***
Квазимодо хранил молчание, даже Пьетро его не мог разговорить. Клод догадывался, что впервые в жизни его воспитанник взбунтовался, только делал он это молча и неповоротливо, как река перед тем, как на ней вскроется лёд. По истечении первой недели добровольного молчания священник сдался и в пятницу так же в компании Квазимодо направился к дому графа Аста. Их вновь ждали, на этот раз компанию супруге составил сам граф Франческо. Клод заметил, как сильно он хромает на правую ногу, на вид ему было около сорока, у него оказалось приятное лицо с правильными чертами и аккуратная чёрная борода. Граф милостиво поприветствовал священника и его воспитанника, на которого бросил любопытствующий взгляд. На этот раз ввиду плохой погоды устроились внутри дома, Клод неодобрительно рассматривал роскошное убранство обеденной залы. Стены были украшены гобеленами, на лавках раскинулись мягкие ковры, массивный стол был накрыт кипенно-белыми скатертями. Пока слуги приносили разнообразные блюда, граф расспрашивал гостя о том, нравится ли ему в Салерно и нет ли тоски по Парижу? — Я бывал в Париже только раз, — произнёс баритоном Франческо. — Ещё молодым человеком, был одержим желанием послушать лекции прославленных профессоров и … — здесь он сделал паузу и лукаво посмотрел на жену. — Но не при дамах. На пороге появилась бледная Бьянка, она очень тихо поприветствовала присутствующих и подошла к Клоду для благословения. Он вновь смешался, сегодня девушка выглядела чрезвычайно скромно: голубое платье, волосы покрыты лёгкой газовой вуалью, никаких украшений. Священник благословил её и она заняла место рядом с Изабеллой. Ужин прошёл почти спокойно, разговором владел граф, который живо и в деталях рассказывал о недавней охоте. Какого славного оленя она добыли и как ловко принц Антонелло стреляет из аркебузы. Клод внимательно слушал, не перебивая, всё же любопытный субъект этот самовольный принц. Насколько было известно, он открыто высказывал недовольство политикой арагонской династии по отношению к местным сеньорам. Антонелло не устраивали бесконечные поборы и вмешательство в дела своего княжества. По приезде Клода в Салерно мятежный принц поддержал своего родственника Джироламо Сансеверино, который роптал на политику короля Фердинанда I Неаполитанского. Этот монаршествующий бастард был известен своими действиями, направленными на централизацию Неаполитанского королевства и сокращения самостоятельности баронов. Неудивительно, что акция двух Санвесерино вызвала его неудовольствие, но умный и осторожный Фердинанд I пока затаился, что только усиливало общую тревожность, хотя по весёлому графу Асте подобного и не скажешь. Он рассказывал о красотах Салернского герцогства. Говорил он на французском, но все названия произносил на итальянский манер. Клода ожгло жаром, когда он услышал: — Grotta dello Smeraldo, — произнёс, безмятежно потягивая вино, Франческо. — Конечно, изумрудным там является только дивное свечение вод, которые окрашиваются в богатый зелёный цвет! Почему даже за многие мили от неё судьба находит способы напомнить ему об Эсмеральде? Клод перестал слушать разговорчивого графа, его состояние заметили трое, Квазимодо и Изабелла, а также тихая Бьянка. Последняя выглядела слегка нахмуренной. Священник же на короткий миг погрузился в сладостное воспоминание о нестерпимо прекрасном августовском утре, когда он услышал звуки бубна, доносящиеся с площади. Он не мог вспомнить книгу, которую читал за мгновение до, хотя ему казалось, что содержание её было весьма важным. Вместо того, чтобы продолжить занятия, Клод имел неосторожность посмотреть в открытое окно… Из задумчивости его вывела, как ни странно, Бьянка, именно на ней, на её прелестном лице мадонны он остановил рассеянный взгляд. Она совершенно не напоминала Эсмеральду, но их роднила юность, возможно, поэтому