Field Theory

Второй год. Переход от теплой тины бессознательного состояния к пробуждению был подобен выплыванию на поверхность откуда-то глубоко-глубоко под водой. Это был слишком крепкий сон, чтобы его можно было стряхнуть, и как бы сильно он ни плыл и как лихорадочно ни махал руками, все, что он делал, — это плыл, прикованный цепями, во тьме на тысячи миль внизу. Но когда он уже почти потерял надежду, что-то щелкнуло. Цепи исчезли, и он внезапно рванулся вверх, так быстро, что потребовалось лишь моргнуть. Глаза Гарри распахнулись. Его сердце бешено колотилось в груди, словно пытаясь вырваться на свободу, и на какое-то ужасное мгновение замешательства он лежал там, застывший, как доска от адреналина, и пытался понять, что, черт возьми, произошло. Его пальцы начали дрожать. А потом его глаза загорелись, и он прижался к изголовью кровати, изо всех сил пытаясь не зарыдать, потому что… Как он мог? Его мозг закипал снова и снова, все сводилось к губам Тома, к тому, как они изгибались в улыбке, к блеску его белых зубов, когда слово сорвалось с его губ. Империо. Вслед за тем ужасным, пустым выражением глаз дяди, когда он повернулся к тете Петунии, и в уголках его рта блестели слюни. Пронзительный страх в ее крике… Том не был этим человеком. Его Том не сделал бы этого, не стал бы хладнокровно убивать , не использовал бы Непростительное, как будто это ничего не значит. Или… или, может быть, он бы так и сделал, только не с людьми слабее его, не с магглами, не легкомысленно, как будто он решил это по прихоти, только потому, что увидел небольшой синяк на щеке Гарри. Гарри уставился на свои ладони затуманенным зрением. Но было ли это правдой? Потому что Том раньше совершал ужасные вещи. Стайкс так и не вернулся из Святого Мунго. И он чуть не убил того четверокурсника, не так ли? Того самого, который сказал Гарри, что у него красивые глаза, а затем «поскользнулся» на лестнице — и Гарри знал, что это сделал Том, что бы он ни сказал, и он был польщен этим, как только оправился от шока и понял, что в конечном итоге никто не пострадал. Но у того Тома не отняли обоих родителей, тот Том не жил со своей сумасшедшей двоюродной бабушкой, не провел последние несколько недель их учебного года, погрузившись в книги, которые никто не должен был читать… Гарри прижал костяшки пальцев к глазам и заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, даже если они вышли дрожащими. Он бы не плакал. Он не хотел быть из тех, кто сидит, плачет и ничего не делает. Ему хотелось чего-то другого, чего-то, что возвращалось к нему летом частями, а теперь хлынуло обратно во всю силу, красивой головокружительной волной. Он был… Мерлин, Гарри был так зол . Мальчик всхлипнул, а затем убрал руки от глаз. Он может быть зол, но бесполезно злиться в одиночестве в незнакомой постели. Гарри заставил себя сосредоточиться, подавляя гнев, и огляделся. Нетрудно было догадаться, где он находится, ведь Том мог привести его только в одно место: к двоюродной тете Рамельде — во Франции. Это была довольно большая комната для того, что, как ему сказали, было коттеджем, с большими деревянными балками, поддерживающими потолок, и большими коврами, покрывающими пол. Теплый солнечный свет пробивался сквозь винно-красные шторы, лишь наполовину задернутые, рисуя квадраты на бледно-серых стенах. Вся мебель, включая кровать с балдахином, была сделана из темного вишневого дуба и украшена замысловатой резьбой с красивыми изображениями флоры и фауны. Но были и другие, знакомые вещи: плащ Тома свисал со стула за письменным столом, а сам письменный стол, большой и подобавший кабинету хозяина, был завален аккуратно расставленными книгами и стопками бумаги, а слева — баночка с зелеными чернилами. Чемодан Тома стоял у изножья кровати, заперт на ключ, но его все равно можно было легко узнать после того, как он видел его