The path of destinies

      Это была любовь с первого взгляда.       Когда Тошинори было 8, они вместе с бабушкой отправились в центр на новогоднюю ярмарку.       Его неохотно пускали из дома в холодное время года — слабое здоровье и детская болезненность постоянно грозили ему то воспалением легких, то хроническим ларингитом, то застуженными ушами — но в том году зима выдалась мягкая, теплая, снег укрыл город воздушным пуховым одеялом и под ним, точно в парнике, совсем не ощущался мороз. И родители уступили. Правда, от огромной вязаной шапки безбожно чесался лоб, но это было единственное условие долгожданной свободы, и мальчишка стойко его выполнял.       Держа бабушку за руку, он гулял по праздничным улочкам, с визгом скатывался на подготовленных для малышей ледяных горках, запрокинув голову, смотрел на украшенную игрушками елку в центре площади, пытаясь хотя бы представить — какой он, вид с её вершины. А когда они добрались до катка у универмага, застыл как вкопанный.       Там была она.       Ей было чуть меньше 20, у нее были темные, убранные в небрежный хвост волосы и яркая улыбка с родинкой под нижней губой. Но главное — она парила надо льдом. Казалось, для нее не существовали другие посетители: те, что неловко держались на коньках, катаясь или за руку со своими родными, или кучно с друзьями, чтобы ловить друг друга на поворотах, или и вовсе следуя за поддерживающими стойками в виде разноцветных пингвинов и медвежат. Точно в параллельной реальности, она легко рассекала лед между ними, без видимых усилий скользила вперед, делала прыжок — так, словно для нее, тонкой, стройной, почти невесомой и вовсе не существовало законов притяжения, совершала перебежку вперед спиной, а потом крутилась, крутилась, крутилась — будто волчок, что был у него в детстве. Только намного прекраснее.       И он влюбился. В нее. И фигурное катание.       Оно изменило его жизнь. Превратило из хрупкого болезненного ребенка в хорошо сложенного юношу, а после — мужчину. Дало уверенность в своих силах, в себе, подарило цель в жизни, к которой он шел день за днем: сперва неловкими шажками, а после — уверенно перепрыгивая через несколько ступенек за раз.       Родители недоумевали. Когда он вернулся домой и с горящими от восторга глазами, сбиваясь и запинаясь, рассказал о невероятной девушке на катке, и о том, что он хочет «так же», они не понимали. Какой каток? Это же лед, постоянный холод. Он не сможет! Не с его здоровьем!       Но он доказал обратное. Маленький Тошинори занимался почти каждый день, порой до изнеможения, о котором знала только бабушка — та, кто была рядом, когда он понял, чему хочет посвятить свою жизнь; содрогаясь не только телесно, но и мысленно, вставал под ледяной душ, а после ел столько овощей и даже тех ужасных брокколи, сколько было нужно. Он спешил домой после школы, обедал — без единого нарекания или каприза, на скорую руку делал уроки, а затем отправлялся к своему первому тренеру, Сорахико Торино.       Тому, кто вообще-то не хотел его брать.       «Поздно. Раньше надо было начинать», — вынес он вердикт, придирчиво оценивая мальчонку, пришедшего со своими родителями на смотрины. «Да и хилый он, только переломается зря», — фыркнул пренебрежительно напоследок. И хотя родители были с ним более чем солидарны, они готовы были дать шанс своему ребенку. И тренер согласился на одну попытку.       Попытка удалась. «Хилый» Тошинори креп на глазах, никогда не жаловался на ушибы и дискомфорт, а когда в рекордные сроки освоил базовые фигуры и при этом так и не сломал ни одной кости, тренер смирился — это надолго. Через два года они с Торино приняли участие в местных соревнованиях, а еще через три молодой фигурист Яги уже блистал на международной арене в чемпионате среди юниоров. Родители им гордились. Тренер — тоже, хотя и не подавал вида.       