на краткий миг Клоду показалось, что образ его возлюбленной слился с обликом племянницы графа. Отогнав неуместные мысли, он вернулся к роли покорного слушателя. После трапезы, которая заменила священнику и его воспитаннику обед, Клод попросил у графа разрешения переговорить с моной Изабеллой. — Дом Клаудио, — ответил с улыбкой граф. — Здесь — это я нахожусь в подчинении моей госпоже, — он поцеловал руку супруге, жестом настолько естественным, что священник даже не успел возмутиться. — Можете не стеснять себя и свободно обсудить с моей дорогой супругой интересующие вас вопросы. Так как дело, скорей всего, касается медицины, в которой я не силён и к которой не имею склонности, то я вас покину. Он и правда поднялся, Клод последовал его примеру, они попрощались, после чего граф хромающей походкой вышел из залы. Его поддерживал прислуживавший за столом миловидный паж. Изабелла предложила пройти всем в свой кабинет, к неудовольствию священника, Бьянка увязалась за ними. Кабинет графини почти ничем не отличался от других подобных комнат, всё тот же массивный стол, шкафы с книгами, наполненные фолиантами. Клод сел в предложенное кресло, Изабелла заняла место за столом. Квазимодо сел на стул рядом с дверью, Бьянка встала за спиной у священника. Клод оглянулся на неё. — Дитя, тебя разве не ожидает вышивание или чтение молитв? — спросил он с лёгким раздражением. — Нет, — ответила девица, продолжая стоять позади него. — Бьянка интересуется медициной, она нам не помешает, — поспешила вмешаться хозяйка дома. — Милая, садись, — она указала на второй стул перед столом. Девушка грациозно села, благонравно сложила руки и потупилась, сейчас она напоминала кроткую послушницу. «Странная девица», — подумал Клод, но тут же себя одёрнул, чтобы приступить к сути. — Я так понимаю, операция неизбежна, — произнёс он особо скрипучим голосом. — Если того желает Квазимодо, — ответила Изабелла, проведя пальцем по столешнице. Клод ощутил прилив раздражения, ну что за фарисейство? Разве она не сделала всё возможное, чтобы подтолкнуть его глупого воспитанника к опрометчивому шагу? — Мадам, вы ведь знаете, что он всё для себя решил, — произнёс он суховато, наблюдая за тем, как ведьма опустила чёрные глаза. — Я хотел узнать, как вы собираетесь уберечь этого несчастного от излишних страданий. — Обычно я использую настойку на белене, индийской конопле и опиуме, вымачиваю в настойке губку, а дальше вы знаете, — Изабелла, закончив говорить, посмотрела на него. Клод сидел, прикусив нижнюю губу, как он и предполагал, она использовала то же самое обезболивающее средство, о котором когда-то говорил мэтр Риччарди. Клод испробовал такое на живом псе, когда хотел провести умерщвление и вскрытие, но животное всё равно чувствовало боль, даже будучи одурманенным. Подобной участи для Квазимодо Клод не желал. — Не годится, — решительно произнёс он. — Мой воспитанник слишком могучего сложения, на него это не подействует, а меньше всего мне хотелось бы, чтобы он ощущал все муки, связанные с иссечением. Изабелла понимающе кивнула, Бьянка оглянулась на Квазимодо и посмотрела на него с состраданием. Клод задумчиво потарабанил пальцами по подлокотникам. — Мне потребуется некоторое время, — сказал он, нарушая затянувшуюся паузу. — Я составлю средство более подходящее и менее опасное. — Конечно, вам требуется содействие? — с готовностью поинтересовалась мона Изабелла, в эту минуту с неё спала всегдашняя степенность, на щеках даже проступил румянец, глаза заблестели. — Мне требуется несколько редких ингредиентов и пара собак. Бьянка в ужасе воззрилась на него. — Можно и кошек, — поспешил добавить Клод Фролло. Мона Изабелла понимающе улыбнулась, Квазимодо задремал на своём стуле, не ведая, какие страсти кипят на его счёт.***
