POV Акэйн
Привет, я Акэйн Миямото. Я выпускаюсь в этом году. И что бы мне хотелось сказать? Все свои девятнадцать лет жизни я смыла в унитаз послушания и преданности. С самого своего рождения я была удобным ребенком, готовым ходить с опущенными в пол глазами, лишь бы мне уделили чуточку внимания, лишь бы назвали послушной, хорошей девочкой. С самого детства я была серой мышью, самой незаметной из девочек в классе. А сейчас я сижу напротив подруги детства, ненавидящей меня до глубины души. Она всегда во всем пытается превзойти меня и показать то, что я слабое звено. Некрасивая подружка. Всего лишь фон Ее Величества. Она кажется мне счастливой в данный момент. Но больше всего мое внимание сейчас привлекает отвратительный кулон на ее шее. Отвратительный, потому что он должен быть моим. Это мой кулон сейчас на шее моей подруги детства. И моя жизнь, которую она проживает. Она просто съедает мою судьбу! На секунду я перевожу внимание с ее шеи на глаза и вижу... Вызывающий взгляд. Вызывающий задушить его обладательницу. Она смотрит на меня одновременно с ненавистью и любовью. Будто бы я убила ее личность и заставила носить мою. Она смотрит с насмешкой и презрением. Это вижу только я. Лишь я знаю о ее ненависти ко мне. Подружки весело о чём-то болтают, а я не могу влиться в разговор. Они говорят о парнях, и все их разговоры сосредоточены на сексе. Их волнует исключительно половой акт, сношение. Меня он интересует в последнюю очередь, лишь только тогда, когда он касается моей личности. Когда-то каждая из нас окажется в лапах завуалированного званием «мужа» тирана, страдающего бытовой инвалидностью. И я мечтаю избавиться от мыслей об этом. Пытаюсь раствориться в учебе и временных хобби, устраиваюсь на изматывающие подработки и занимаю свои мысли чем угодно, лишь бы не думать, что я стану чьей-то подстилкой. К окончанию празднования одна из своры проливает на меня саке* и наигранно переживает: — Оу, Акэйн, мне так жаль. Позволь мне вытереть полотенцем... Какая я криворукая. — Она улыбается неловко, берет тряпку из рук моей подруги и начинает с силой тереть. Очевидно, что я ничего не подозреваю. И очень зря. На тряпке оказывается красная матовая помада. Бардовое пятно расплывается на школьной юбке, заставляя меня напрячься с мыслями о том, как я должна буду добраться с ним домой. Но ещё больше меня задевает выражение лица моей «лучшей подруги». Она смотрит так, как будто бы получила то, о чем мечтала всю жизнь. Я никогда не прощу ей такого гадкого выражения на ее ничтожной физиономии. Во мне закипает злость и одновременно одолевает тоска и негодование. Все же с детства меня, как и всех нормальных детей, приучали к «долго и счастливо» к мирному небу над головой и говорили о невероятной важности дружбы и любви. Я никак не могла уместить в своей голове то, что со мной соперничают, пытаются подавить. Ведь я всегда относилась к ней со всей любовью. Она могла мне доверять и прекрасно этим пользовалась. Потому что нельзя было сказать об этом также с ее стороны в мою. Я не имею понятия, чему она могла завидовать или что могла во мне ненавидеть. Какое-то слишком некрасивое и местами обветшалое чувство проглатывает меня с головы до ног. Я не зла. По сравнению со мной сейчас злящиеся люди выглядели бы до кучи благородными. Я готова принять поражение, но только через ее труп, через ее перегрызенное истерзанное горло и выбитую челюсть. Прямо сейчас мне хочется видеть лишь ее страх и боль. В голове на долю секунды проносится мысль: «сучка, я задушу тебя этой уродливой подвеской». Меня это пугает, ведь в действительности я бы не осмелилась даже соком ее облить. Пугает ответственность, которую мне придется держать после этого. Да и к тому же, не сошла же я в конец с ума, дабы желать кому-то смерти из-за никчемной подвески? Верно. Я спокойна. Девушки не вызывают особого веселья. Я чувствую себя среди них скорее неуклюже и неуютно, особенно с этим пятном на юбке. Тут Хисако подает голос: — Акэйн, проводишь меня до дома? — Без бывалой усмешки и издевки звучат ее слова, что меня, очевидно, напрягает. Не каждый день услышишь от нее такой спокойный тон. Но говорит она это не для того, чтобы показать важность нашей дружбы своим знакомым и подружкам, а для того, чтобы показать свою важность. Однако для меня это ничего не значит. Меня не особо волнует то, что обо мне подумают эти девушки. Я выше этого. Мне претит мысль остаться в одиночестве, в беспомощном и крайне неприятном. Я лучше всю оставшуюся жизнь останусь в ее тени, буду пресмыкаться, провожать до дома и таскать всякую бессмысленную мелочь тогда, когда она захочет. Но