«Мы уже не споём. Мы уже никогда не споём. Это кто-то другой, кто всегда наблюдает за нами, Поднимает восход, как печальное алое знамя, Уверяя, что мы не сумели остаться вдвоем»
Костя представлял свои запрятанные и частично уже позабытые наработки Саше. Тот чуть ли не заставил его включить своё творческое начало и восполниться, как музыканту. Это произошло достаточно неожиданно — сразу же по приезду в Москву. Выглядело оно весьма подозрительно. Саша вместе с Костей сидели в гримерке в Дэке, потому как сцена внизу была занята репетицией других ребят. — Короче — на следующий вечер в Дэке тебя надо пустить в программу — подытожил Саша. Бекрев пытался отнекиваться, но тот убедительно подогрел ситуацию, сказав, что сам об этом скажет организаторам. Костя поджал язык, он понимал, что ещё не успев до конца привыкнуть к сцене уже ее позабыл. — Давай ближе к выходным репетнёшь на сцене? Готовься, буду просмотр тебе устраивать — Саша похлопал Костю по спине. Тот нервно улыбнулся. Бекрев остался один и стал перелистывать страницы своей тетради, где хранились его уже поросшие пылью текста и композиции. Чем чаще он представлял себя одного на сцене, тем страшнее казался мир. Зарождение панической атаки заставило закрыть страницу и попить хотя бы воды. Пил, как всегда — словно в последний раз, теряя капли жидкости. В гримёрку зашли какие-то другие ребята и принялись искать инструмент, который так же, как когда-то Костя, позабыли после последнего вечера. Бекрев уже намного лучше знал местность и закрома, так что помог молодняку и вернул утерянные гитару и скрипку. — Спасибо, Константин Михалыч! — бросил один из мальчишек. Они едва были совершеннолетними, Костя поначалу загордился своими знаниями, но после приуныл из-за бодро кинутого «Михалыч!» После поездок с Агатой парень понял, насколько дорого нахождение дома — одна ночь, это уже большая роскошь и широкий праздник. Он накупил разных любимых печенек и свежеиспеченный батон, чтоб провести вечер достойно и со вкусом. Буквально. Подойдя к своей двери, под ноги бросилась чья-то кошка. Она не была знакомой — белая, чистейшая, будто с обложки какого-то журнала о животных. Костя потянул ладошку к ней, чтоб коснуться белоснежной чудо-шерсти, но та смачно царапнула того по руке и гордой походкой покинула площадку, уйдя на нижние этажи. Костя вцепился губами в свежую рану и пробурчал что-то типо «тварь». Он открыл дверь и, сбросив все вещи и пакет, ушел в ванну. Парень промыл рану под холодной струей воды и достал перекись. Кровь он еле-еле, но остановил. Теперь прямо у основания ладони остался достойный шрам. — Да чёрт возьми! — Костя обнаружил, что забыл купить молоко, а тот самый пахнущий на весь дом батон без молока — грех. Снова нацепив на себя куртку и ботинки, он добежал до магазина и прихватил то, о чем так некстати забыл. Медленной походкой он шел по темной улице, наслаждаясь осенним морозным ветром в лицо. Мимо него пронеслось такси и остановилось прямо у его же подъезда. Он бы и не стал обращать внимания, если бы из машины не вылезла кучерявая голова. — Бекря! — Глеб помахал рукой, Костя ускорился. — Глебсон, ты же уехал? Нет? — они приобнялись и зашли в подъезд, Глеб частично был укрыт капюшоном. — …Да мы с Вадькой поругались. Завтра сам доеду, без него — промычал Глеб, сделав на последних словах острый акцент. Бекрев открыл дверь и впустил неожиданно прибывшего гостя внутрь. Прикрывая дверь, он снова заметил ту