каждый день в течение последних трех лет. Затем он посмотрел на себя. Он был в ночной рубашке, какой-то длинной, белой, летающей вещи, которая была достаточно ужасающей, и он не помнил, чтобы переодевался в нее. Почему-то он не мог себе представить, чтобы у Тома хватило терпения или желания втянуть его во что-то подобное. Гарри перекинул ноги через кровать и встал. Он продолжал держаться за изголовье кровати, просто чтобы убедиться, что наложенное усыпляющее заклятие не подействовало на него, но твердо стоял на ногах. Так тихо, как только мог, он подошел к комоду и начал искать подходящую одежду. И тут дверь открылась. Гарри не был готов. На самом деле он не продумывал, что собирается сказать мальчику, не был готов к тому, чтобы увидеть, как эти темные глаза смотрят на него и не отрываются, и не готов был встретить липкий, хищный взгляд. Тома, казалось, это не заботило. Тот вошел в комнату, и если он и был удивлен, увидев, как Гарри роется в его одежде, то не подал виду. — Привет, Гарри. Гарри медленно выпрямился. Он уронил вещи из своих рук обратно в комод и сразу же забыл о ночной рубашке и коттедже. Том, всегда игнорировавший сигналы, подошел ближе. — Как ты себя чувствуешь? Гнев Гарри вернулся со свистом, хотя теперь он не был горячим, теперь тот был холодным, острым и ледяным. Мальчик фыркнул, хотя на его лице не было ни намека на улыбку. — Правда? Почему бы тебе не догадаться, Том. Что, по-твоему, я чувствую? Взгляд Тома задержался на долю секунды, а затем он моргнул. Вместо того, чтобы шагнуть прямо в пространство Гарри, как он почти ожидал, вместо этого прошел вокруг кровати к маленькому мягкому сиденью у окна и сел там, наклонившись, положив локти на колени. Он вздохнул и как-то вдруг показался очень взрослым. — Вижу. Знаю, что ты зол и расстроен, у тебя есть на это полное право. То, что я сделал, было неправильно. Гарри знал эту игру, он видел, как она работает на других людях. — Не надо, — сказал он с отвращением, — не пытайся притворяться, что чувствуешь себя виноватым. Это не так. — Правильно, я не виноват, — сказал Том, — я не виноват, потому что я видел, что они сделали с тобой. — То, что они сделали со мной, ничто по сравнению с тем, что ты сделал с ними! — Ничего страшного, — раздраженно посмотрел Том, — тебя избивали, морили голодом, запирали в той комнате. И ты знаешь, что Дамблдор никогда бы не позволил тебе пойти со мной домой, ты бы возвращался с ними каждый праздник, пока тебе не исполнилось восемнадцать. — Тебе не нужно было их убивать! К сожалению, его голос стал хриплым, когда он произнес это слово. — Ты мог просто оглушить их или просто проигнорировать, они ничего не собирались делать! — Они уже сделали это! Да ладно, Гарри, не говори мне, что какая-то часть тебя недовольна тем, что они получили по заслугам. Гарри вздрогнул. Он не должен был этого делать, потому что он знал, и Том знал, какая это была расплата. Но он сделал. А потом его уши стали красными и горячими, и он покачал головой. — Нет, — сказал он хрипло. — Я не удовлетворен. — Послушай, как я уже сказал, с моей стороны было неправильно делать это без твоего разрешения. И мне очень жаль, что я использовал это заклинание на тебе, но, — Том прервал зрительный контакт, посмотрел себе под ноги и потер виски, — я так волновался. Ты выглядел так, будто был в шаге от того, чтобы сломать ребро. Я вышел из себя и запаниковал, и я не хотел, чтобы ты пострадал, пытаясь остановить это, как только оно началось. Гарри внезапно почувствовал себя очень усталым. Усталым, холодным и растерянныи. Он подошел и сел на край кровати, напротив Тома. — Меня не волнует это заклинание. Меня волнует, что ты вышел из себя и убил трех человек, — тихо сказал он. — Ты убил мою единственную оставшуюся семью. Том поднялся на ноги и вышел на свет. Он выглядел усталым; темные круги залегли под