***
Между тем арест Клода Фролло взволновал его друзей. Изабелла распорядилась привести к себе Квазимодо и как могла мягко объяснила ему, что его опекун на время должен отлучиться. При этом графиня предложила Квазимодо погостить у себя, но тот отказался, ссылаясь на то, что ему нужно бывать на звоннице, да и хозяин может в любую минуту вернуться. Изабелла не стала его разуверять, она только покачала головой и предложила чаще бывать у себя. Квазимодо сильно встревожился, в вечер пропажи Клода они с Пьетро обошли весь город, а потом ещё и побывали на побережье. Признаться честно, горбун опасался, что его хозяин утопился, но слова моны Беллы его успокоили: если господина вызвали по делам, значит, всё в порядке и он вскоре вернётся. Что это могли быть за дела, ему было неведомо, но он страшился задавать вопросы, чтобы не узнать неприятных ответов. Квазимодо принял версию моны Изабеллы, поэтому спокойно ждал возвращения Клода, правда, от походов в таверну отказался. Тогда несносный Пьетро поднимался с бутылкой вина к нему в комнату. Тут привратник накачивался и рассказывал глухому о своей нехитрой жизни, о покойной жене и детях, о том, что есть одна вдовушка, хозяйка таверны, к которой он неровно дышит, но вот открыться никак не может. Квазимодо кивал, затем провожал приятеля до дома, пару раз в ночи он видел Джакомо с каким-то монахом, хотя и не придал никакого значения этим встречам. Клод провёл в заточении меньше трёх дней, освободили его внезапно, просто однажды утром открылись двери камеры и туда вошёл принц Антонелло собственной персоной. Священник встал и хмуро посмотрел на сеньора Салерно, тот был одет в роскошный охотничий костюм. — Как поживаете, дом Клаудио? — любезным тоном поинтересовался принц, обводя взглядом тесное пространство камеры. — Благодарю, Ваше высочество, — ответил Клод осторожно, он не сомневался, что в следующий момент принц отдаст приказ стражникам схватить священника и, возможно, вскоре повесить. — Мы последовали вашему совету и начали с более пристального изучения прислуги, выяснилась интересная деталь, — Антонелло встал напротив священника. — В день предполагаемого отравления, как раз за три дня до приступа … дурноты, с утра меня брил мой цирюльник, он был аккуратен и бережен, так что даже ни разу не порезал меня. Клод вспомнил Оливье ле Дэна, его пышный наряд царедворца и вострую хорью физиономию. Единственный человек, которому покойный король доверял настолько, что не опасался его верной руки и острозаточенной бритвы. — Поэтому первоначально возникшее подозрение пришлось снять с него, — продолжил принц. «Брадобрей, как жена Цезаря, должен быть выше подозрений», — невесело подумал Клод. — Тогда обыскали кладовые, винный погреб и кухню, допросили всех слуг, которые прислуживали в тот день, когда я по вашим словам мог получить долю яда, — принц прошёлся по камере. — Всё чисто и все отпирались, но я окружил себя верными людьми, — он усмехнулся и, остановившись, развернулся лицом к Клоду. — Почти сразу ко мне явились главный повар, виночерпий и горничная моей супруги, все трое поведали мне интересную историю, — Антонелло вновь замолчал и лукаво посмотрел на священника. Клод не имел возможности поторопить принца, напротив, он оказался в положении, когда малейшее неосторожное слово способно обернуться новыми неприятностями. Он вспомнил о Квазимодо и его кольнула печальная догадка, что горбун может безвинно пострадать из-за своего приёмного отца. Скрепив сердце, Клод принялся терпеливо ждать подробностей. Повар и виночерпий заметили, что возле кубка принца крутился юноша, которого только два месяца назад взяли в услужение. Тогда на эту деталь никто не обратил внимания, как и на слова горничной о том, что она видела Анджело, того самого слугу, накануне возвращавшимся в ночи. Дворецкий, которому рассказала девушка о странной вылазке лакея, вместо того, чтобы обратить на это внимание, набросился на неё саму, вопрошая, почему она не спала в неурочный час и с кем бегала на