Опыты по изготовлению сонной настойки прошли успешно, при этом Клод ревностно охранял свои записи, которые вёл одним ему известным шифром. Потребовалось пять собак и один доброволец, им стала Аннунциата. Неизвестно, насколько добровольно, служанка выпила стакан горькой настойки и в течении получаса погрузилась в глубокий сон. Мона Изабелла сделала ей поверхностный надрез величиной с полдюйма, затем наложила мазь и повязку. Служанка проснулась спустя шесть часов, она пожаловалась на головную боль и сухость во рту. Опыты проводили в палаццо Аста, в смежной с операционной комнате. Молчаливый Джованни под покровом темноты избавлялся от трупов первых несчастных собак. Но последние две пережили сон и вскрытие брюшной полости, Изабелла наложила аккуратный шов и они дождались пробуждения животного. Во время манипуляций донны Беллы Клод стоял в стороне, отвернувшись, его мутило от запаха крови, столь властного и древнего, что он не мог не думать об эпизоде из детства. Ему было, кажется, пять лет, когда их кот словил здоровенную крысу, задушил её, а после принялся с урчанием прокусывать кожу. Мальчик смотрел на алые капли, проступившие на серой шкуре, а после в нос ударил запах крови. Опыты с собаками и Аннунциатой прошли успешно, женщина уже на следующий день чувствовала себя превосходно. Правда, она теперь опасалась священника и неодобрительно посматривала на госпожу. Но главное, ради чего всё затевалось, осуществилось — Клод разработал идеальную смесь для сна, к счастью для служанки, он отказался добавлять в питьё белладонну, которая в последующем могла привести к слепоте. Операцию назначили на пятницу семнадцатого ноября, Квазимодо накануне постился и молился, чтобы всё прошло успешно. В Школе уже каким-то образом, возможно, через любопытного Пьетро узнали о готовящейся операции. Клода и Изабеллу заваливали просьбами как преподаватели, так и школяры, желающие присутствовать во время иссечения бородавки. — Это яйцо, клянусь Богоматерью, — страстно поделился подозрениями с товарищем школяр Арнуин делла Патри. — Как только его вскроют, то обнаружат там миниатюрную копию горбуна! Под натиском просьб и уговоров решено было пригласить на операцию ректора Падуано и фра Бенвенуто, чтобы они могли засвидетельствовать отсутствие чертовщины. Граф Аста пригласил также престарелого медика принца Сансеверино, почтенного господина, который пользовал ещё покойного отца принца. Этот убелённый сединами эскулап рассыпался в любезностях моне Изабелле и посему было видно, что расположен он к ней чрезвычайно. Клод подумал, что не последнюю роль сыграла красота хозяйки дома, а уже потом её хирургические таланты. Бьянка к пришедшим не вышла, она последнее время старалась избегать экспериментов с собаками, видимо, и грядущая операция её страшила. Квазимодо выпил полтора стакана настойки, после чего Джованни его проводил в операционную. Пока же гости расположились в обеденной зале вокруг стола с лёгкими закусками и фруктами. Клод ничего не ел, ректор Падуано, который привел зачем-то Джакомо, потягивал вино, слушая графа. Престарелый медик добродушно интересовался у моны Изабеллы, какие инструменты она выбрала для этой операции, та отвечала со сдержанной улыбкой. Фра Бенвенуто с энтузиазмом ел орехи, запивая всё вином, он, пожалуй, единственный выглядел непринуждённо. Клода никто не трогал, видимо, из сострадания к родительским переживаниям его никто не беспокоил. Джакомо бросал украдкой взгляды на донну Беллу, которая сидела рядом с мужем, одетая в простое чёрное платье. Когда появилась Аннунциата с объявлением, что Квазимодо уснул и надёжно закреплён, все поднялись. Франческо поцеловал руку своей супруги и они вместе пересекли внутренний дворик, остальные следовали за графской четой. Клод замыкал шествие, в какой-то момент он почувствовал, будто за ним кто-то наблюдает, подняв взгляд, он заметил в одном из