Тошнило.
После каждой подобной сессии Бекрева жутко тошнило от катившейся на него лавины понимания, что именно произошло. Парень никогда не отказывал, покорно раскрываясь, надевая ту самую маску, о которой каждый божий день мечтал его Гитлер. Не его, точнее сказать. Однако, было место и положительному — боль рождала музыку, тексты. Она шевелила пальцы, давала кровь мозгу. А стоило услышать новое «Прости меня за это» от Самойлова, как кровь превращалась в бурлящий кипяток. Каждое касание, каждое сказанное и прошептанное слово отдавалось ударом в душу. Это был добровольный абъюз, белый флаг навстречу. Не любил. Не нуждался так, как в брате. Вот он, настоящий Глеб Самойлов, ищущий отдушину в самых грязных и тёмных состояниях ради своего сердца. Сказал бы кто сторонний об этом Бекреву, тот бы не думая сказал — откажи. Уходи. Но это мог сделать только случай, никак ни он сам. Поиск был не только у Глеба, Костя так же искал. Только ему нужен был чулан. Землянка, где не будет слышно имени старшего брата, где не будет этого символического договора. Не будет притязательности к самообману. Не будет немецких ругательств, не будет слёзных просьб остаться на мгновение. Вне ночей и пряток с младшим Самойловым Бекрев был убит и растерзан. Каждый проходящий мимо успевал сообщить тому то, что парень и сам знал. Он бледен, мёртв и техничен. Нет смеха, эмоции на нуле. Он высосан донельзя, отдавая всего себя Глебу и собственной музыке, куда пускал остаток жизни. Время не значило ничего, оно являлось злой шуткой. Отсюда он и не запустил часы на стене, отсюда и не выносил тиканье по сей день. Все наручные часы были выброшены в дальний ящик, а вне дома он убегал от стрелок.Тик-так. Тик-так.
— Где же… — Костю снова трясло. Спасение, конечно, было найдено только в веществах. Он вернулся к кокаину так же быстро, как и попытался прекратить после последнего закидона собственного организма. К ужасу прошлого Кости, сегодняшнего его уже знали именно таким. Видя, что тот под кайфом, его не трогали. Вёл себя, говорили, жутковато. — Где, блять?! — Костя заорал на всю гримёрку Дворца Культуры такого же города N, как и другие. Из кармана чехла выпал мешочек. — Наконец…- прорычал Костя. Он готов был сожрать эту дрянь, лишь бы все мысли ушли, лишь бы шум утих. За дверью послышались шаги. Он одним махом сгрёб все улики, что рассыпались рядом, и упал на диван. Запрокинув голову, Костя закрыл глаза и медленно выдыхал воздух. Казалось, даже в нём летала грязь. В гримёрку вошли. Это были те, из-за кого он, собственно, сейчас был в самом вонючем дерьме, что могло существовать в его жизни. Братья ругались, о чём-то громко рассуждали и оскорблялись друг другом. Бекрев невольно улыбнулся, понимая весь анекдот целиком, а он в нём - главный герой. Выдохнул грязь — она пришла сама. О чём братья ссорились? Да плевать. Лишь бы продолжали это делать, чтоб младший из этой пары не уходил от него. Не останавливался никогда. Он был болезнью, дьяволёнком, который не понимал всю свою демоничность. Да, не понимал. Он только играл с тем, что видел у себя, не заглядывая за плечо. — Скоро выступление! Только попробуй отчебучить… — Попробую! — последнее, что услышал Костя. Уловил себя на мысли, что даже хотел бы, чтоб это было чем-то последним. Хлопок дверью, Вадик вышел, оставив двоих наедине. Костя поднял глаза на чужое лицо. Округлённые от обиды глаза продолжали провожать брата. Он вредил и капризничал назло, ради внимания и этих же ссор. Вероятно, это единственное, чего мог добиться Глеб ради хоть какой-то интимной атмосферы. Только ссора теперь была их достоянием, ведь даже музыка стала предметом для спора и разбора на «так-не так». Костя дотянулся до пальца Глеба и потянул его на себя. Тот послушно рухнул к нему и уткнулся лицом в грудь. Он сдерживал слёзы и всё то, о чем так