кошку. — Сучка — он закрыл дверь. Глеб бросил в того свой ботинок. — Эй! — прилетевшая подошва болезненно вмазалась ему в ребра. Он непонимающе повернулся в атакующего. — Сам сучка! — Глеб забрал улетевшую обувь и отставил в сторону. Бекрев гладил место удара и сердито фырчал, словно та же кошка за дверью. Он разъяснил свое высказывание, однако, Самойлов не подумал извиниться и просто ляпнул, что тот этого заслужил. Бекрев ринулся на кухню и умыл руки, жутко хотелось выпить молока и закусить батоном, а лучше — промокнуть этот свежевыпеченный мякиш в холодную жидкость. Глеб уже сел за стол, протряхнув волосы. — Что случилось с Вадимом? Что не поделили? Глеб делал вид, что не слышал вопроса. Он смотрел сквозь тюль на кухонном окне, отслеживая редкое моргание фонаря и шмыгал носом. — Глебсон? — М? — он повернулся к Косте и невинно улыбнулся. Глаза блестели от влаги. Самойлов далеко не мечтал сейчас расплакаться, пытался задействовать любую силу души и ветра ради того, чтоб слеза не покатилась по лицу. Бекрев не на шутку испугался. Это было очень болезненное молчание. — Ты можешь мне рассказать всё, Глебка… — Глебка, ха…- Самойлов подавился собственным именем. Он дергал рукава пестрящей на всю Россию рубашки и сжал все существующие мышцы лица, насильно держа эту же самую улыбку. Бекрев подошёл к парню и сел на корточки, сложив руки на чужих коленях. Глеб смотрел сверху вниз в глаза Кости сквозь стекла очков. Одна линза сильно отражала этот проклятый фонарь, так что оставалось только ловить те секунды, когда он угасал. — Ты боишься высоты? -…что? — Костя машинально задал вопрос от этого выстрела в воздух. — Чего ты вообще боишься? — деланный интерес бил по ушам, самая большая в жизни Глеба неискренность била ключом. Костю убивала эта вновь скользящая по венам загадка. — Я боюсь… — Меня? — оборвал воздушный ответ Глеб. Он уже не улыбался, а хладнокровно щурил глаза, испепеляя без права на ошибку. — Возможно — не соврал Костя. То, чего ты не понимаешь, не видишь и не чувствуешь всегда вызывало и будет вызывать в человеке страх. Страх неизвестности. — Налей молочка. Тоже захотелось — снова шмыгнул носом Самойлов, убрав Костины руки со своих колен. Бекрев покорно поделился своим «ужином» с другом и отслеживал каждое движение его зрачков. Они бегали по столу, будто наблюдая за тараканом, напугавшегося света. Когда заветный холодный литр закончился, они ушли на любимый балкон. Покурить, естественно. Глеб сел рядом, не соблюдая буквально никаких дистанций. Он прижался к Косте бочком и приобнял его одной рукой, взяв под «крыло». Дым летел в лица друг-друга. Костя прикрыл глаза, прижимаясь виском к щеке Глеба. — Чего бы ты сейчас хотел? — мирно и без подводного камня спросил Костя. Глеб думал не долго. — Проститутку. Костя застыл с сигаретой в зубах. — Думаю, ЭТУ проблему мы бы вдвоём могли решить… — А-н-нет! Среди нас двоих проститутка точно я. Ну… вернее, шлюха — ухмыльнулся Глеб и сделал затяжку. Костя оказался в большом замешательстве. — Чё это? — Ну проститутке платят, а я весь такой… бесценный — махнул пальцами и сигаретой Самойлов, длительно хихикая над своими же словами. Костя отпрял и повернулся к нему всем лицом. Разглядывая оскал, он только сильнее поддавался этому Самойловскому гипнозу абсолютной ненормальности. — Знаешь, Кость — он повернулся в ответ — то, что ты меня боишься, это… хорошо — снова затяг, снова дым в лицо. Глаза Бекрева уже начинали слезиться