Кратко о тату

      Если приложить к горящим двумя осенними кострами щекам и крепко зажмуренным глазам ладони, стыдливо закрывая лицо от отражения в зеркале, то ничего от этого сильно не поменяется. Се Лянь в душе понимал эту простую истину, но вот принять её не получалось. — В этом нет ничего такого, — сейчас в квартире он был один, поэтому по старой привычке размышлял вслух и убеждал себя в правильности поступков, непроизвольно разбивая тишину. — Если не выйдет — я успею стереть прежде, чем вернётся Сань Лан. Се Лянь стиснул зубы, с горечью пытаясь понять, что с ним, чёрт возьми, не так. Почему когда нужно было надорваться, сломать самого себя, взвалить на плечи неподъёмную для остальных ношу или работу, получить увечье за кого-то другого — всё это не составляло для него ровным счётом ничего заслуживающего внимания, но как только появлялась нужда сделать маленький шаг навстречу собственному счастью, то ноги примерзали и не желали двигаться? Избитая множеством умов и опороченная маркетингом истина «чтобы пройти тысячу верст, нужно начать ходьбу с одного шага» горячо любимой им Книги пути и достоинства совершенно не работала сегодня. Мужчине иногда становилось противно от того, какой он есть. Хотя чаще ему было просто наплевать. Было ли что-то, что могло вызвать в нём чувство неловкости или стыда? Раньше — однозначно нет, а теперь есть. Любящий, внимательный, тактичный, до умопомрачения надёжный и умный, яркий и обжигающий, как верховой пожар, от которого так сложно скрыться и почти невозможно спастись, Сань Лан. Хуа Чэн. Любимый. Существовали тысячи имён, и только одно белым цветком распускалось в уставшем сердце, взбаламучивая внутренний мир, многие годы подобный стоячей воде. Се Лянь открыл один глаз, чуть разводя сомкнутые пальцы, чтобы ещё раз попробовать найти в отражении зеркала того мужчину, что ещё полчаса назад был преисполнен решимостью. И как назло не находил. А вот отчаянно краснеющего от осознания собственной испорченности и лёгкого возбуждения труса мог разглядеть очень даже неплохо. Чёткие, но не чрезмерно, линии мышц, стройные ноги с поджатыми в нерешительностями пальцами, длинные волосы, мягкой волной лежащие на плечах и спине — симпатичный молодой человек с подчёркнуто светлой кожей, налившейся розовыми пятнами смущения на лице и шее. Мягкие домашние штаны и нижнее бельё были слегка приспущены, держась где-то на самой грани приличия и откровенной пошлости. Ещё немного — и в них совсем отпадёт необходимость. Футболка лежала на кровати, аккуратно свёрнутая. Се Лянь зачем-то на это просто действие потратил полчаса, нервно разглаживая невидимые глазом складки. Все тело перечёркивала на две равные половины чёткая вертикальная линия, выведенная дрожащей рукой от ложбинки между ключицами и до самого лобка, почти переходя на основание члена, едва скрытого одеждой. Орудие преступления, толстый канцелярский маркер чёрного цвета, выпавший из ослабших пальцев, с немым укором валялся на полу рядом с босой ступней. — Это всё для Сань Лана, — голос дрогнул, но Се Лянь всё же смог оторвать руки от лица и поднять маркер. Их отношения были прекрасным сном для измученного несправедливостью бытия и одиночеством парня, но также и непрекращающимся источником сомнений. Се Лянь как никто другой умел отдавать, дарить, отрывать от себя для кого-то другого, но, встретившись с подобным отношением в свою сторону, окончательно потерялся. Если бы они нашли друг друга в его беззаботные шестнадцать, когда тело казалось таким лёгким, а внимание, направленное на него, — естественным, как биение сердца, то в душе не было бы место клубку демонов сомнений и страха. В тридцать же слишком остро осознавалась неуверенность в самом себе, привитая беспощадной жизнью. Хуа Чэн делал его мир настолько не таким, что Се Лянь не успевал меняться следом и от этого страдал. Но жалеть