Billie Eilish — No Time To Die
***
Ваканда. Одно лишь это слово вызывает у Джеймса море смешанных эмоций, с которыми он до сих пор не смог до конца разобраться и справиться. Жители небольшого посёлка, где остановился Барнс, вполне спокойно отнеслись к нему, как к личности и как к человеку, который пытается избавиться от страшного кода. На самом деле, от Зимнего Солдата практически ничего не осталось — лишь воспоминания, которые время от времени напоминают мужчине о себе, вынуждая его вспомнить «истинное лицо». Сначала было тяжело, было больно и в голову закрадывались мысли о том, а не зря ли они придумали всю эту затею априори. Потом он сомневался. Сомневался, что ему стоит оставаться среди такого большого количества людей без гарантии, что он не нанесёт им вред. Боялся подойти к детям и запрещал им близко подходить к своему домику; завтракал, обедал и ужинал отдельно ото всех и подходил к людям только в случае сильной необходимости. Кошмары. Кошмары преследовали его всякий раз, стоило Джеймсу на пару минут прикрыть глаза и провалиться в чуткую дремоту. Обрывки воспоминаний и фраз, сказанных теми, кто замораживал его и изводил. ГИДРа начала использовать его в качестве машины для убийств, и это продолжалось многие годы. После каждой миссии Барнс подвергался заморозке, это замедляло его старение. Также после каждой миссии у Баки стирали воспоминания, так что он не испытывал сожалений или угрызений совести по поводу всех тех, кого лишил жизни. А сейчас, когда он всё помнит и вовсе никто не пытается стереть ему память, в голову возвращаются воспоминания о всех тех, кого он бездушно лишил жизни, вовсе не жалея о своём поступке. Словно у него действительно нет души и сердца. — Это были не Вы, Джеймс Бьюкенен Барнс. Виктория повторяла уже давно заученную фразу всякий раз, когда он выражал свои сомнения. Словно она игровой персонаж, у которого в словарном запасе есть только одна фраза. Только в отличии от бездушного робота она могла смотреть на него пронизывающе, словно пыталась заглянуть в душу. За эти пару месяцев Джеймс смог наконец понять, какого всё таки цвета ее глаза. Зелено-голубые, меняющие цвет на темно-синий, когда она злится (хотя подобное случалось очень редко). Она единственная называла его так официально, хотя мужчина не один раз просил его звать просто «Баки». А она улыбалась и говорила, что таким образом показывает всё своё уважение. Она обращалась к нему на «Вы», всегда желала доброго утра и спокойной ночи и с ней всегда было о чем поговорить. Порой Джеймсу казалось, что за свою короткую жизнь, она смогла прочесть все книги мира и от того знает абсолютно всё. Ему сто шесть, а ей двадцать восемь, но даже с такой большой разницей в возрасте, ему вовсе не казалось, что он слишком стар или она слишком молода. Они будто были одного возраста и у них был, как говорится «один мозг на двоих»: одинаковое мышление, одинаковая линия поведения и единственное, что отличалось: характер. Виктория была до смерти спокойной. Она знала с самого начала, кто такой Джеймс Бьюкенен Барнс. Знала и всё равно пошла первая на контакт, захотела показать, что не боится его и ему не стоит бояться их. И именно поэтому ему хотелось восхищаться ею. Она была бесстрашной, была такой, которую хотелось назвать сильной и независимой и это бы не было просто пустым словом. Она действительно была удивительной. А ещё Виктория была проницательной. То ли за то время, сколько они знакомы, то ли она действительно такая, но девушка всегда видела, что твориться у него в душе. Она смотрела на него так, что у него не оставалось сомнений: уже и слов не надо, она знает всё. Она была действительно той женщиной, которую прежде Джеймс не встречал. Или хотя бы похожую. Рыжеволосые девушки в его время были вообще редкостью, да и не было почти у него времени на глубокие разговоры с женским полом. А потом, сами понимаете, это было невозможно. В Ваканде же молодых девушек просто море — выбирай любую, но любой не хотелось. Хотелось слышать и видеть только её. Это нельзя было назвать влюбленностью, он не знает, что это такое. Джеймсу комфортно с Викторией: она веселая, с хорошим чувством юмора, умная и невероятно хороший слушатель. Как это сейчас называют, она была своего рода психологом и психиатром для Барнса в одном флаконе. Она слушала его, расспрашивала подробнее и давала некоторые советы, если он этого хотел. Она спрашивала о том, как у него дела каждый божий день, беспокоясь, чтобы кошмары не начали тревожить чаще положенного. И сначала было плохо, к слову. Кошмары не давали спать, заставляли истошно вопить и звать на помощь — а потом приходила она. Она заходила в палатку, что делала в дневное время очень редко, била по щекам и поливала холодной водой в попытках