Жди меня, я вернусь

— Хани, нет! Тупая боль. Горячо, очень горячо. Мутит. Быстрые шаги, каждый – как железным молотом по голове. — Блять, Феликс, какого черта?! — сквозь зубы процедил кто-то. Если бы Хан был Феликсом – он бы прямо сейчас побежал как можно быстрее и как можно дальше. Чьи-то руки осторожно подняли его с земли, придерживая разбитую голову. Робкий, испуганный голос ответил негромко: — Извините, я… — Закрой рот и бегом в машину. Шаги. Тьма. Его голова лежала у кого-то на коленях. Ревел двигатель. Черно-серыми мутными пятнами перед глазами мелькали потолок машины и силуэты чужих лиц. Чьи-то прохладные ладони осторожно придерживали его голову, большими пальцами поглаживая щеки. Приятно. — Ты рехнулся?! — трясущийся голос. — Он в сознании! — Дальше что? — резко ответили откуда-то слева. — Регенерация не работает, пока пуля внутри. Надо доставать. Тяжелый выдох. Машина подпрыгнула на кочке, и Джисон тихо замычал от тупой боли. Чужая рука тут же легла на его макушку, успокаивая гудение в голове. — Ты можешь вести машину нормально? — раздраженно бросил первый голос и тут же перешел на мягкий шепот: — Тш-ш, тише… Все хорошо… На переднем сиденье кто-то неуверенно забормотал: — Чан, я могу помочь. Ну, — говорящий замялся, — подержать, чтобы он не дергался, пока ты будешь, ну… извлекать пулю, это же… — Заткнись! — дергано оборвал его первый голос, рокочущий от плохо сдерживаемой ярости. Пальцы, лежавшие на макушке Хана, стиснули темные пряди волос, но тут же расслабились, легко проводя по голове в извинение. Тяжелое дыхание. Воздух вдруг противно загустел. — Ты выстрелил в него, а теперь смеешь что-то говорить?! — он помолчал секунду и продолжил, перейдя вдруг на спокойную интонацию: — Как думаешь, что я должен с тобой сделать? Знаешь, если он умрет, ты пожалеешь обо всем, — слова сами собой складывались в зловещее кружево, так естественно, словно этот голос всегда был предназначен именно для таких слов. — И о своей импульсивности, и о том, что втянул его в коммуну, и особенно о том, что родился на свет. Я заставлю тебя пожалеть. Это ясно? У Джисона по коже побежали мурашки. Хлесткие фразы сочились гневом, вонзавшимся в горло заточенными клинками. Вернее… нет, не гневом. Это была неприкрытая, прямолинейная жестокость. Хан никогда не чувствовал такой безжалостности в чужом голосе. Он и представить себе не мог, что такое бывает. Его невыносимо мутило, но прямо сейчас по его телу пошла мелкая дрожь. Тревожное молчание липкой вуалью накрыло пространство. Робкий голос продолжил совсем мертво: — Я… я не х-хотел… не собирался… я… С водительского кресла откликнулись раздраженно: — Феликс, умоляю, помолчи немного, ладно? Это не тот человек, который будет бросаться пустыми угрозами, поэтому, прошу тебя, побереги личико. — Послушай, — голос слева смягчился, останавливая перепалку, — я понимаю, как тебе тяжело. И Джисону тоже. Но это нужно сделать, иначе он… — Хватит, — грубо перебил первый, и в этом коротком слове вместо недавней жестокости засквозила горечь. — Доставай. В спертом от запаха крови воздухе растворились тихие, такие странно нежные слова: — Прости меня, малыш, — сухая ладонь осторожно погладила его по горячей щеке. Ровно через секунду все тело пронзила ужасная, страшная, нечеловеческая боль. Его на части разрывало. Писк в ушах. Бело-желтые вспышки. Чей-то истошный крик. Кто-то удерживал его за локти. Это я кричу?.. Дышать тяжело. Мутит. — Остановись! Ему больно, ты не видишь?! — выпалил первый голос и тут же сорвался на шепот: — Боже, мне так жаль… — худая кисть бережно вытерла пот с его лба. — Джисон, прости меня, пожалуйста, прости, я такой идиот… Противный писк медленно стихает. Это Минхо. Да, это точно он. Хан едва мог видеть, с трудом различал большие пятна, но неистово колотившееся чуть ниже пули сердце твердило, кричало, скандировало: это, мать вашу, Минхо. Джисон слышал его слезы. Чувствовал, как соленые капли скатывались по любимым щекам. Он слышал его боль так, будто кто-то выкрутил громкость на максимум и поднес динамик к его ушам. Эта боль оглушала. Она опустошала, оставляя за собой выжженное поле, она убивала, она сжирала заживо. Сердце мучительно сжалось под ребрами. — М… ми… — хрипло выдавил из себя он. Говорить было чертовски трудно. — Мин-хо… Всхлип. Дрожащее дыхание. И кисти затряслись. Он совсем расклеивается. Джисон кожей чувствовал, как вся душа хранителя съеживается в комок и прячется в уголке. Ладонь Минхо легко провела по щеке и спустилась на вспотевшую шею. — Тише, родной, — мягко ответил он, поглаживая пальцами тонкую кожу на шее. — Все… — прерывистый вдох, — все будет хорошо. Да, Минхо. Все будет хорошо. Для тебя я справлюсь. Для тебя я все выдержу. — Минхо… — аккуратно позвал его второй голос. — Другого выхода нет, — он звучал одеревенело. Пытался проявить жесткость, но ему было ничуть не легче. Может, еще хуже. — Если он тебе нужен, мне придется достать пулю прямо сейчас. Тихий всхлип. Хранитель вдруг сдавленно закашлялся. Что-то в груди Джисона вздрогнуло. Черт возьми, у него пуля в легком. Он истекает кровью. Он, блять, умирает в эту самую секунду, а они тратят драгоценные мгновения на всякую чушь. — Подожди-ка, — ахнул второй, — ты же сам еще с пулей, да? — он помолчал секунду и, коротко прочистив горло, продолжил: — Может… — Нет, — резко перебил его Минхо. Тот вздохнул, подбирая слова. — Минхо, ты… — он замялся на мгновение, — регенерируешь хуже, чем раньше. Я бы сначала… — Я сказал, нет, — с нажимом повторил хранитель. — Сначала Джисон. Это… — он снова закашлялся, — это не обсуждается. Судя по звуку, хранитель выплюнул кровь за окно. На полузакрытые глаза навернулись слезы. Джисон пытался заговорить с Минхо, но с уст слетало лишь неразборчивое мычание. Остатки сознания покидали его мгновение за мгновением. Не рискуй собой. Умоляю, Минхо, береги себя. Не меня. На горящие мучительным пламенем щеки, отвлекая, ласково опустились прохладные ладони. “Я сам разберусь, кого мне беречь,” — раздалось в голове безапелляционным голосом хранителя. В голосе второго забрезжили нотки отчаяния: — Но ты… — Если успеем – спасем меня, — отрезал Минхо. — Сначала он. Второй тяжело вздохнул. Сдался. — Держи покрепче. На плечах сжались руки. — Родной, только выживи, пожалуйста… Больно, больно, больно. Гротескно больно. Тьма. *** Торопливые шаги гулким эхом отлетали от гладких серых стен, от заштукатуренного потолка