себя парень не умел ещё меньше, чем демонстрировать свои настоящие желания. Последней каплей в чаше нетерпения к себе и своим демонам, запертым в одной замученной черепной коробке, стала татуировка Хуа Чэна, сделанная по такой неимоверно глупой и несоразмерно важной причине. После того, как она зажила и была слегка подкорректирована плюющим через стиснутые зубы проклятья Му Цином, для Се Ляня стало жизненно необходимо хотя бы раз в день прикоснуться губами к цветам, алеющим так обольстительно. Пионы чуть выступали, от этого становясь ещё объёмнее и натуральнее. Пусть их аромат не был щемяще сладким, как у настоящих, но от сочетания запаха кожи, парфюма и лёгкой ноты дорогих сигарет голову кружило в разы сильнее. — Это всё для тебя, гэгэ, — негромко в розовеющую от смущения ушную раковину. — Я весь для тебя. И Се Ляню хотелось сказать подобное, донести ту частицу пламени, горевшую глубоко внутри слишком робко, чтобы рассмотреть её, но достаточно сильно, чтобы чувствовать. И каждый раз не получалось. Пока однажды, зайдя в гости на студию к Му Цину, чтобы по дороге домой занести порцию его любимой вишнёвой выпечки, не увидел решение своей проблемы. В кабинете мастера на слегка выгнутой в середине кушетке перед сосредоточенным Му Цином лежала обнажённая девушка. Тёмные короткие волосы, длинный неестественный росчерк ресниц, возраст от семнадцати до бесконечности — её можно было бы назвать красивой, но излишняя худоба, непомерно тёмные круги под глазами и некрасиво сморщенные соски на плоской груди слегка портили всю эстетику. Нижнее бельё телесного цвета настолько не бросалось в глаза в точечном освещении, что заставило Се Ляня отвести взгляд, чтобы не доставлять клиентке лишнее беспокойство. — Извините, я не хотел. Администратор не предупредила о твоей занятости, — пакет легко зашуршал. — Му Цин, я принес выпечку. Не забудь забрать. Мастер не поднял головы, сосредоточенный на тёмно-фиолетовых линиях контуров его будущего творения. — Да-да, — за треском машинки не было слышно часть ответа, но этого и не требовалось. — У Вас есть закурить? — почти выскочившего из кабинета Се Ляня в спину догнал высказанный равнодушным тоном вопрос. Чуть не споткнувшись о невысокий порожек, парень опешил, останавливаясь. — К сожалению, не курю. — Никогда не сожалейте о том, что можно сделать любой момент, — она произносила слова так, будто сейчас ей, беззащитной и расслабленной, не причиняли боль, вонзая в непрерывном ритме иглы, наполненные краской, а покупала пачку печенья в супермаркете. Скучающе, равнодушно и обыденно. — Но если когда-нибудь ещё встретимся, то обязательно угостите. Всю дорогу до дома, кутаясь в высокий воротник пальто, в несколько раз замотанный подаренным Хуа Чэном красным шарфом, Се Лянь не мог избавиться от въевшегося в память образа девушки. А точнее её татуировки, выходящей чёрной лентой из-под рук Му Цина. Два дня Се Ляню понадобилось на то, чтобы осознать уровень своей «испорченности», ещё два для убеждения себя и бессонная ночь, чтобы решиться на что-то подобное. Конечно, ни о каких сеансах в тату-салонах речи быть не могло. Се Лянь мог вынести что угодно, но проникновение в его тело игл с детства было для него самым большим страхом. И даже став совершенно взрослым, в какой-то период жизни, окружённый крайне сомнительными людьми, набивающимися ему в друзья и не только, так и не смог побороть свой иррациональный ужас перед тонким и острым металлом. Да и на всю жизнь делать подобное… это уже слишком. Глубокий вдох не принес желанного спокойствия. Одним из главных законов старых сказок был и остаётся сюжет борьбы с самим собой. И Се Ляню, который сейчас находился именно в этом состоянии, эта война казалась априори обречённой на провал. Но… иногда просто необходимо делать вещи, несвойственные себе. Первая горизонтальная черта легла точно на начало