Тошинори бежал вперед семимильными шагами: двойные прыжки, тройные, в том числе, и тройной аксель — один из сложнейших элементов, несколько соревнований, все новые и новые медали, замещающие на стене его детские рисунки, и кубки, вытесняющие с полок томики манги. У него не было на это времени. У него была цель, и он пытался её достигнуть. Тем более что со временем она обрела имя — Шимура Нана, уже титулованная фигуристка, которая всего один раз оказалась в своем родном городе накануне Нового года и от нечего делать решила заглянуть на местный каток — для нее это было не больше чем развлечением, тем, чего она уже давно не имела на выматывающих тренировках. И она совершенно не думала, что эта спонтанная прихоть может перевернуть жизнь одного случайно оказавшегося там ребенка.       Яги знал, что между ними добрых десять лет жизни, опыта и побед. Десять лет и десятки тысяч откатанных часов. Но он все равно не терял надежды, сияя так ярко, как это только возможно. И это сияние нельзя было не заметить.       К тому моменту Нана решила закончить свою спортивную карьеру. Это было сложное решение, но позади был тернистый путь, неоднократно находивший свое окончание на пьедестале почета, и, в целом, он был ей уже знаком, а впереди маячило новое путешествие — в замужество, семью, материнство, и оно интриговало её куда больше, потому что этой дорогой она еще не ходила. И она сделала два важных решения: ушла из большого спорта… и вернулась в него в качестве тренера для подающего надежды молодого спортсмена Тошинори Яги. Ох, как она хотела, чтобы он пошел по её стопам, нет, чтобы он превзошел её — стал чемпионом, которому нет равных ни в Японии, ни во всем мире. У них все было для этого: у него — способности и непреодолимое рвение к вершинам, у нее — знания, опыт и врождённое умение учить.       Им не хватило только одного — времени.       Это случилось через шесть лет.       Яги уже стал уверенным фигуристом номер один в своей стране и теперь топтался в нетерпении в фойе спорткомплекса, где проходил Чемпионат мира. Нана опаздывала. Это было совершенно не в её характере, поэтому он судорожно нажимал на кнопку вызова, снова и снова, стараясь унять нарастающую внутри панику.       Он уже почти отвык переживать из-за выхода на лед — после стольких лет остался лишь мандраж на кончиках пальцев, отступающий, когда лезвие конька впервые касается ледяной глади и плавно скользит по нему, словно лодка по поверхности воды. Когда отходят на задний план все посторонние звуки, смолкают аплодисменты зрителей и остается он, один-на-один со звучащей песней, вплетенной в его тело за все бесчисленные тренировки, неотделимой от каждой вовремя напрягающейся мышцы, чтобы уйти в прыжок или вращение.       Нет, то, что он испытывал сейчас, не имело ничего общего с этим ощущением предвосхищения от будущего выступления. Это был чистый страх.       Когда количество длинных гудков уже вышло за все рамки допустимого ожидания и он собирался в очередной раз оборвать вызов, в телефоне неожиданно раздался щелчок соединения. Яги замер в ожидании. Чуда не произошло. Накатившая волна радости и облегчения тут же разбилась о скалу незнакомого мужского голоса, отрапортовавшего: «Алло. С вами говорит лейтенант полиции, Санса Тамакава. Скажите, вы знакомы с владелицей данного номера?» Дальнейшее звучало словно сквозь толщу воды: мокрая автострада, встречный автомобиль потерял управление, авария, медики ничего не могли сделать, у погибшей есть родные, которым следует сообщить?       Он снялся с выступления. Даже не так. Яги просто исчез, не оставив никакой информации, и зрители еще долго аплодировали, полагая, что звезда Японии просто запаздывает. У него не было сил выступать. У него больше не было смысла. Большую часть своей жизни он бежал: или за этой женщиной, или рядом с ней, и теперь, когда он остался один, он не знал, что ему делать дальше. Где — его цель. Где — его ждут.       