от дыма. — Объясни — Бекрев бы продолжил сам эту философию, но слушать было куда приятнее. Глеб довольно улыбался. — Ну… Подумай сам. Если хищник и его, скажем та-ак… естественный ужин вдруг станут жить в мире — разве это не утопия? — Значит, ты у нас хищник? — Бекрев подыгрывал, раззадоривая Глебов азарт донельзя. Самойлов потушил окурок и приблизился к его лицу, внюхиваясь в кожу, в щеки и спускаясь к шее. — Где ты ещё найдёшь хищника-шлюху, милый? — он облизал его шею и щеку одним махом, наблюдая за дрожащими веками «жертвы». Бекрев метался между беззаботным наслаждением и катастрофической агрессией от методов Глеба избегать ответов. — Какой я больной, блять — сквозь улыбку высказался Костя. Глеб не отрывался от его кожи, водя по ней кончиком носа. — Я добровольно сдаюсь в твои зубы, гордо размахивая белым флагом… — Ведь мы живем для того, чтобы завтра сдо-о-охнуть, — пропел Глеб, касаясь его шеи уже зубами. — Нет, я все-таки это сделаю. Пошли! — Глеб затушил окурок Кости и утащил его в комнату. Обещание «я с тебя его снюхаю» было выполнено. С уже обнаженных ключиц Кости Глеб принял белую дорожку и откинулся назад, развалившись на диване. Бекрев оказался высоко вдохновлён таким спектаклем и провёл аналогичную манипуляцию с Глебова предплечья. Находясь в прострации и ожидании, они просто дышали, слушая шум улицы. Среди голосов воздуха и электричества послышался крик. Скорее всего, доблестная милиция перехватила какого-то алкаша. Невнятные крики точно передавали невменяемость. — Ха, знаешь, что вспомнил? Короче, один раз… Глеб с особой инициативой рассказал историю о том, как до них с Вадиком докопался примерно такой же буйный. —…Вадька ему такую притчу высказал, что тот, наверное, до сих пор обдумывает её смысл — взгляд в никуда и ломанная улыбка. После конфликта с братом Самойлов был готов рассказать о них всё, что угодно, кроме сути случившегося. Костя пытался применить все возможные методы, но информацию так и не вытянул. Глеб пошёл к стопке кассет Кости и стал выбирать плейлист на ночь глядя. — А тебе во сколько завтра ехать? — Спокойно, не просплю. И не такое бывало — Глеб включил свою же Агату, свой же Опиум, как бы двояко это не звучало. Он любил то, что делал, то, что делали они все, и не стеснялся этого. — Иди сюда — Глеб стянул Костю с дивана, и они оба пустились в нестабильный трансирующий танец. Костя водил пальцами по лицу своего сотанцора, тот извлекал из себя ведомые только сиренам чёрных дыр звуки и словосочетания. Он говорил много, хоть и плавно, растягивая буквы, будто плавленую резину. — Ты такой красивый — Костя утопал в этой кокаиновой неге. Да даже если бы не этот сраный порошок, влияние Самойлова, как кровное проклятие, несло за собой наркотическую зависимость без веществ. Не было бы кокса — Глеб-то не пропал бы. Глеб погладил того по губам и юркнул средним пальцем ему прямо в рот. Заражённый благодатной грязью Бекрев сосал, как только мог, не опуская глаз. Глеб остановился, полностью пытаясь перевести весь фокус только на надругательство над своим пальцем. Самойлов вырвал его из Костиного рта.«Я поцелую провода и не ударит меня ток. Заводит молния меня, как жаль что я ее не смог. По небу ангелы летят, в канаве дьяволы ползут, И те и эти говорят: «Ты нам не враг, ты нам не друг». Ни там, ни тут»
