Кто меня запрограммировал?

      После череды разных процедур и обеда пришёл врач и радостно сообщил, что угрозы для других детей нет, а значит, Антона можно смело переводить в общую палату. Эта новость мальчика обрадовала, потому что в хорошей компании был шанс отвлечься… ну хотя бы на чужую беду. Да, эгоистично, но это, в конце концов, больница. Кто бы оказался здесь без своей личной трагедии?       Соседом по палате оказался бледный паренёк лет пятнадцати, лицо которого было усыпано веснушками. Он спал, когда Антон впервые вошёл в палату следом за медсестрой. На прикроватной тумбочке лежали пустые коробочки каких-то незнакомых лекарств, но Шаста привлекло совсем не это, а лежащая на одеяле рука. Ногти парня были угольно-чёрного цвета. Такое Антон видел впервые в жизни, только слышал когда-то в детстве. Чёрные ногти значили только одно — родственная душа соседа покинула своё тело и теперь ждёт свою пару для нового цикла жизни. Шасту стало не по себе, и даже собственная проблема на мгновение стала волновать гораздо меньше.       — Федя, подъём! — тем временем громогласно приказала медсестра и принялась тормошить парня за плечо. — Время принимать таблетки и знакомиться с новым соседом.       — А не от таблеток ли я начну видеть этого самого нового соседа? — недовольно пробурчал Федя, не открывая глаз. Антон не удержался и хихикнул. Уж больно фраза этого паренька зашла. Фёдор же, услышав, что медсестра и правда пришла не одна, разлепил глаза и взъерошил рыжие волосы. — Надо же, ещё не принял, а уже вижу.       — Антон, — протянул ему руку Шаст.       — Федя, — парень не без труда ответил на рукопожатие и откинулся на подушку. — Извиняй, я не в лучшем виде сейчас. Вау, — тут он обратил внимание на ногти Антона, — зелёные? Свои?       — Ещё успеете поговорить, — строго сказала медсестра. — Сначала все необходимые процедуры. Тебе, Антон, кстати, тоже.       Мальчишки одновременно картинно вздохнули и закатили глаза, а когда медсестра, напичкав их обоих всеми прописанными лекарствами, ушла, громко рассмеялись. Антон больше не чувствовал неловкости — рядом с новым знакомым было хорошо и уютно, словно они дружили уже добрую тысячу лет. Они обсудили школу, интересы, спорт, любимую музыку, а Шаст то и дело замечал, с каким интересом Федя то и дело косится на его пальцы. Впрочем, и его самого чёрные ногти нового знакомого буквально притягивали. Только вот разговор об этом никто не решался начать, зная, что это тема может быть слишком личной и болезненной.       Первым не выдержал Фёдор. Любопытство настолько взяло верх, что он после ужина просто выпалил:       — Что с твоей-то произошло?       Антон, не ожидавший вопроса настолько в лоб, неловко закашлялся и честно ответил:       — Без понятия. Сидел просто на уроке, а сосед вдруг панику развёл. Они просто позеленели в один миг, и хрен их знает, что там с соулмейтом произошло. Я даже не видел её никогда. Пока ищут, насколько я слышал.       — И больше никаких ощущений?       — Просто неприятно покалывало, — Шаст стал внимательно осматривать каждый ноготь, будто надеялся найти ответ. — И никто не шарит, что это.       — Странная херня, — согласился Федя. — И сейчас нормально? Ни слабости, ничего такого?       — Ничего такого, — непонимающе повторил Антон. — Почему ты спрашиваешь? Это… ненормально?       — Насчёт твоего случая не знаю, — Фёдор взбил подушку и лёг. — Видимо, с твоим соулмейтом ничего серьёзного. Будь он в смертельной опасности, твои ногти сохранили бы первоначальный цвет, только стали бы чёрными наполовину. И тебя бы тошнило. Вроде всё.       — Ого, даже так, — Шаста так и подмывало спросить, откуда Федя об этом знает, но он прекрасно понимал, насколько это нетактично. Потому что Федя наверняка знал об этом всём из собственного опыта. Но говорил он абсолютно спокойно, что заставляло думать, что эта рана давняя и уже не так болит.       — Тох, ну у тебя всё на лице написано! — грустно улыбнулся парень, приподнимаясь на локте. — Я бы не стал заводить этот разговор, если бы не готов был поделиться своей историей в ответ, смекаешь? Так что я прекрасно представляю, о чём ты стесняешься меня спросить.       — Да брось ты, — засмущался Антон. Слова соседа по палате застали его врасплох. — Я вовсе не…       — Я пережил это пять лет назад, — перебил его Фёдор, ложась на спину и устремив взгляд в потолок. — Это была дочка друзей моих родителей. Провалилась под лёд как раз в начале марта. Мы не были с ней сильно близки, а вот родители пищали от восторга, узнав, что мы с ней выбраны друг для друга судьбой. Что мои, что её… просто с ума сходили и всё хотели, чтобы мы общались как можно больше. Только вот знаешь, в чём была проблема?       — В чём же? — заворожённо спросил Шаст. Он всё это время слушал историю Феди, затаив дыхание, а то, о чём он рассказывал, будто стояло перед глазами.       — Она была младше меня на пять лет. Понимаешь, да? Ну какие могли быть у меня с ней общие интересы? Конечно, она меня раздражала. Даже не сама она, а то, как родители мне её навязывали. Но когда я спокойно делал домашку и вдруг почувствовал жжение в ногтях и адскую тошноту… я испугался. Я не бежал на улицу, чтобы разыскать её и, возможно спасти, я просто упал на ковёр и сжался в комок. А потом…       — Ты почувствовал, что… всё? — голос Антона сорвался на последнем слове. В детстве он слышал рассказы о том, что если родственная душа покидает тело, возвращаясь туда, откуда пришла, то человек, потерявший свою половинку, прекрасно чувствует этот момент. Чувствует боль, если тело соулмейта умирало мучительно. Чувствует опустошение, когда боль уходит. Будто потерялось что-то очень важное, хотя на самом деле так оно и было. Антон раньше никогда не задумывался, как живут такие люди, и сейчас ему, похоже, выпал шанс это узнать. Вдруг и с его родственной душой что-то случилось, но почему он тогда ничего, кроме покалывания не почувствовал?       — Стало очень холодно, — Фёдор даже поёжился, будто и сам вернулся в события пятилетней давности. — И воздуха стало не хватать. Она же упала под лёд, наглоталась воды… не откачали. Потом я снова смог дышать, но накатило такое… разочарование что ли?       — Разочарование? — Шаст нахмурился. Про разочарование он точно не ожидал услышать.       — Типа того. Разочарование в дальнейшей жизни. И эмоций больше не осталось. Родители в тот день всё узнали почти сразу и примчались раньше с работы. Так и нашли меня на полу посреди комнаты. А потом скорая, больницы… Знаешь, Тох, я искренне надеюсь, что с твоей родственной душой всё хорошо. Просто… вот уже пять лет в тот самый день я оказываюсь в больнице. И потом ещё неделю лежу. Сейчас накатывает уже слабее, но приятного мало, конечно.       — Каждый… год? — Антон был в ужасе. Пусть он и хорошо себя чувствовал, перспектива каждый год проводить этот день в больнице его совершенно не радовала. — То есть ты…       — Да, каждый год переживаю её смерть заново, — кивнул Федя и закусил губу. — С каждым годом чувствуется всё меньше. Говорят, легче всего переносят потерю соулмейта дети, ведь они не понимают ещё. Врач сказал, что ещё пара лет, и я смогу обходиться только таблетками. То есть без больницы. Будь я старше, это могло бы затянуться.       Шаст не знал, что ответить. Его раньше участь людей с чёрными ногтями совершенно не интересовала, ведь он их ни разу не встречал. А, может, и встречал, но просто не обращал внимания на их руки. А что если их просто остаётся очень мало? Антона прошиб холодный пот, стоило ему подумать, что если потеря родственной души так мучительна для взрослого человека, то вдруг приличная их часть решает просто последовать за ними? Особенно если действительно была любовь аж до красных ногтей. Мальчик думал обо всём этом ещё пару часов так точно. Он был настолько поглощён своими мыслями, что пропустил мимо ушей сочувствующее: «Спокойной ночи!» от соседа по палате. Да что там сосед… он даже пропустил момент, когда провалился в сон.       Утром его растормошила вчерашняя медсестра, которая принесла на подносе две тарелки с лекарствами. На тарелке Антона таблеток было сильно меньше, но пить их всё равно было неприятно, тем более натощак. Мальчик искренне сочувствовал Фёдору, которому уже пять лет приходилось в период обострения глотать горы лекарств чуть ли не пачками.       После завтрака Антона вновь потащили на очередные обследования. Врач много хмурился, но ничего плохого не говорил. Это пугало. Чем дольше длилась эта неизвестность, тем больше разрасталась паника в душе мальчика. Хотелось просто проснуться дома. Погулять с друзьями. Да что уж там — вернуться в школу. За день Шаст успел соскучиться даже по бесившему его соседу по парте. Хотя… не заметь он позеленевшие ногти, что было бы? Вряд ли что-то другое. Вечером бы так или иначе всё спалил бы дико верящий в родственность душ отец и потащил бы в больницу.       