...однажды в баре "ДЭКА"

— Давно… он. — Костя собирал слова в кучу, параллельно обнимаясь с ведром в хламильной бара. Здесь их с Козловым вряд ли кто-то бы застал. Саша не смотрел в глаза Косте, о чём-то усиленно думая. — Да уже месяц почти, как вместе живут — выдохнул Козлов — …а вы с ним… ну… — Да. Мы с ним очень даже «ну» — глотнул Бекрев. Во рту был противный привкус, он не уходил. Стоило только потянуться к воде, снова поступал мерзкий импульс. В ответ ничего не звучало. Саша переваривал поступивший ответ, стуча пальцами по какой-то коробке. — Костя! Бекрев, ты где?! — за дверью в коридоре зазвучал зов Глеба. Костя поднял глаза, Саша тут же остудил парня и вышел сам. Звон в ушах не давал прислушаться, подняться с пола было тяжело. Душащая слабость угнетала не сильнее случившейся девушки Самойлова, однако, ничерта не легче. О чем говорили коллеги — так и осталось тайной. В хламильную ворвался Глеб. — …я сам разберусь, иди. Саша и не подумал уходить, пока уже сам пострадавший не уговорил жестами оставить их вдвоём. — Костян, ты как? — Почему я…- от нервов снова случился импульс. Что-то похожее на кофейную гущу вырывалось из Кости, заполняя ведро. Самойлов коснулся его спины и пододвинул ведро поближе. Бекрев схватил того за пальцы. — Ты…- губы дрожали от постоянной рвоты. Он приподнял палец и дождался, пока дрожь сойдёт. Стало мистически быстро легче. — Глеб… Почему ты мне соврал? — Чего? — Глеб поддерживал друга за плечо и другой рукой готовил ведро, на всякий случай. Парень заметил тряпку рядом, которой точно тот утирался и обтёр губы и подбородок Бекрева. — У тебя, оказывается, девушка есть. — Ну да. Это для тебя новость? — Самойлов искренне удивился такому разговору, отчего на секунду даже подвис. С неким страхом он повернул парня к себе и всмотрелся в уставшие глаза. — Ты реально не помнишь? Костя мотнул головой, как мог. После наводящих вопросов, разговор ушёл в воспоминания, которые у обоих сильно разнились. Недобро закончившаяся вечеринка после одного из концертов оказалась роковой для общей памяти. Самойлов не запомнил прогулки на крыше, а Костя не запомнил разговора о той самой девушке. — И что я тебе сказал? — Ну… ты вообще парень не особо разговорчивый — улыбнулся Глеб. Бекрев вспомнил шутку про «хищника-шлюху» и упомнил её Глебу. Оказалось, что тогда он пошутил подобным образом не просто так и понадеялся на Костино понимание. Увы. Он взял в руки очки Кости и попытался их надеть. Заушники зацепились за волосы. — Почему тогда мы… ик! — Костя икнул и, показалось, выплюнул мысль, что вёл. Глеб убрал очки и коснулся его спины. — Ты сказал, что тебе поебать на все морские знаки. Про Вадика упомнил… в общем, не смутило это тебя — признался Глеб. — Вадика? А он, простите… — Давай не будем вот это вот всё…- крутил пальцами Самойлов. Ему удалось отвлечь парня и увести уже в гримерку. Стало легче, позывы улетели, осталась только слабость. Парня клонило в сон. По наказу Саши, он сделал пару глотков воды и уснул. Самойлов остался рядом, так же уйдя в дрём. Когда Костя проснулся, рядом уже никого не было, кроме бутылки с водой. Он накинулся на неё и осушил настолько, насколько возможно. Облегчение подарило крылья. Парень встал и пошёл в коридор, направляясь к лестнице. Внизу стояли техники бара и скручивали провода. Похоже, готовились к какому-то выезду. Хотелось на воздух, Костя обнял сонного себя и вышел наружу, попросив одного из парней открыть дверь. Щелчки ключами, скоро он оказался