Пара стояла в обнимку посреди гостиной. Они почти не шевелились. Горячее дыхание Глеба витало возле уха Кости. — Ты никогда не смущался слушать свои собственные песни? Свой голос? — Бекрев зацепился за эту мысль, вслушиваясь в глубину композиции. Через паузу поступил ответ: — Всё родное. Эти голоса я слышу всю свою жизнь. Чего смущаться-то? — Глеб чуть ли не падал прямиком на партнера. Весьма нелегкая доля рушилась на Костю в полноценном смысле. Они рухнули на диван, послышался подозрительный скрип. — Да ёпт… — Бекрев хотел было потянуться вниз и посмотреть, что же издало этот жалобный мебельный крик, но Глеб не думал его отпускать. Пользуя свою весовую категорию, он чуть навалился на Костю, держа под собой. — А если диван… — Новый купишь. Бекрев, если бы спросили, не стал отрицать, что чувствовал себя, как в романе Эверса. Он осознано шёл на верную погибель, находясь так близко с этим живым безумием, только в редкие секунды сомневаясь. Глеб мог говорить, мог визжать, выть или просто дышать — всё вызывало нейро-паралитическое нисхождение. Хотелось говорить без умолку, если бы язык мог поворачиваться… и если бы в дверь кто-то настойчиво не начал звонить. — Чёрт… — Плюнь там три раза… куда-нибудь. Помолись. Черти, они ребята опасные… Костя с перекошенным от улыбки лицом подбежал к двери и заглянул в глазок. Гость оказался поистине незваным. Бекрев на цыпочках вернулся в комнату и шепнул имя, которое Глеб явно не хотел слышать. Самойлов сложил перед собой руки и демонстративно остался полулежать на полусломанном диване. Метавшийся в разные стороны Бекрев все-таки решился открыть дверь, предварительно накинув первую попавшуюся футболку. — Привет. Прости, что поздно… Глеб здесь? — от старшего веяло холодом. По ногам, как наяву, пошёл дикий мороз. — Да, но… — Я пройду? — вопрос оказался дежурным, Вадик своевольно ворвался в святая святых для Глеба в последние месяцы. Он вопросительно кивнул в сторону Кости, интересуясь местонахождением важного для него объекта. — Он не хотел бы… — Где он? — этот ровный, без низа и верха, тон остановил время и кровь, но уже по иной причине, нежели это делал Глеб. Пока хозяин квартиры придумывал причины, чтоб братья не столкнулись, Глеб что-то уронил в гостиной. Сложив руки на сердце, это сделано нарочно. Вадик повернулся к проходу туда и шагнул внутрь. Бекрев последовал за ним, чтоб быть хоть единственным, но всё же, свидетелем. Он стоял у двери, находясь наготове. Молчание обоих разрывало оболочку Земли. — Поедешь? — Ты мой ответ знаешь. Не я это начал — Глеб махнул пальцем и вновь сложил руки на груди. Вадик чуть повернулся к Косте, намекая, что тому стоит оставить их для разговора. Костя настороженно отошёл, но не так далеко, как мог подумать Вадик. Навострив уши, он всё равно присутствовал там — в гостиной. — Что ты устраиваешь? Глеб, тебе уже не 13 лет… — Да что ты говоришь?.. а я то думал — паясничал Глеб. Послышался выдох Вадика. Пауза удобрила воображение. — Глебушка, прости меня. Да, я зря это ляпнул… — тон выдавал с потрохами всё то «потому что надо». Неискренность, а точнее, театральность извинений из-за присутствия "третьего лица" недалеко завело младшего брата, тот парировал высказываниями, будто на параде. — Без тебя поеду, я же сказал. Ты же у нас… более осознанный. А меня надо воспитывать, контролировать… тьфу на тебя, скотина! Послышались злые шаги, Костя успел спрятаться у кухни, но, по всей видимости, Вадик крепко перехватил порывистого младшего собственными руками. Мутный шёпот был невнятен, Бекрев подполз ближе. — Поехали… как раньше, помнишь?.. как