неумолимо рассказывал на квартире Кости. Снова подступила рвота. Костя сжал горло. Кажется, прошло. Глеб что-то наговаривал в чужую рубашку, крутя пуговицы. Говорил, не прекращая, то, о чем мог бы сказать брату. Хотя нет, не мог. Костя обрывисто поддержал свою смерть без косы и погладил по спине. — Почему ты не говоришь ему об этом? — Он знает. Он всё знает. Костя только улыбнулся. Комичность и театральность этих отношений не отпускала. Особенно, на концертах. Костя сидел за кулисами, сбросив все свои обязанности на ненавистного техника. Он сидел на полу, наблюдая со спины за братьями. Объятия, неловкие смешки, путаница в словах. Слышимые крики фанаток заражали завистью. Костя хотел бы вернуться туда, быть фанатом, не окунаться в жизнь рядом, в созависимость и потерю ориентации во вселенной. — Костя! Постой тут, я прибегу скоро! — достучался до Кости Денис. Пока тот убегал в туалет, Костя встал на его «рабочее место» и продолжил наблюдать уже там. В концертном свете бросались такие похожие профили и холодные глаза, стоящие на краю огненной пропасти. Самойловы. Это были Самойловы. Снова скрутило живот. В грудине отдалось сильнее, чем в поджелудочной. Благо, Денис успел прибежать, чтоб Бекрев укатился в гримёрку — прятаться. Упав на пол, он стал царапать свежевыкрашенные доски. Достучаться до Ада было невозможно, но внутри выл целый хор во имя самых низших Богов, чтоб забрали, чтоб мучали там — подальше. Сжавшись в комок, он обнял собственные коленки:Заперт, не взлететь, не упасть… Холодно, стало холодно… Это ветер, беззвучно смеясь… Выставляет бока исхоленые…
Строки своей же песни крутились по кругу, как гимн собственной жизни здесь. Почувствовалось, как где-то внутри головы стали взрываться фейверги. Ощущение не из лучших, словно тело твоё лежит посреди поля боя. Каждый шаг, каждый удар голосился в черепной коробке. Костя отсчитывал от десяти, чтоб дождаться затишья спазма. -Фух…- стало легче, неприятный «гость» ушёл, но обещал вернуться. Таким же бледным, как и уходил, парень вернулся обратно. Благо, посреди концертного освещения всей усугублённости ситуации не было видно. И на том хорошо, Бекрева раздражало внимание к состояний собственной персоны.Чу, время пришло и захлопнулась дверь, Ангел пропел и полопалась кожа, Мы выпили жизнь, но не стали мудрей, Мы прожили смерть, но не стали моложе. Дворник, милый дворник, Подмети меня с мостовой! Дворник, дворник — Жопа с метлой.
Ради этого голоса. Ради того, кто дышит кожей. Ради того, кто пишет изрезанной душой. Ради неземного создания Костя готов был лечь костьми, разорвать грудь собственными руками и подать сердце на блюдце, полив кровью с вен у шеи. Готов и делал. Почему? Этот вопрос звучал чаще вопроса «Как?». Сакральный смысл всего, что происходило, не был найден. Зато мысль завела чуть дальше, ведь, если рассуждать вне своего эго, то Глеб ведь именно так и жил? Да. Все эти улыбки, смех, творения, действия проходили сквозь прожжённые огнём камни. Истекая кровью, Самойлов продолжал идти, касаясь рукой холодной стены, чтоб хоть там было легче и холоднее. Хоть там. В Дэке было проще. Когда все находились в баре, поодаль и рядом оказывалось слишком много людей, незнакомых с глубиной ситуации. Это разряжало обстановку и заражало непривязанностью ко всему. Костя снова ушёл курить у входа. Излюбленное и самое роковое место для него, ведь именно здесь и фактически в то же время однажды случилось знакомство с Глебом. — Хах…- просмеялся про себя Костя, глядя на сигарету. Под кайфом тлеющий табак выглядел, как приведение из Ада. Всё, что последнее время Костя ассоциировал, было связано с огнём, как бы очевидно не звучало. Пока парень укрывался собственным безумием, из Дэки выползло еще одно."Ты должен знать, Глеб… я действительно полюбил тебя." "Нет, Кость. Не полюбил. Поверь мне..."
