Жди меня, я вернусь

– Ты уверен, что это он? Удушающее пространство комнаты разрезали изящные завитки сигаретного дыма, через секунду растворившиеся в тусклом свете настольной лампы - единственного, что разбавляло холодную полутьму этого места. – Да, без сомнений. Лицо, имя - все то же. Если это не он - продай меня в секс-рабство. Это будет плата за мое поражение в споре. Из кривого рта вместе с хриплым смешком вылетела очередная порция едкого дыма: – Как раз про тебя кое-кто спрашивал, - мужчина сипло прокашлялся. - И на что ты надеешься, позволь спросить? Собеседник глубоко вздохнул - он не осмеливался озвучить свою мысль, но его тело сказало предостаточно. Второй резко опустил бокал на стеклянную столешницу, и уши пронзил оглушительный скрежет. – Ты его не вернешь. Ненавистный ледяной баритон хлестал будто плетью, каждым слогом убивая частичку чего-то важного. – Но что, если… - в голосе послышались жалобные нотки. – Нет, не «что» и не «если», - грубо перебили его. - Даже не думай. Отпусти это и живи дальше. Я все сказал. – Сонхёк, выслушай меня, умоляю! Он был незаменим, он справлялся с тем, что было не по силам нам всем, - на этих двух словах он недвусмысленно понизил голос, - и если мы… если он снова будет с нами… Второй вскочил с кресла, которое со скрипом отъехало назад, и в мгновение сократил расстояние между ними: – Еще раз я услышу из твоего поганого рта про него, - в нос первого ударила вонь крепких сигарет, заставляя поморщиться, - и ты отправишься вслед за этим уебком. Ты меня понял? Тяжелый выдох. Молчание. – Я не слышу, - с нажимом произнес собеседник. – И не услышишь. Комнату наполнил глухой звук выстрела, а сразу за ним - грохот. Табачное марево смешалось с вязким черным дымом из пулевого отверстия в теле, ломаной фигурой развалившемся на темном паркете. *** Двадцать один. Двадцать два. От машины до входа в дом по вылизанной подземной парковке всегда было двадцать два шага. Это казалось странным - он по привычке считал шаги даже спьяну, но количество оставалось все тем же - двадцать два. Тринадцать - до лифта, столько же - от лифта до квартиры. Ключ мягко вошел в скважину и трижды повернулся вправо. Как только закрылась входная дверь, Хенджин устало сполз на пол по поверхности большого зеркала в коридоре. Вернее, не сполз - его просто неведомой силой придавило вниз, согнуло так, что стоять стало невыносимо. Он, опустив потяжелевшие веки, мерно втягивал носом спертый воздух в квартире и так же медленно выдыхал его, вместе с углекислым газом выпуская накопившееся напряжение. А его, надо сказать, хватало с головой. Во-первых, его не отпускал чертов Ким Сынмин. – Первый, из-за кого у меня подгибаются колени, и первый, кто меня отшил. Иронично. Горько усмехнувшись сам себе, Хван откинул голову на зеркало и тут же с тихим «ай» вернулся в прежнее положение, потирая затылок. Конечно, Сынмин, человек вежливый, даже галантный, отмахнется «срочными делами». Он ни за что не скажет напрямую, что Хенджин его не зацепил. Вот только зацепил сам Сынмин. Зацепил, как рыбу на крючок. И это было, черт возьми, больно. Теперь крючок приходилось вырывать вместе с куском кожи - еще больнее. Опираясь на руку, Хенджин поднялся, как попало скинул с себя ботинки и куртку - сейчас было точно не до порядка - и прошел вперед по длинному светлому коридору мимо гардеробной и спальни прямо на кухню, шаркая по кафелю едва поднимавшимися ногами. Он толкнул стеклянную дверцу и, сдув с лица прядь длинных волос - она тут же упала обратно - достал из холодильника высокую темную бутылку, наполовину уже пустую. Хенджин считал себя оптимистом, но когда дело касалось алкоголя, стакан всегда был наполовину пуст. В пузатом бокале заплескалась янтарная жидкость. Оперевшись худыми бедрами о гарнитур, Хван в который раз открыл на телефоне сообщение, оставшееся без ответа. 19:33 Минхо «На мелкого вышла коммуна. Он умудрился ляпнуть им, что знает Чана и его пацана. Чану я сказал, ты тоже будь начеку. Я еще напишу.» Блондин поднес бокал к пересохшим губам и сделал крупный глоток. Ром быстро стек вниз по пищеводу, сжигая слизистые - это душащее ощущение как ничто другое выдергивало из хаотичных мыслей. Нет, Хенджин не сомневался, что о Джисоне прекрасно позаботятся и без него - тем более, что вообще он мог сделать сейчас, на другом конце Сеула, лихорадочно вливая в себя алкоголь, чтобы не поехать крышей? Верно - ничего. Оставалось только довериться Минхо. Но внутренние органы все равно сжались в нервном спазме. Хван, сколько себя помнил - а помнил он, забавно, всё после своей смерти - не понимал, на кой черт хранителям физическая боль. Все равно на них все заживает, как на собаках. С обменными процессами он еще мог смириться, опьянение ему было даже в радость, но боль… зачем? Для чего? Чан говорил - для того, чтобы хранители с сочувствием относились к подопечным. Мол, если не помнишь, каково получать кулак меж бровей, то вряд ли бросишься на помощь вверенному тебе человеку и уж точно не будешь утирать ему слезки. Чушь. Хенджин никогда не чувствовал того, чем страдал Джисон, но у него сердце кровью обливалось при одном взгляде в эти пустые глаза. Он гребаных два года помогал Хану выкарабкаться, приезжал в любое время суток и в любом состоянии по первому же тревожному сигналу - дрожи в нежном голосе, внезапным извинениям за все подряд, покрасневшим глазам в сторис для близких друзей - он был рядом всегда, когда в нем нуждались. Один Бог знает, сколько слез младшего утонуло в его одежде. И все это время Хенджин в душе не представлял, что за тиски на ребрах чувствовал Джисон, что за боль в груди - он никогда, ни-ко-гда этого не испытывал, но спасал его, отдавая всего себя. Вот только было одно «но». От его потуг не было никакого толку. Хван понял это, когда прошлой ночью, в панике пригнав к Джисону, увидел его - бледного, в полуобморочном состоянии, с проткнутой ногой, на диване среди капель крови. Но дело было не в бледности и тем более не в каплях. Хенджина потрясло то, что он увидел в полуприкрытых детских глазах. Это была жизнь. Тот самый огонек, которого блондин никогда прежде не видел, как ни пытался, во взгляде младшего. Тогда Хван впервые по-настоящему разозлился на друга. Да, его не раз посылали нахуй в порыве очередной истерики, но это было не то. В те секунды он всем сердцем захотел вонзить один из осколков во вторую ногу, провернуть и молча уйти. Оставить Хана корчиться от боли в одиночестве. В голове оставалась лишь одна мысль: какого черта я тратил на тебя все свои нервы, а ожил ты, сволочь, после одного визита какого-то салаги? Хенджин снова почувствовал себя никчемным. Ненужным. Это бесило, до зубовного скрежета бесило. Успокойся и обрати внимание на свою подопечную. Пустой бокал с грохотом опустился на столешницу, и Хван, держась за край тумбы, снова сел на холодный пол. Он опустил лицо на острые колени, прикрыв глаза и сосредоточившись на подопечной. В ушах уже привычно зашумело. Перед глазами возникла удивительно четкая картинка: девочка, лет двенадцати-тринадцати, торопливо шла куда-то среди холодных многоэтажек. Она шагала в полной темноте, постоянно боязливо оглядываясь, хотя и сама понимала, что это бесполезно - если кто и захочет напасть, она увидит его слишком поздно. Поэтому девочка быстро-быстро переставляла худые ноги, едва прикрытые обрезанной школьной юбкой. Какого хрена ты делаешь одна на ночь глядя в этом районе и в этом наряде?! – Мечта педофила, - нервно сплюнул Хенджин, не теряя концентрации. Под ребрами нехорошо кольнуло. Что-то здесь не так. Хван заставил девочку еще раз оглянуться по сторонам, внимательно просканировать взглядом каждый сантиметр улицы, но не заметил ничего, кроме бесчувственных высоток, прижавшихся почти вплотную друг к другу, и темных окон, занавешенных плотными шторами. Он подумал, что, наверное, переутомился за сегодня и теперь ему мерещится всякое. И тут до него дошло. Наверху. Сосредоточенный взгляд хранителя остановился в оконном проеме на одном из последних этажей жилой высотки. На фоне темной комнаты еще более темным пятном виднелась фигура человека, стоявшего у самого края широкого подоконника так, что пальцы его ног едва не выглядывали на улицу. Даже в густом сумраке было заметно, как сильно тряслись его колени и руки, которыми он вцепился в оконную раму. Не хватало еще, чтобы… – СТОЙ! - вслух крикнул Хенджин, случайно ударившись локтем о толстую дверь гарнитура. Бам. Прямо перед ней, в двух шагах, с омерзительным хрустом грохнулось на дорогу тяжелое тело. Вокруг него быстро расползалась в стороны кровавая лужа. Уходи. Девочка замерла, не сводя немигающих глаз с обезображенного трупа… Уходи оттуда. …с головы, наполовину оторванной от туловища, с которым ее соединяли разлохмаченные суставы и клочок забрызганной грязью кожи. С пустых стеклянных глаз, как у кукол, которыми она играла в детстве… Уходи прямо сейчас! …с багровой крови, которая сочилась из носа, изо рта, из дыры в черепе - вернее, из его оставшейся половины, откуда вываливался обмякший мозг, - и растворялась в