меридиана, перечёркивая ключицы. Полночи листая референсы, найденные в интернете, парень убедился, что расположение отметок не является чем-то классическим и строго регламентированным. Главное — слушать себя и выразить своё желание. Под левой трогательно выделяющейся косточкой появилась надпись «поцелуй». Именно такое любил проделывать с его ключицами Хуа Чэн, нежно обнимая и большими пальцами скользя вдоль спины по рёбрам снизу вверх. Се Лянь осторожно коснулся пальцами получившегося немного коряво слова. Сложно выдержать красоту и выветренность линий, когда приходится писать, опираясь на отражение. — Чёрт, — это оказалось куда проще, чем представлял себе парень. И от этого паника становилась только сильнее. Следующая линия, пляшущая как отравленная собственным ядом змея, волной соединила два некрупных ореола соска. Не было необходимости в таких жирных намеках, но Се Лянь с трудом мог оторвать от кожи прохладный и влажный кончик маркера. Закрывать глаза уже не хотелось, но от этого щеки стали только алее, а дыхание в какой-то момент сбилось. «Прикусить». Где-то внутри стало невообразимо горячо, но пока что это были лишь робкие искры. Короткий штрих под рёбрами. «О, чёрт». На форумах, которые он тайком смотрел эти дни, многие писали, что не обязательно оставлять на себе пространные инструкции, чтобы добиться желаемого. Достаточно выразить эмоции, которые испытываются при прикосновении партнёром этого участка тела. Постепенно почти каждые пару сантиметров от аккуратного колечка пупка до начала лобка украсили новые слова. «Потрясающе», «чертовски хорошо», «продолжай», «нежнее», «едва коснись» — каждое новое пожелание пылало на нежной коже, ставшей настолько чувствительной, что приходилось с силой закусывать губу, сдерживая стон. Едва заметное прежде возбуждение, тщательно маскирующееся за стыдом и самобичеванием, окончательно расправило свои крылья, сметая в сторону все неугодные ему эмоции и страхи, накрепко вгрызшиеся в плоть и кости Се Ляня. Обычно его смелости хватало лишь на то, чтобы первым начать целовать своего Сань Лана, охотно отвечающего на неприхотливые ласки и берущего дальнейшее их развитие в свои руки. Сердце колотилось как бешеное, когда он выводил на самой низкой и чувствительной точке своего тела последнее слово. Если в самом начале он ещё как-то пытался сообразить, что написать, как оценить то, что обычно делал для него Хуа Чэн и интерпретировать свои желания, то последние буквы пальцы вывели самостоятельно. «Ниже». — Ах, — от изжёванной крепкими зубами нижней губы почти не осталось живого места. Она припухла и стала несколько больше и значительно ярче, подчёркивая и дополняя возбуждённый блеск затуманившихся глаз. В обычно просторной и комфортной одежде сейчас было невыразимо жарко и тесно, но Се Лянь старался даже лишний раз не дышать и не совершать лишних движений, чтобы не причинять себе больше удовольствия на грани со страданием. Совсем скоро входная дверь мягко стукнет, закрываясь за спиной вошедшего, который принесёт в эту пустую квартиру лёгкий морозный воздух, запах табака и безграничное счастье в тёплых объятиях, наполненных желанием возвращаться домой. Се Лянь как наяву представил, как удивлённый взгляд сменится восхищённым, а затем и крайне заинтересованно-возбуждённым. Как его тут же прижмут к шершавой стене коридора или же безмолвно подхватят под бёдра, сминая любые попытки объяснения и сопротивления поцелуем. Как трепетно выполнят всё, что написано, и даже больше. А потом… Его живое воображение сейчас стало хуже любой Небесной Кары. Новые и новые образы вспыхивали за полуприкрытыми веками, будоража кровь и безжалостно подстёгивая возбуждение. Пылающий лоб соприкоснулся с прохладной поверхностью, чтобы хоть немного отрезвить такого непонятного для себя самого Се Ляня. Он полжизни вытерпел до встречи с ним. И сейчас сможет.