-… Блять! — Костя пнул ближайший камень и громко заорал. Последний разговор с Глебом снизошёл до ненужной правды, что украдкой наблюдала за происходящим. Крик Кости услышали все местные собаки, что начали лаять от резкого шума. Он складывал самые невозможные слова друг с другом, обматерив едва ли не все деревья и тот же улетевший камень. Крик глушил слёзы, убаюкивал выбивающееся из груди сердце. Он жалел, что сказал. Не должен был. Костя прикусил собственную губу и снова раскрыл рот. — Сраный Бог! Где ты, нахуй, когда ты так нужен оказался?! — он обратился в небо. Деревья продолжали оберегать это место от небес. Мимо пролетело несколько ворон. Крики продолжались, благо, шум внутри бара не позволял крикам проникнуть и туда. Он садился на разбитый асфальт, а потом снова вставал, бросая голос в кроны деревьев. Очки упали с лица, не выдержав суеты владельца. Когда дрожащие руки подняли их, одна из линз выпала, разбившись на несколько частей. Костя сломал всю оправу в руках и выбросил в сторону, скрипя зубами. Громко набрав воздуха, он попытался успокоиться. Солёный вкус крови от надкусанной собой же губы усиливался. — Дерьмо… — он утёр губу ладонью. Послышался скрип двери, кто-то звал Глеба — Глебка! Ты тут?! — крикнул Лёха. Костя не поворачиваясь, ответил. — Он где-то в баре…- голос выдал нестабильность его состояния. Дверь снова хлопнула. Понадеявшись, что мужчина ушёл, он развернулся к проходу, но там его ждала далеко не пустота. Вадик держал дверь и внимательно разглядывал парня. Красное и влажное лицо не осталось незамеченным. — Глеб не выходил, говорю…- Костя понадеялся, что перепутал голоса. Или же, что сказал это внутри себя, вне реальности. Вадик понятливо кивнул и что-то сказал про Никонова, в ушах снова послышался звон. — Кость, всё в порядке? Ты хрипишь…- Самойлов подошел чуть ближе, но Костя сделал брезгливый шаг назад. Он боялся сделать глупость. — Эй, ты чего? Что такое? Костя кусал язык донельзя сильно, создавая боль, что притупит желание говорить. Кусал, чувствуя свою солёность, чтоб не упоминать о дыхании на своей коже, о сиянии чужих ресниц, о пышности волос и безнадёжных поцелуях. — Кость, моргни хотя бы! Ты реально уже пугаешь — Вадик сердито нахмурил брови и пытался глубже всмотреться в его глаза. Состояние было невнятное, Костю начинало трясти от собственного сдерживания. Он двинулся с места назад и сделал небольшой круг. — Вадик, Вадик, Ва-а-адик! — закричал Костя в сторону деревьев, избегая карих глаз позади. На плечи упали руки. Костя зажмурился, он уже не мог молчать. — Кость, что происходит?.. Я должен знать. — Твой брат происходит. Хорош ответ? — Костя сбросил руки и развернулся лицом к нему. Вадик продолжал изучать, продолжал вести игру на расстоянии… охоту. — Я понимаю, что вы, наверняка, поругались и... — Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь! Понимал бы — этого бы не было! — Костя на надрыве плескал правдой, что лежала и пылилась всё это время. Трепетала совесть, царапало достоинство. — Следи за языком…- холодно болтнул Вадик и заглянул за себя. Бар работал на полную, туда не дошёл бы ни один крик. — …я понимаю, что у меня чудо-брат. Так что скажи, что случилось? Костю охватила истерика. Переходя от смеха до слёз и обратно, он переваривал слова поддержки Вадика и его попытки понять глубину ситуации. Когда в лицо прилетела смачная пощёчина, тогда поток прекратился. Вадик схватил того рукой за щёки и знатно встряхнул. — Последний раз мне так приходилось успокаивать его бывшую. Возьми себя в руки! — уже зарычал Вадик. Он сильно сжимал чужую челюсть, послышался хруст. — Что у вас случилось?! Вы настоебали молчать! — у озлобившего Самойлова