Quiproquo

Физически поправиться оказалось проще. Как дядя и обещал, мне оборудовали комфортабельную палату из другой гостевой комнаты. Пригласили надёжных «семейных» врачей, которые меня осмотрели, взяли на все возможные анализы кровь и назначили лечение — с капельницами и постельным режимом. Даже гинеколога умудрились вызвать, чтобы он, положа руку на сердце, заверил, что никто меня не насиловал. Хотя что-то подсказывало, что физический осмотр никого ни в чем не убедит. У сексуальных маньяков фантазия на способы богатая, и наверняка участь или честь расспрашивать о моих возможных сексуальных травмах выпадет психиатру. Во время завтрака за столом я так и представила вместо Софии напротив — доктора Крейна, попивающего чаек и спрашивающего у меня как ни в чем не бывало: «Мисс Фальконе, Пугало вас не насиловал?» Я поперхнулась чаем, жидкость прошла через носоглотку и часть попала прямо в нос. У меня заслезились глаза, и я схватила салфетку, вытерев последствия шалящей фантазии. София смотрела на меня во все глаза — из-за толстого слоя тональника над её темными бровями образовались заломы морщин, — она перевела недоуменный взгляд с меня на дядю. Дядя сидел, подперев голову кулаком, и смотрел на меня с неким отрешением, наверняка думая: «Ну и наследство оставил мне брат». Я не выдержала и захохотала, это был один из немногих звуков, которые я себе позволяла — особенно во время просмотра дорам — смех. От моего беспричинного смеха карие глаза Софии еще сильнее расширились, но она промолчала, только глубокомысленно хмыкнула. Еще бы, я же сумасшедшая. Мне можно ржать просто так, без причины. Вон доктор Крейн пускай не прямо, но так и сказал: «Может, месяц, а может, всю оставшуюся жизнь». Манул, кажется, тоже меня осуждал. Этот несчастный зверёк по кличке Карино, которого София приручила из прихоти. Он сидел с нами за столом, на почетном месте, напротив дядюшки Кармайна. К его позолоченному ошейнику была прикреплена салфетка — наверное, чтобы шерсть не испачкал, — а на фарфоровой тарелке лежал сырой кусок свежайшего кролика. Но мой заливистый смех занимал его сильнее лакомства. Все очень плохо, если даже дикий зверь осуждает вас. Мне было немного жаль питомца Софии, климат в особняке дяди не способствовал его истинно-комфортной жизни даже несмотря на то, что ему организовали вольер, имитировавший степные скалы. Когти каждый день ему подрезали слуги, вычёсывали, ухаживали. В общем, все то, о чем мечтает любой бедняк: «Вот бы стать домашним питомцем какой-нибудь зажравшейся богачки». Могло показаться, что София ничем не занималась, но она второй по важности человек в семье вне статусной иерархии — что-то среднее между консильери и младшим боссом. Вместе с коллекцией туфель у неё затесалась коллекция умудрившихся перейти ей дорогу бедолаг. Коллекционировала она их венки, конечно. На самом деле, если посмотреть на дядю со стороны, никогда не подумаешь, что он мафиози. Образ дона Корлеоне, чей перстень почтенно целуют прихожане, наверное, затерялся в 30-х временем великой депрессии. Кармайн почти ничем не отличался от любого другого бизнесмена Готэма: может, охраны побольше, связей побольше, денег побольше. Словом, влияние. Но и умереть во время обеда от цианистого калия вместо десерта вероятность несколько выше. Наверное, многие разочаровались бы, узнай, что я никогда не просыпалась с лошадиной головой в постели. Иначе говоря, любой успешный бизнесмен в Готэме уже «мафиози», нравится ему это или нет. И такой факт, как похищение племянницы одного из влиятельных людей Готэма, ставит семью в несколько компрометирующее положение. Особенно когда это положение обрастает невообразимыми слухами, без которых не могут обойтись сплетни о пытках и изнасилованиях. Ладно, никто меня не насиловал. Пугало не делал мне ничего плохого в физическом плане. А вот я — да. Я сидела напротив зеркальной дверцы шкафа и смотрела на свое отражение, осуждающе качая головой. Пугало тебя не бил, не пытал, а ты его пырнула. Может, он умер? Я убила человека. И теперь я полноценная Фальконе? А вдруг он так и лежит в той квартире? Наемники бросили его, и теперь его тело пожирают черви или клюют вороны? Брр. О чем ты думаешь? Ты не должна его жалеть, физически он тебя не пытал, но психологически — мучил. Накачивал наркотой и наслаждался твоим перекошенным от