сказав, что эта пташка для господского стола, но слова свои объяснять не пожелал. Франческо едва исполнилось восемнадцать лет и он входил в категорию minors, куда включали молодых людей от пятнадцати и до двадцати пяти лет. Формально он не был совершеннолетним, но, согласно принятым в обществе нормам, ответственность за свои слова и дела нести мог. Спрос с него был бы по всей строгости, но парнишка, судя по всему, особым умом не отличался. Мило щурясь, он припоминал всё что угодно, кроме того, что можно было отнести на счёт погибших детей. Хотя он же был первым, кто прямо и неосторожно раскрыл покров с той таинственности, что окружала красивую Карину.       — Она с молодым хозяином путается, давно уже, — произнёс юноша со всей серьёзностью. — Больше никого до себя не подпускает.       Эти слова порядком удивили священника и магистрата, ведь оба накануне сошлись во мнении, что интересом рыжей Карины являлся скорей всего сам Бернардо, ведь это естественно огорчало бы няню его супруги. Значит, Галиссио. Клод вспомнил молодого человека, вполне хорош собой, нет той пошловатой приторности, которая отличала, к примеру, Шатопера. Здесь он себя заставил остановиться — не следовало тянуть за эту нить, которая приведёт его не к выходу из лабиринта, а напротив, заведёт в самые тёмные уголки души. Франческо отпустили. Повар Бертольдо и поварёнок Пьетро ничего нового сообщить не могли, они также уверяли, что не имели хода в покои госпожи, а младенцев видели только дважды: в день крещения и похорон. Допрос Галиссио решено было провести позже, так как молодой человек отсутствовал в Салерно, отец неразумно отправил его в деревушку Кастильоне, чтобы он лично доставил партию первосортной овечьей шерсти. Бернардо, будучи чувствительным отцом и супругом, в делах сохранял трезвый ум, предприятие не должно простаивать и, если корабль ждал шерсть, то расследование могло тоже подождать.       По дороге к дому Изабеллы Клод и Дарио молчали, работать вместе им всё ещё было не особо комфортно. Возможно, магистрат не раз жалел о своём опрометчивом решении привлечь к расследованию священника. Особенно всё обострилось после того, как Клода вызвали к апостольскому администратору Джованни Арагонскому, который был назначен на место почившего в бозе в прошлом году архиепископа Пьетро Гильермо Рокки. Джованни Арагонский был баловнем судьбы: родившись младшим сыном в семье неаполитанского короля Фердинанда I и Изабеллы Клермон, он сделал головокружительную карьеру. Уже в девять лет, в 1465г., он стал апостольским протонотарием и настоятелем монастыря Пресвятой Троицы в Каве. В одиннадцать лет Джованни назначают настоятелем в Монтеверджине, в 1477 г. на консистории от 10 декабря 1477 г. папа Сикст IV возвёл его в сан кардинала-дьякона. Он получил сан диакона Сант-Адриано-аль-Форо 12 декабря 1477 г., а три месяца спустя папа послал ему красную шляпу в Неаполь. Назначение апостольским администратором в Салерно 13 января 1483г., было не более чем очередным кормлением для королевского отпрыска. Тем удивительнее оказался тот факт, что кардинал Джованни Арагонский посетил с кратким визитом в начале марта Салерно, чем вызвал неудовольствие у принца Сансеверино. Гордый Антонелло видел ещё одно унижение для своего герцогства в назначении не архиепископа, а всего лишь апостольского администратора, тем более принадлежащего к столь нелюбимому Арагонскому дому. Но, как это водится, кардинала приняли хорошо, он служил мессу в соборе св. Матфея, правда, посетить пиршество в свою честь отказался, ссылаясь на неотложные дела.       Странно, что среди этих дел молодой прелат нашёл время, чтобы принять безвестного французского священника. Клод с интересом смотрел на миловидное смуглое лицо кардинала, который одновременно являл большое сходство со своим отцом, но также хранил в лице тонкость черт, присущих матери, Изабелле Клермон. Клод почтительно поцеловал перстень Джованни, тот милостиво кивнул ему. Разговор был коротким и происходил на латыни.       — Я удивлён, что вы выбрали занятием преподавание, — произнёс молодой человек на латыни, указывая священнику на стул.       Клод повиновался, он старался запомнить каждый жест юного кардинала. Как мало нужно для успешной церковной карьеры, всего-то быть сыном и внуком короля!       — Я всегда чувствовал к этому склонность, — ложь с лёгкостью слетала с губ. — Монсеньёр епископ Парижской пошёл мне навстречу.       — Почему именно Салерно? — Джованни слегка нахмурился.       — Здесь искали преподавателя, к тому же я давно мечтал оказаться в стенах Школы, — вот тут он, пожалуй, не лгал. Словно почувствовав это, кардинал с важностью кивнул.       — Мне докладывали о чуде святого Христофора, — произнёс прелат с лёгкой усмешкой. — Что за история с чудесным псом и страшными семейными тайнами?       — Неисповедимы пути Господни, — священник смиренно опустил глаза. — Купец Бернардо ди Карено обратился к моему знакомому, магистрату Дарио ди Паскуале. Каждый год новорожденные дети купца умирали, не доживая до года. Меня пригласили произвести приватный осмотр тела последнего ребёнка, с Божьей помощью мне удалось обнаружить серебряную иглу, которую кто-то воткнул в мягкую область на черепе младенца. А далее на помощь пришёл неизвестный пёс.       Кардинал скривил губы в улыбке, он по-своему оценил изобретательность священника и магистрата, хотя и не был рад подобной изворотливости.       — Я был бы благодарен, если бы вы держали в курсе моего второго викария Маттео Векьо, он останется в этом благословенном городе. С ним вы можете быть откровенны, как и со мной, а так же не старайтесь ничего утаить от меня и от короля Феранте, — он сверкнул тёмными глазами.       Клод поднял голову.       — При всём моем почтении, я подданный французской короны по рождению и Святейшего престола по призванию. Мне нечего таить перед вами и перед кем-либо ещё, — он замолчал, ожидая ответа.       — Какая смелость, — кардинал иронично приподнял брови. — Я бы сказал, безрассудная смелость.       — Ваше высокопреосвященство, — произнёс Клод. — Мои слова продиктованы не смелостью и не желанием дерзновенно оскорбить Вас или Вашего царственного родителя. Я просто слишком стар и устал для того, чтобы представлять какую бы то ни было ценность. Я скромный преподаватель ботаники и аптекарского дела, мне хочется иногда греть на солнце свою больную спину — и всё.       Кардинал поднял руку, чтобы Клод мог поцеловать перстень и, хотя визит был тайным, в этом городе не могло быть никаких секретов. Дарио хмуро интересовался, зачем священника вызывали к апостольскому администратору, но тот отказался говорить. Изабелла так же пыталась мягко выяснить причины и обстоятельства встречи, но и ей Клод тоже ничего не говорил. Конечно, можно было рассказать всё как есть. Но гораздо интереснее было понаблюдать за кузенами, за тем, как они бросали на него сердитые и любопытствующие взгляды. Одна Бьянка вела себя примерно, абсолютно не интересуясь теми делами, которые могли связывать Клода и кардинала Джованни.       

***

      Пока Галиссио отсутствовал, Дарио удалось выяснить интересную вещь. Допросив работников лавки и склада, он узнал, что молодой человек являлся бастардом. Бернардо прижил его от служанки, которая умерла родами, от первой жены у него не было детей, поэтому было решено усыновить незаконнорождённого сына. Единственная проблема заключалась в том, что процедура усыновления нигде официально не была зарегистрирована, даже священника не пригласили для свидетельства. Усыновление произошло в виде устной договорённости между покойной сеньорой Терезой ди Карено и её супругом. Возможно, на этом настояла сама женщина, которой горько было растить плод адюльтера её супруга. Шесть лет назад переговоры с родителями Лючии велись по поводу брака именно с Галиссио. Новое обстоятельство оказалось весьма интригующим, собравшись, как всегда, в палаццо Аста, компания обсуждала возможные варианты. Вернее, обсуждали в основном Изабелла, Дарио и граф, который по случаю плохой погоды оказался дома. Клод, Бьянка и Квазимодо хранили сдержанное молчание, разговоры для удобства священника и ради скрытности от слуг велись на французском языке.       — Слуга из дома Ферро подтвердил, что изначально претендентом на руку прекрасной Лючии был Галиссио, — магистрат не забывал отправлять в рот цукаты. — Но потом резко поменяли планы и сам Бернардо выступил женихом. По мнению всё того же слуги, старый сатир прельстился молодостью и красотой девушки.       — Подобное часто случается с сатирами, — немного игриво произнёс Франческо, поглядывая на супругу, чьи бледные щёки очаровательно порозовели.       Клоду хотелось закатить глаза, чувственность в салернцах не знала никаких рамок. Он ощутил некоторую досаду, подумав, что сложись обстоятельства иначе и согласись Эсмеральда остаться с ним, Клод мог бы так же дурачиться и заигрывать со своей красавицей. Хотя нет, для этого надо было расти на солнечном побережье, впитывая в себя ароматы цветущих лимонов и красоту местных девушек. Вряд ли бы он уподобился графу в любви, ибо не было в нём благословенного италийского жуирства. С ещё большей мрачностью священник отпил лёгкого вина, отставляя кубок в сторону, он перехватил взгляд Бьянки. Такое повторялось слишком часто, девчонка определённо пугала его: то молчит как сычиха, то открывает рот и изрекает нечто настолько пророческое, что у него тут же возникал соблазн окропить всё святой водой.       — Может быть, это хорошенькая горничная та, что убивала младенцев, — произнесла своим волнующим голосом Изабелла, взгляды присутствующих устремились к ней.       — Что вас заставляет так думать? — кисло поинтересовался Клод, чтобы скрыть волнение, охватившее его при звуках ласкового голоса.       Проклятая итальянская весна, в последнее время всё слишком сильно трогало его, сны всё чаще возвращались к Эсмеральде, сердце томилось неясной тоской.       — Возможно, мои суждения поспешны, но у горничной были причины не любить молодую госпожу. Ревность порой толкает на страшные поступки, — при этих словах она нежно посмотрела на своего мужа, тот понимающе усмехнулся.       Священнику не понравился этот обмен взглядами. Если их любовь так нежна, то почему бы им не оставить гостей и не уединиться в алькове? К чему эти поглядывания друг на друга и вздохи? Он почувствовал, как в груди заворочалась глухая злость, Квазимодо, чуткий к настроениям своего опекуна, встревоженно посмотрел на него. Раздражение вылилось, как всегда, желчью в речах.       — Не мне вам напоминать слова Кассиана Лонгина Равилла, который любил повторять, что, расследуя преступления, надо в первую очередь задаться вопросом: Cui prodest? Кому выгодно? — перевёл он иронично, будто собравшиеся нуждались в подобной услуге. — Какая выгода служанке смертельно рисковать, убивая младенцев? Простой ревностью я бы не стал это объяснять.       Дарио с шумом отпил из своего кубка, в нём боролись гнев на спесивого попа и уважение к кузине. Тем не менее, магистрат достаточно овладел собой, чтобы с улыбкой произнести.       — Дом Фролло как всегда замечает то, что ускользает от нас, господа, — затем он продолжил, повернувшись к Клоду. — Признаться по чести, нечто подобное приходило и в мою бедную голову. Я бы назвал главным подозреваемым Галиссио, именно ему было выгодно отсутствие у отца других более законных наследников. Возможно, мы имеем дело со сговором, он мог пообещать Карине жениться, если она поможет устранить мешающих братьев и сестёр.       Клод поджал тонкие губы, его даже задели те восклицания одобрения, которыми встретили эту версию Изабелла и Франческо.       — Клянусь святым Матфеем, голова у тебя работает как надо! — граф хлопнул родственника по плечу.       Бьянка даже захлопала в ладоши от удовольствия, её ясные глаза сияли, Изабелла посмотрела на племянницу с одобрением. Клод понимающе хмыкнул, он давно подозревал, что графиня не прочь пристроить братца к красивой и богатой наследнице. Но это его не касается.       — Неужели вы забыли, о чём сказала мадмуазель Бланш? — Клод высокомерно посмотрел на Дарио. — Убийца — женщина, я в этом так же твёрдо уверен, как и в том, что в «Ангелусе» говорится о Теофании, то есть Боговоплощении.       Магистрат сдержанно засмеялся.       — Это версии, дом Клаудио, всего лишь версии, у нас нет никаких доказательств, кроме собственной фантазии.       — И, тем не менее, я могу утверждать, что знаю, кто убийца, — он замолчал, отпивая вино и любуясь произведённым эффектом.       — Вы поделитесь с нами? — мягко поинтересовалась Изабелла.       — Нет, — священник вновь пригубил вина, граф расхохотался, Квазимодо с опаской посмотрел на Клода. Сам священник был доволен хотя бы тем, что вызвал улыбку на губах у Изабеллы и досадливое выражение лица у Дарио.