трещинках почерневшего асфальта, или спускалась на некогда белый ворот рубашки. С неестественно выгнутых конечностей - с руки, переломанной в трех местах, ноги, выгнутой в обратную сторону. Конечности с правой стороны тела, кажется, лежали чуть поодаль. УХОДИ! В момент перехватило дыхание. Она медленно осела на сырой тротуар, не в силах смотреть куда-то еще, кроме того, что осталось от этого человека. Черт, черт, черт! Хенджин свалился набок, до боли сжимая посиневшими пальцами выбеленные волосы, невольно сворачиваясь в клубок. Он потерял контроль. Утратил связь. Он видел, как рассудок девочки разрывается на части, но не мог сделать буквально ничего. Почему? С ним происходило то же самое. Девочка стремительно бледнела, все ее тело прошибало крупной дрожью. Она не сводила неподвижных глаз, секунда за секундой терявших отблески здравого смысла, с этого месива. Минуту назад он был чьим-то сыном, братом, отцом, чьим-то коллегой, сейчас он - не более, чем разодранное тело в разодранной одежде. Лицо девочки исказилось в немом рыдании. Не менялось лишь одно - глаза. Хранитель попытался заставить ее отвернуться. – Твою мать! - только и успел прорычать блондин, прежде чем невыносимая боль выгнула истощенное тело под страшным углом, выбивая из глотки протяжный стон мучения. Он не вынес и пяти секунд - оставил попытки, в ужасе распахнув глаза на плясавший звездочками потолок кухни. Не могу… «Прекрати ныть и спасай подопечную, делай свою работу!» - вспышкой пронесся в его голове отголосок самообладания. – ДА НЕ МОГУ Я! - в отчаянии взвыл Хенджин, зажав уши трясущимися ладонями. «Если ты не можешь делать единственное, для чего ты существуешь, то сдохни. Ты бесполезен». Хрипло выдохнув, хранитель с силой сжал зубы и еще раз попытался рассеять хаос в сознании и восстановить связь с подопечной. Снова адская боль. Воздух на светлой кухне наполнился отчаянным ревом. Хван, соскребая по телу последние силы, вдавил короткие ногти в скальп, стараясь думать лишь о девочке, которой он обязан помочь. На коже головы выступили алые капельки. Давай же… С каждой долей секунды ногти входили под кожу все глубже, а хранитель сворачивался калачиком все сильнее, теряя веру в хороший исход - теряя себя вообще. Идите-ка вы все… Момент - и все прошло, оставив изможденного Хенджина лежать, как тряпичная игрушка, на полу, сбивчиво дыша. В безжалостно смятом в комок сознании не осталось ничего - только ясность, только связь с подопечной. По щеке девочки потекла обжигающая слеза. На автопилоте она стерла ее с лица и внезапно почувствовала отчетливый запах железа. Когда она бросила взгляд на пальцы, по улице пронесся протяжный вопль ужаса. Она не сразу поняла, что крик принадлежал ей. Гребаная дура, вставай и убирайся оттуда! На ватных ногах девочка, как сомнамбула, поднялась с земли, издавая какой-то сдавленный писк. Потемневший взгляд прошелся по одежде, по подгибающимся коленям. Чужая кровь была везде. В ту же секунду ее согнуло напополам и вырвало на асфальт и на сам труп. Сегодняшний ужин перемешался с лужей крови, задевавшей подошвы ее черных ботинок. Уходи! Подопечная зажмурила глаза, отходя в сторону от кровавого месива, и открыв, зашагала вниз по улице под повторяющееся, как марш, настойчивое «уходи» в голове. Сначала медленно, едва перебарывая порыв оглянуться на труп, затем все быстрее, пока, наконец, не перешла на бег. Ледяной воздух раздувал длинные темные волосы, смахивал с лица одна за другой скатывавшиеся слезы и выбивал из носа металлический запах. Она бежала со всех ног, не обращая внимания на боль в правом боку и разодранное от холода горло, бежала, пока не уперлась руками в дверь небольшого двухэтажного дома и не постучала пару раз по ее металлической поверхности. Как только на сумрачную улицу пролился желтоватый свет, а в дверном проеме появилась женщина в теплой пижаме, Хенджин, обессиленный, лёг плашмя на кафель. Вопросов у ее мамы будет много. Хван тупо уставился в глянцевый потолок. Ему просто нужно было унять обезумевший рассудок, немного подышать, прийти в себя… Почему это все наваливается на меня именно сейчас?! Сынмин отшил, Джисон в опасности, подопечную чуть не придавило тушей какого-то самоубийцы. Бог любит троицу, но Хенджин не догадывался, что именно такую. Слух уловил нервный смех - ему понадобилась долгая секунда, чтобы понять, что это его смех. Худая рука сама собой потянулась к телефону на обеденном столе, нашла в книге контактов запись «Сынмин (красавчик из клуба)» и нажала кнопку вызова. Последовал долгий