разбудить. Когда Джеймс открывал глаза, он резко подрывался и механическая рука сама собой начинала дергаться, однако ее присутствие успокаивало и всегда он видел в ее глазах поначалу одно: беспокойство, страх, волнение. Она хваталась тонкими пальцами за мужское предплечье, посылая немую поддержку. Первые месяца они часами сидели неподвижно: она боялась, что ему снова станет плохо, а он — что она уйдёт. Под утро Виктория уходила, прикрывая навес и желая спокойного утра, а ночью всё повторялось снова и снова. А в последний месяц всё изменилось. Когда она приходила ночью, она не просто садилась рядом. Девушка обнимала его так крепко, как мама своего ребёнка, словно пыталась защитить от всего мира. Барнс хватался за неё, как за спасательный круг всякий раз, когда она подходила настолько близко, что можно было уловить едва ощутимый аромат полевых цветов. Он судорожно обхватывал ладонями ее спину, прижимался всем телом и она всегда чувствовала, что он дрожит. То ли от страха, то ли от холода. А вчера она осталась на ночь. Она пришла около полуночи, а потом не ушла. Или она не захотела, или просто потому, что он попросил. Во всяком случае, после того, как они улеглись вместе, кошмары больше не преследовали Джеймса. Его не бросало в холодный пот, а ощущение чужих рук на своём теле не вызывало у него отвращение: он знал, что это она. А потом, когда он открыл глаза уже с утра, рядом никого не было. Место пустовало, а подушка была холодной и первая мысль, что возникла у бывшего солдата: неужели она действительно ушла? Сердце от этого неприятно сдавило, а брови поползли ещё ниже. Снаружи были слышны веселые голоса уже давно проснувшихся жителей, однако Джеймс хотел проснуться и увидеть ее лицо перед собой. Хотел почувствовать тепло, исходящее от ее тела, хотел обнять и прошептать слова о безмерной любви, однако теперь все желание сошло на «нет». Она не хотела принимать его любовь. Возможно, что у неё уже есть кто-то другой, а Джеймс просто друг, которому она помогает прийти в себя после трудного жизненного пути. А может это всё просто иллюзия и ничего такого не было, Барнс всё себе придумал. Но придумать тот взгляд, которым она смотрела на него, просто невозможно. Она улыбалась ему так, как никому до этого, он в этом уверен. Виктории действительно интересно с ним, она готова сидеть с ним часами напролёт, лишь бы услышать ещё одну историю. Именно поэтому ее ход можно легко объяснить и она это сделает, когда захочет. Обязательно сделает, стоит лишь немного подождать. — Почему ты сегодня ушла? Виктория открывает рот, чтобы поприветствовать солдата, однако тут же закрывает его, словно рыбка, которую выбросило на берег. Он сидел, обхватив руками колени и исподлобья наблюдал за малейшим движением со стороны девушки, пытаясь ухватиться за каждую деталь. Она рвано улыбалась, теребя браслет на руке и явно не зная, что и сказать. Что уж тут, он и сам не ожидал, что вот так сразу задаст подобного рода вопрос. — Мне нужно было уйти. — Виктория говорит совсем тихо, словно боится, что кто-то ее услышит, однако Джеймс улавливал каждый звук, доносящийся от неё, каждый вздох. Она не пыталась взглянуть на него; смотрела куда-то себе под ноги, разглядывая чёрные потертые балетки, что испачкала буквально сегодня, когда прогуливалась вокруг речки. Тишина давила на обоих и оба не знали, что добавить. Раньше такого не было, определенно нет. Раньше они не замолкали на продолжительное время, они всегда находили тему для обсуждения. А сейчас обсуждать было нечего. Почти. — Я тебе не нравлюсь? — он задаёт вопрос голосом наивного ребёнка, а она, словно первый раз слышит, как он говорит. Резко поднимает голову вверх и вскидывает брови, даже переставая теребить бедный браслет. Джеймс шумно сглатывает, облокачиваясь на руки и медленно поднимаясь, тем самым становясь на голову выше Виктории. Теперь он смотрел на неё сверху-вниз, а ей пришлось закинуть голову, чтобы взглянуть в голубые, словно лёд, глаза. Поначалу несмело, будто сейчас он отвесит ей смачную пощёчину, а потом напряжённо, словно от ее взгляда зависит судьба человека. — Джеймс Бьюкенен Барнс.. — Да что ты заладила одно и то же! — резко мужчина перебил Викторию, хватая ту за плечи обеими руками не сильно, лишь слегка надавливая пальцами на предплечья. Чуть наклонившись вперёд, он обдал горячим дыханием лоб девушки, от чего та вздрогнула, однако отвести взгляд не посмела. Барнс буквально почувствовал каждой клеточкой тела, как ее собственное тело напряглось; натянулось, словно струна. — Когда ты сможешь подпустить меня ближе, Виктория? — Мы уже ближе некуда, сержант. — Она шепчет еле слышно, однако он все равно улавливает каждый звук, произнесённый ею. Она встряхивает головой, убирая надоедливые передние пряди