встречу. Тина, горничная, сильно испугалась, но после того, как стало известно, что слуг допрашивают, она явилась к Пьетро, тому самому старшему лакею, который сопровождал Клода. Анджело схватили и сначала допросили, но тот строил из себя саму невинность, отрицая обвинения, тогда его выпороли в кортиле. Клод вздрогнул, это почти римское варварство его неприятно поразило. Но юноша оказался крепким орешком, он яростно со слезами на глазах отвергал все обвинения и, видя подобное упорство, грозный грос-адмирал даже засомневался. — Но тут, к вашему счастью, появились новые доказательства вины Анджело, — улыбнулся принц Сансеверино. — Вы же помните графа Аста? Ну, конечно, помните, не так много времени прошло с вашего ареста, чтобы вы забыли имена друзей, — улыбнулся одними губами Антонелло. — Граф привёз в мой дворец связанного и порядком избитого аптекаря Кариолли. Имя это ни о чём не говорило Клоду. Хотя за два года жизни в Салерно он неплохо изучил местное медицинское и аптекарское сообщество, тем не менее, никакой аптекарь Кариолли на ум не приходил. — Он оказался более говорливым, — внезапно молодой адмирал стал похож на ощерившегося волка. — Мы его допрашивали в пыточной и он сознался, что по приказу этого леопарда Арагонского он списался с прославленным медиком покойного французского короля. Понимаете, очень важно было, чтобы яд был именно французский, — принц хохотнул. — Как будто кто-то написал бы на моей скорбной физиономии «умер от французского яда». Я должен вас поблагодарить за спасение моей жизни, но я не буду, — принц приблизился к Клоду и встал напротив него. — Потому, что словесная благодарность ничего не стоит. К тому же я всё равно полагаю вас виновным хотя бы в том, что именно вы создали столь искусный яд. Но если вам потребуется какая-нибудь услуга от меня, то я готов вам помочь. Клод низко поклонился принцу, он ещё не мог поверить, что опасность почти миновала. — Ваше высочество желает, чтобы я покинул Салерно? — смиренно поинтересовался священник, не поднимая глаз. Антонелло поднял брови в притворном изумлении. — Конечно, нет, вы продолжите сообщать на родину сведения о нашем скромном княжестве и, что немаловажно, о тех событиях, которые вскоре здесь произойдут. Мне нужны если не союзники, то хотя бы пути для безопасного отступления. Описывайте всё как есть, то, что я противник ублюдка Арагонского и верный друг французской короны. Вам всё понятно? — Да, Ваше высочество, — Клод склонил голову, он вполне уразумел намерения этого человека. — Чуть позже я лично свяжусь с французским королём, — Антонелло вновь улыбался. — Пока у них хватает своих забот, я слышал, что не все довольны регентством прекрасной Анны Валуа. Клоду вспомнился эпизод из прошлого, как он яростно отказывал принцессе в посещении монастыря при соборе Нотр-Дам. Интересно, помнила ли гордая Анна де Божё выходку архидьякона Жозасского? Судя по её письмам — не особо, хотя никогда нельзя быть уверенным в женщинах. Его вывели чёрным ходом, чтобы уход не привлёк чужого внимания, но то, о чём умолчал Клод, ещё долго занимало его мысли. Зря принц полагал, что никто не смог бы подтвердить происхождение яда. Могло так статься, что как только принц отошёл бы в мир иной, кто-то достаточно авторитетный взялся бы за осмотр тела и «случайно» установил бы, что имело место отравление французским ядом. Можно вообразить, какую смуту это посеет среди местных сеньоров. Но Клода это не касалось, он полагал, что вмешиваться в ход событий, форсировать их или пытаться переломить — дело недопустимое. Если чему и научило его прошлое, так это смирению перед роком.***