и металлических перил, а затем, как ложкой по жестяной кастрюле, ударяли по голове. Ноги в потертых кроссовках преодолевали ступеньки одну за другой – с четвертого этажа на третий, с третьего, как можно быстрее – на второй. Лифт он вызывать не стал – слишком долго. Каждая секунда на счету. Если опоздает хоть на мгновение, то никогда себе этого не простит. Быстрее. Быстрее спускаться вниз, быстрее на улицу. Не останавливаться и не медлить. Он прогонял из головы назойливый голос, сочившийся, казалось, из стен, между кирпичной кладкой, в бешенстве закрывал уши руками, зажмуривал глаза, но плачущие мольбы не утихали ни на децибел – наоборот, они скребли по истощавшей душе все настойчивее. Все безжалостнее. Кожу на покрасневших щеках щипало от слез. С его ресниц будто стекала жуткая кислота, сжигавшая его заживо, но он не мог сдерживать эмоции. Просто не мог. Не сейчас. Не в эти самые минуты, когда слезы были единственным, что не позволяло сойти с ума. Хан стиснул зубы, изо всех сил стараясь игнорировать острую боль в груди – в его бедное сердце разом вонзились тысячи наточенных ножей. Последние ступеньки. Раз, два, три. Десять длинных шагов до входной двери. Хоть бы успеть… Рука решительно легла на дверную ручку, толкая стеклянную дверь вперед, впуская приятный весенний аромат в холодное помещение. Он все делает правильно. *** — …тебе нужно сменить п-повязку. Инородный звук защекотал слух, выдергивая из тягучего сна. Потяжелевшие веки едва поднялись, и Джисон увидел перед собой плывущую картинку из бело-серых пятен. — Уйди. Мгновение за мгновением монохромные кляксы стабилизировались, складывались в единый пазл – белый потолок с крохотными ступеньками у стены. — Минхо, у тебя рана… Джисон перевел взгляд к источнику звука, и в голове неприятно кольнуло. Проморгавшись от белесой вспышки, он увидел застывшего в дверях Феликса. Блондин нерешительно тормошил пальцами моток бинтов и стеклянный бутылек. — Я неясно выразился? Исчезни, пожалуйста, пока я добрый. Похоже, Хан лежал на кожаном диване – справа от него возвышалась бежевая спинка. Подушечки пальцев вместо рубашки с шероховатыми блестками чувствовали прохладную хлопковую ткань – значит, его еще и переодели. В голове ощущался легкий стук, как будто Джисон очень долго спал. Он совсем ничего не помнил из вчерашнего дня: все, что произошло после того, как они с Минхо вошли в пестрый банкетный зал, покрылось темной пеленой, как испорченная пленка. В памяти вспышкой отпечатался лишь один момент: кажется, они ехали в машине, и плечо ужасно жгло, голова раскалывалась на части. И сердце, сердце так болело – почему-то Хан точно знал, что именно это была не его боль. Это Минхо. Радовало одно: сейчас боль ушла. Казалось, ее вообще никогда не было, просто Джисону все приснилось. Или регенерация сработала. Бежевый диван, белый потолок. Этот интерьер с претензией на роскошь был Хану отлично знаком. Именно здесь, в этом гостиничном номере, несколько дней назад он совершил самую большую ошибку в своей жизни – согласился помогать коммуне. Напряжение в этой комнате чувствовалось на коже. Неприятно и тревожно. — Но Чанбин… — тихо возразил Феликс, но хранитель, сидевший прямо рядом с Джисоном, отвернувшись к блондину, перебил его: — Передай Чанбину, что я пригрозил свернуть тебе шею и тебе пришлось уйти, — скулы Минхо дернулись в напряжении. Хранитель выглядел очень… уставшим. Его глаза, хотя и сверкавшие сейчас сталью, заметно покраснели. Лицо осунулось. Он ссутулился, и под большой серой футболкой с какой-то странной надписью прорисовались очертания бинтов. Заметив перевязку, Хан понял, что Минхо даже сидит странновато. Как пластиковый. Точно. Его вчера ранили. Произошло что-то нехорошее. По коже пробежал липкий холодок от вновь всплывшего в памяти фрагмента воспоминаний. Была какая-то перестрелка. Минхо кашлял кровью. А еще… еще тот хранитель в выглаженном костюме. Он целился в них со второго этажа зала. Его ужасный, жуткий, невыносимый взгляд отпечатался на подкорке двумя крохотными ожогами. Это он выстрелил в Минхо. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Феликс глубоко вздохнул, закрывая за собой глянцевую дверь и делая шаг внутрь комнаты. — Я же предупреждал, — протянул Минхо и хотел было встать с дивана, но Хан схватил его за запястье: — Не надо. В мгновение две пары круглых глаз обратились к Джисону. — Наконец-то, — облегченный выдох Минхо рассеял напряжение. Во взгляде, только что метавшем заточенные стрелы направо и налево, теперь можно было утонуть. Сталь на наконечниках стрел стремительно плавилась и стекала вниз, обнажая что-то живое. Минхо бегло оглядел его, аккуратно доставая свою руку из хватки и вместо этого переплетая их пальцы в замок. И снова по коже мурашки. Их даже не получилось бы скрыть – рукава короткие. Хранитель точно, абсолютно точно это заметил. На посеревшем лице появилась теплая улыбка. Смотрит прямо на меня. Джисон смущенно отвернулся, чувствуя, как лицо загорается алым, и невольно прикрыл глаза, когда на щеку легла, медленно поглаживая, ладонь Минхо: — Как самочувствие, герой-защитник? — беззлобная усмешка, такая бархатная, такая… родная. Хан таял от его голоса, таял от его взгляда, таял от него, и слова никак не складывались во внятные фразы. Ещё и голова все еще немного кружилась. — Живее всех живых, — промямлил Джисон. Он приподнялся на локтях, и хранитель, ахнув, тут же подхватил его за спину: — Осторожнее! — он опустил было младшего обратно на диван, но тот обнял его за плечи, подтягиваясь вверх. — Боже, Джисон… Минхо обвил его спину руками, прижимая к себе. Размеренное дыхание защекотало шею, рука невесомо провела по позвоночнику вниз, к талии. С порога донесся неловкий кашель: — Кхм… я, наверное, пойду, — Феликс рассеянно поправил волосы и попятился к выходу. — Бинты на столе. Не увлекайтесь сильно, здесь плохая звукоизоляция. Минхо пропустил колкость мимо ушей: — Да, будь добр, уйди, — негромко протянул он, даже не оборачиваясь к блондину. Вибрация от его голоса приятной волной прошлась по телу. Как только двери с плавным щелчком закрылись, Джисон уткнулся носом в шею хранителя, покрепче обнимая его: — Что произошло? Старший замер. — Ты не помнишь? — Нет, — Джисон чуть мотнул головой. — Помню, что было больно. Очень. Сердце хранителя екнуло. Хан сразу же понял это, он ощутил этот короткий укол, как если бы кто-то воткнул иголку в его собственное