снаружи. В лицо бросился морозный воздух раннего утра. Шум ветра и серо-бежевая картинка перед собой успокаивали. Вся возможная доля яркой красоты уже ушла, но лысые деревья имели готическую привлекательность. Ветки, будто ведьмины пальцы, укрывали бар от небес. Спали все, даже вороны. — Боже…- выдохнул Костя. Нелицеприятная картина всё еще сидела в голове. От всех этих головокружительных событий под руку с Глебом рассудок страдал не только на уровне философии и мышления. Сколько всего еще Костя мог забыть за это время? А сколько забудет? Впереди должна была бы быть жизнь в музыкальном русле, мечты детства о большой сцене неумолимо плакали в углу от таких забав посреди юности. Стыдно не было, ни в коем случае. Разве что за то, что он уже себе нарисовал в голове за эти доли времени после откровения Саши. «Где все?» Костя заметил машину, на которой всегда катались его уже коллеги. Значится, никто из них не уехал, а находятся на территории бара. На улицу вышел администратор. — Ты еще здесь? Привет, я думал, тебя увезли. Ты в порядке? — поинтересовался мужчина. Разговор вышел холодным, парень был глубоко в себе и не был настроен на разговор о чем-то стороннем. Скоро к зданию подъехало такси, администратор уехал, на прощание помахав рукой Бекреву. И всё же, душа болела. Её не зарубили, но надрезали канцелярским ножом. Разрез противно ныл, как это обычно бывает. От поступавшего холода Костя спрятался внутрь и ушел наверх. Спать уже не хотелось, поэтому он просто лёг, планируя скоро уезжать домой. По коридору послышались шаги. Скорее всего, это был Лёха и его братия. Они что-то невнятно говорили друг-другу, спускаясь вниз. В дверь постучались. — Тук-тук. Костя, ты тут? — заглянул Вадик. Багровые от спиртного щёки светились ярче лампочки на столе. Гость подошел ближе и сел на скрипучий стул. — Привет, Вадик… — пальцы утёрли глаза под линзами очков. Самойлов-старший коснулся чужих очков и приспустил их, глядя прямо в глаза. Он нахмурился и усадил их на место. — Н-да, неважно. Уверен, что тебе не нужно передохнуть недельку-другую? За тебя бы Дёнька поездил и… — Ну уж нет — услышав «красное» имя, никакого другого выбора не было. Отдать свою вотчину уроду, который распускает свой язык и, пока что, ни разу не был за это наказан? Нет. Костя успокоил Вадика, тот, как и всегда, думал о группе и рабочей ответственности. Он тяжело вздохнул и не сводил глаз с Бекрева. — Что, место под солнцем не поделили с ним? — ухмыльнулся Самойлов, надменно откинув голову. Абсолютно не скрывал свой кайф от борьбы за нахождение в его команде. — Я ему готов был бы челюсть проломить, если бы не моя, если позволите, мирная натура. Вадик рассмеялся. Кажется, сейчас Костя не чувствовал какого-то страха или даже беспокойства рядом с ним. Это облегчило душу, постоянно находиться в состоянии дрожи было неприятно и для собственного эго, да и чисто по-человечески. — Готовь себя, выезжаем на неделе в путь-дорогу. И давай, аккуратнее с этим всем… Ты нам живой нужен — подмигнул Вадик и покинул гримёрную. Костя остался улыбаться. Очередная дорога, вокзал, поезд. Ребята ждали прибытия нужного состава, Костя стоял с техниками и глазами пересчитывал все вещи — рабочая паранойя. — Хорошо… — досчитался Костя уже в который раз. Другие ребята уже хихикали в стороне, задевая Костю и его чувство ответственности. — Всё, сейчас садиться будем… Где Андрюха?! — а вот Вадик не досчитался своей команды. Барабанщик укатился в туалет. Он уже бежал со стороны общественной уборной и на ходу затягивал ремень. Все расположились по своим местам, Костя обосновался вместе с тех.