с лица, а потом снова почти смело смотрит на мужчину, морщась от ощущения холодной стали на своей горячей коже. — Просто у нас слишком разное понятие близости. — Я хочу делить с тобой эту палатку, Виктория. — Джеймс окидывает взглядом небольшое помещение, вновь возвращается глазами к рыжеволосой. Закусив губу, она следила за сменой эмоций на лице мужчины, не смея перебить его или скинуть руки со своих плеч, — я хочу просыпаться и видеть, что ты продолжаешь лежать в моих объятиях; хочу целовать до потери пульса и повторять, что люблю; хочу не просто трахаться с тобой, а хочу заниматься любовью; хочу исцеловать каждый участок твоей кожи и сказать, что ты – моя. Я безумно хочу, чтобы мы с тобой были парой, любовниками, мужем и женой. Только ты и я.Bea Miller — like that
— Но это неправильно, Джеймс. — Ее голос дрожит, словно она слишком сильно сомневается в том, что говорит. Сжавшись, словно комочек, она бегала глазами по лицу мужчины, пытаясь найти в нем хоть один изъян. Однако, черт возьми, он был идеальным. — Ты такой, а я.. — Какая ты? Веселая, умная, трудолюбивая, красивая? Какая ты, Виктория? Может ты женщина, которую я люблю? — вопросы сыпались на неё, словно самый сильный дождь, а Джеймс и не думал останавливаться. То, что долго копилось в душе, буквально требовало выбрать наружу и от того, всё сильнее сжимая пальцами нежную кожу, мужчина ближе придвигался к девушке, пытаясь найти в ее глазах ответ хотя бы на один вопрос. А она в ответ молчала, прикусывая нижнюю губу до крови. — Я обычная. — говорит Виктория через какое-то время и практически сразу чувствует легкое прикосновение чужих ладоней к своему лицу. Ее глаза снова сталкиваются с его льдами и рыжеволосая теряется. Теряется сама и теряет собственную голову. Он облизывает нижнюю губу, а она интуитивно приоткрывает рот, поддаваясь напору и словно заворожённая, наблюдала за каждым его движением. — Не смей больше никогда так говорить, слышишь? Ты удивительная для меня, Виктория. Ты такая единственная, – с каждым новым словом голос Джеймса становился всё тише, а к концу фразы и вовсе сошёл на шёпот. За эти пару минут они сблизились настолько, что носы соприкасались друг с другом, а горячим дыханием они обдавали кожу друг друга и тем самым согревая. Ничего не говоря, мужчина крепко обхватил девушка руками за спиной, прижимая к своему мускулистому телу и постепенно хаотично осыпая поцелуями лицо Виктории, параллельно шепча слова о любви (как он и хотел). Она не пыталась вырваться или возмутиться: девушка продолжала спокойно стоять, поддаваясь на все ласки и отвечая на них телом. А потом всё пошло своим чередом, словно по течению. Руки забирались под одежду, исследуя изгибы тел, пока губы пытались найти друг друга, встретившись в диком танце. Ладонями Виктория цеплялись за крепкие плечи Джеймса, а позже под весом собственного тела, утягивая за собой назад на прохладную землю. Однако им было плевать. Отдаваясь моменту, они срывали друг с друга одежду, отрывая с мясом пуговицы и вовсе их не жалея. Языки сплетались, исследовали предоставленную территорию, а вечно контрастирующие ладони Джеймса медленно пробирались меж тесно прижатых друг к другу тел к женской груди, сжимая её и вынуждая Викторию прикусывать нижнюю губу, лишь бы не издать лишнего звука. Ее же руки уже тянулись к ремню Барнса, ловко вытаскивая его из петель и освобождая такой желанный сейчас член из оков нижнего белья. Проводя ладонью по всей длине, рыжеволосая с упоением наблюдала за тем, как открывал и закрывал рот Джеймс, поддаваясь на все ласки девушки и чуть двигая бёдрами навстречу. Его вечно обветренные губы проводили мокрую дорожку поцелуев от губ до груди, уделяв особое внимание соскам и ложбинке, языком выводя только ему известные узоры. Рука из вибраниума медленно проникла под задравшуюся юбку, отводя в сторону насквозь промокшее нижнее белье и под внимательный взгляд Виктории, делая первый резкий толчок. Он знал, что он не первый, а от того ставить лишние вопросы было вовсе ни к чему. Судорожные вздохи и ахи разносились по своеобразной комнатке, пока Джеймс продолжал вбиваться в податливое тело, цепляясь одной рукой за молочные бедра, а другой не сильно сжимал тонкую шейку, тем самым усиливая контраст ощущений. — Давай, кончи для меня, прошу, — он шепчет ей на ухо несвязную речь, а она в ответ только выдыхает, поджимая пальцы на ногах и снова цепляясь за его плечи бешеной хваткой. Мышцы ее влагалища плотно обхватывали член Джеймса, что не мог выдержать такого давления. Сдавленно рыча на ухо Виктории пошлые речи, он продолжал заливать все её внутренние органы спермой, практически ложась всем телом на миниатюрную жительницу Ваканды. — Когда я проснусь, я хочу видеть тебя рядом с собой.— Увидишь.
***