я никогда не останусь одна, ведь я не смогу без нее и ее хоть и издевательского и отвратительного, но все же ко мне отношения! Так что сейчас я покорно выполняю просьбу своей единственной и непревзойденной лучшей подруги. На улице холодно. Все-таки осень как-никак. Хисако одета в какой-то уродливый норковый жилет. Он подходит к ее стилю, вульгарному и претенциозному. Она любит выделяться в любой мелочи. Ее волосы выжжены блондом, а корни отросли не слегка. В этих волосах торчат несколько заколок со звездочкой и сердечком. Слишком яркий розовый тинт на губах явно дает представление о персоне, которая его использует. А два высоких хвоста по бокам заканчивают грандиозный образ светской не львицы, но тигрицы уж точно. Линзы в глазах указывают на то, что она пойдет на что угодно, лишь бы привлечь всеобщее внимание. Они выглядят необычно, с большим черным ободком, как будто из мультфильма. Обычно в ее комнате бывает бардак, но выходит она из нее блестящей, красивой и вкусно пахнущей. Про таких, как она, обычно говорят: «сверху блестит, снизу свистит». Какой парадокс! Мы с ней ровно противоположны друг другу, но нас объединяет одна жалкая деталь – одиночество. Она знает, что такую подругу, как я, ей никогда не сыскать. Если она напьется в хлам и наестся наркотиков, то ни одна ее «подруга» не потрудится даже скорую вызвать. Она для всех лишь яркая игрушка. Полезна лишь тогда, когда от нее не бывает хлопот. Когда за ней не нужно ухаживать и помогать. Она нужна только для развлечения. А у меня вот хронический страх одиночества. Любого. И это, я думаю, понятно из моих действий. Потому что в противном случае не стала бы я сейчас спокойно слушать унижение в свой адрес: — Я тут нашла паренька одного, тебе под стать. Может, познакомитесь? — Усмехается и показывает фото с парнем в разы шире футбольного поля. Ну так уж он воспринимается мной и моим больным чувством красивого. Моим больным задетым эго. — Ну чего ты корчишься? Ах-хах, ты же такая же жируха. Акэйн, я тебе и подавно говорю: какой-никакой парень тебе нужен уже сейчас. Когда вырастешь, на тебя же даже этот не посмотрит. Нельзя быть такой мышью незаметной. — Хочешь сказать, надо быть, как ты? — Рот открывается в язвительном тоне самостоятельно. Я будто бы и не контролирую слова. «Она сейчас доиграется» – Проносится в голове мимолетно. Но как доиграется? Что я могу сделать? — Надо быть как проститутка с подворотни? Посмотри на подтеки туши из-за линз у себя под глазами. Да ты на все готова, лишь бы мужика привлечь. — Мне это хотя бы помогает. А вот ты навсегда останешься одна. Да тебя ни один нормальный парень не захочет. — Начинает закипать подруга, пытаясь натянуть маску гордыни и невозмутимости. Но мы обе знаем, насколько ее возмутили мои слова. — Я хотя бы в подоле малолеткой не принесу, в отличие от тебя. Через полгодика сопьешься и ляльку нянчить будешь. Только вот уже на помойке. Родителям ты нахрен не сдашься! — Я уже перестаю контролировать поток мусора, который льется из моих уст. Мне становится критически наплевать на будущие последствия моих слов. — Я тебе покажу, как на меня зубы скалить. Ишь, осмелела, дрянь ничтожественная! — Хисако хватается за мои волосы и начинает тянуть их в разные стороны. Из моей груди вырывается истошный рык. Глаза резко цепляются за медальон. И тут мне срывает крышу. «Мое» – проносится в голове, а дальше разум покидает мое тело.POV Автор
Акэйн вцепляется зубами в шею подруги и вырывает кусок мяса. Та же, в свою очередь, начинает удрученно скулить и валится на пол. Глаза Акэйн горят ярко-оранжевым пламенем, губы окровавлены, а на лице только дикий животный оскал. Учуяв аромат крови, девушка кидается на подругу и продолжает рвать ее в клочья. — Акэйн?! Нет! Что ты делаешь? — Блондинка уворачивается, как может, и пытается отползти подальше от озверевшей девушки. Она замечает горящие неестественным пламенем глаза и понимает, что это конец. Конец пришел и их «недодружбе» и ей самой, ее бессмысленному существованию. — Акэйн, прости меня. — Пустив, кажется, единственную за свою жизнь слезу, попрощалась с жизнью Хисако. Слезу вызвала не жалость к себе, а к глубоко одинокой и обезумевшей Акэйн. Так будет лучше. Уже не различая, какую именно, девушка дожевывает часть тела с до сих пор горящими глазами. Она получила свое. Медальон уже блестит на шее Акэйн. Брюнетка спешит прочь с места происшествия по уже знакомому маршруту. Оказавшись у порога, девушка открывает незапертую дверь и, не показываясь родителям на глаза, валится на кровать в своей комнате, заперев ее на ключ.Так будет лучше.
Продолжение следует...