ты просыпал весь путь в Асбест. Как ты… Услышанное пихало бежать на красный свет. неслышно дрожащие стопы окружал мороз. Наблюдать сильные и, очевидно, тёплые, даже горячие руки на человеке, что поразил твою душу было мучительно и ревностно. — Глебушка… — Отвали — тихо, даже как-то по детски ответил Глеб и пошёл к кухне, где укрывался Костя. Бекрев сел на табуретку, чтоб не подавать вида адской заинтересованности. Самойлов-младший нехотя попрощался и намекнул закрыть за ними дверь. Вадик уже успел выйти в подъезд. Шепотом Костя пытался допроситься какого-то ответа об их моменте X, но так и не дождался. То, о чем Глеб не хотел говорить, не было бы рассказано и под расстрелом. Оставшись наедине с собой, Костя сел на пол в коридоре, раздумывая над произошедшим. Ну разве мог Вадик просто из той же ревности не отпускать от себя брата сейчас?!.. не мог же? Всё свободное время приходилось на мысли. Они были тем красным ядом, что окружал и убивал способность дышать. Убежать из этого кровавого облака парень мог только в музыку. Пока Самойловы были у матери в родном Асбесте, Бекрев сильнее и сильнее торчал со своего творчества. Саша был большим прародителем этого широкого чувства и гордо рекомендовал того в разные клубы и площадки.«Имена великих не давали спать, А хотелось телу в теплую кровать. Молодость бурлила да век ли коротать, Появилась сила — надоело ждать!»
С недалекого от Дэки клуба Костя возвращался навеселе, крепко держа чехол с гитарой. Возле клуба стояли музыканты, громче всех парировал Никонов. — Бляди потому что — он агрессивно затягивался и дымил напропалую. — Да опопсели! — рванул какой-то молодой и бойкий. Лёша незамедлительно шагнул к драке, благо, толпы было достаточно, чтоб удержать активиста. — Пошёл нахуй! Костя ускорил шаг и подошёл ближе к стороне Никонова. — О, Костян! Слышал, что про Агату пизданул?! — он уверенно указал на парня, который так же не желал сдаваться. Костя мгновенно определился с позицией и присоединился к давлению на смельчака. Малёк осел, наблюдая явно не одного друга Агаты, и свалил. — Серьёзно, чё это? Какой-то мусор будет тут разевать рот! — Да-да! Это ещё Вадик не слышал! — поддакнул Славик, местный постоялец. — А что Вадик? Он, вроде, мирный… — понадеялся Костя. — Ага, вроде… Вроде дед на огороде — Никонов громко поржал и хлопнул Костю, да так, что в спину отдалась вся боль бытия. Никонов чуть ли не за шквырятник потащил молодого и ой-ой как уставшего Бекрева внутрь. В зале был накрыт мини-банкет в честь неизвестного события. — За Агату! — кричали почти все. Ребята снова успели навести шум по телевизору. Костя из принципа не смотрел события их жизни по ящику, да и к чему, если источник почти всегда рядом. Повод был мнимый, но вполне достойный для того, чтоб присоединиться и пропустить рюмку-другую. — Вот у нас тут Костян. Вот ОН видит всё ещё ближе, чем мы тут все! За Костю! Все, кто успел подлить, подняли рюмки. Тост «Снихуя!» прокатил так же быстро, как и другие. Очки постоянно перекашивались, а спина от хлопков Лёхи болела сильнее и сильнее. Голову окутывала жажда дозы. В самый разгар событий в красный полутёмный зал вошёл Вадик. Его лицо сияло среди всех то ли от чудесного отдыха, то ли от того, что он был единственным трезвенником в помещении. — Ребята! — махнул рукой парень, встрепенув чёлку. Все заорали так громко, что почудился треск. Удовлетворенный поездкой домой Вадик присел за стол. Следом за