его глазами, а волосы казались спутанными, как будто он провел по ним руками. Он завис, словно хотел подойти поближе, но недостаточно доверял Гарри, чтобы попытаться. — Два человека, — сказал он. — Я вытащил твоего кузена. Я вызвал полицию, пытался ему помочь. Спина Гарри выпрямилась. — Дадли? Дадли жив? Том кивнул, и мысли Гарри закружились. По крайней мере, остался один родственник, в жилах которого текла кровь его матери. И, по крайней мере, Том не был способен хладнокровно убить тринадцатилетего подростка. — Я не монстр, Гарри. Хотел бы я, чтобы ты это понял. Гарри сглотнул. — Я не думаю, что ты чудовище, — сказал он, потому что так оно и было. Том был Томом, и он был ужасным жаворонком, слишком амбициозным и перфекционистом, и у него было самое сухое чувство юмора из всех, кого Гарри когда-либо встречал… и как этот человек мог быть монстром? Но… но он никогда не был убийцей, а теперь стал им. Гарри посмотрел на него. Он все еще выглядел как его лучший друг последних трех лет. На его челюсти все еще был тот крошечный шрам, оставшийся после того, как зелье Невилла взорвалось в классе, все еще была эта крошечная россыпь веснушек на переносице, которая всегда была у него в разгар лета. Как он мог выглядеть точно так же после того, как так изменился? Или, может быть, он не изменился. Может быть, Том всегда был способен на подобные вещи, а Гарри просто отказывался это видеть. — Мне жаль. Гарри моргнул; Том никогда не извинялся. — Я сожалею о том, что сделал. Знаю, что этого недостаточно, знаю, что этого никогда не будет достаточно, но… — Том сглотнул и посмотрел вниз, а когда снова поднял взгляд, его глаза казались странно яркими, — это ты, Гарри. Я не мог позволить им сделать это с тобой. Что, если… что, если бы я опоздал? Что, если бы они забрали и тебя у меня? Глаза Гарри горели. Не делай этого, говорила часть его, он заманивает тебя, как рыбак, и ты просто счастливо клюешь на удочку, но большая часть его была напугана, одинока и растеряна. Он прикусил губу, а затем протянул руку. Том немедленно подошел к нему, пересек комнату в несколько быстрых шагов. Он опустился на колени рядом с кроватью, между ног Гарри, глядя на него, нахмурив брови. — Я не могу тебя простить, — тихо сказал Гарри. Том покачал головой, а затем взял его за руку. — Я и не жду от тебя прощения. Гарри притянул его к себе, пока они не обнялись, и он сжал футболку Тома в кулаке, стиснув зубы так сильно, что стало больно, а в уголках глаз выступили слезы. — Ты не можешь сделать это снова, — сказал он Тому в волосы, ненавидя себя, ненавидя их обоих. — Никаких убийств, никаких Непростительных. Том на мгновение напрягся, а затем притянул Гарри еще ближе и вдохнул его. — Обещаю, — сказал он. — Только Грин-де-Вальд. Гарри закрыл глаза. — Только Грин-де-Вальд, — тихо согласился он. — Но если что-нибудь еще случится… Я сам тебя остановлю. — Как же это трогательно! — восторженно прохрипел старый голос. Том вскочил на ноги перед Гарри с палочкой, прежде чем тот успел моргнуть, а потом он вздохнул, и палочка вернулась в его мантию. — Рамельда… Пожалуйста, познакомься с Гарри. Том отошел в сторону, и Гарри уставился на него. Рамельда больше походила на старое корявое дерево, чем на женщину, с проницательными глазами, блестевшими на кожаном лице. Ее одежда была темной, драпированной и стильной, и увенчана чрезмерным количеством золотых украшений. Ей, должно быть, было далеко за триста, подумал Гарри, вглядываясь в ее лицо в поисках каких-либо черт Тома и не находя ничего. — Приятно с тобой познакомиться. — Глаза Рамельды загорелись. — Мне тоже. Спасибо, эм, за то, что пригласили меня, — неловко сказал он, поднимаясь на ноги. — Разве ты не милый, — усмехнулась она и выглядела так, словно хотела подойти поближе. К счастью, Том не сдвинулся с места; в ней было что-то… не совсем приятное. Было