***
— Василий Сергеевич, как там твоя служебная характеристика? Его Благородие подготовил ее? — Марина Фридриховна сидела за столом и готовилась к урокам. — Марина Фридриховна, моя дорогая, этот черт написал про меня несусветную ложь, якобы я не исполнял свои обязанности учителя, подвергал опасности учеников и выражал революционные взгляды — Василий снял учительский мундир и повесил его в шкаф, сменив его на домашнее платье. — Василь Сергеевич, что же нам теперь делать? Я столько хлопотала по нашему переезду в Пермь, просила своего дядю Вильгельма Карловича устроить тебя окружным инспектором, а ты не мог выпросить простую служебную характеристику? — гнев Марины Фридриховны смягчался ее немецким акцентом, от чего это не производило впечатление сварливой жены. — Моя дорогая, я сделал все, что смог. Ты же знаешь, как он ненавидит меня? — пытался оправдаться Василий. — Ты писал на него докладную записку в управление учебным округом, мой милый, за что господин Максимов получил выговор. Я же говорила тебе тогда не делать данной глупости, а заниматься учительствованием. — Марина, прости меня. Я не хотел все испортить — Василий подошел к Марине и положил руку на плечо, понизив голос. — Что же нам теперь делать, Василь Сергеевич?Часть 4 Василий Сергеевич
14 июня 2022 г. в 18:54
Солнце в Ново-Николаевске весной вставало гораздо раньше, чем в феврале. Учительский день Василия Сергеевича Кривощекова начинался рано. Василий Сергеевич к 7 утра уже был на ногах, потому что к 7:40 нужно уже быть в училище. Несмотря на свои 29 лет, Василий служил учителем с 1905 г, а в Ново-Николаевске с 1907 г. Ново-Николаевск был одним из самых быстро растущих городов в Сибири, потому Василий перебрался сюда практически сразу из родного Каинского уезда в поисках лучшей жизни.
Жалование народного учителя было сравнительно небольшим относительно учителей Томских гимназий. Василий был простым крестьянским сыном, потому привык ютиться в маленьком помещении. Будучи студентом Томского учительского института, Василий мог позволить себе снимать только койку у одной из томских семей. Сейчас же Василий арендовал меблирашку в доме мещанки Пятковой. Здесь арендовали комнаты местная интеллигенция, приезжая служить в город, потому в доме всегда было относительно тихо. В комнате находился старенький письменный стол, который Василий делил со своей супругой, домашней учительницей Мариной Фридриховной, старый дубовый шкаф, покрытый мелкими царапинами времени и неаккуратным обращением предыдущих постояльцев, и старая кровать с матрасом из гусиного пуха, который был не по размеру. Василий открыл шкаф, чтобы достать учительский мундир. В Ново-Николаевске не было мест, куда бы можно было наряжаться, потому Василий почти все время носил тонкую нательную рубашку, согревающую холодными сибирскими зимами, белую рубашку, купленную в местной галантерее в замен студенческой, черный учительский мундир, который выглядел строго и элегантно. Отличали Василия от обычного народного училища только новомодные брюки со стрелками, моду на которые ввел английский король Эдуард 7. Это добавляло образу Василия необычность и привлекало внимание коллег и учеников.
На завтрак Василий предпочитал самую обычную гречневую кашу с молоком и черный чай, к которому он привык, будучи студентом. На кухне, как и во все дни ругалась кухарка, и под звук скандала Василий выдвигался на службу. Комната Василия находилась практически на окраине Ново-Николаевска, в самом начале улицы Гудимовской. Пройдя около 100 метров, Василий повернул на улицу, названную в честь Николая Львовича Гондатти. Город в это время только просыпался, потому на улице было тихо и спокойно, потому Василий погрузился в свои мысли. Поступок Максимова нарушил все планы Кривощекова по переезду в Пермский край и улучшению собственного бытия.
Василий происходил из крестьянской семьи среднего достатка, закончил начальное училище в Каинском уезде, после чего поступил на обучение в недавно открывшийся учительский институт. Василий, будучи совсем мальчишкой, слушая настояния своего отца, тепло хранил под сердцем мечту о государственной службе, думая, что это обеспечит ему безбедное существование, каким он представлял себе жизнь всех государевых людей. Но еще до рождения Василия в 1884 г., Его Императорское Высочество Александр Николаевич принял циркуляр о сокращении гимназического образования, который с едкой подачи народного дискурса, был прозван циркуляром «о кухаркиных детях». Потому по окончанию народного училища, старательный мальчишка не смог поступить в Томскую гимназию, поскольку по настоянию директора его отец не сможет предоставлять плату за обучение, поднятую до 40 руб. в год. Потому окончив курс четырехклассного городского училища в 1897 г., Василий остался обучаться еще 3 года, желая получить право быть народным учителем. После Василий еще 2 года занимался частными уроками на дому, обучая мальчиков, чьи родители не могли позволить себе обучение в народном училище, грамоте, арифметике и чистописанию.