гудок. Второй. Третий. Хенджин убрал телефон от уха, чтобы сбросить вызов, но из динамика тут же послышалось «Да?», от которого по спине побежали мурашки. – С-сынмин? - чуть дрожащим голосом ответил блондин, нервно схватив пальцами свободной руки край кофты. Сердце снова перешло во взлетный режим. – Да. Хенджин? Этот голос… такой теплый, что в него хочется укутаться с головой. – Что я сделал не так? – Что? Я, наверное, не расслышал… - до слуха доносился отдаленный шум вечернего Сеула - Сынмин был где-то вне дома. – Что со мной? Почему я не подошел? Я так старался… - голос треснул вместе с напускной уверенностью Хвана. – Стоп, стоп, стоп, - твердо перебил его Сынмин. - Почему ты… Блондин ударил кулаком по полу: – Нет, выслушай меня! - резко бросил он. - Я сделал все, чтобы тебе понравиться, я даже волосы уложил так же, как тот парень на заставке твоего телефона, скажи мне, что я сделал не так?! В тоне отчетливо слышалась нарастающая истерика. Нижняя губа задрожала, оповещая, что Хенджин вот-вот ударится в слезы. – Подожди, Хенджин… - ошарашенно заговорил Сынмин, но его снова перебили: – Ты представить себе не можешь, что со мной было, - продолжал плакать Хван, срываясь на хрип. - У меня, блять, колени подгибаются от одной мысли о тебе… - раздался громкий всхлип. - Я просто хочу понять, почему я слишком плох для тебя, скажи мне это, СКАЖИ! - на последнем слове голос скатился в истеричный вскрик и тут же замолк, оставив Сынмина слушать тихий плач Хвана. На том конце послышался приглушенный вздох. Собеседник подождал пару секунд и ответил: – Скажи свой адрес. Хенджин опешил: – Зачем? – Я приеду. *** Десять минут ушло у Хенджина на то, чтобы умыться и привести себя в порядок - вернее, он думал, что привёл себя в порядок. Никакая проточная вода не скроет посеревшего лица и неровной от трех бокалов рома походки - да, в программу «привести себя в порядок» входило еще два бокала. Теперь его тело вяло свисало с барной стойки, куда он упёрся локтями, чтобы не потерять равновесие. Опять я бухой. Опять из-за любви. Был бы человеком - давно бы умер от цирроза печени. Он не представлял, зачем Сынмину понадобилось приехать. Его это даже раздражало - зачем снова давать бесполезную надежду тому, кого однажды уже отверг? Из жалости? Нахуй ему не нужны такие подачки. Дайте пару минут, и он с легкостью найдет себе партнера на ночь. Но он хотел, до одури хотел, чтобы Сынмин был рядом прямо сейчас. Неважно, с какой целью, пусть хоть угрюмо молчит, сидя в белом кресле в углу гостиной - Хенджин просто хотел быть рядом, хотел снова втянуть покрасневшим носом дурманящий амбровый запах, хотел, чтобы снова от этого аромата закружилась голова… Она уже кружится, придурок. Дверной звонок застал его врасплох. Потратив секунду на стабилизацию пейзажа перед глазами, Хенджин почти бегом направился к входной двери. Замок со щелчком открылся. На белоснежный кафель, убирая с лица растрепавшиеся волосы, шагнул Сынмин, и первым, что заметил Хван, был его взволнованный взгляд, от которого как по кнопке выключилось дыхание. Секунда - и Сынмин оказался в объятиях блондина, едва не потеряв равновесие, когда он бросился к нему на грудь. Взглянув вниз, на Хенджина, он увидел, как тот, зажмурив глаза, уткнулся носом в его серый худи и глубоко дышит. Сынмин с трудом дотянулся до металлической ручки двери, чтобы закрыть ее. – У тебя другой парфюм, - послышался слабый шепот в районе груди. Вокруг тонкой талии Хенджина аккуратно обвились руки младшего, закрытые длинными рукавами худи, и тот от неожиданности вздрогнул, вжав голову в плечи. – Просто стиральный порошок, - тихо, боясь потревожить, усмехнулся Сынмин. Хенджин не видел этого, но сейчас серебристые глаза напротив внимательно изучали его лицо сквозь стекла очков. – Тебе понравился лютанс*? - так же негромко спросил младший, и в ответ ему раздалось еле слышное «мгм», от которого уголки губ сами собой приподнялись. - Хенджин, что с тобой? На него поднялись помутневшие то ли от слез, то ли от градуса глаза. – Ты пьяный, да? Значит, это лишнее, - одна рука поднялась со спины блондина, и на белую тумбу для обуви со стуком опустилась бутылка вина. Прекрати на нем виснуть, ёбаная тряпка. Хенджин через силу отстранился от него, небрежно вытирая веки - младший не сразу опомнился и долю секунды удерживал его в объятиях, но сразу после убрал руки. Стараясь создать трезвый вид и жестом позвав гостя идти за собой, Хван направился на кухню: – Налить тебе чего-нибудь? - произнёс он, слыша шаги Сынмина позади