ним никто не зашел. Костя понадеялся, что Глеб сейчас курит у входа, но время тянулось и тянулось. — А где Рудольфыч-младший? — подал голос Бекрев. Вадик дежурно выдохнул, что тот сейчас отдыхает после дороги и продолжил пиршество. Доза начинала звать сильнее. Это сказывались нервы, что, будто струны, дергались внутри от переживаний из-за Глеба. Его не было, суть конфликта оставалась за большой и пыльной завесой и догадками. Оставалось только догадываться. Вся существующая рассудительность парня избегала ареола Вадика, кружа у границы. Костя искренне боялся соваться близь старшего Самойлова, однако, тот сам вылезал то ли на рожон, то ли толкая в ловушку. — Как твои успехи? Мне донесли, что ты преуспел в своём деле. Приятно видеть в команде таких умельцев — Вадик сунул в зубы дольку огурца, не сводя глаз с Кости. Тот искусственно улыбнулся и увёл взгляд. Доза кричала, она звала и пытала острым ножом, разрезая ржавым лезвием кожу и органы. Голова начинала адски болеть, а любое движение отдавалось нытьем. Нужно было уйти, упрятать себя на втором этаже, пока этот незаметный цирк не стал достоянием публики. Костя отлучился «в туалет» и увильнул в гримерку. Запаса ещё хватало, внутренний потайной карман в чехле от гитары был хранителем порошка. Руки уже дрожали, по лицу начинала копиться потливая слизь, холодная и мерзкая. — Ч-черт- всё падало из рук, Костя первый раз дотянул до такого состояния, перед глазами начали пробегать стрелки часов, а в перепонки били все звуки — от смеха внизу до крысиных лап в стенах. Такие неприятности ранее прибывали в жизнь, как шутка, лёгкая щекотка. В этот раз жуткая нехватка сразу двух наркотиков свернуло шею и утопила в колодце. Парень не мог ничего схватить, пальцы не слушались, ладони трансформировались в вату. Чьи-то руки помогали, крепкая хватка усадила на стул к стене, а далее — только туман и концентрация на том, как быстро распространялся белый марафет. — Давай, дыши…- эхом отдался голос. Мягкий, хитрый, знакомый. Когда мыло с глаз ушло, фокус ухватил карие глаза напротив. — Что это… — Малая доля «счастья» — эхо не уходило, мыло иногда прилетало в глаза. Костя едва мог пошевелиться, дыхание очень медленно выравнивалось. Вадик ходил рядом и что-то делал, был слышен грохот ключей, шорох от обуви. — Очухался? — как-то даже заботливо спросил Самойлов. Костя тряхнул головой и попытался встать. Попытка не удалась. — Д-да… Спасибо…- кое как смог сказать Костя. Вадик пододвинул старое кресло ближе к Бекреву. Опершись о собственные коленки, он хладнокровно взглянул на Костю. — Да не за что. Жаль было бы тебя потерять. Вадик снова куда-то ушёл, но быстро вернулся. Чем закинулся Самойлов-старший нельзя было понять, но те же самые рюмки внизу едва ли его тронули. Это было что-то другое. Единственное, что его особо сильно отличало — далеко не бесцельный взгляд. Костя уже успел прийти в чувства, в заднице заиграл страх. — Ты молодец. Правда, я очень рад твоим успехам. У тебя большое будущее — Вадик смотрел из-под густой чёлки. Взгляд был равен лезвию, он точно подходил к определённому вопросу. — Спасибо. До вас с Глебом, конечно, не дорасти, но… — Кстати, о нас с Глебом…- Вадик приподнялся со своего места и навис над Костей, упираясь ладонями о стену. — Ты прости ещё раз, что я тебя тогда в поезде… — Да всё хоро… Стук по стенам. Костя замолк, засунув язык далеко и глубоко. Отсутствие сил не дало пикнуть и дрогнуть. — Я не