группой, дабы попытаться изничтожить все сомнения злосчастного Дениса. Ребята уже достали карты, в которые постоянно играли в дороге. Поношенная и повидавшая в жизни всё колода разлетелась по столу. Бекрев даже не попытался к ним присоединиться, а просто находился рядом. Иногда, конечно, поглядывал в чужие карты, замечая, кто более логически подходит к игре, а кому бы только поразвлечься. Вторых было явно больше. — Костян, давай с нами следующую партейку? А то совсем нос повесил. Снова отказ. Казалось, ему интереснее было бы в том же туалете. Вспомнив о возможности свалить туда и, заодно, справить нужду, он вышел из купе. — Ist es schlecht? Und was ist gut? Ist es krank? Und was heißt Leben? Костя напевал одну из новеньких композиций, появившихся в его домашней фонотеке недавно. На каждое слово он делал шаг, делал второй. Настолько же музыкально он стоял позади мужчины, ожидающего в очереди в туалет. Он брезгливо обернулся на вдохновленного собой парня. Костя улыбчиво поднял брови, продолжая уже шептать. -So ist der Mensch Nur auf der Suche Nach der Stärke… Торопливо забегая внутрь, петь Костя не прекращал даже тогда, когда струя играла роль сопровождения. Остаться без нелюбимых коллег наедине с собой в туалете оказалось намного симпатичнее. Всё же, выйти оттуда пришлось. Он медленно прогуливался, не спеша в купе, и наигрывал в воздушные клавиши музыку, звучащую в голове. Маниакальная фаза перехватила сердцебиение, Костю знатно завело. Заглянув за стекло, наблюдая утекающий пейзаж и глубину горизонта, где-то внутри защебетал «Copycat». Подушечки пальцев настукивали по стеклу, оставляя следы. Костя увлечённо пачкал бывало чистое окно, пестря своим английским горе-акцентом. Он закрыл глаза и пел, не взирая на очевидно имевшую громкость для общественности в соседних купе. — What if I break the silence? What if I do forgive the past? — затёртая до дыр партия Анне. Виляя бедрами и растирая по стеклу собственные отпечатки, он продолжал петь и хрипеть. В какой-то момент он почувствовал на своих плечах чужие руки. Он сделал вид, будто эти ощущения фантомные. — You killed the love You killed the trust… Излюбленный блядоватый Самойловский хрип, смешанный с рычанием, уменьшил желание открывать глаза. Игнорирование вышло боком, Глеб усилил хватку и дунул прямо в затылок, разнося мурашки по чужой коже. — С-с-с…- чуть не выругался Костя и повернулся к коридорному совокалисту. Глядя в глаза, можно было и не спрашивать — тот явно знатно обкурился. Расплывающаяся по вагону улыбка подчеркивала качающиеся вверх-вниз веки. — Пойдем к нам, что бро-о-одишь тут, как на трассе — округлил глаза Самойлов. Здесь уже и не откажешь… Зато не сам навязался, кажется. Внутри была адовая дымовуха. Вадика клонило в сон, головой он «удерживал» стенку от «падения». Саша читал какую-то книгу, покрытую чехлом, отчего ни названия, ни автора было не понять. — Ура, ты нашёл его! Чё, решил спрятаться? — бодро бросил Котов. Костя попытался оправдать своё отсутствие и поведал о своем сольном приключении в туалет. Ребята разговорились, Вадик уже видел девятый сон. Разговор, смешанный с курением чего-то смачного, перешёл в философские поиски чуждого, но вечного. Бекреву стало в разы легче, чем в соседней «ложе». Глеб что-то достал из сумки над Вадиком и стал агрессивно жевать. Заразить своим голодом он смог всех, кроме Андрея. Тот