сердце. — Мне жаль, — прошептал старший, кладя ладонь на затылок Хана. — Господи, птенчик, мне так жаль… я должен был защитить тебя… — Нет. Младший заметил, что из-под широкого ворота показалась ключица, и оставил на ней легкий поцелуй. Вздрогнув, хранитель затих на секунду. Джисон воспользовался паузой: — Я помню, что тебе тоже было больно. Я чувствовал это. Ты ведь плакал, да? — Хан провел рукой по забинтованному плечу, будто мог дотронуться до той части души хранителя, которая тогда, в машине, содрогалась в отчаянии. — И тебе было очень плохо. Ты истекал кровью. Скажи, если я не прав. Чем больше вспоминалось, тем отчетливее в голове звучал тревожный звон. Он не хотел вспоминать. Где-то в глубине души он подозревал, что если вспомнит все, то очень пожалеет. На макушке легким перышком осталось касание губ Минхо. — Прав, — ответил он. — Но это меня не оправдывает. — Дай угадаю, — Хан закатил глаза, — ты не справился с работой? Не выполнил долг? Что ещё? — вдруг заметив бинты и спирт, оставленные на стеклянном столе, он отстранился: — Черт, тебе же нужно перевязку сменить… Младший хотел было встать и дойти до стола, но его остановили, придержав за плечи: — Сдурел? У тебя ранение. — Я в порядке, — Джисон попытался отодвинуть от себя любимые руки – тщетно: они крепко прижимали его к сиденью и не позволяли даже сдвинуться с места. — Охотно верю. Давай я сам, ладно? Ответом ему стал раздраженный, но смиренный взгляд. Тягаться по силе с хранителем – все равно что плыть против течения. Получив вынужденный кивок, хранитель быстро принёс бутылек, наполовину наполненный спиртом, и моток белоснежных бинтов. Младший устроился поудобнее и театрально указал на место подле себя: — Присаживайтесь, господин пациент. Минхо негромко засмеялся, опускаясь рядом: — Кто так говорит вообще? — Я, — фыркнул Хан, обыденно пожав плечами. Тонкие пальцы аккуратно подцепили края футболки хранителя. Тот заметно напрягся. Даже дыхание задержал. Честно говоря, Джисон и сам прикусил внутреннюю сторону щеки. Успокаивал бешеный пульс, пока гладкая ткань плавно скользила вверх. Фаланги пальцев задевали горячую кожу – настолько горячую, что Хан едва сдерживался от того, чтобы прильнуть к Минхо всем телом и согреться от этого огня. — И все-таки, — заговорил он, сглотнув, когда пальцы случайно зацепили край бинтов, — что произошло? Вышло совсем тихо и совсем рассеянно. Он просто пытался немного разрядить обстановку. Немного отвлечься от пристального взгляда Минхо, внимательно изучавшего его лицо, то красное, то бледное. Хранитель опомнился и быстро снял футболку, отложив ее в сторону: — Феликс. Он в тебя выстрелил. Точно. В памяти всплыл этот момент: грохот, потом жжение. Джисон задумчиво коснулся плеча, все еще помнившего ту палящую боль. — Да, прямо сюда, — кивнул Минхо. — Ты… он подумал, что ты хотел причинить ему вред. Хан блекло покачал головой: — Я и хотел. Просто промахнулся, — заметив, что хранитель поджал губы, он продолжил: — Он ведь угрожал тебе. Направил пистолет. Что я должен был сделать? Все тело покрылось мурашками от легкого касания на шее. На мгновение Хан прикрыл глаза, чтобы прийти в себя. — Значит, кое-что вспомнил, — отметил старший, проводя пальцами по шее вниз, к плавному сгибу с плечом. — Птенчик, прошу тебя, не рискуй собой. Тем более ради меня, — кисть ненавязчиво сползла на рукав футболки, а затем – к предплечью. — Защищать тебя – моя работа. Не наоборот, — дойдя до запястья, Минхо обхватил чуть трясущуюся ладонь Хана обеими руками. — Хранитель здесь я, помнишь? Джисон не ответил. Наверное, они оба понимали, что это молчание означало одно: Ни за что. Ни за что Хан не согласится оставить его в опасности. Если бы он вернулся на несколько часов назад, в тот момент, когда навел курок на Феликса, то без раздумий поступил бы так же. Стоп… Минхо переживает за меня? Прикусив нижнюю губу, младший дергано высвободил руку, а затем достал из-под слоев бинта на ребрах край и начал осторожно разматывать перевязку. Пришлось подвинуться поближе, чтобы завести руки за спину хранителя. Одно простое движение, минус несколько сантиметров между ними, но Джисон почувствовал, как весь кислород из комнаты резко пропал. — Сейчас плечо не болит, — заговорил он куда-то в ключицы Минхо. — И… — с усилием втянул загустевший воздух, — и бинтов тоже нет. — Ты отлично восстанавливаешься. Чем лучше регенерирую я, тем хуже это удается Минхо. «Отлично» – это «ужасно». Оставалось несколько оборотов бинтов. На ребрах короткими полосками мерцали в свете лампы давние шрамы. — Как быстро все зажило? — Джисон задавал почти технические вопросы – наверное, для того, чтобы окончательно раздавить крохотную надежду, а еще чтобы отвлечься от мысли, что прямо перед ним сидит полуголый Минхо. Вспомнились все слова Чана. Минхо постепенно умирает, а он, черт возьми, не может это остановить. Его за что-то ненавидят. Так сильно ненавидят, что это снова убивает уже мертвое тело, а он даже не может понять, за что. Он делает все, что в его силах, чтобы уничтожить ярость, разрушить едкую боль в душе хранителя, чтобы теплые эмоции заменили страшную тьму, чтобы… чтобы Минхо полюбил его. Так же сильно, как любит его Хан. Но этого недостаточно. Настолько недостаточно, что прямо сейчас он меняет бинт на ране, которая должна была затянуться в считанные секунды. Она не должна была оставить и следа, никаких отметин, даже отдаленно напоминающих о ней, но она до сих пор кровоточит. Минхо глубоко вдохнул, натягивая бинт на груди. — Сразу после того, как достали пулю. Может, через минуту, две. Хорошо, что ты не успел потерять много крови. Прелестно. Идентифицировать, как по словарю, спутанный клубок чувств, кипевших в сердце, Джисон был не в силах. Зато он понимал, что этот клубок постепенно затягивается вокруг его шеи. Подобно петле. Если он не сможет спасти Минхо, то выбьет из-под своих ног табуретку. Наверное, это называется «отчаяние». Второй конец бинта упал на диван. Взгляду Хана предстала окровавленная рана на его плече. Кожа вокруг пулевого ранения была разорвана, бесчеловечно и беспощадно. Края начинали срастаться, но слишком медленно, чтобы не бить тревогу. Джисон даже представить себе не мог, как, должно быть, саднила эта рана при каждом движении. А ведь он доставал пулю руками. Попутно, как будто сталкивался с этим каждый день, полез пальцами в рану, терпел боль, еще и управляя при этом автомобилем. Черт