задергался глаз. Интересно, сколько раз у них с Глебом происходил такой разговор? К чему он приходил? Глеб никогда об этом не рассказывал, избегал любых личных отрезков, ставя крест. Нельзя. — Отпусти! — Костя вырвался и ускакал в темноту. Среди деревьев всё казалось одинаковым, парень оказался в лабиринте. Пробегая сквозь кривые стволы, он устал и рухнул возле одного из них, схватившись за голову. — Надоело…- Костя зажмурил глаза посильнее, вспомнился кошмар, что снился уже давно. Этот красный дым, эта пара, разобравшая его жизнь на до и после. Покачиваясь на месте, он драл кожу головы и волосы на ней. Бекрев столкнулся с концом, что оттягивал. Это должно было случиться… точно так же, как тогда он наблюдал за отказом Вадика и болью Глеба, так же и он оказался на месте молодого и жадного до брата парнишки. Сердце шипело, как в кислоте. Желудок снова сжался, во рту закипел вкус желудочного сока. — Бекрев. У тебя всё с головой в порядке?! — Вадик нагнал его, сидящего у дерева и сел на корточки. — Я ухожу с Агаты — выдохнул молодой музыкант. Будучи на грани истерики, он не контролировал вылетающие буквы. Снова ощутил внутри заражённость даже речевыми оборотами. Он был заражён натуральной инфекцией, воспринимал привязанность и полюбовность, как вирус. — Чт… Кость, стой. Объясни мне. Как будто можно было объяснить всё, что сейчас плавало у него в голове, разбирая каждую мысль, как торт — по слоям. Сладким кремом меж слоями был Глеб, младший брат уже начинавшего закипать Вадика. — … я в дерьме, Вадик. У меня нет оправданий — развёл руками Костя. Он поднял глаза на Самойлова окончательно, тот вбил Бекрева глазами, словно гвоздями к стволу. Повеяло холодом. — Значит, ты…- на губах появилась лёгкая усмешка над собой. Вадик явно не отпустил брата, как показывал. Костя оказался в большой мышеловке. — Вадик… Снова пощёчина. Самойлов не смог контролировать свои эмоции и тут же извинился, заглаживая удар. — Ваши… недопонимания меня не волнуют — Вадик нацепил на лицо маску полного пофигизма, получалась отвратительная актёрская игра. Он прижал ладонь к коре дерева. — Я не могу остаться в команде. Это невозможно…- Костя шмыгнул носом и чуть не чихнул. Затылок упёрся о дерево, парень приподнял нос. — Не пизди, всё возможно. Ты сам знаешь, сколько у нас конфликтов было и всё равно мы вместе! — …вы давно уже не вместе — мотнул головой Костя. Вадик дёрнул бровью, он понял, что речь шла о них с Глебом. Казалось, пар из носа летел по иссохшей траве. Вадик схватил того за грудки и поднялся. Костя держал смелость в кулаке, вернее, прятал. Карие глаза старшего Самойлова бегали из стороны в сторону, он не знал, чего хотел допроситься, что именно хотел сделать. Костю снова охватила истерика. Больной смех отзвучал сквозь деревья широкой волной. Его снова прибили к дереву. Удар головой о шершавую кору не отдался молчанием, он продолжал смеяться. — Что ты хочешь сказать? — Ты знаешь, о чём я говорю…- брошенные слова давались с хрипотой, улыбка не сползала с лица, словно защита перед ужасом положения. Вадик медленно отпустил одежды Бекрева и сделал самый медленный в мире шаг назад. Он удерживал себя от очевидной драки. — Что между вами? — Между нами?.. смеёшься? — Костя снова всплыл в ночах с Глебом. В мучительных пост-сессиях, в зверски тёплых объятиях, что холодели от криков под собой чужого имени. Перед ним уже не стоял, а ходил из стороны в сторону Вадим. Походка и общее настроение напоминало охоту. Он решал, что же делать с жертвой. Решал медленно, мучительно долго. — Раз уж мы говорим настолько… лично - Вадик обернулся несколько раз и понизил громкость голоса-…насколько у вас близкие… ну… — Ближе, чем ты бы мог