только говорил и говорил. — Надо с собой афишу таскать в поездки. «Андрюха и его язык» — Саша поедал бутерброд и продолжал стебать Андрюхину говорливость. — А это мне нравится — игриво мотнул бровями барабанщик и пустился в хохот. Дорога выдалась богатой на общение. Саундчек перед концертом. Костя помогал главному световику и таскал приборы, пока музыканты распевались и разыгрывались. В этот раз без опозданий, времени было достаточно, чтоб настроиться. Зал был практически полностью заполнен, проплешины не бросались в глаза так уж дико. Костя стоял за кулисами и снова, в силу паранойи, глазами прошелся по всей технической составляющей. — Эй, ассистент! Есть пуговку откуда взять? — Глеб позвал Костю к себе. Как выяснилось, Глеб только что оторвал и сломал пуговицу на рубахе в самом не нужном для этого месте. Бекрев оторвал пуговку со своей рубашки, оставалось её только приделать к ткани. — Есть тут где иголочка? Поиски иголки сократил организатор. Получив инструмент в помощь, Костя стал пришивать её прямо на Глебе, времени было мало. Бекрев стоял на коленках перед Глебом и пришивал злосчастную пуговицу, держа в губах дополнительную нитку на всякий случай, потому как отношения с шитьём у него были только такие — Костя часто перебарщивал с натяжением и обрывал её. — А виды какие, а виды…- Глеб почёсывал затылок и довольно смотрел вниз на Костю. Бекрев смущенно улыбнулся и выронил из губ черную нить. — Блять — перехватив её снова, он уже зажал падучую меж зубами. — Фу, сквернословишь. Лукавый опутал — Глеб влез в чужие волосы пальцами и стал недвусмысленно поглаживать Костину голову. Тот терпеливо сопел, мечтая бросить иголку, сорвать все пуговицы и спрятаться куда-то подальше со змеем-искусителем. — Глебсон, ты нашёл…? — Вадик искал брата, в руках держал наспех найденную рубашку в одной из сумок. Она была жутко мятая и пёстрая. Взглянув на всю картину целиком, он пожал плечами и прошел мимо, не забыв ткнуть Глеба. Тот громко айкнул и просмеялся вслед брату. — А кровь бурлит, как тело в котле у чёрта…- слова плавно отлетали от губ Самойлова-младшего, он не отвлекался от головы внизу. Бекрев закончил с шитьём, лишняя нить не понадобилась. — Всё, давай. Работай! Снова вокзал. Снова ожидание. Оно сильно затянулось, поезд знатно запаздывал. Большая часть компании залипала в зале ожидания. Бекрев стоял в одном из самых диких мест — вокзальном туалете — и пытался взбодрить лицо водой. Вынесся он оттуда быстрее таракана. За нужной чертой вдалеке стоял Глеб, покуривая сигаретку. Ветер обдувал лёгкие, как пух, волосы. Свет создавал особую живопись, выделяя чуть вздернутый острый кончик носа и шелестящие горящие ресницы. Бекрев готов бы был сдать диплом по такой «картине», дай бы такую возможность. Парень подошел к загруженному в своих мыслях музыканту и присоединился к занятию. Щелчок зажигалки, Самойлов повернулся в сторону Кости. Стала заметна игривая, действительно не оставляющая равнодушным, улыбка. Стреляющие голубые глаза снова вводили в морфийный транс. — Сколько нам еще? — Часа два, не меньше. Вадик узнавал — дернул виском Костя. Пока Бекрев снова делал затяжку, Глеб повторил когда-то проведенный «ритуал», и слямзил огоньку на новую сигаретку с чужой. Минимальное расстояние растворяло разум, как серная кислота, так же шипя в ушах. — Погуляем? — Нас потеряют… — уже шёпотом отвечал Костя, поддаваясь на змеиную песню. — Нет улик — нет преступления. Мы всего лишь погуляем… полетаем… — Самойлов подмигнул и