трудно указать пальцем, но волосы на руках Гарри встали дыбом, и в воздухе вокруг нее витал какой-то странный холод. Темная магия, понял он в следующую секунду. Она была полна этого. — Так заботливо, Томас, — она улыбнулась и наклонила голову, чтобы показать длинные блестящие серьги, две цепочки ярких рубинов. — Всегда такой защитник. Ну, я просто зашла поздороваться с нашим гостем. Я выйду за свежими хвостами летучих мышей, которые только что прибыли. А пока чувствуй себя как дома, ладно, Гарри? Он кивнул головой. — Отлично! Она подмигнула, прежде чем повернуться и выйти из комнаты. Гарри смотрел ей вслед и старался не морщиться от сладкого запаха мертвых цветов, который она оставила после себя. — Ну, по крайней мере, теперь ты с ней познакомился, — сказал Том, наконец отодвигаясь. — Хвосты летучих мышей? — Она мастер зелий, — объяснил он, нахмурившись, — обычно делает такие зелья, которые не обязательно незаконны, но составляющие их ингредиенты таковы. — Верно, — смущенно сказал Гарри. — Хотя, ради всего святого, не бери ничего, что она тебе дает. — Я не планировал. Том кивнул, а затем несколько секунд смотрел на него, хотя трудно было сказать, о чем он думал. —Том? — спросил Гарри, и другой мальчик моргнул. — Ты, наверное, хочешь переодеться, — сказал он, меняя тему. — Мерлин знает, где Сайфер нашел что-то подобное. Ванная прямо там, и я буду ждать тебя внизу в саду, просто приходи и найди меня, когда закончишь. Бровь Гарри нахмурилась, но он кивнул. Том одарил его мимолетной улыбкой, а затем повернулся, чтобы выскользнуть из комнаты, следуя за своим родственником. Когда дверь захлопнулась, Гарри позволил себе опуститься на кровать. Он был эмоционально истощен и… виноват. Виноват в том, что не был достаточно силен или быстр, чтобы остановить Тома в доме Дурслей или, по крайней мере, заставить его передумать, а затем виноват в том, что даже несмотря на то, что Том совершил такие ужасные вещи, Гарри все еще не мог ненавидеть его, как бы он ни старался. Он позволил себе хандрить минут пять или около того, прежде чем вздохнул и поднялся на ноги. Мальчик взял из комода легкие брюки и рубашку, узнав в них одежду Тома годичной давности, и направился в ванную. Приняв душ позже и одевшись во что-то, что не выглядело как из сказки о привидениях, Гарри почувствовал себя намного лучше. Том, должно быть, тоже применил к нему какие-то исцеляющие чары или зелья, так как синяк на его лице исчез, и он не голодал, как ожидал после двадцати четырех часов без еды. Он также нашел свои очки на полке книжного шкафа и быстро надел их. Его зрение уже не было таким плохим, как раньше — он принимал зелья в Хогвартсе, чтобы улучшить его, но после нескольких недель без них оно снова начало ухудшаться. Он приоткрыл дверь, немного нервничая, несмотря ни на что. Он отчаянно не хотел снова столкнуться с жуткой родственницей Тома, и уж точно не в одиночку. Она смотрела на него, как кошка смотрела на раненую птицу, вся голодная и ленивая. Коридор был темным и теплым, летняя жара собиралась в тесноте. Там было несколько больших картин в золотых рамах, но это были просто пейзажи, и они оставались неподвижными и пустыми. Гарри пошел налево по коридору, к белому сиянию дневного света, с комками в животе. Дом Рамельды не был огромным, уж точно не таким большим, как некоторые из роскошных особняков, которые ему приходилось посещать в детстве, но все же он был достаточно большим, чтобы чувствовать себя в нем потерянным. Гарри коснулся перил и ушел со слоем пыли, покрывающим его пальцы. Он направился вниз, где, по крайней мере, было ярче, но все еще не видел ни одного человека или даже домового эльфа. Внизу лестницы висел величественный портрет молодой красивой ведьмы с ярко-черными волосами и злой алой улыбкой, держащей то, что явно было человеческим черепом. Она подмигнула ему, когда он