возьми, я не хочу вспоминать. — Джисон?.. — беспокойный голос старшего пришелся пинком по сердцу. — Ты в порядке? В уголках глаз едва-едва держались тяжелые слезы. Пришлось опустить голову. Хан с трудом проглотил ком в горле: — Да. Он чертыхнулся, когда пальцы хранителя легли на его подбородок, заставляя выпрямиться и взглянуть в глаза. Серьезные, внимательные. Любимые. — Я же вижу, что нет, — едва встретившись с подопечным взглядами, негромко возразил Минхо. Это была последняя капля. Крепко зажмурившись, Хан уткнулся лбом в плечо старшего, и его сразу же обняли за спину, содрогавшуюся в рыданиях. Слепое отчаяние невыносимо сжигало его изнутри, откуда-то из грудной клетки. У самого уха раздался теплый шепот: — Позволь больше ничего тебе не рассказывать об этой ночи. Пожалуйста, — Минхо убаюкивающе гладил его по голове. Он всегда так делал. Знал, как действует на Джисона одно простое, до смешного примитивное касание. За считанные дни он изучил младшего вдоль и поперек. Он понял его так, как не понимал никто. Никто, кроме одного-единственного человека. Забавно: в этой жизни Хан отдал свое сердце всего двоим. Первого он ненавидит, а второй, кажется, ненавидит его. Они молчали. Из звуков в этой комнате были разве что тиканье часов и всхлипы Джисона. Соленые капли скатывались с покрасневших щек на плечо хранителя и высыхали, не преодолев и нескольких сантиметров. Худая кисть хранителя осторожно проводила по волосам в такт дыханию – на выдохе съезжала к шее, на вдохе приподнималась и возвращалась на макушку. Минхо не знал, почему на самом деле подопечный ревел в его объятиях. Просто утешал, просто прижимал к себе, когда это было нужно. Залечивал раны… Черт. Ранение. — Довольно истерик, — выдохнул младший, отстраняясь от хранителя и вытирая глаза. Со всхлипом он приоткрыл бутылек со спиртом и, сложив край бинта в несколько слоев, промокнул его жидкостью. Он специально не смотрел в лицо старшему, но чувствовал, как его взгляд прожигал дыру в полуприкрытых веках. — Джисон. — Да? — негромко ответил Хан, сглотнув. Оторвав пропитанный кусок марли, он начал осторожно вытирать им кожу вокруг раны. Пальцы немного тряслись, но он усилием воли пытался унять дрожь, дышать ровнее – если заденет ранение, то причинит Минхо боль. — Прости меня, — хранитель неуверенно дотронулся до свободной руки младшего, которой он опирался на диван. — Я правда не могу рассказать тебе все. Джисон сжал зубы, продолжая собирать кровь на белый бинт. Главное – не задеть поврежденный участок. И не разреветься снова. — Не пойми меня неправильно, — продолжил Минхо, негромко, будто боялся напугать, — но я рад, что ты забыл, что произошло ночью. Наверное… — он замер на мгновение, когда марля подобралась совсем близко к ране, — наверное, это не то, о чем хотел бы помнить я сам. Да плевать мне, что произошло. Плевать, почему Феликс направил на тебя пистолет. Меня как-то больше волнует, что ты умираешь из-за меня. Слова хранителя остались без ответа. Хан на коленях переполз за его спину, упорно стараясь не обращать внимания на нервозность, смогом повисшую в воздухе. Она – забавно – пахла дорогими сигаретами и кондиционером для одежды. Рана на спине, с правой ее стороны, выглядела еще страшнее. Если та, что на плече, успела немного зажить – Джисон отметил, что у хранителей раны затягиваются очень странно, не как у людей – то эта словно появилась только что. Один бог знал, что испытывал Минхо, но от одной мысли об этом по телу Хана проходил липкий холодок. Оторвав второй кусочек бинта и пропитав его спиртом, младший продолжил вытирать кровь. Хранитель резко вдохнул, едва влажная ткань коснулась его спины, и Хан на автопилоте тронул его руку. Хотел успокоить. — Знаешь, — тщательно продумывая слова, начал он, — мне кажется, у меня были галлюцинации или типа того. Что-то странное. — Откуда такой вывод? — Минхо чуть повернул голову влево – так, чтобы краем глаза видеть подопечного. Джисон прикусил внутреннюю сторону щеки: — Мне послышалось, что меня звал Юнми. — Правда? — боковым зрением хранитель пристально наблюдал за каждым его движением. От этого взгляда безумно хотелось одновременно исчезнуть и броситься к нему в объятия. — Он звал меня по имени. «Хани», — уши пронзило разрядом тока от одного этого слова. — Сразу, как Феликс выстрелил. И все казалось таким… — он опустил голову, пытаясь скрыть опять невернувшиеся слезы, — таким реальным. Голос его, точно его. Только он так меня называл. Младший быстро оторвал следующий кусок бинта, складывая его на несколько раз. — Когда это произносят другие, мне становится мерзко, что ли, — продолжил он, сворачивая еще один отрезок и прикладывая его к ранению на плече. — Подержи, пожалуйста. Убедившись, что хранитель выполнил указание, он прижал оставшийся кусок марли к пулевому отверстию на спине и начал перевязку. — От других это слышать неприятно. Но от него… я не знаю, как это объяснить, — речь становилась торопливой от волнения. — Как-то тепло на душе, когда меня так называет он. Называл, вернее. Наверное… наверное, можно сравнить с объятиями. Нежными такими. От человека, которого любишь больше всего на свете. Джисон запрокинул голову назад, чтобы слезы не вытекли из уголков глаз. Тяжко. — Ты все еще его любишь? Очень тяжко. Парень крепко зажмурил глаза. — Нет, — резко ответил он. Голос сочился болью. — Теперь… Теперь я люблю тебя. — …теперь я его ненавижу, — выдохнул Хан, аккуратно оборачивая бинт вокруг торса хранителя. Душа рвалась прямо сейчас признаться ему во всем, вообще во всем, и прижаться к нему крепко-крепко, чтобы места для боли не осталось, и… и поцеловать. Джисон слишком часто представлял себе этот момент, который никогда не произойдет, настолько сильно погрузился в свои мечты, что забыл каждый раз напоминать себе: Для Минхо это просто работа. Этот хранитель вытеснил страшную боль, которой наградил Хана Юнми, но привнес другую. Хуже. — Вот как, — задумчиво ответил старший. — Ты так и не рассказал, как вы расстались. Он сделал что-то очень плохое? Хан горько усмехнулся: — Мягко сказано, — он случайно, пока перехватывал моток бинтов, задел шею Минхо, и тот вздрогнул. — Прости, — бросил он виновато. — Юнми сделал много чего плохого. Не доверял мне, скрывал от меня всю свою жизнь, — прижимая бинт к груди старшего, Джисон почувствовал, как бешено колотится его сердце. — А потом поднял на меня руку, и сказал… — дыхание вдруг