толкнул парня плечом. Костя обернулся к окну, где был виден зал. Их точно сейчас никто не искал, все фактически спали. — Ну, я пошёл… — закатил глаза кудрявый хулиган и стал медленно отходить от Бекрева. Тот чуть замешкался, но всё же ринулся за ним. Ушли они в ближайший двор, чтоб успеть прибежать на вокзал. Посреди дорог у подъездов стояли машины — одна за другой. Последняя, самая дальняя белая волга была очевидно заброшена. Ржавчина сыпалась от любого шороха и легкого ветерка сквозь дыры. За кустами пряталась одинокая скамья возле песочницы и символично оставленная детская лопатка посередине — феерический антураж. Зато тихий. Костя уже приготовился сесть, но Глеб уходил глубже. — Пошли, кое-что покажу — зазывала не останавливался, а Бекрев только и мог, что успевать за ним. Все города казались одним, неглядя на разницу. Каждый был Городом N. Парни просунулись сквозь последний куст сирени и вошли в заброшенный домик. Внутри было на удивление чисто, только у входа стояли несколько пустых бутылок, накрытых смятыми пачками от семечек. Шелуха прилагалась. — Ты прямо-таки знаешь это место…- Костя запрокинул голову и заметил гнёзда вместе с большими дырами, сквозь которые подглядывало небо. — Оно мне однажды таким родным стало. Глеб подошёл к одной из досок, прибитых к стенке и смахнул лишнюю пыль. Бекрев подошёл туда же. На доске была вырезана надпись:

«здесь были братья»

— Это ваше? — с интересом, Костя стал щупать руками вырезанные буквы. Глеб кивнул головой и так же коснулся букв, очерчивая «были». — Давно? — Давненько. Ещё до этого всего, давно-давно. До Агаты — голос немного дрожал. Воспоминания были самым натуральным золотом, таким же мягким и тяжело добытым. Глаза смотрели в никуда. Голова точно, как видеомагнитофон, перематывала все события. — Поделишься? Глеб поцеловал Костю. Глубоко, особенно лирично, интимно. Не было той лукавости, привычной пришитой к телу пошлости. Самойлов непристойно забрался в собственные воспоминания. Бекрев понимал, кого сейчас мог представлять Глеб. Самое странное и противное то, что обидно вовсе не было. Костя позволял делать с собой эти фантомные действия, уходить парню в свою раннюю юность. — Прости…- Глеб всхлипнул. Извинения были к месту, уйти от того, что сейчас Самойлов просто использовал его, равно бессмыслице. — Я понимаю, Глебсон… понимаю…- Костя прижал чужую голову к себе и стянул капюшон с кудрей. Они тут же вырвались и перекрыли лицо Бекрева. Парень обнял Костю и не двигался. Он был там — в другом мире, в своём мире, что не отпускал. — Я такой урод, Кость… — Глеб говорил в чужую куртку, продолжая не двигаться. Даже дыхания не ощущалось, перед Костей сейчас был говорливый труп. Бекрев поджал губы. Душа свернулась в клубок, сердце окружил морозный ветер. — Я люблю его… Боже, как я его люблю…- Глеб заплакал, как никогда. Слёзы лились ручьём, так по-детски невинно и наивно, словно потерял маму посреди Дня Города. Камень в горле не позволял отвечать, руки только поглаживали по голове и спине, успокаивая падшую душу. — Ненавижу себя… Кость, прости меня. Пожалуйста, прости за всё это…- он поднял лицо, щеки были влажными, а губы дрожали. Бекрев обхватил ладонями чужое лицо и поцеловал, чтоб успокоить. Не хотелось говорить, не хотелось снова резаться о реальность. Розовые очки были приклеены горячим клеем к глазам. Не прекращая поцелуй, оба громко сопели, сплетаясь пальцами рук. — Пошли на вокзал. Нас точно потеряли…- Костя нацепил Глебкин капюшон обратно на