проходил, и у него возникла неприятная мысль, что это, вероятно, был портрет Рамельды много лет назад. Возможно, он понял, что имел в виду Дамблдор, когда усомнился в том, что Рамельда оказала на него «наилучшее влияние» — это была темная ведьма, которая и не пыталась скрывать это. Он прошел через три комнаты, все показные и пыльные, прежде чем наткнулся на большую деревянную дверь в конце коридора. Было в этом что-то отталкивающее. Он был похож на все остальные, и когда он приблизился к нему, у него возникло отчетливое ощущение покалывания, как будто его магия подсказывала ему, что он находится там, где ему быть не следует. В такие моменты Гарри обычно прислушивался к своей магии. Дрожа, он вернулся в последнюю комнату, просветлел, увидев еще одну дверь, на этот раз ведущую в небольшой проход. Может быть, это был путь в сад? Достаточно скоро Гарри оказался в большой оранжерее с высоким куполообразным потолком. Он был полон всевозможных интересных растений и цветов: ряды возвышающихся зеленых побегов, некоторые из которых были усыпаны яркими цветами, другие росли замысловатыми листьями, похожими на папоротник. В воздухе витал горячий земляной запах, запах незнакомых чар, поддерживающих баланс температуры и воды. На самом деле там было так многолюдно, что он едва мог разглядеть участки снаружи и уж точно не было двери, ведущей в сад, где его ждал Том. После минуты или около того блужданий, мучая себя мысленными представлениями о том, что могла бы сделать с ним Рамельда, если бы она поймала его там, в конце концов он нашел это. Это была старая, ржавая дверь, но после хорошего толчка она не выдержала, и он вывалился в сад. Какое-то время он просто стоял, наслаждаясь свежестью воздуха и солнечным светом на лице. У Дурслей не было ощущения лета — он весь день провел взаперти, а в их доме в Суррее было холодно и сыро, несмотря на погоду. Образ кричащей тети пронесся в его голове, и Гарри сильно прикусил язык и пошел дальше. Вскоре он нашел Тома. Мальчик сидел на садовом стуле рядом с большим деревянным столом. Домовой эльф только что наносил последние штрихи к тому, что выглядело как настоящее пиршество: большие куски хрустящего багета, мясное ассорти, сыр, помидоры, соленые огурцы и выпечка, все это было разложено как на пикнике. Голова Тома вскинулась, когда Гарри побрел к нему, а домовой эльф пискнул и исчез с хлопком. Садясь, Гарри окинул взглядом дом: из-за стола была видна только сторона, где весь старый кирпич и ставни, и даже некоторые балконы выглядывали наружу. Оранжерея была привинчена к основному зданию, как большая прозрачная опухоль. Дальше виднелись только поля, ярко-зеленые и светящиеся на солнце. — Угощайся, — сказал Том, нарушая тишину. Гарри снова посмотрел на еду и вдруг понял, что голоден. — Спасибо, — сказал он и начал наполнять свою тарелку. Том просто смотрел на него, подперев голову ладонью. — Я исцелил все, что мог, но ты по-прежнему сильно истощен. Ах. Значит, это был Том. — Я чувствую себя прекрасно, — сказал он с полным ртом хлеба. — Зелья не могут сделать так много. Тело нуждается в пище. Гарри просто сосредоточился на жевании. — В любом случае, — многозначительно сказал Том, переключая тему, — в то время, когда мы были в разлуке, когда я понял, что ты не получаешь моих писем, я подумал о том, как архаично то, что мы все еще используем сов для передачи сообщений. Он сглотнул. — Есть маггловские телефоны. Том закатил глаза, и это был такой знакомый жест, такой обычный, и аппетит Гарри угас. — Они могут быть потеряны или сломаны. В любом случае, я придумал альтернативу. Что ты думаешь… — он положил левое предплечье на стол между ними и задрал рукав своей льняной рубашки, — …об этом? Гарри уставился на его запястье, а затем нахмурился. — У тебя есть… татуировка? Тогда Том рассмеялся, его смех милый и теплый. — Это не тату. Ну, я