***
После проведённой операции по извлечению иглы Клод долго мыл руки с мылом, купец пользовался превосходными брусками цвета слоновой кости. Священник по достоинству оценил их пену и аромат. Обмытая игла лежала в кожаном мешочке. Бернардо усиленно крестился. Все трое вернулись в кабинет. Галиссио что-то переписывал в тетрадь, бледный отец попросил его оставить их, безропотно молодой человек вышел из кабинета. — Нужно осмотреть тела ваших других детей, — произнёс спокойным тоном священник. Бернардо вздрогнул от звуков его голоса, Дарио вертел в руках кожаный мешочек с иглой. — З-зачем? — дрожащим голосом вопрошал негоциант. — Затем, что иглы самостоятельно в мозг не попадают, — ответил священник. — Возможно, все ваши дети оказались жертвами злостного заговора. — Но кто? — он искренне не понимал. — Кто мог совершить такое страшное преступление? — Тот, кому это выгодно, — сухо ответил Клод, задумчиво потарабанив по подлокотнику. — Но это дело второе, сейчас нам требуется произвести осмотр захоронений ваших детей. — Но ведь это святотатство — пытаться раскопать могилы! — тихо воскликнул тучный Бернардо. — Вынужден согласиться, — подал голос Дарио. Клод закатил глаза: что прикажете делать с этими людьми?***
Спустя три дня весь Салерно бурлил слухами о чуде, которое случилось на городском кладбище. По словам ночного сторожа, среди ночи он оказался разбужен собачьим воем, в лунном свете он узрел пса, белоснежного и свирепого, который пробежал среди могил и принялся яростно копать одну из них. Сторож испугался и в страхе скрылся в своём домике, где просидел до утра, читая все известные молитвы и не решаясь выглянуть наружу. Когда прокричали петухи, он робко вышел и, трясясь, прошёл до того участка, где был дьявольский зверь. С ужасом он увидел, что все пять могил детей купца Бернардо ди Карено оказались раскопаны. С диким воплем сторож выбежал за ограду кладбища, где наткнулся на господина магистрата Дарио ди Паскуале, который направлялся на службу. Далее магистрат осмотрел могилы и указал ошарашенному сторожу на общую странность. В зияющем звездообразном отверстии маленьких черепов виднелась чёрная игла, в каждом! Даже в голове малютки Анджело, которого похоронили накануне. Сторож упал на колени и принялся истово креститься. Только сейчас до него дошло, что прошлой ночью, видимо, явился святой дух в виде белого пса, который разрыл могилы, дабы явить миру правду о злодеянии. Вернее, потрясённому сторожу это всё внушил Дарио, но зёрна упали на благодатную почву, уже к полудню во всех концах города говорили о дивном происшествии. И только трое знали правду. План священника после долгих сомнений был принят негоциантом: да, ему хотелось найти убийцу и покарать его по всей строгости закона, но он колебался. Наконец, скрепив сердце, поклявшись никого из домашних, даже жену и сына не посвящать в обстоятельства будущего дела, он согласился. Дарио выяснил, что кладбищенский сторож, некий Никколо Вака, был запойным пьяницей и известным трусом. Найти белого пса и сымитировать вой, дабы напугать сторожа, не составило труда. Как только трусливый сторож скрылся в домике, трое мужчин принялись споро работать лопатами, пока не раскопали все могилы. Затеплив свечу, священник торжествующе показал бледному и трясущемуся купцу на иглы в черепах его детей. Бернардо, который днём организовал похороны Анджело, был подавлен и уничтожен подтверждением его подозрений. А дальше Клод вместе с купцом удалился, Дарио же затаился недалеко от кладбищенской ограды, справедливо полагая, что именно туда направился потрясённый сторож. В городе циркулировали слухи, в греческом квартале возникла мысль, что это святой Христофор-псоглавец наведался на кладбище, дабы явить миру истину. Клод как бы невзначай рассказал коллегам по Школе историю о неком почти святом псе Гинфорте, которого почитали в Лионе. Духовный суд направил своих людей для сбора сведений, спустя неделю было постановлено, что, видимо, и правда имело место божественное