Однако в 1902 г. в губернском Томске был открыт первый учительский институт, в который Василий без особых трудов смог поступить. Курс обучения длился 3 года, по окончанию которого Василий отправился преподавать в уездный Каинск. Народное училище, в котором служил Василий, находилось в старом каменном здании, с низкими потолками, маленькими окнами и ужасной атмосферой сырости и гнили. Проводя по 5-6 часов ежедневно в классе, у Василия начался тяжелый кашель и начинали болеть колени. В Каинске Василий на свои 50 руб. в месяц Василий не мог позволить арендовать отдельную квартиру, потому был вынужден проживать в самом училище в маленькой тесной комнатушке. Там он встретил Марину Фридриховну — немку, родившуюся в семье уездного доктора, приехавшего на обучение в Россию, и оставшегося жить. Марина Фридриховна Рамм родилась в 1884 г. как и сам Василий, в уездном городке Каинск и преподавала в силу своих корней немецкий язык. Марина была невысокого роста, с темными прямыми волосами, убранными в аккуратную прическу. Глаза Марины были светло карими, верхнее веко было изящном выгнуто округлой дугой, а губы вечно сложены в неловкой улыбке. Марина отличалась бойкостью характера и жизнелюбием, чем и привлекала Василия, растерявшего надежду на успех и успевшего своими неосторожными высказываниями привлечь внимание инспектора народного училища. Именно Марина Фридриховна предложила Василию перебраться в заштатный, но быстро развивающийся Ново-Николаевск, рассчитывая на повышение платы в городе.
Пройдя до пересечения с улицей Кузнецкой, Василий повернул и прошел еще около 200 метров до здания училища. Старые карманные часы, подаренные отцом, показывали 7:40, потому до начала утренней молитвы оставалось еще 20 минут. Пройдя до класса, Василий Сергеевич заметил сидящего на лавке Мироносицкого.
— Николай, идем-ка в класс. Нужно побеседовать.
— Конечно, Василий Сергеевич — закрывая за собой дверь, ответил Николай. — О чем Вы хотели поговорить?
— Что ты натворил? Зачем ты признался Максимову, что это ты все организовал? — глаза Кривощекова округлились, а голос был полон злости.
— Я ни в чем не признавался. Я хотел отвлечь Максимова, когда ребята подписывали письмо, но он что-то заподозрил и пришел в класс.
— Ты понимаешь, что тебя за это отчислили вместе с этим Артамонинским? Ты понимаешь, что теперь ты не сможешь поступить ни в гимназию, ни в университет? Ты понимаешь, что из-за своей честности ты лишился будущего? — Василий едва не кричал на ученика.
— Василий Сергеевич, я не знаю, как это произошло — оправдывался Николай.
— Рассказывай, что там произошло — Кривощеков сел за свое место и опустил голову на руки.
— В общем, я встретил утром Артамонинского и предложил ему план. Я должен был отвлечь Максимова, сказав, что на улице драка. Я прибежал к нему в кабинет во время перемены и сказал Максимову это. Мы пошли с ним на улицу, но там, естественно, никакой драки не было. А потом он ушел к себе в кабинет, как мне казалось, а я побежал к ребятам подписывать письмо. И как только я подписал письмо, сразу же зашел Максимов и отобрал лист с письмом. А потом после уроков приглашал всех по одному к себе в кабинет.
— Что ты ему сказал? — тихо и уставши, спросил Василий.
— Я сказал, что видел драку, поэтому и позвал его. А про письмо я узнал случайно, потому что зашел в класс и решил подписать его.
— Дальше, что ты ему сказал? Как он узнал, что это ты все придумал?
— После этого он меня отпустил. Но я видел, как отец Артамонинского приходил к Максимову и слышал, как Максимов сказал, что он исключен. Я испугался и решил все рассказать. Я сказал, что я придумал план и решил отвлечь его.
— Зачем ты это сделал? — Кривощеков был возмущен глупым поступком своего ученика.
— Мне было жалко Алексея. Я думал его вернут и простят его проступок.
— Николай, его бы отчислили и без этой ситуации. Алексей отвратительно поступал по отношению к учителям, хамил, дрался, дерзко разговаривал. Ты сам знаешь, что Максимов не стал бы терпеть такое в училище.
— Меня правда отчислили?
— Да, вчера на педагогическом совете. Сегодня придет твой отец, и мы будем решать, что будем делать.
— Все, на сегодня наш разговор закончен. Идем на молитву.