полагаю, что технически оно, но, все же, нет. — Что оно делает? — татуировка выглядела довольно хорошо, если не считать того факта, что это был маленький черный ожог в форме змеи, извивающейся из тела черепа. — Это способ для нас общаться. Его нельзя ни удалить, ни вычеркнуть. Тебе действительно не нужна палочка, не тогда, когда ты можешь творить беспалочковую магию. И чем больше мы его используем, тем глубже он становится. Гарри посмотрел на него, чувствуя себя неловко. — Звучит… слишком. Где ты об этом прочитал? — Всего в паре книг, — небрежно сказал Том, что Гарри не понравилось, — но это мой собственный дизайн. Я придумал заклинание постоянства, которое на самом деле было довольно сложно связать вместе с заклинанием моста. Гарри уставился на него. — И ты хочешь, чтобы я это получил? Том кивнул, и его взгляд метнулся к руке Гарри. — Как я и сказал. Я… я думаю, для нас обоих будет лучше, если мы не будем беспокоиться о том, чтобы снова найти друг друга. Если нам никогда не придется беспокоиться о сове. Иногда Гарри по-прежнему удивлялся тому, насколько сильно Том, казалось, заботился о нем; он разработал совершенно новое заклинание за две недели только потому, что Гарри не ответил на его письма. Это было в равной степени согревающим сердце и ужасающим. — И как именно это работает? — Доедай свою еду, — рассеянно сказал Том. Гарри закатил глаза и сунул в рот круассан. — Это подключается к нашей магии, — продолжил Том, — и создает очень маленький мостик между нами. Это означает, что у меня будет ощущение того, где ты находишься, и наоборот. Мы можем посылать мысли, картинки, слова. Это может повлиять и на то, как мы мечтаем, мы тоже можем в конечном итоге оказаться связанными. Гарри сглотнул и покрутил нож для масла. Это звучало интенсивно. Интенсивно и клаустрофобно. Он не был уверен, что хочет быть постоянно связанным с Томом. —И нет никаких побочных эффектов от этого? Том остановил его взглядом. — Ты действительно думаешь, что я бы сделал это с собой, если бы знал, что что-то может пойти не так? Гарри уставился на него. — Ты можешь убрать, если бы мы захотели? При этом Том выглядел немного расстроенным. — Ну, я мог бы, да. — Ты мог бы? — Если бы ты когда-нибудь попросил меня об этом, Гарри, я бы сделал. Гарри кивнул и откинулся на спинку стула. Его первым побуждением было сказать «нет»; связывая их магию вместе, даже если это был «маленький мостик»… ну, два дня назад, возможно, он бы сказал «да» без возражений. Теперь он не знал, хочет ли он быть связанным с Томом. Но опять же, если бы Гарри знал, где находится Том, если бы Гарри мог посылать ему сообщения, возможно, это тоже сработало бы в его пользу. Он мог остановить Тома, мог найти его и заставить сделать перерыв, немного поспать — не дать ему войти в то состояние, в котором он оказался в последние недели их пребывания в Хогвартсе. Помешать ему сделать что-нибудь... ужасное. Гарри повернулся к нему лицом. — Хорошо, — сказал он, когда улыбка расползлась по лицу Тома, — если ты дашь мне клятву, что больше не будешь использовать Непростительные. Улыбка застыла. Гарри пристально посмотрел на него. — Я же говорил тебе, — сказал Том. — Сказал тебе, что не буду. — Я знаю. Но если я собираюсь это сделать, это мое условие. Том не выглядел счастливым. На мгновение он уставился вдаль, как делал это, когда вычислял в уме арифметические суммы, для решения которых требовались другие листы бумаги. У Гарри был момент недоверия: они сидели там на солнце во французской деревне, говорили о магических татуировках и клялись не использовать набор незаконных заклинаний. Тому потребовалось на удивление мало времени, чтобы принять решение. — Хорошо, — ровно сказал он через полминуты или около того, а затем нежно взял Гарри за руку. Другая его рука нашла палочку, и он направил ее на их соединенные руки. — Я