перехватило, потому что он понял: У него бьется сердце. Бьется, блять, сердце. Парень сосредоточился еще раз, не веря собственным ощущениям. — …сказал, что… Ритмичный стук в грудной клетке. ОНО БЬЕТСЯ. В мгновение бросило в жар, комната покачнулась. Хан пытался ухватить глоток воздуха, но в голове набатом бил тот самый стук, который чувствовала его ладонь, все еще пытаясь убедиться в том, что он не ошибся, что ему не почудилось. Этот звук заполнял пространство, как ядовитый газ, он оглушал, он вводил в транс, ударяя по барабанным перепонкам. Хранитель резко обернулся к нему, перехватывая дрожащее запястье: — Не надо, — твердо сказал он. — Не повторяй. Ты сейчас в обморок свалишься. У Минхо. Забилось. Сердце. Лицо хранителя казалось расплывчатым, как нарисованным красками по воде. Его руки были единственным, что удерживало в реальности. Значит, теперь он живой? Хан не понимал, что это значило, не представлял, плохо это или хорошо, но точно знал: он этого совсем не ожидал и прямо сейчас его одолевала паника. — Джисон? — перед глазами вправо-влево медленно проплыла ладонь старшего. Тот чуть потряс головой, чтобы прийти в себя. — Да? — рассеянно произнёс он, пока хранитель самостоятельно заправлял край бинта. Боже, он ведь и правда живой… Поджав губы, Минхо аккуратно заправил за ухо подопечного выбившуюся прядь: — Мне не нравится твое состояние. Я вижу, что ты едва держишься, — его кисть ненавязчиво сползла на заднюю сторону шеи, гладя тонкую кожу. — И я понимаю, что ты не можешь дать волю эмоциям, потому что мы в отеле у коммуны. Я прав? — не дожидаясь ответа, Минхо продолжил: — Ты пережил кошмар наяву. Получил пулевое ранение. Ты был в сознании, пока тебе доставали пулю. Ты перевязывал мне раны, хотя боялся даже смотреть на них – у тебя в глазах был полнейший ужас, я видел это. Наконец, птенчик, ты заговорил об этом своем Юнми, при одном упоминании о котором ты чуть не плачешь. Хватит, Джисон. Цепкий взгляд считывал каждое изменение в лице Хана. Он не мог не заметить, как тот растекался, беспощадно плавился, глядя в глаза Минхо. Он заговорил дальше, сверля младшего взглядом: — Понимаешь? С тебя хватит. Все, это предел. Если тебе страшно, или тяжело, или и то и другое сразу – не делай этого. Если тебе больно говорить о чем-то – не говори. Хотя бы пока не придешь в норму. Беречь себя надо, ты в курсе?! — хранитель замолк на секунду, чтобы сделать вдох, пока Хан с открытым ртом наблюдал за ним. — На твоем месте я бы сошел с ума или хотя бы ревел, как проклятый, но ты пролил пару слезок и все, робот Хан Джисон ноль-ноль-один снова в строю, да? Так ты думал? Нет, не прокатит. Так не получится, ясно? Минхо встряхнул младшего за плечи: — Ты меня слышишь вообще?! Тот ошалело закивал, не говоря ни слова. Еще пару мгновений глаза Минхо, полные беспокойства, пытали его, а затем он медленно выдохнул, кладя руку на сердце, будто усмиряя самого себя, но резко отдернул ладонь. Он тоже заметил. Но пытается скрыть. Хан изо всех сил старался не подавать виду, что тоже в курсе. Если хранитель не хочет, чтобы младший знал об этом, то… Уставшее человеческое сердце пропустило удар. Джисон искренне надеялся на лучшее. В конце-концов, быть живым – это хорошо. Оживать – тоже хорошо. Может, Минхо постепенно становится обычным человеком? Да ведь? Оживет и уволится из этой службы, будет жить, как обычный человек, они с Минхо смогут быть вместе… так ведь можно? Да?.. — Не представляешь, сколько бумажек мне пришлось писать после твоей попытки суицида, — устало произнёс старший, надевая футболку. — Один бог знает, что со мной сделают, если дорогой подопечный не выдержит и двинет кони. Поэтому, умоляю, хватит убивать себя. Он поднялся с дивана и протянул руку Хану: — Нам нужно будет немного переговорить с коммуной. Обещаю, это ненадолго. Потом мы поедем куда захочешь. Идет? — Ага, — рассеянно ответил тот, берясь за руку хранителя и немного неуклюже вставая на ноги. Он не мог отвести взгляд от Минхо – ему казалось, что еще пара секунд, и он заметит еще какую-то деталь, изменившуюся в хранителе, но она все не находилась. Те же чарующие черты, тот же родной голос. Все то же. Только в грудной клетке больше не гробовая тишина. Старший вышел в длинный слабо освещенный коридор и, убедившись, что Хан идет за ним, проследовал к соседнему номеру. Из-за приоткрытой высокой двери доносились приглушенные голоса. Джисон не слышал, о чем была беседа, но говорящих было несколько. Можно было бы спутать это с обычной ночной болтовней, которая происходит на любых дружеских посиделках, где-нибудь на кухне, под бокал вина. Можно было бы, если бы не невыносимое напряжение, мраморной плитой давившее на плечи. — Прошу, — Минхо открыл дверь шире, пропуская младшего вперед. Только он ступил внутрь комнаты, разговор как по щелчку затих. Повисло неловкое молчание. Первым на глаза попался Чан, застывший у открытого окна с сигаретой между пальцев. Понятно, откуда несло сигаретами. — Мы вас ждали, — раздался знакомый голос откуда-то слева. Хан дёрнулся в сторону звука и заметил второго участника беседы. — Чанбин, — пересохшие губы невольно скривились. Мужчина, сидевший на краю письменного стола, блекло усмехнулся: — Спасибо, что помнишь мое имя. Не спасибо, что корчишь мне гримасы, — в приглушенном свете он казался каким-то очень уставшим. Как и все здесь. — Минхо, теперь ты готов разговаривать? — он, прищурившись, бросил взгляд за спину младшего, а затем соскочил со стола и решительно двинулся к хранителю. — Что ты… — Джисон шагнул в его сторону, чтобы остановить, но замер на месте, когда увидел эту картину: Чанбин крепко обнял Минхо. Тот замер, выставив руки вперед, как странная статуя, и ошалело косился на главу коммуны. — Я скучал, дружище, — прошептал Чанбин, обхватив руками в плотное кольцо его ребра и прикрыв глаза. У Хана в груди кольнуло от того, как изменилось его поведение. Мужчина стиснул пальцами ткань футболки Минхо, мышцы на его предплечьях напряглись – так обнимают кого-то действительно близкого. Значит, Чанбин и Минхо знакомы? Скорее были знакомы. Тогда что их связывало? У Джисона было больше вопросов, чем ответов. Но абсолютно точно он понимал одно: Минхо занимает в душе Чанбина особое место. Хранитель неловко озирался по сторонам. В конце-концов он положил руки на плечи главы коммуны, отстраняя его от себя: — Как ты меня назвал? — нахмурившись, переспросил он. Похоже, Минхо еще сам