окон второго этажа Бьянку. Пожалуй, девица его начинала тревожить. В операционной все встали вокруг мраморного стола, на котором лежал, открыв рот, Квазимодо. Клод увидел, что голова его воспитанника покоилась на деревянной подставке, напоминающей подушку, которая была установлена в тазу. Шею спящему горбуну обмотали белыми полотенцами, тело его было туго стянуто ремнями, словно подпругой. Изабелла, прежде чем приступить к операции, тщательно вымыла руки в двух ёмкостях, в первой она намылила руки, во второй, наполненной коричневатой жидкостью с резким запахом, ополоснула их. Аннунциата вытерла руки госпожи белым полотенцем, Изабелла со смехом пояснила свои действия. — Мой небольшой каприз, сеньоры, как завещал Архиген, — произнесла мона Изабелла, позволяя служанке насухо вытереть свои руки, затем она процитировала по-гречески. — «Перед важным делом руки и инструменты держи в чистоте». Медик принцев Сансеверино важно закивал, будто узнавая цитату, ему вторили ректор и его сынок. Фра Бенвенуто косился на крепенькую Аннунциату. Один Клод догадался, что лисица просто выдумала эти слова на ходу, от наследия Архигена остались крохи и уж, конечно, там не было ни слова о чистоте рук. Мона Изабелла между тем приблизилась к Квазимодо, она взяла миниатюрный нож, который был изготовлен по её чертежу, и осторожно сделала первый надрез. Из-под холодного лезвия показались капли крови. Клод стиснул зубы, чтобы не отвести взгляда. Женщина разделила бородавку на сегменты, каждый из которых аккуратно отсекала, кровь усилилась, она теперь бежала резвым ручейком. Бугорчатая ткань бородавки бесформенными кусочками ронялась прямо в таз, туда же стекала кровь. Изабелла работала быстро и точно, вот она срезала видимую часть, освобождая маленький закатившийся глаз. Отвратительный запах крови ударил в ноздри, капли пота выступили на лбу, Клод хотел и не мог зажмуриться. Пришёл черёд удалять корень бородавки, здесь, опять же действуя методом отсечения маленьких фрагментов, Изабелла углубилась в пространство под кожей над скулой. Вся операция не заняла и двадцати минут, но к моменту перевязки и прижигания сосудов Клод чувствовал дикую слабость в теле, ноги стали как чужие. Последним этапом стало наложение швов красными шёлковыми нитками. На месте огромной бородавки зияла алая пустота и небольшой провал под глазом. Джованни и Аннунциата споро помогали своей госпоже. Собравшиеся с интересом наблюдали за происходящим, Клод отметил, что граф и Джакомо смотрели с одинаковой нежностью на Изабеллу. Почему-то это не понравилось священнику. Квазимодо даже не поморщился за всю операцию, Изабелла наложила на рану мазь и сделала перевязку. — Я предлагаю ему остаться на ночь под нашим кровом, — обратилась женщина к Клоду. — Вы можете быть с ним, или прийти за ним завтра. Клод остался, он всю ночь дежурил у лавки, на которую перенесли горбуна, когда Квазимодо очнулся, он дал ему разбавленного вина. Горбун с испугом коснулся рукой повязки на глазу, но ещё больше он поразился, когда увидел, что его хозяин плачет. Он так и не понял, что послужило причиной бурных слёз мэтра, но инстинктивно догадался, что дело должно быть в нём. Квазимодо уступил место на лавке Клоду и чуть ли не силой заставил его прилечь. — Вы устали, а я… я долго спал, — он примостился на краю лавки в ногах священника. Обоих до самого рассвета мучили беспокойные мысли. Клод полагал, что покинь его Квазимодо, то он остался бы совершенно один в чужой стороне, среди непонятных и неприятных ему людей. Квазимодо думал об Эсмеральде, о том единственном поцелуе, память о котором хранил в душе. Как же она? Вспоминает ли о нём? Нашла ли своё счастье? Столько вопросов! И ещё одна робкая мысль подала едва слышный голос: показался бы он ей менее уродливым без бородавки? Тяжело вздохнув, он вновь коснулся повязки.