вмешательство, был ли это святой Христофор или кто-то ещё, святые мужи не ответили. Но ввиду того, что налицо имелся состав преступления, связанный с умерщвлением невинных младенцев, дело передали светскому суду, таким образом, всё замкнулось на Дарио. Он же, в свою очередь, уже официально привлёк в качестве помощника Клода. Изабелла и Бьянка следили с интересом за продвижением расследования, граф в последнее время с наступлением тёплых деньков всё чаще пропадал на охоте. Бернардо разрешил действовать магистрату и священнику свободно, от купца требовалось только держать язык за зубами, с чем он вполне справлялся. Сейчас предстояло самое интересное: собрать достаточно сведений об обитателях дома. Дарио запретил всем, кроме Бернардо, его сына и помощника Стефано Руцци покидать дом. Последний был исключён из круга подозреваемых из-за того, что нанялся в услужение только год назад и, хотя имел вход в дом хозяина, проживал отдельно. Галиссио, который активно участвовал в делах отца, не мог позволить себе простой в стенах дома. Иглы, которыми убили младенцев, в великом множестве водились в доме негоцианта, он одно время торговал галантерейными товарами, от этих лет остались запасы серебряных игл, которыми свободно пользовались все женщины дома, и доступ к которым был никак не ограничен. Купцу льстило, что даже пустячную заплату на куртке его молодого лакея штопали серебряной иглой. Он мог поклясться, что даже в домах таких богачей, как Аста, Бертолли, Карачче, да даже в хозяйстве принца Антонелло серебро в таком прозаическом деле, как штопка, использовалось редко. Но кто знал, что тщеславие отца станет причиной гибели детей? Дарио и Клод выяснили, что вышивкой в доме занимались две женщины: няня госпожи Лючии Мария Чипотти и горничная Карина Сполетто. Хозяйка дома не увлекалась шитьём, она куда охотнее проводила время за чтением слезоточивых романов. Вначале решено было поговорить с горничной, ею оказалась миловидная девушка с круглым лицом и молочно-белой кожей. Карине исполнилось уже двадцать два года, она была девицей и служила в доме купца Бернардо с тринадцати лет. Девушка держалась скромно, у неё был высокий приятный голос и круглые наивные глаза. — Было ли что-то подозрительное вокруг вас? — спросил Дарио, тогда как священник пронзительным взглядом рассматривал девушку. Она немного смешалась, но ответила отрицательно. — Не лги нам, девушка! — громко произнёс священник. Карина вздрогнула, на больших глазах показались слёзы. — Я-я не знаю, — она захлюпала носом. — Хозяева всегда были добры ко мне, я ни от кого не видела зла в этом доме, кроме… — тут она замолчала и опустила голову. — Продолжай! — потребовал Клод, игнорируя укоризненный взгляд Дарио. — Кроме няни госпожи! Эта Мария меня возненавидела, за что — понять не могу, — девушка растерянно моргнула. Допрос проводился в кабинете хозяина, откуда Бернардо предусмотрительно удалил свои бухгалтерские книги: расследование расследованием, а вот секреты своего предприятия он хранил свято. Хорошенькая Карина сидела, плача, покуда Клод продолжал подозрительно смотреть на неё. Наконец выражение лица его смягчилось и он отпустил девушку, та выбежала, вытирая слёзы передником, чепец сбился, открывая рыжие волосы. Следующей ожидаемо вызвали Марию Чипотти, в кабинет вошла строгого вида очень худая женщина, преждевременно состарившаяся и суровая. Клоду она напомнила строгих монахинь, которые в погоне за святостью отказывались от всяких проявления земных радостей. Он и сам в прошлом был требователен к себе, но под жарким италийским солнцем им мало-помалу овладело свойственное этим местам оптимистичное мироощущение. Хотя, конечно же, он не был готов признать этот прискорбный факт. Но Мария больше походила на ожившие мощи, чем на земную женщину, выросшую в этом благодатном краю. На вопросы она отвечала сухо и деловито. Сорок пять лет, уроженка Салерно, девочкой попала в дом отца Лючии, нянчила девочку от колыбели. По мнению Марии, госпожа её