Вечером, после посещения бани, они вдвоём с обрадованным Квазимодо направились в палаццо Аста, где их ждал тёплый приём. Граф отсутствовал, так как сопровождал принца на охоте, зато здесь были Дарио с супругой. Бледная Бьянка светло улыбнулась при виде священника, но он старался не смотреть на неё. Слишком живо встали в памяти воспоминания о её болезни и странных загадочных словах. Высокая Изабелла надела сегодня лазоревое платье, она благоухала духами и мягко улыбнулась ему. Тёплое чувство затопило сердце Клода, всё же приятно, когда тебя ждут и тебе рады. Даже Дарио сердечно поприветствовал священника, а его милая жёнушка и вовсе поцеловала руку Клода, чем несколько его смутила. Они расположились в зале для приёма пищи, после чего слуги принялись накрывать на стол. Ели все с аппетитом, даже Бьянка отдала должное жаркому из барашка. Девушка, казалось, полностью оправилась от своего таинственного недуга. Паола и Дарио ели из одной тарелки и пили из одного кубка, что дополнительно подчёркивало то удивительное согласие, в котором пребывали супруги. Клод, как всегда, ел мало, пребывая в состоянии редкого умиротворения, он с одобрением смотрел на то, как ест Квазимодо, и на изящные руки Изабеллы, столь умело орудующие ножом. Утолив голод, все перешли на французский язык, который не знала только Паола, но женщина предложила им продолжить говорить, уверяя, что дома устроит допрос Дарио, и можно было не сомневаться — устроит. — Как вы вышли на этого безвестного аптекаря? — спросил Клод, когда от него унесли тарелку с несколькими костями, бросать на пол он так и не привык. — Это была удивительная история, которая тянулась с той самой находки под акведуком, — начал Дарио и, заметив удивлённый взгляд священника, продолжил. Когда стало известно, что Клода взяли под стражу, честный магистрат как раз распутывал дело о покойном Томазо Тотти. Был проведён обыск, в комнате хозяйки на полу нашли плохо затёртое пятно крови, на вопрос, что это, донна Роландина, побледнев, ответила, что это связано с женской немочью. Маэстро Доцетти же сказал, что пятно появилось из-за того, что он неловко порезал руку ножом, когда был в спальне супруги. На просьбу показать шрам он ответил отказом и после замкнул уста. Магистрат уже собирался выдвинуть обвинение, когда Изабелла ему сообщила о том, что Клода арестовали по обвинению в отравлении принца. Здесь Дарио не стал рассказывать священнику, что первой мыслью было злорадство, которое сменилось беспокойством, так как на магистрата насели с обеих сторон и любезная кузина, и любимая жена. С Паолой они даже повздорили, так как Дарио задела слишком горячая вовлечённость его супруги в дела французского попа, но пришлось сдаться. Раздумывая, как можно выйти на след таинственного яда, магистрат обратил своё внимание на маэстро Доцетти. Он лично явился в дом к аптекарю и потребовал разговора с глазу на глаз. Маэстро был человеком среднего роста, довольно смуглым, с густыми чёрными бровями, что могло бы говорить об арабском происхождении. Он стоял перед магистратом гордо, но не вызывающе, по сжатым губам было видно, что этот человек пришёл к какому-то решению. Дарио, будто он здесь хозяин, велел сесть аптекарю и приступил к делу. — Маэстро Доцетти, у меня есть все основания полагать, что вы убили любовника своей супруги, донны Роландины, который служил у вас учеником, — начал магистрат, следя за лицом аптекаря, тот вздрогнул на слове «любовник». — А, значит, вас будут судить во всей строгости безо всякого снисхождения. Аптекарь ничего не ответил, он лишь плотнее сжал губы. — Хотя есть кое-что, что поможет не только чудесным образом вам избежать наказания и уплаты крупного штрафа, но избавит от позора вашу супругу. Маэстро Доцетти встрепенулся. Дарио помнил донну Роландину — и правда весьма мила, неудивительно, что любящий муж голову потерял от ревности. Магистр изложил условия, от аптекаря требовалось найти человека, который был причастен к отравлению в доме принца Сансеверино, и не просто найти, а ещё понять, как мог яд из Франции попасть в Салерно. По тому, как блеснули глаза маэстро Доцетти, Дарио сделал утешительные выводы и оказался прав. Уже на следующий день аптекарь явился в магистратуру, чтобы указать на некого Кариолли, мелкого аптекаря, который давно был замешан в разных делах со сторонниками короля. Дальше действовали люди Франческо, а дело Томазо Тотти