для себя не решил, возмущен он или озадачен. Тот в недоумении обернулся на Чана – он вскинул руки вверх, мол «ничего не знаю», оставляя за сигаретой прозрачную ленту из дыма, – а затем снова на хранителя: — Чан говорил, ты вспоминаешь. Минхо вскинул бровь: — Тебя я и так помню. Возглавил коммуну, редкостный мудак. Что-то упустил? Закатив глаза, мужчина вздохнул: — А ты вообще не изменился. Справа кто-то прыснул от смеха – это оказался Хенджин. Расположившись рядом с Феликсом на таком же кожаном диване, как и в соседнем номере, он потягивал из бокала что-то темное. — Джисон, ты бы присел куда-нибудь, — посмеиваясь, сказал блондин, приглашающе похлопывая по сиденью рядом с собой. — Этот цирк здесь надолго. Молчу-молчу, — торопливо заверил он, когда Чанбин многозначительно кашлянул. И все-таки Джисон решил сесть рядом с ним. — Чан говорил, ты вспоминаешь свою жизнь, — уточнил глава коммуны, сконфуженно поправляя воротник рубашки. Взгляд Минхо молнией метнулся на синеволосого, затем на младшего и обратно на Чанбина. — Отрывками, — ответил он. — Не всю. Да, сыворотка дала сбой, но большинство воспоминаний все еще в блоке. Краем глаза Хан заметил, как Хенджин удивленно вскинул брови. Нос защекотал терпкий аромат кофе – похоже, блондин пил из бокала эспрессо или что-то вроде того. Вздохнув, Чанбин отошел обратно к лакированному столу и, заняв прежнее место на краю, рядом с какими-то исписанными бумажками, сделал широкий жест в сторону комнаты: — Проходи уже. Разговор предстоит долгий. — Говоришь прямо как глава отдела на последнем собрании, — фыркнул Минхо, неторопливо пройдя к дивану, где уже сидели трое, и опускаясь на подлокотник рядом с Ханом. — Начинайте, Чанбин-ним, мы вас слушаем. — Стоп-стоп-стоп, — в воздух поднялась костлявая рука Хенджина, — может, что-нибудь нальем? Ну, в честь долгого разговора, — он подернул плечом, столкнувшись с раздраженным взором Чанбина. Тот закатил глаза: — Устроили притон, — прошипел он. — Спиртное вон там, — он указал на изящный шкаф позади стола, и блондин с довольным видом проследовал прямо туда. — Кому нужно – наливайте, пейте, выпивайте, что угодно. Закончится – позвоните на ресепшн, еще принесут. Все? Теперь я могу начать? — Не тяни уже, — устало отозвался Минхо. — Я не горю желанием здесь находиться. — Тогда рекомендую всем защелкнуть рты и слушать, — отозвался Чан, выдыхая небольшие клубы дыма, которые тут же расползлись по воздуху. — Мы оказались в большой заднице, и лично мне как-то не до шуток. Джисон сжал пальцы в кулаки, чтобы скрыть нахлынувшую дрожь, и на запястье успокаивающе легла ладонь хранителя. Убрав со лба темные пряди, Чанбин кивнул синеволосому: — Спасибо. Он сложил пальцы в замок, опустив руки на колени, и, сделав вдох, заговорил: — Минхо, пока ты возился со своим парнем, я кратко пересказал Хенджину, что у вас произошло и почему вы такие потрепанные, — мужчина жестом отказался от бокала с янтарной жидкостью, предложенного Хенджином, и тот неторопливо вернулся на диван. Парнем?.. Блондин протянул широкий бокал Минхо, но тот тоже покачал головой: — Я за рулем. — За каким рулем? — уточнил Чан, с хлопком закрывая окно и стряхивая пепел с сигареты в стеклянную пепельницу. — За тем, который больше походил на дуршлаг и который Сынмин сжег вместе с трупами тех бравых ребят? За этим рулем? Хранитель чертыхнулся: — Вы сожгли мою машину? — Ну-у, типа… да? — Хенджин спокойно пожал плечом, ясно давая понять, что его удивляет этот вопрос. — Слушай, одна дверь на замену – окей, две – еще куда ни шло, но у твоей, прошу прощения, подбитой ласточки менять надо примерно все. В смысле, вообще все, — он убедительно вскинул бровь, смотря прямо в глаза хранителю, в тихой ярости прожигавшему его взглядом. — А еще, друг мой, представь, как ты на этой жертве пьяного дырокола будешь ездить по городу – вернее, сколько внимания ты привлечешь. Рядовые корейцы – не купленная полиция, они будут лезть под ногти и вгрызаться до конца, пока не узнают, что же случилось с этой «бмв». Будет шумиха. А служба, дорогой мой, шумиху очень не любит. Последнее звено цепи сам достроишь или мне подсказать? Недовольно поджав губы, Минхо отвел взгляд от друга: — Как-нибудь сам справлюсь, — процедил он сквозь зубы и выдернул из руки Хенджина второй бокал, отпивая коньяк. — Этот Сонхек не собирается возместить мне ущерб? — Вот о нем и будет разговор, — встрял Чанбин: по голосу было заметно, что его начинали выводить из себя отстраненные диалоги. — С вашего позволения, я начну. В третий раз. Так вот, — он оперся ладонями на поверхность стола чуть позади себя, наваливаясь назад, — все уже в курсе, что вчерашние спутники Минхо, Джисона и… — мужчина осекся, встретившись с испытывающим взглядом хранителя, — и нас – люди Сонхека. Но это формально, потому что сам Сонхек мертв. Я убил его. Как сложилось в цивилизованном обществе, кто убил вождя – тот и занимает его место, поэтому теперь коммуну возглавляю я. — Стоп. Почему ты убил его? — нахмурился Чан, скрещивая руки на груди. Тот мрачно усмехнулся: — А разве ты не хотел этого? Чего?.. Боковым зрением Хан заметил, как настороженно переглянулись Минхо с Хенджином. Чан ответил спокойным кивком: — Хотел. Мне просто интересен повод. — Скажи мне, Крис, — Чанбин склонил голову набок, — чем изначально занималась коммуна? Чем мы зарабатывали на жизнь, пока ты не ушел? Ушел?! Все больше вопросов появлялось у Джисона и все меньше ответов он мог найти. Ища успокоения, он сцепил их с Минхо пальцы в замок. «Все хорошо», — раздался в голове шепот, — «Я здесь». — Не «ушел», — поправил синеволосый, покачав поднятым вверх указательным пальцем, — а выдавили. Этот же осёл меня и прогнал, не забыл? — он достал из кармана черных джинсов пачку сигарет и поджег одну. — При мне коммуна занималась добычей информации и только. Бюро заказных убийств, — Чан с презрением выплюнул это слово, — я не открывал, — он скривил губы, поднося к ним тлеющую сигарету. Чанбин кивнул, и в его взгляде мелькнуло понимание: — Я не отрицаю. Плохо помню, но, кажется, из-за этого тебя Сонхек и турнул. Потому что стали поступать заказы на убийства на кругленькие суммы, а ты их отвергал. Верно? Открой окно, пожалуйста, я не хочу дышать этой дрянью. — Прошу прощения, — тот снова дернул за оконную ручку. — Все так, — выдох дыма в спертый воздух, — меня убрал, а сам стал грести бабло лопатой, — с плохо скрываемым гневом процедил