голову и помог убрать солёные капли с лица. Выйдя за порог деревянного чистилища, они не говорили ни слова. Только перед входом в зал ожидания, Глеб шепнул. — Спасибо. Свыкнуться со статусом замены было непросто. Единственное, что облегчало ситуацию, это то, что Костя сам не понимал, а что он чувствовал к Глебу вообще, как можно это назвать. Больной фанатизм, эфемерная зависимость или режущая в клочья любовь. Сбор в отношения и даже скорый брак оказался таким же способом уйти от привязанности к брату. Костя услышал многое, чего не слышал ранее. Теперь уже были не какие-то детские истории и добрые светлые пятна. Открылась душа, покрытая тёмной липкой смолой, формирующей янтарную оболочку около сердца. Однако, никакой янтарь, камень или лёд не выдержал бы биение этого сердца. Всегда шла трещина, всегда эта невозможная любовь протекала, как ключевая вода, уничтожая грязь вокруг. Вены болели, болело что-то, что называют душой. Теперь смотреть на выступления и поездки со стороны стало уныло тяжело. Созависимость Кости играла злую шутку с ним же, ведь барабан бил в две стороны: желание быть с Глебом максимально рядом до победного, и жалость к сердцу Глеба, желание укрыть его от боли и ада. Все эти игры разума и задержка реакции Кости довели до особого случая одним снежным вечером, когда парни развлекались на квартире Бекрева, а точнее, на том же балконе. — Я хочу попросить тебя об услуге — Глеб смущенно дергал себя за ткань штанов. Положительно настроенный Костя был готов услышать всё, что угодно, кроме: — Побудь сегодня Им. Для меня. Убитый просьбой Бекрев застыл с раскрытым ртом. Запотели даже очки. Не успел он дать ответ, как Глеб юркнул на пол, усев на собственные коленки. — Костенька… — Глеб округлил свои, обычно, тяжёлые глаза, умоляя стать… им. Вадиком. Вызвать скорую? Не поможет. Отказать?.. Как? Попроси бы он спрыгнуть вместе с ним с горы Карадаг, он бы прыгнул, держа того за пальцы. Сделал бы, не задумываясь. И сейчас он не думал, а только переваривал, что же происходило. Мокрый после душа Костя ждал Глеба в спальне, настраиваясь на грядущее. Мысли сбивали все звуки, что казались лишними. Бекрев в зародыше ярости забрался на кровать и отключил часы на стене. Пусть молчат, не идут. Время и без них остановится. В комнату зашёл Глеб. Кромешная темнота, просьба Самойлова. Шторы, любой свет был исключён. Это была игра на ощупь. Скоро тело уже было в постели, Глеб коснулся Бекрева чуть влажной рукой и погладил по ключицам. Костя ощутил руку и на своей кисти. Она вела к чужому телу, Глеб направлял его движения, молча инструктируя. Строилась старая основа, Глеб действовал по явной старой накатанной дороге. Парни завалились на постель, взаимно удушая поцелуем. Самойлов сквозь зубы шипел имя брата, умоляя вселенную дать ему эту иллюзию. Перекатываясь из стороны в сторону, меняя положения, оба сбросили ненужные футболки, касаясь друг друга только обнаженными телами. Бекрев запрокинул чужие влажные волосы, чтоб полностью открыть лицо. Не успев поцеловать его, он получил языком по щеке и укус за подбородок. Самойлов сам управлял силой, задавал нужные движения и позиции для рук, губ, головы… вот, где проявились кровные организаторские способности. — Ваденька… — простонал Глеб. Он водил чужой ладонью по собственной шее, спускаясь к груди. Бекрев быстро уловил многие нюансы, в памяти всплыли некоторые факты, которыми когда-то бросался его партнёр. Другое дыхание, другие звуковые волны, другой характер — перед