договорил. Поступающая от вещества энергия давала всё равно очень мало сил. Бекрев оперся о стенку головой, желая провалиться в неё. Он никаким образом не был готов к конфликту, от страха он кромок шмыгнул болевшим от порошка носом. — Чего ты боишься? —…ничего я не боюсь — хотя бы словами оборонялся Костя. Уже не стоило ничего скрывать, их с Глебом связь, это открытая книга, особенно, после случая в гостинице. Вадик не дурак, да и не глухой. Очевидно, что конфликт, который случился, был с этим связан, только Глеб, по каким-то своим причинам, не озвучивал этого. Чего же Костя не знал? О чем не догадывался? — Ты маленький клоп. Лживый мерзкий клоп, осевший на моём брате — Вадик давил, не касаясь. Костя разваливался, ощущал боль в костях. Трещины начинали резать органы и сердце. Наступившая паническая атака вновь накатила мыло на глаза. — Нет! — он стал отмахиваться. На первом попадании в человека он очнулся от токсического сна. Перед ним был напуганный до смерти Саша. — Тихо, Костян. Саша поднимал «белый флаг» в виде рук, пытаясь успокоить проснувшегося Бекрева. Он действительно был в гримерке, на полу и по столу был рассыпан кокаин. У ножек табуретки он заметил блестящие осколки чего-то стеклянного. Кажется, до недавних минут, это была ваза. — Ты в порядке?.. Костя? — снова окликнул его Саша. Бекрев снял очки и глубоко дышал, забирая весь воздух вокруг. Было ли то, что ему снилось? Он сомневался во всем. Страх не спадал, сердце выпрыгивало из груди, сбивая дыхание. — Я… Да… кажется. Боже мой — Костя сморщился, пытаясь заплакать. Он дрожал от поступательной паники, от всего, что происходило в его жизни на сегодняшнюю секунду. Связаться с Самойловыми оказалось адовым проклятьем, зависимостью, от которой невозможно избавиться. Желудок скрутило, Костя попытался добежать хотя бы до двери. Саша подхватил его и довёл до туалета. Тошнота заложила уши, с обеих сторон был слышен только звон. Ни голосов, ничего. Саша утёр ему рот и подбородок от всей этой непонятной рвотной массы и мягко погладил по плечу. — Костян, может, съездим ко врачу? Поверь, у меня связей достаточно, я ж всё таки… — Нет… — Костя начал плакать. Полностью осознав свою зависимость от Глеба Самойлова, он понял свою тупиковую ситуацию. Полная безысходность и Вадим, дышащий в спину. — Я хочу к нему. Саш, где Глеб?..- Костя захлебывался и глотал слова. Он поднял лишенные очков глаза и умолял отвести к своему самому сладкому ядовитому пауку. Козлов терпеливо переводил тему, но Бекрев не унимался. — Кость, что между вами? — Всё — на одном дыхании бросил Костя. С края губ текла слюна, новый рвотный позыв не заставил себя долго ждать. Новые объятия с унитазом не прекращались ещё очень долго. Пустота внутри ослабила до края. — Спокойно. Давай, я сейчас… — Никаких враче…й. Я хочу к Глебу. Отведи меня к нему — он схватился за рукав рубашки Козлова и стал тянуть вниз со всей своей минимальной силой. — Я не могу. — Почему?..- Костя опустил глаза. — Ты что, не знаешь? — Это всё Вадик, да? Он его спрятал? Сука, сраный контролёр… Думает, что его какая-то там сила не даст нам быть ближе?!.. — всё перешло в истерику. Рука не отпускала чужую рубашку, голос только повышался. Козлов пытался успокоить отравленного парня, но тот не успокаивался, постоянно твердя о тоталитарности Вадика, обвиняя его в отчуждении Глеба от мира. — Кость, ты правда не знаешь.? — Чего я не знаю?! — Кость… Глеб уже давно, как со своей девушкой живет.