синеволосый. — Отваливал отделу кадров космические суммы, чтобы вас не трогали. Потом кушать захотелось еще и людским властям, и они тоже пристроились к кормушке. Сколько вы получали в итоге? Процентов двадцать? — В лучшем случае, — подтвердил Чанбин. — Сонхек брал много заказов, чтобы покрыть текущие расходы. На наших руках много крови, — он бросил взгляд в сторону дивана, туда, где сидели Джисон с хранителем. — Однажды в коммуне появился Минхо. Сонхек был от тебя в восторге, помнишь? — на этой фразе хранитель невольно сжал кисть младшего в своей. — Ты справлялся со всем без исключения, с самыми невозможными заказами. Дела пошли в гору. Минхо был в коммуне?.. За последние несколько дней Хан почти разучился удивляться, но это… Он, конечно, догадывался о чем-то подобном – Минхо обмолвился, что освоил искусство убивать еще при жизни. Но он был не готов к тому, что правду ему швырнут в лицо, как мокрую тряпку. Минхо, что за хрень? — За счет меня? — медленно выговорил хранитель, неотрывно глядя на главу коммуны. — Хочешь сказать, я перебил много народу? Ради денег? Тот не ответил. Лишь молча смотрел на старшего, почти умоляюще. — Говори. Отведя взгляд, Чанбин сжал губы в нитку и медленно вдохнул. — Не ради денег, — аккуратно, выбирая слова, возразил он. — Ты… просто не знал, как по-другому. Ты почти не видел жизни вне криминала. Хранитель сделал крупный глоток коньяка. — Я что-то не понял, — заговорил Хенджин, — Чан когда-то возглавлял коммуну, а Минхо в ней состоял в качестве машины для убийств? Так, что ли? — Вот видишь, все ты понял, — наигранно по-доброму ответил Чанбин. — А когда Минхо не стало, не стало и денег. Нужно было срочно искать другие способы выжить и избежать проблем с властями – и с теми, и с другими. — И тогда ты нашел меня, — подал негромкий голос Феликс, и все присутствующие резко повернулись к нему. Хан уже подзабыл, что этот человек тоже в комнате. Съежившись в углу дивана в объемной черной толстовке и светлых джинсах, он обнимал руками колени. Весь его вид напоминал очень сильно провинившегося ребенка, пристыженного и подавленного. На мгновение даже стало его жалко. Феликс, казалось, пытался отодвинуться на самый край, как можно дальше от Хенджина, пытался занимать как можно меньше места. Он часто поглядывал на Джисона и Минхо и тут же отводил взгляд, чтобы снова уставиться в глянцевый пол. — Да, — кивнул Чанбин. — Тогда я нашел тебя. Видите ли, — продолжил он чуть громче, — отца Феликса зовут Ли Ёнсу. — Что?! — одновременно воскликнули Минхо и Хенджин, уставившись на бракованного, и тот еще больше съежился. Глава коммуны усмехнулся, поймав недоуменный взгляд Хана: — Он возглавляет отдел кадров, но метит еще выше. Одна из главных фигур на шахматной доске службы… — его взор задержался на Феликсе, и в белых глазах мелькнуло беспокойство. — Ёнбок? Ты в порядке? Тот мелко кивнул, украдкой все еще поглядывая на Минхо. От самоуверенного психа не осталось и следа, теперь это был перепуганный подросток. Тихо выругавшись, Чанбин подошел к дивану и присел на широкий подлокотник около своего парня, почти зеркально повторяя положение Минхо. Он провел пальцами в тяжелых кольцах по светлым волосам и прислонил голову младшего к себе, ненавязчиво гладя под ухом. Тот прикрыл глаза – Джисон заметил, что у него даже плечи опустились. — Ёнбок, ты ни в чем не виноват, — мягко произнёс глава коммуны, разглядывая веснушки на фарфоровых щеках младшего. — Я знаю, что ты хотел защитить меня. Ты испугался. Я тебя не виню. — Зато я виню, — мрачно выплюнул хранитель, и Феликс вздрогнул. — Минхо, — Чанбин метнул в него строгий, почти угрожающий взгляд. — Ты… — Я тоже не виню его, — уверенно отозвался Хан и тут же столкнулся с обескураженным взором блондина. В карих глазах блестели слёзы и… благодарность. Джисон в ответ изобразил на лице улыбку. — Это мне не надо было махать оружием. Все в порядке, Феликс. Правда. «Да ты Иисус Христос, не меньше», — раздалось в голове язвительно. А разве ты бы его не простил? «За тебя – нет». — Спасибо, — ответил Феликс тихо, будто боясь говорить громче. — Как оби-идно, — протянул Хенджин, сидевший между ними, вальяжно потягивая алкоголь. — У вас сплошные романтичные моменты, а Сынмин где-то пропадает. Мне одиноко, — он обиженно выпятил нижнюю губу. От окна донеслось, как Чан прыснул от смеха: — Он скоро будет, не переживай. — Так вот, я пригласил Ёнбока в коммуну, — продолжил Чанбин, приобнимая блондина за плечи. — Он бракованный, а служба, как известно, таких истребляет. Его отец очень боялся потерять сына, поэтому предоставил нам солидное покровительство в обмен на защиту Феликса. На тот момент проблема выживания коммуны была решена. Но ни один авторитет не мог долго покрывать тот беспредел, который творился под руководством Сонхёка. Он принимал любые заказы. Коммуна при нем действительно превратилась в бюро заказных убийств. Естественно, росло беспокойство в корейском обществе, росло недовольство хранителей: во-первых, мы здорово портили им работу, убивая подопечных, а во-вторых, Сонхёк выполнил несколько заказов на самих хранителей. Ёнсу стал терять поддержку в службе, поговаривали о его смещении с должности, а уж карьеру он потерять никак не мог. Вот и сообщил нам аккуратно, что не сможет больше нас поддерживать, если мы не прекратим нарушать все законы Кореи сразу. Большинство в коммуне испугалось, а Сонхёка это вообще не беспокоило – вернее, беспокоило, как бы заработать еще больше денег. Кстати говоря, к этому времени на горизонте вновь появился Минхо, новенький и с белыми глазками, — он сделал жест в сторону хранителя, — а еще с Джисоном, и я пытался убедить Сонхёка, во-первых, прекратить брать заказы на чужие жизни, а во-вторых, вернуть Минхо к нам. Хотя бы позвать. Но он послал меня нахрен по обоим пунктам, несмотря на уговоры. Собственно, поэтому я и убил его, — Чанбин обвел собеседников взглядом, словно оратор на сцене. Все слушали его, затаив дыхание. Джисон крепко держал руку хранителя, как если бы это могло спасти его от всех невзгод, от любых тревожных сведений, которые может сообщить Чанбин. У него голова шла кругом от информации. Значит, Сонхёк за что-то невзлюбил Минхо. При этом сам Минхо умер, будучи в коммуне. — Почему ты расспрашивал меня о Чонине? — отклонившись на спинку дивана, произнёс Хан. Глава коммуны пожал плечами: — Чтобы выйти на Чана. Думал похитить – вернее, сделать вид, что