Яги пропустил следующие соревнования. И еще одни. Газетные обложки пестрели громкими заголовками: «Чемпион Японии — в депрессии», «Карьера Яги окончена?», «Истинное лицо фигуриста номер один». Были и те, кто предполагал самое отвратительное: что между ними была интрижка, поэтому-то мужчина и переживал так тяжело эту утрату. Но это было полной чушью. Нана была его наставником, его музой, его смыслом жизни — это было гораздо больше чем просто любовь, которую предписывала им желтая пресса. И в миг он лишился этого смысла. Лишился всего.       Бывший тренер появился на его пороге спустя год после трагедии. Торино выглядел уставшим и еще более хмурым чем обычно, и тот факт, что он встретил Яги не увесистым отрезвляющим подзатыльником заботы, а лишь многозначительным хмыком, говорил о том, что у самого Тошинори вид был еще хуже.       — Собирайся.       — Куда?       — Покажу кое-что. Хватит уже затворником дома сидеть. Прогуляешься хотя бы. Только… причешись что ли.       В целом, Яги ожидал от него чего-то именно такого. Правда, пришли они не в тренировочный павильон спорткомплекса, а в местный торговый центр, где на последнем этаже был залит искусственный лед. Именно там он и увидел его.       Молодой юноша, немногим меньше 20, с убранными в небрежный хвост темными волосами крутился волчком на практически пустом катке. Спустившись в нижнюю позицию, он замедлился и плавно выехал из пируэта, напоследок тормозя внутренней стороной конька и оставляя за собой вихрь срезанного льда. Это было так легко, непринужденно. Так… изящно.       Это была любовь с первого взгляда.       Торино рядом довольно хмыкнул. В знакомых синих глазах вновь зажигался огонь интереса, какого там давно не было.       — Кто он? Явно не любитель.       — Айзава Шота. Ему 18, талантливый парнишка. Пожалуй, в нем больше потенциала, чем даже в тебе, паршивец. Но вот с тренером не повезло. Внимания она ему уделяет мало, поэтому в свободные часы он торчит здесь, оттачивая до совершенства те крохи, что она успевает ему дать в отведенное время. В итоге лишь несколько побед на местных соревнованиях, хотя мог бы метить намного выше.       — Почему не возьмете к себе? — это был логичный вопрос.       — Делать мне только нечего, опять с мелочью возиться. С вами подростками вечно одни проблемы. Думаешь, я забыл, как ты мне своим упрямством плешь проедал? Я, может, только из-за тебя так плохо выгляжу.       — А по-моему, это просто старость.       Звук звонкой затрещины все-таки раздался в воздухе.       — Я вообще сейчас парников тренирую. Вот как раз ищу кого к следующему сезону натаскать. Ты не хочешь?       Яги удивленно вскинул бровь.       — Вы же знаете, что я сейчас не катаюсь. Да и… у меня пары нет. О чем вы… О… — он перевел взгляд на скользящему дугами вдоль дальнего бортика парня, и картинка сложилась в голове как два плюс два. — О…       — Если тебе это, конечно, интересно.       Брюнет вдалеке ушел в тройной аксель, но не вытянул его и в итоге сдвоил, неловко приземляясь на зубец. У Тошинори все внутри затрепетало. Он живо представил, как это могло бы быть с выброса, дающего дополнительный импульс. Представил и чувство удовольствия от выполненного элемента, и это нарастающее волнение перед выходом на лед. Он так долго его не испытывал. Просто не видел в этом смысла. А сейчас… он появился? Он сможет опять бежать вперед: снова вместе с кем-то с их одной общей целью?       — А если он не захочет?       — А это мы сейчас и узнаем. Эй! — он окликнул парня, и тот обернувшись, чуть не упал, осознав, кто наблюдал за ним все это время. Тошинори хоть и пропал с радаров на какое-то время, но не узнать бывшего фигуриста номер один было бы невозможно. — Кати сюда, разговор есть.       Тошинори не знал, что когда-то двенадцать лет назад маленький Шота увидел по телевизору молодого фигуриста, дебютировавшего в своем первом международном чемпионате среди юниоров. Не знал, что после того выступления мальчишка решил заняться фигурным катанием, и с тех пор не отступал от намеченного пути, даже когда сам Яги сошел с него. Не знал, что это была любовь с первого взгляда.       А вот Торино знал. Поэтому не сомневался, что вопрос уже решен. Даже если сам он потом еще не раз об этом пожалеет.