себя. - Безалкогольного, - тут же поправился он, вспомнив, что младший за рулем. Слава богу, Сынмин сейчас не видит, как он с трудом разлепляет веки каждый раз, когда пересохшие глаза заставляют моргнуть. – Если не трудно, - снова этот учтивый тон. Колет в самое сердце, словно ледышка. Блондин, поежившись, просто шел дальше, с удовлетворением отмечая, что у него получается не показывать реальную степень опьянения. Слава богу, Хенджин сейчас не видит, как каждый раз, когда его заносит в сторону, младший выставляет руки, готовый его поймать. Тело пробирает мелкой дрожью, когда Хван, снова входя в светлую кухню, вспоминает, как еще несколько минут назад корчился здесь на полу, пытаясь не облажаться на работе. Он мотнул головой, отгоняя эту страшную картинку прочь, и открыл большой ящик с множеством светло-коричневых бумажных пакетиков. Вокруг сразу разлились в удивительном переплетении, едва уловимые ароматы десятков сортов чая. – Зеленый, черный, улун? - дежурно спросил блондин, как работник какого-нибудь чайного кафе. – На твой вкус, - раздалось неожиданно близко, у самого уха. Хенджин почувствовал мимолетное прикосновение на своем плече, и сердце сделало мертвую петлю. – Прости, - виновато улыбнулся Сынмин, видя, как чертыхнулся блондин от случайного касания, и уважительно отошел на шаг вправо. Наверное, он ждал какого-то ответа, но старший совершенно завис, изучая его зачарованным пьяным взглядом. Сынмин кашлянул, неловко поправив воротник худи: – Давай помогу, - он взял в руки электрический чайник, чтобы налить в него воды. Для этого ему пришлось снова придвинуться поближе к Хенджину - чайник был прямо перед ним. Черт. Он был близко, настолько, что на коже чувствовалось тепло, исходившее от его тела. На щеке все еще оставалось фантомное ощущение мягкой ткани худи. Хван с трудом удержался, чтобы не обнять его снова - его тянуло к нему. Хватит пялиться, как подросток в пубертате. Хенджин как по указке тряхнул головой, разгоняя алкогольный туман. Алкогольный ли? Ему осталось только достать из шкафа стоявший в самой середине полупустой пакетик с мелкой надписью «английский пуэр», часто моргая, чтобы немного выправить картинку перед глазами. Когда он потянулся за стеклянным заварочным чайником, Сынмин заговорил: – Так что с тобой случилось? - Хенджин взял вдох, чтобы чуть успокоиться и ответить. Младший кратко глянул на него, и в глазах блеснула обезоруживающая строгость. – Навалилось многое, - на выдохе произнёс блондин, открывая пакетик и засыпая смесь в небольшую перфорированную емкость. - Минут двадцать назад чуть не профукал подопечную. Еще и другом заинтересовались… не те личности, - в ушах смешались шум чайника и шелест насыпающейся смеси. – Коммуна, да? - обыденно спросил Сынмин. Миниатюрная крышка от чайника выпала из руки и со звоном покатилась по столешнице. – С чего ты взял? - Хенджин метнул на него ошеломленный взгляд, рассеянно останавливая крышку. Младший на мгновение глянул на него в ответ и пожал плечами: – Они всем покоя не дают, - он оперся одной рукой о широкую столешницу, всем телом развернувшись к блондину - тот аж пошатнулся от неожиданности, и пришлось вцепиться пальцами в небольшой выступ тумбы, чтобы не поцеловаться с полом. - Ты в порядке? - Хенджина пригвоздило к полу тяжелым взволнованным взором. Сынмин не спрашивал - он просто проверял, что ему ответят. К горлу подступил противный ком. Только не реви, только не сейчас. – Я… Сынмин сделал шаг к нему, беспощадно сокращая расстояние до жалкого метра. Тот попятился - скорее упал - назад и тут же уперся бедрами в подоконник. Он опустил голову, чувствуя, как глотку неприятно стискивает - верный признак, что ты на пороге срыва. – Да, я в порядке, - выдавил он. - Просто… - сглотнул, - просто ты меня отверг сегодня. Это было обидно, вот и всё, - Хенджин произносил слова быстро и на одном дыхании, опасаясь, что со следующим вдохом он не выдержит, и остатки самообладания покинут его окончательно. - А ты мне… - он замялся на секунду, - понравился, наверное. Я не знаю, как это описать, со мной никогда такого не было. И я сделал всё, чтобы понравиться тебе. Правда всё. – Как понять «сделал все, чтобы понравиться мне»? - тень от Сынмина, падавшая аккурат на Хенджина, стала гуще. Он не поднимал глаз, видел только его ноги узких белых джинсах, но точно знал - младший подошел еще ближе, методично вытесняя из этой комнаты спокойствие блондина. – Я… - Хенджин замялся. Некомфортно. - Я перед зеркалом никогда столько времени не проводил. И потом, в