даже мнимым Вадиком Глеб был другим. Он проваливался в постель насквозь, забирая остатками ногтей Костю за собой, не забывая называть имя, что будет сниться в страшных кошмарах. Бекрева страшно возбуждала эта таинственность и ненормальность всего, что существовало здесь и сейчас в спальне. Бекрев целовал чужой живот, рисовал носом разные фигуры, зарождая мурашки своим дыханием. Ладонь опускалась ниже, к уже истёкшему соком члену Самойлова. Касание — стон, поцелуй — глухой рык. Костя навис над Глебом, поглаживая нащупанное лицо. Музыкант перехватил губами указательный и средний палец Бекрева и облизал их, прежде чем погрузить в рот. Вибрация от стона проползла по Бекреву, он массировал головку члена Самойлова ладонью, иногда проходясь и по длине, размазывая естественную смазку. — Ваденьк-к-а-а-а-а — отдельно стоящие буквы создали самый похабный оркестр. Бекрев чувствовал, что Глеб всё равно трогает себя местами, меняя руки и точки. В конце концов, Глеб настойчиво стянул трусы с Кости и одновременно обхватив оба органа, стал массировать их. Костю дёрнуло, ощущения были особо магическими. Благо, никто не видит этих постоянно закатывающихся глаз и языка, подбирающего солёный пот. Процедура, с которой познакомился Костя когда-то в гостинице, так же присутствовала и тут. Однако, нежность победила. Вместо сухой техничности движений, Костя ритмично входил пальцами внутрь Самойлова, растягивая и слушая невнятные гротескные выражения погрузившегося в собственное безумие Глеба. Он насаживался сам, шепча имя, только его имя, стараясь удержаться за искусственно созданную ложь. — Ваденька, Ва-аденька-а! — Глеб начинал рвать горло собственными выкриками. Бекрев опустился к липкому скользкому члену Самойлова и обхватил головку губами, наворачивая круги языком. Пальцы оставались внутри, двигаясь в ровном темпе. Опьяняющее ощущение нахождения в центре змеиного кольца держало время за хвост. Костя смелел, слушая сладкие облизывания и выдохи. Смелел на погружение в рот сочащегося члена, смелел на толчки пальцами в чужой рот, смелел на веру в собственную помощь и нормальность больной сессии. Войти в Глеба оказалось просто. Говоря откровенно, тот сам насадился на чужой орган и попытался приподняться сам. Бекрев помог тому пододвинуться к спинке кровати и обхватил пухлые вспотевшие бёдра. — Всегда буду… всег-да! — на каждый толчок внутрь Глеб формировал высказывание. Это было слово, слог, буква…звук. Ни одно движение не оставалось незамеченным. Слушая этот поток мысли стало ясно, что даже около-постельные процессы братьев помогали рождению текстов, которые сейчас кружат голову миллионам. — Я не буду терпеть!.. не бу… Не буду! — Глеб схватился за плечо Кости. По ощущениям, он хотел оторвать кусок мяса и вымазать всё вокруг кровавыми пятнами. Вот они — два брата, два грешных создания, отдающие себя пятнадцатому аркану. Один уж точно с головой и уверенностью отдал себя ему. — Глебка… — вырвалось у Кости. Он тут же получил по губам дрожащими пальцами. — М-молчи…- шептал Самойлов. Как странно слышать это слово, как хорошо чувствовать эту истеричную натуру под собой — настоящую, неугомонную. — Ваденька, мой Ваденька… Сука, мой! — Глеб ударил по постели кулаком. Благо, не задел никого, включая себя. Истерические крики и ярко выраженно звучащие слёзы. Глеб грубо перехватил чужую руку и приложил к собственному члену. Едва Костя успел сжать ствол, как Глеб разлился, удержав Костю внутри себя. Сладкий шмыг носом. Сладкая услуга.