закрыли как самоубийство. Клод внимательно слушал Дарио, не перебивая и не делая ремарок, в конце он поблагодарил магистрата за хлопоты и уверил, что не забудет всего, что они с Паолой сделали для него. Донна Паола мило покраснела, Дарио кисло улыбнулся, Изабелла предложила послушать музыку, ради этого вечера она пригласила музыкантов. Пока все услаждали слух переливами лютни и руладами певцов, Клод не мог отделаться от мысли, что его спасение началось с преступления. Он обвёл взглядом собравшихся, впитывая памятью эти весёлые лица: прелестная Бьянка, симпатичная Паола, влюблённый Дарио и загадочная Изабелла. Она одобрительно смотрела на певцов, но Клоду казалось, что эта женщина сейчас не здесь, не с ними, а всё ещё остаётся в той пещере, где сделала ему горькие признания о собственной жизни. На долгие годы он сохранит память об этом вечере, о красивой и несчастной женщине, которая всеми силами пыталась выглядеть счастливой.***
Через неделю Клод наведался в лавку маэстро Доцетти, он представился и попросил поговорить с ним. Аптекарь согласился, разговор был облечён в форму исповеди, в которой смиренно склонившийся дон Доменико признался в своём грехе и получил отпущение. Всё началось год назад, когда Роландина попросила его принять в их доме кузена из её родной деревни. Мужу сразу не понравилась эта затея, но, когда это требовалось, молодая жена умела настоять на своём. Томазо оказался ленивым и крайне невнимательным, много раз у маэстро Доцетти чесались руки вышвырнуть его вон, но из уважения к Роландине он не решался. Томазо почти не покидал их дома, он взялся за привычку шарить в кладовых и приставать к женской прислуге, что также не нравилось хозяину, но и здесь пришлось смириться. Развязка наступила в тот вечер, который дон Доцетти должен был провести на научном диспуте о пользе тыквы для организма. На полпути аптекарь вспомнил, что забыл часть записей в кабинете. Он вернулся, приходящая прислуга уже ушла, в доме оставались только старый слуга Мазетто, Томазо и Роландина с детьми. Чтобы никого не разбудить, аптекарь снял деревянные паттены, крадучись, пробрался наверх и, взяв ларец с бумагами, уже собирался покинуть дом, как услышал сдавленное рыдание своей жены. Дом Доменико в сильном волнении вошёл в её спальню и увидел возмутительную картину: Томазо с приспущенными штанами-кальцонне навалился сверху на хозяйку. Не помня себя, аптекарь что есть силы обрушил на затылок вероломного слуги ларец. Бумаги разлетелись по комнате, а негодяй сполз с постели и распластался на полу. Дальше действовали быстро, аптекарь разбудил верного Мазетто и вместе с ним перенёс тело Томазо под акведук. В это время Роландина пыталась отмыть кровь с пола и отстирать её с покрывала и своего платья. Когда всё закончилось, супруги до рассвета проговорили. Выяснилось, что Томазо был её первым любовником и он угрозами всё рассказать заставил женщину взять его в услужение. Этой ночью он напился и решил повторить то, что происходило между ними во времена юности. Аптекарь поверил ей, хотя в глубине души оставались сомнения, но были дети, которых нельзя было оставить без матери, и его глупая безнадёжная любовь к ней. Когда магистр ди Паскуале подошёл близко к разгадке, он подумал, что всё кончено, но как кстати оказалось заключение Клода! — Понимаете, дом Клаудио, я понял, что это Мадонна нам помогает! Она желает помочь нам, я сделал щедрое пожертвование в церковь своего прихода и раздал много вина и хлеба нищим! — горячо шептал аптекарь. Клод покинул его дом с тяжёлым сердцем: и здесь любовь. Всегдашняя, безрассудная и властная, она довлеет над человеком, лишает его покоя и достоинства, толкает на преступление. Клод написал своему корреспонденту в Реймсе, что не желает больше получать сведения об Эсмеральде, всё, что оставалось неизменным, так это ежемесячная скромная сумма, которую следовало передавать ей тайно. Впервые за всё это время Клод Фролло решил поставить точку в той истории, которая никак его не отпускала.