кафе… - Сынмин придвинулся еще ближе, и старший, ускользая из капкана, метнулся влево, к высокой стойке с посудой, чтобы достать оттуда две кружки, но в первую очередь - чтобы не посыпаться под этим пронзительным взглядом. - Я так старался вести себя, как люди, которые привлекают таких, как ты. Черт, как голос-то дрожит… Сынмин задумчиво вскинул бровь: – А какие люди привлекают таких, как я? – Не знаю, - блондин дернул плечом, с громким стуком ставя прозрачные кружки на столешницу. - Спокойные, размеренные. Стабильные. Не такие, как я. Все, с меня хватит. Ослабшие руки уперлись в столешницу, голова мертвым грузом повисла, а с плотно сомкнутых ресниц одна за другой потекли соленые слезы. Повисло тошнотворное молчание. – Да и п-пошел ты нахуй, - сумбурно раздавалось между всхлипами. - Знаешь, ск-колько шикарных парней хотят б-быть со… со мной? Он не знал, зачем это говорил. Скорее слышал, как его позорно срывающийся голос произносит эти слова, до краев наполненные болью и негодованием задетой гордости. Покрасневшее лицо медленно повернулось направо, к ошалевшему Сынмину, окатив его ледяным взглядом: – Д-думал, сможешь так меня п-привязать?! Я не школьница, чт-тобы на такое вестись, - на последнем слове голос скатился в идиотский писк, и Хенджин уронил голову на руки, оставив младшего наблюдать за его вздрагивающими плечами. – Хенджин… - на спину робко легла горячая ладонь, и блондин резко повернулся, отталкивая ее: – И не надо сей… час уверять меня, чт-то все н-не так! - он отшатнулся к кухонному столу, чуть не сев на него, глядя на младшего полными боли глазами. - Не смей ко мне прикасаться! Сынмин глубоко вздохнул, на секунду прикрыв глаза: – Окей, - кивнул он, развернувшись лицом к старшему и скрестив руки на груди. - Не трогаю. Если я сейчас иду нахуй, а ты даже слушать меня не хочешь, то, позволь спросить, зачем ты мне звонил? - на последних словах он понизил голос, и по телу Хенджина прошла волна мурашек. Он завис с открытым ртом. И что мне ответить? Позвонил, потому что было очень больно. А еще потому что хотелось услышать твой голос, неважно как. – Я не знаю, - тихо, будто стыдясь своих слов, сказал Хенджин. Он нервно теребил пальцами тонкие края стола. Рельефные металлические кольца со звяканьем соприкасались со стеклянной поверхностью. В один шаг Сынмин сократил расстояние между ними до нескольких жалких сантиметров. Его ладони прижали напряженные кисти Хвана к столу, а лицо оказалось так близко, что тот чувствовал его теплое дыхание и видел тончайшие белоснежные прожилки на серых радужках. Хенджин рефлекторно попытался выдернуть руки, но младший придавил их еще сильнее: – Если не знаешь, то, может, хотя бы выслушаешь меня? - видя, что Хван застыл, не в силах выдавить ни звука, он продолжил: - Во-первых, у меня действительно возникли срочные дела и мне правда пришлось уехать. Это ясно? На каждом слоге, с каждым крохотным выдохом младшего, касавшимся лица Хенджина, его сердце колотилось все истеричнее. – Во-вторых, - мягкий, но безапелляционный голос зазвучал вновь, - почему ты считаешь, что если тебя не зовут трахаться после первого же свидания, то тебя отвергли? – Но… - блондин хотел было возразить, но его вдруг будто окатило ледяной водой. Действительно, почему? Этот сценарий за долгие годы стал для Хвана привычным, уже почти родным. И ни одни - ни одни отношения, начавшиеся с этого, не приносили ему радости дольше, чем пару недель, максимум - месяц, если они с новой половинкой долго не виделись. Все заканчивалось примерно одинаково: как только в душе Хенджина зарождалось то самое ласковое тепло, которое обычно называют доверием к человеку, его почти сразу же покидали, ничего не объясняя, иногда называя «трудным» и «проблемным». Иронично - хранители всегда называли так своих подопечных, но это клеймо приклеилось к Хенджину. Сначала он сопротивлялся, обижался, пытался отстоять свою нормальность, но ему надоело. Проблемный - значит, проблемный. Стало быть, никого и правда не интересует, что происходит с ним по ту сторону грудной клетки. Ему оставалось только выцарапывать те крупицы близости, ту мизерную заботу, что выпадала ему за эти жалкие пару недель. Но сегодня… почему, с чего он вдруг решил, что может вот так просто позвонить Сынмину и плакать в трубку, как идиот? Откуда в нем эта нелепая вера? Что за детская наивность, Хван Хенджин? На ребра надавило какой-то жуткой тяжестью. – Я не знаю, - глухо выдохнул он, опустив взгляд, и на щеку бережно легла рука младшего: – Посмотри на меня, - очередной