подумать… — Ну, это вряд ли — он сунул руки в карманы, нервная дрожь ползла по рукам, деть энергию было просто некуда. Парень громко выдохнул. Голова закружилась, Костя стал сползать по дереву, однако, Вадик так же уверенно его схватил и поставил на место. — Отпусти ты меня уже…- начинал умолять Костя, силы покидали на глазах. Вадик не обращал на это внимания, думая о своём. — Я не дам тебе уйти из группы только из-за ваших… отношений или что там у вас! — брезгливо бросил Вадик, озлобленно скрипя зубами. Костя улыбнулся. — …как он тебя любит, Вадик…- не скрывая зависть, он снова зажмурился. Зрение плыло бы даже, если очки сидели на носу, а не валялись где-то сломанные на сыром асфальте. — Заткнись — стрельнул Вадик, но Костя продолжал говорить. — Любит, не просыхая. Болеет тобой… Ты счастливый человек, Вадик — расплылся в улыбке Костя, кровь взбодрила кайф в мозгах- …только дурак. Последнее слово оказалось роковым. Костя проморгался уже полулёжа у дерева, во рту закапала кровь. Пройдясь ладонью по лицу, он собрал вытекающие алые капли. — Ты знать не знаешь ничего…- продолжал держать голос пол контролем, так же грубо схватил упавшего Бекрева за шиворот. Отряхнув от грязи, он приложил его к дереву. Костя взвыл к духу земли ради понимания, как именно он попал в эту кабалу. — Не знаю? Тогда дай поиграю в… Чёрт…- с носа потекла кровь, удар оказался слишком сильным, кулак Вадика выпустил всю возможную мощь- … дай поиграю в гадалку. Разве ты не намеренно женился так быстро, чтоб не оставаться одному? Почему не разошёлся с ним раньше? — Костя слизывал стекающую каплю раз за разом, Вадик шокировано держался на месте, в голове витала неизвестность. Бекрев продолжал: — …привычки, поди, остались. И любимую Глебом нередко называешь? Правда же? Самойлов впал в полную дизориентацию, он явно не был готов к настолько глубинному пониманию катастрофического положения обоих. — Я не потяну этого больше. Он… он нуждается в тебе — уже не нужна эта жадность, что слышна в голосе. Костя оторвал без анестезии целый кусок, что был пришит строительным степлером к собственной груди. — Уходи, Кость. Просто… уходи…- Вадик вдумчиво смотрел в землю, анализируя услышанное. Старший не был к этому готов, надеялся только на самый благоприятный исход. Казалось, что и Косте он его был бы готов отдать, но только казалось. Не отпустил, держал за мизинец, наблюдал сквозь подзорную трубу. Положительно поддавался под истерики младшего. Любил, неприкаянно любил. Костя уже спокойнее упал на землю. Сознание начинало покидать тело, темнота поглотила всё. Очнуться пришлось уже в больнице. Истощённый донельзя интоксикацией, нервными выбросами и фамилией, которую вряд ли в ближайшее время назовёт, Костя лежал в весьма цивильной палате. У стола лежали фрукты и открытка. Криво улыбнувшись, он повернулся в сторону. В палату вошла врач. — О, а вот и хулиган проснулся. Знатно тебя отметелели — девушка бодро улыбалась и осмотрела капельницу. Бекрев бросил на неё взгляд, следя за руками. — Как я попал-то сюда? — заставил себя говорить пострадавший. Девушка поведала историю о мужчине, что добродушно привёз его и оплатил восстановление. Это явно был Вадик, что-то вроде извинения за брата? За себя? Да уже всё равно. — Да уж, глаза у тебя… будто с мира огня вернулся — она осмотрела его лицо поближе и что-то записала. — Мир Огня?.. Интересно звучит — Костя отвернулся к окну. Сквозь стекло палату озаряло солнце. Солнце нового дня и новой эры.Эй! Смотри над городом ночь И вековая пыль на стенах нашего дома. Последний раз здесь у неба попросил совета… Как знать — а, может, Бог помнит об этом? А, может, Бог помнит об этом? А, может, Бог помнит об этом?