похитил – мальчишку, чтобы мой дорогой друг перепугался и наконец-то согласился разговаривать. Я хотел вернуть его к нам, но он никак не выходил на контакт, только пакости нам строил. — «Пакости»?! — скривился синеволосый, выкуривавший, казалось, десятую сигарету за время разговора. У живого человека легкие бы уже в трубочку свернулись. — А как это еще назвать? То задание нам сорвешь, то подстрелишь кого-нибудь. Я понимаю, что у тебя давний конфликт с Сонхёком и ты жаждешь снова возглавить наш дружный коллектив – больше скажу, я сам этого хочу, но, Чан, мог бы хотя бы на звонок ответить. Хенджин негромко хохотнул: — Театр закончился, начинается цирк. Ты серьезно игнорировал его звонки? Прямо как мои бывшие? — в его глазах плясали смешливые искорки, когда он глядел на возмущенного синеволосого. Тот фыркнул: — Оказался бы на моем месте, сделал бы то же самое. — «Поживи с мое», да, это я знаю, — Хенджин в пару глотков допил остатки коньяка и со стуком опустил бокал на журнальный столик. — Только я думал, что с годами люди умнее становятся. — Но это же люди, — Чанбин улыбнулся уголком губ, — а он хранитель. Если бы кое-кто удосужился ответить хотя бы на одно мое сообщение, многих проблем удалось бы избежать. — Хватит уже, — раздраженно закатил глаза Минхо. — Скажи лучше, какого черта ты отправил Джисона на задание по убийству Сон Юнмина, хотя Сонхёк был уже мертв. — Срочно нужны были деньги, чтобы откупиться от службы, — Чанбин все это время гладил Феликса по голове, чтобы тот успокоился. — У них нагрянула какая-то проверка, и пришлось искать, чем бы заплатить, а никому, кроме Джисона, я довериться не мог. Он не имел связей ни с кем еще из коммуны – значит, мне бы никто не предъявил «почему-у это ты снова берёшь заказ на жизнь, ты же обеща-ал», — он состроил глуповатое лицо, произнося эту фразу. — А еще у него была очень весомая защита в виде тебя. Вот и отправил его. Все просто. — Су-упер, — саркастично протянул хранитель. — Отправить неопытного человека с кухонным ножом на спортсмена. Я в восторге. Его язвительный комментарий остался без ответа. — Это еще не все, — Чанбин приподнял свободную руку, привлекая внимание. — После гибели Сонхека образовалась небольшая кучка из тех, кто поддерживал его идеи. Эта часть коммуны откололась и ушла в свободное плавание, и, как бы сказать помягче, ненавидит нас всех. Они продолжают убивать и получать деньги, а еще портить нашу репутацию перед службой, только теперь бесконтрольно. — Какая у них цель? — спросил Минхо. — О-о, — мрачно протянул тот. — Их цель, дружище – убить нас. Стереть с лица земли, как сорняк. Они уверены, что все проблемы в коммуне наступили из-за нас с тобой, а раз уж остальные тусуются с нами, то и они тоже виноваты и заслуживают пулю в лоб. — Значит, ребята там не самые адекватные? — уточнил Хенджин. Чанбин утвердительно кивнул: — Самые неадекватные. — И они прямо сейчас хотят убить каждого из нас? — Именно. И хотели чуть раньше: для этого они и притащились на светский раут вечером и устроили там стрельбу. Потому что там были Минхо с Джисоном. — Значит, — Хан сглотнул, — мы все можем погибнуть? Из-за них? — Верно. Или из-за службы, если однажды у уважаемых хранителей докипит и они решат разобраться с коммуной. Поверь, малыш, они не станут разбираться, кто от кого откололся и кто косячит. Повисло напряженное молчание, заливавшееся в уши тягучей резиной. Сердце отбивало сумасшедший ритм где-то в горле. Моя жизнь снова под угрозой. И жизнь Минхо. Много жизней. Мне, блять, страшно. Мне безумно страшно. По взглядам остальных, устремленных то друг на друга, то в пол, было ясно: дело дрянь. Действительно дрянь. — Я понимаю, что напугал вас, — продолжил Чанбин без капли шутливости, — но, вообще-то, мы правда оказались в очень опасной ситуации. И я хочу, чтобы мы все помогали друг другу, если снова придет беда. Нам нужно объединиться против общего врага. Это ясно? — Задвигаешь речь, как военачальник перед войском, — отозвался Чан, во второй раз за ночь закрывая окно. Видимо, у него закончились сигареты. — Если речь идет о безопасности моих друзей, выбирать не приходится. Я в деле. — Я тоже, — моментально ответил Хенджин. — И я, — произнёс Минхо. — Джисон, ты согласен? — Разумеется, — кивнул он. А есть другие варианты? Глава коммуны акцентированно кивнул, как бы ставя точку в обсуждении, и поднялся на ноги с дивана: — Отлично, — подытожил он, наблюдая, как остальные – кроме Чана – тоже встают со своих мест и направляются к выходу. — Тогда я предлагаю сейчас всем выспаться и восстановиться после этого ада. Каждому из нас нужно время, чтобы оправиться. Если будут новости – я сообщу. И еще кое-что. Остановившись у самых дверей, Джисон чуть придержал Минхо за локоть: — Иди вперед, я догоню. Нужно кое-что обсудить. Это на пару секунд. Тот нахмурился, внимательно заглядывая в глаза подопечному: — Уверен, что справишься без меня? — снова этот взволнованный голос. Хан готов был сползти на пол по стенке каждый божий раз, когда слышал этот тон. — Конечно, — заверил он хранителя. — Я быстро. Как только высокая дверь с хлопком закрылась, Чан заговорил первым: — Я слушаю. Парень подошел к нему поближе, чувствуя, как ноги становятся ватными, а руки вновь начинают трястись. Чертова тревога. — Это… — Джисон замялся неуверенно, заметив, что Чанбин все еще в номере. — Это насчет связи. Нашей с Минхо. Взгляд синеволосого резко посерьезнел: — Так, — он проследил за озадаченным взором младшего и добавил: — Не переживай насчет Чанбина, он в курсе. Вот оно как. Слова комком застряли в горле, ожидая, когда их выскажут. Тяжело. Вокруг ребер будто снова обвивалась грубая веревка, сжимая их, как варварский корсет. Хан с трудом сглотнул, и тут же понял, что просто оттягивает тот самый момент. — В общем, — медленно заговорил он, — у Минхо забилось сердце. В то же мгновение Чан с Чанбином переглянулись, и в глазах каждого из них черным по белому читалось что-то совершенно непонятное, такое, от чего по рукам пошли мурашки. Черты лица у синеволосого вдруг заострились. Эти двое переговаривались без слов, на языке, известном им одним. — Не молчите, — голос нещадно дрожал, выдавая страшную тревогу, накрывавшую Джисона с головой. — Чан, что это значит? Это хорошо? Грудь того поднялась в глубоком вдохе. — Как бы тебе сказать… — осторожно заговорил второй собеседник, находившийся на другом конце номера. — Это… — Это пиздец.