поток воздуха согрел холодные скулы. Опять глаза на мокром месте. Блондин усилием воли взглянул в глаза Сынмину, вздрогнув под этим тяжелым взглядом зрачков, в которых сверкало что-то, совершенно сбивавшее с толку. – И в-третьих, - в самые губы Хвана произнёс брюнет. - Почему ты решил, что такие, как ты, мне не нравятся? Осталось только поцеловаться. Мир перед глазами заволокло мутной пеленой слез. Прежде, чем с уст Хенджина слетело третье «я не знаю», Сынмин обнял его, крепко прижав к своей груди. Кухня наполнилась тихими всхлипами. Младший молча гладил его вздрагивающую спину сквозь тонкую ткань кофты, ощущая выступающие позвонки на шее, чувствуя, как Хван неосознанно сжимает пальцами его худи. Он просто был рядом, потому что знал - сейчас это нужно Хенджину больше всего. Каждый раз, когда Сынмин осторожно рисовал ладонью плавную линию на спине блондина, в его теле понемногу спадало напряжение, всхлипы становились все реже, а через пару минут и вовсе стихли, сменившись размеренным дыханием. – Давай нальем уже чай, и ты мне все объяснишь, ладно? - негромко, чтобы не потревожить ненароком, сказал Сынмин около самого уха старшего. - И про мои стандарты, и про Джисона, и про подопечную. Откуда он знает, что Коммуна вышла именно на Джисона? Да и плевать. Потом. Блондин, нехотя отстраняясь, ответил лишь кратким кивком, и на его губах, еще недавно искривленных печалью, сама собой появилась едва заметная светлая улыбка. Отпои меня своей нежностью. *** – Может, пойдем уже? - мягко засмеялся Минхо, символически тронув плечо младшего. - Завтра ты ее заберёшь и хоть весь день там проведи… Джисон с приоткрытым ртом уже несколько минут со всех сторон рассматривал черный седан с заостренными фарами и наклонной «Н» на значке. Он мечтал о такой. Его по-детски распахнутые глаза выхватывали каждую деталь автомобиля - раньше он видел эту модель только в интернете или издалека на улице, когда какой-нибудь счастливчик проносился на ней мимо эконом-такси, в котором сидел Хан. Каждый раз мягкий рокот двигателя еще долго эхом звучал в его голове, оставляя после себя в качестве послевкусия два идущих рука об руку чувства: немое восхищение и едкую зависть. Ту, что сжигает изнутри, заставляет ненавидеть себя и пахать в три раза усерднее, чтобы получить это, а потом снова ненавидеть себя, и снова пахать… А еще каждый раз всплывала шальная мысль обратиться к отчиму - для него эти миллионы вон точно не составят проблемы. Состроить милый голосок, жалобно протянуть «я та-ак хочу машинку»… нет, фу, что за сопли. Просто аккуратно спросить, не может ли он помочь с покупкой, а уж господин Ким, мужчина предприимчивый и хваткий, не упустит шанс угодить пасынку, и уже через пару дней - в худшем случае - красотка на колесах будет ожидать Джисона, сверкая новеньким покрытием, под окнами его дома. Но это было бы нечестно. Поэтому Джисон давил эту мысль, растаптывал ее, как ненавистный сорняк. Честно ли было, что буквально только что машину ему купил Минхо? Сложно сказать. Если принять во внимание, что сначала Хан яростно отпирался и отказывался идти в автосалон (по крайней мере, он, в ужасе округлив глаза, пролепетал «Ты умом тронулся?»), и хранитель просто притащил его сюда за шиворот куртки - наверное, честно. Первые несколько минут Минхо приходилось за ручку водить его по салону, терпеливо слушая недовольное ворчание - но это лишь первые несколько минут. Джисон, раздраженно шагая вместе с ним за консультантом, случайно заметил ее. Этого мимолетного «случайно» оказалось для хранителя достаточно. Достаточно, чтобы понять все по вдруг заблестевшим огромным глазам младшего, которые он тут же, зажмурив, опустил в пол - но было уже поздно. – Идем, - грустно выдохнул Хан, обернувшись к Минхо, устало оперевшемуся на шероховатую стену. Вообще-то он прекрасно понимал, что уже скоро увидится со своей новой любовью, но… Но разлука даже в один день была для него хуже пытки. Он еще несколько раз, ступая по глянцевому белому кафелю к выходу, обернулся через плечо, не в силах поверить собственным глазам. К реальности его вернул лишь низкий гудок, предупреждавший об открывающихся автоматических дверях. Один шаг с кафеля на мокрую бетонную лестницу выдернул его из туманного неверия. У меня есть машина. Ма-ши-на! – Вот это было вместо извинения, - заключил Минхо, когда они прошли несколько шагов от салона. - А кофе - это чтобы ты не замёрз. Джисон пару секунд вникал в его слова, все еще пытаясь унять дикий рейв в собственной голове, тупо слушая шуршание