В середине дня разрешили встретиться с родителями. Мама плакала, обнимая Антона, и умоляла своего мужа поговорить с врачами, чтобы разрешили забрать сына домой. Отец был непреклонен. Он считал, что раз с их сыном и его родственной душой что-то случилось, то надо дать докторам возможность выяснить всё, что только можно, сколько бы времени на это ни потребовалось.       Позже к ним присоединился врач, который сказал, что в базе нашли несколько девочек из других городов с нужной датой рождения, но ни с кем из них вчера ничего такого не случалось. А у двоих вообще ногти оказались розовыми. Отец Антона просил, умолял, пытался дать денег, даже угрожал доктору — так он хотел узнать хоть что-то о потенциальных спутницах жизни сына, но врач твёрдо стоял на своём: не положено, и всё тут. Защиту персональных данных никто не отменял.       Потом снова были анализы, процедуры, обследования… Вымотанный за день мальчик попал в палату ближе к вечеру. По идее надо было заглянуть в столовую на ужин, но сил не было. Шаст просто рухнул на койку, выдавив из себя усталый стон.       — Устал с непривычки, да? — хмыкнул копавшийся в своей тумбочке Федя. — Ничего, дальше легче будет, если ничего такого не найдут.       — Думаешь? — спросил Антон, не отрываясь от подушки. — Наоборот же затаскают.       — Есть шанс, что отстанут, если всё в норме. А вот если найдут… затаскают ещё больше.       — Отец настоял, чтобы меня тут держали, пока не найдут. Я, конечно, в родственность душ верю, но тут больше с мамой согласен.       — А она не верит? — голос Фёдора звучал насмешливо и почему-то со стороны двери. Шаст перевернулся на спину и удивлённо выгнул брови: сосед по палате стоял в верхней одежде и с сумкой у двери, будто собирался уходить.       — Ты куда это? — удивлённо спросил Антон. Усталость как рукой сняло.       — На волю! — Федя подмигнул соседу по палате. — Без шуток, Тох, меня выписали. Сказали, что могу продолжить лечение уже дома.       — Везёт, — как-то совершенно безрадостно протянул Шастун. Конечно, то, что состояние Феди улучшилось, — это хорошо, но его выписка означала только одно. Антон снова какое-то время пробудет в одиночестве. Нет, может, скоро к нему подселят другого соседа, но кто может знать, каким он окажется. С Фёдором же было легко и приятно, пусть они и были знакомы всего пару дней.       — Да не кисни! — сочувствующе вздохнул парень. Он бросил сумку у двери и сел на стул у кровати Антона. — Скоро и тебя выпустят. Хочешь, я тебе номер свой оставлю? И аську, если у тебя дома интернет есть. Выпустят тебя — можем в футбол погонять, погулять там…       — Да, отличная идея, — Антон еле заметно улыбнулся. — Пиши, конечно, я тебе тоже номер напишу. А насчёт мамы… да, прикинь, она действительно в соулмейтов не верит. Федя заметно нахмурился, но прежде чем что-то ответить, дописал номер телефона на вырванном из тетради Антона листке. Он ещё раз бросил взгляд на зелёные ногти Шаста и многозначительно вздохнул.       — А какого цвета её ногти, если не секрет? — спросил парень, как-то слишком пристально уставившись на лицо нового знакомого. Тот даже смутился и немного съёжился под таким напором.       — Никогда не обращал внимания, если честно… — задумчиво произнёс он. — Мне казалось, она клеит на ногти искусственные. Или как оно там называется.       — А вот ты обрати внимание. И на отца своего. Просто… согласись, странно отрицать основы мироздания, когда живёшь со своей родственной душой. Ладно, Тош, бывай, меня ждут уже! — Фёдор пожал Антону руку, после чего подхватил сумку и радостно упорхнул из палаты навстречу медсестре, которая как раз шла, чтобы его забрать. Шаст же напрягся. Он всё пытался вспомнить, были ли ногти его родителей ярко-красными, но почему-то не мог.       Впрочем, в следующие несколько недель думать об этом было некогда — Антона таскали по обследованиям, мучили лекарствами и не самой вкусной больничной едой. На руках практически не осталось живого места от уколов, а зелёные ногти были срезаны чуть ли не под корень. Каждый приход медсестры означал лишь новую порцию мучений. Каждый растерянный взгляд врача после получения очередного результата анализа означал лишь продолжение этой больничной круговерти.       Соседа в палату не подселили. Антон, хоть и скучавший по Феде, был в принципе доволен. Отсутствие соседа значило, что детей, страдавших от потери родственной души, не прибавилось.       И удивлённых взглядов при виде его зелёных ногтей тоже.