отличалась кротким нравом и добрым сердцем. Когда женщина говорила о своей хозяйке, то лицо её смягчалось, становилось почти нежным. — Почему вы ненавидите Карину? — задал вопрос Клод, Дарио с любопытством посмотрел на священника. Женщина поджала губи и, сцепив руки, ответила: — Потому, что она дьяволово отродье и бесстыдница, — голос её стал особенно пронзительным. — Ходит, соблазняет всех своими бесовскими волосами и вихляющей походкой. — Всех или кого-то конкретного? — задал вопрос священник. Дарио обменялся понимающими взглядами с писцом: преподобный определённо входил во вкус. — Она бесстыдница, — с горящими глазами произнесла женщина, ничего больше не добавляя. Дарио вновь взялся за ведение допроса, он спросил насчёт детей, каждого Мария помнила по имени и о каждом могла рассказать что-то конкретное. При этом голос её стал мягким, как мех куницы. — Малыш Бернардо был первым, какой чудный был бутуз, госпожа легко разродилась. Он всегда отличался кротостью и уж поверьте, если бы не внезапная кончина, из этого мальчика вырос бы великий подвижник! Потом была малютка Лаура, такая беленькая, миленькая, даже грудь она сосала так деликатно! Госпожа Лючия надышаться на неё не могла, она особенно убивалась после того, как наш ангельчик не проснулся, — горький вздох отлетел от тонких губ. — Затем родился Джованни — здоровяк, — женщина одобрительно крякнула. — Настоящий богатырь! Ох, и громко же он кричал, так что стёкла в окнах звенели. Мы надеялись, что хотя бы этот малютка выживет, но нет! Умер, не дожив двух дней до полугода. Малыш Пьетро был тихим, пухленьким в хозяина, ему три месяца было, а он уже улыбался всем. Чудо Господне, а не ребёночек, — слёзы выступили на глазах няни. — И, наконец, Анджело, пошёл в родню моей госпожи, такой же беленький, а какие глазки были ясные! — она уже рыдала в голос. — Бедная моя Лючия, несчастная голубка! Вскоре Марию отпустили. Клод сидел, задумавшись у окна, определённо между служанками был раздор, но кто стал камнем преткновения? Сложно было вообразить пухлотелого Бернардо в амурных похождениях со служанкой, кажется, уделять внимание собственной жене ему уже было крайне сложно, не то что поглядывать на сторону. Вскоре при поддержке Карины в двери показалась молодая голубоглазая женщина. Клод в очередной раз убедился, что Салерно — это огромный плавильный котёл, в котором могут встретиться разные типы лиц и сложений. Вошедшая напомнила ему девицу де Гонделорье, такая же холодноватая прелесть, синие бездонные глаза и гордая посадка головы. Выглядывающая из-под шапочки линия волос вкупе со светлыми бровями выдавали в ней блондинку. Женщина шла с трудом, свободное платье обрисовывало округлый живот, она поморщилась, присаживаясь. Допрос госпожи проводился быстро, несчастная мать держалась мужественно, она с любовью перечислила своих детей, заверив, что каждого оплакивает и о каждом молится. Клод хранил молчание, лишь однажды он рассеянно произнёс. — Ваша няня говорила, что Пьетро был похож на вас, как и Анджело, оплакивали ли вы их сильнее прочих? Все присутствующие, включая Карину и писца, посмотрели на него как на сумасшедшего. Но Лючия взяла себя в руки. — Нет! Я всех детей любила одинаково! — она судорожно вздохнула, затем едва заметно покачнулась. — Если на этом всё, то позволите мне вернуться в свою комнату? — Да, конечно, — Дарио даже подскочил на ноги. Когда дверь за женщинами закрылась, он с раздражением спросил у священника. — К чему был этот вопрос? — Пока не могу сказать, — Клод задумчиво приложил руку ко лбу. В этот день они обедали у моны Изабеллы, они с Бьянкой ожидали подробностей. Квазимодо, который с начала марта поступил звонарём в собор святого Николая, присоединиться к ним не мог. Клод ничего не говорил, давая возможность магистрату упражняться в красноречии. Внезапно до ушей священника долетел звонкий голос Бьянки: — Убийца женщина, — произнесла она. Клод потрясённо поднял на девочку глаза. Определённо, она его временами пугала.