колес на дороге недалеко от них. На третьей секунде он, ошеломленно расширив глаза, повернулся к хранителю: – Постой, это ты так извинился? - он произнёс последнее слово подчеркнуто вкрадчиво, почти по слогам. Минхо хмыкнул, умиротворенно улыбнувшись - младший заметил, как от резкого выхода на холод чуть покраснели его фарфоровые щеки. – Тем более, я и так обещал это сделать. Джисон запнулся о собственную ногу. Кажется, еще немного, и он будет отскребать свою челюсть с брусчатки. – Я думал, это была шутка… - полушепотом выдавил он, выпучив глаза на второго. – Не-а, - старший довольно мотнул головой, тряхнув блестящими волосами. - Деньги позволяют, так почему бы не облегчить себе работу? – Так ты просто хотел выпендриться? - Хан скорее утверждал это, чем задавал вопрос. Ответ он знал наверняка. В его голове все понемногу вставало на свои места. А я уж думал, Минхо заболел. За разговором он не заметил, как подошел к машине со стороны водительской двери - понял это, только встретившись с насмешливым взглядом хранителя: – Прости, птенчик, но за руль сядешь завтра, - засмеялся он, наблюдая, как Джисон сконфуженно убегает к правой стороне машины. - Я не хотел тебя обидеть! - крикнул он, закрывая дверь. Все еще смущенный Хан уселся на пассажирское сиденье и уставился на свои колени, неуверенно кусая внутреннюю сторону щеки. Весь его внешний вид давал понять, что он хочет что-то сказать, но не решается. Это не ускользнуло от цепкого взгляда Минхо: – Я слушаю, - бархатистым голосом протянул он, заводя машину. Слух уловил уже привычный мягкий рокот мотора. Джисон коротко вдохнул и, прикрыв блестящие глаза, выпалил: – Спасибо тебе. Ты исполнил мою мечту. Повернулся к Минхо, чтобы увидеть, как тот отреагирует. – Я сделал свою работу, - тут же тихо поправил хранитель, включая радио. - Не более. Холодом повеяло. Почему-то после каждого «я сделал свою работу» Хана будто к земле пригвождало. Будто весь воздух из легких вытягивали. Этот индюк вообще способен делать что-то не ради работы, а, скажем, из совести? Хотелось бы верить. – Вообще-то… - начал Джисон, но хранитель мгновенно прервал его: – Джисон, за работу не благодарят. – Вообще-то, - глухо повторил Хан, чувствуя, как к горлу подступает ком, - на благодарность отвечают «пожалуйста», «рад помочь», можно даже «не за что». Как угодно, только не «это моя работа». Он продолжал сверлить взглядом совершенно безразличное лицо Минхо, обращенное к залитой дождевой водой дороге, в которой отражались разноцветные огоньки фар. Ни один мускул не дрогнул. Хан уже хотел разочарованно отвернуться к боковому окну, как хранитель лукаво улыбнулся, демонстрируя завораживающие ямочки на щеках, на которых младший невольно задержал взгляд: – Знаешь, если хочешь, можешь меня отблагодарить, - в кошачьих глазах заплясали игривые искорки. Джисон сглотнул. Отблагодарить. Сахарный голос Минхо отпечатал эту фразу в порядком обалдевшем разуме. Джисон физически чувствовал, как к щекам приливает кипящая кровь. – Я не буду отсасывать тебе в машине! - выпалил он быстрее, чем успел подумать. Джисон, твою мать… – Значит, едем ко мне, - без промедления уверенно ответил старший. – Иди к черту! Я… - у Хана от возмущения перехватило дыхание. – Ладно-ладно, - усмехнулся Минхо, поднимая руки в знак поражения. - Я шучу. Просто расскажи мне об этом… Юнми, да? Я хочу знать все. Хан издал короткий обреченный вздох: – Что ж, отсос - так отсос. *** – Как-то так, - произнёс Джисон, заканчивая рассказ о своих пятилетних страданиях по Юнми. Он не смотрел в глаза Минхо, чтобы не встречаться с показным сочувствием - это чертовски раздражало. Гораздо проще было уставиться в окно, смотреть на пестрые пейзажи Сеула - куда угодно, лишь бы хранитель не заметил, как он изо всех сил старается держать себя в руках и не расклеиться прямо сейчас. Потом, дома - можно, при Минхо - ни в коем случае. – Да… - протянул хранитель. - Ужасно. Джисон отстраненно хмыкнул, ставя точку в разговоре. Плевать мне, что ты думаешь по этому поводу. Внезапно телефон, лежавший на коленях, дважды завибрировал, и Хан взял его в руки, мысленно благодаря того, кто ему написал, за возможность отвлечься от слезливого диалога о бывшем. – Ты ни разу не хотел снова с ним увидеться? - поинтересовался Минхо, когда машина плавно тормозила на светофоре. Экран загорелся бело-голубым светом, и на нем высветилось единственное сообщение, от которого Джисон резко похолодел. 12:44 Неизвестный номер «Сон Юнмин. Позаботься о нем. Срок два дня. Фото и адрес скину.»