клянусь, что больше не буду использовать Непростительные, — сказал он, а затем взглянул на Гарри, как бы говоря, что, счастлив теперь? Гарри кивнул. Том постучал кончиками палочки по их рукам, быстро и легко, а затем рука Гарри стала теплой и свободной, как будто он окунул ее в ванну. Светящаяся серебряная нить размоталась с кончика палочки Тома и начала обвивать их руки, связывая их вместе, все теснее и теснее, пока не вонзилась в их кожу. И это было сделано. Какое-то время они смотрели вниз. Гарри все ждал, что произойдет что-то еще — но ведь это была не нерушимая клятва, а просто клятва. Она не лишит магии Тома, если он сломает ее, но будет чертовски больно и насторожит Гарри. — Вот дерьмо! — выпалил Гарри в следующую секунду. Он бы встал, но Том все еще держал его за руку. — Моя палочка! Я оставил его у Дурслей, они ее заперли в… — Расслабься, — весело сказал Том и отпустил его. — Я подобрал. Рот Гарри открылся. — Ты серьёзно? — Ага. — Том порылся в своей мантии, а затем передал знакомое резное дерево. Гарри немедленно притянул его к себе, что-то щелкнуло, как только его ладонь сомкнулась вокруг знакомых изношенных канавок. — О, слава Мерлину, — выдохнул он. Это было слишком долго. — Итак, — сказал Том. — Ты готов к своей части сделки? Улыбка Гарри померкла. — Сейчас? Том кивнул. — Ты уверен, что хочешь этого? — Совершенно уверен, — мягко сказал Том. — А теперь давай, протяни запястье. Неловко Гарри протянул его, внимательно наблюдая, как палочка Тома приближается. — Подожди! — выпалил он. — Разве никто не подумает, что это странно, когда увидят это в школе? Том фыркнул. — Ты можешь замаскировать её, Гарри. Теперь ты готов? Гарри посмотрел на свою безупречную кожу, а затем на темное пятно на запястье Тома. А потом подумал о том, как полезно было бы иметь возможность следить за ним. — Полагаю, что да. —Хорошо. — Кончик палочки Тома коснулся его запястья, а затем мальчик начал шептать себе под нос. Гарри не мог уловить всех слов, но когда они прекратились, началось горение. Больно. Ему казалось, что рисунок вырезали раскаленным ножом, и он вскрикнул и попытался вырваться. Но Том держал запястье как в тисках и только успокаивающе шикнул: — Это скоро закончится. Еще несколько секунд, — сказал он успокаивающе, но его глаза не отрывались от того места, где черные чернила проявлялись на коже мальчика. На краткую секунду Гарри почувствовал движение в шее, что-то влажное и холодное, прежде чем жжение перешло в неприятный приступ. И тогда он был прав, дело было сделано. — Ты мог бы меня предупредить, — сердито сказал он, прижимая запястье к груди, чтобы осмотреть его. Это было странно — выглядело так, будто он только что пролил чернила на руку или что-то в этом роде. — Обычно с этими вещами лучше просто делать их. Помнишь, когда тебе сделали прививку от драконьей оспы? — Это не то же самое, — сказал ему Гарри, хотя точно знал, о чем говорит. — Ну, что сделано, то сделано. Можно посмотреть? Гарри показал ему свое запястье, и они оба посмотрели на змею, удирающую изо рта смеющегося черепа. — Тебе не кажется, что это немного странно? — спросил он через несколько секунд. — Нет, — сказал Том, оскорбленный. — Он должен представлять змееуста. — А череп? Том издал какой-то фыркающий звук. — Это не должно быть красиво, Гарри, это темная магия. Гарри возмущённо посмотрел прямо на него. — Это темная магия? Ты не упоминал об этом! — Это образует мост между нашей собственной магией, конечно, это звучит очень «светло» для тебя? Он снова посмотрел на татуировку, ожидая, что что-то почувствует. Но не было ничего, кроме странного пульсирующего тепла. — Так ты можешь сказать, где я? —Еще нет. На урегулирование потребуется день или два. — Ладно, — сказал Гарри и откинулся на спинку стула. Он не мог не задаться вопросом, было ли это чем-то, о чем он в конечном итоге пожалеет.