страха лицом. Он — плохой человек. Да, плохой как твой дядя. Как твой отец. Они одним психологическим ужасом не ограничивались, а людей реально на тот свет отправляли. В то время как Пугало тебя вернуть к жизни пытался. Так какой вывод? А вывод простой: иди посмотри еще одну серию сериала перед сеансом. Я чмокнула отражение за гениальное разрешение проблемы. И зачем психолог, когда можно откровенно поговорить с самой собой? София не очень доверяла психотерапии, называя это все глупостями и добровольным сбором компроматов против самого себя. Отчасти я была с ней согласна. Со вторым пунктом. Я очень-очень нервничала. Обычно на сеансах пациент должен говорить: о себе, о своих чувствах, страхах, проблемах. Интересно, что с доктором Крейном будем делать мы? Не настолько же он первоклассный специалист, чтобы читать мои мысли? Дядя сказал, что доктор Крейн поможет мне разобраться. Фраза подозрительная. В духе Фальконе. В любом случае за несколько дней до начала терапии София провела свой сеанс: эксклюзивный показ новой коллекции Prada. Если Фальконе не может приехать к Prada, значит, Prada едет к Фальконе. И это не метафора. Дистрибьютор модного дома приехал по первому щелчку пальцев. Мы с Софией сидели в креслах и потягивали шампанское, пока несколько моделей дефилировали по приемной зале, демонстрируя последние изыски этого года. София была в восторге, а мне хотелось просто спать из-за тошноты и головокружения, я буквально лежала в кресле, но все же поглядывала на проходящих мимо моделей. Красиво. Эстетично. Богато. Пофиг. Когда жрицы красоты выстроились в ряд, София ходила вокруг них, как вокруг витрин, вслух рассуждая, что выбрать. Периодически спрашивая, а не хочу ли я вот это платье. Я выбрала красное короткое платье, просто чтобы София оставила меня в покое. С доктором Крейном так не получится. В назначенный час я пришла в приемную, где меня ждал человек, которому предстояло препарировать мой мозг без хирургического вмешательства. Когда со всеми любезностями в виде хотите-чаю-кофе-воды-вина-умереть было покончено, прислуга оставила нас наедине. Я сидела на самом краю дивана, положив руки на колени, которые не прикрывало белое теннисное платье, — под цвет балеток и ленты, повязанной на волосах, чтобы не спадали на лицо. Меня как будто перетянули колючей проволокой, а вот доктор Крейн чувствовал себя явно вольготно. Расположился на диване напротив — нас разделял только стеклянный журнальный столик — открыл мое личное дело и, поправив очки, обворожительно улыбнулся. — Вы выглядите отдохнувшей, мисс Фальконе, рад видеть, что вам намного лучше. Я аж заразилась его улыбкой, только моя наверняка выглядела глупой. — В вашей крови нашли много интересного. От безобидных антидепрессантов до тяжелых наркотиков. Я выпишу вам рецепт на лекарство с тем же действующим веществом. Нежелательно бросать прием антидепрессантов так резко, у вас может случится синдром отмены с неприятными последствиями. Мы же не хотим этого? А макорошки-то оказались с сюрпризом. Так и знала. Теперь понятно чувство неестественной эйфории. Видимо, Пугало решил раскрасить мои серые будни заточения и приказал черным человечкам подсыпать мне таблетки в пищу. Или в питье. Забота. Странная, но забота. — Судя по вашим анализам, вы были отравлены наркотиком неизвестного генеза, который также применили во время вашего похищения — то же вещество было обнаружено у вашей сестры, она жаловалась врачам на кошмары несколько ночей. У вас было нечто подобное? Как сказать «целый вагон подобного», не говоря? Я неоднозначно наклонила голову. — Вас больше не мучают кошмары? — участливо повторил доктор. Я вытянула руку, выставила сначала указательный палец, затем средний, безымянный, закончив мизинцем, и очень выразительно толкнула руку вперед. — Четыре дня кошмаров? Я легонечко кивнула и плавно опустила руку сверху вниз. — Но с каждым днем вам становилось лучше? Кивнула. — Очень хорошо. — Доктор Крейн что-то пометил в пафосной папке моей судьбы, и продолжая писать, спросил: — Вы не будете против, если мы затронем Пугало? В прошлый раз вы писали, что он вас похитил. Кивнула. — Вы помните, как он выглядел? Я интенсивно вздохнула, чуть помедлила с ответом, но снова кивнула. — Вы видели лицо Пугало? Отрицательно мотнула головой. — Его лицо было скрыто? Быть может, маской? — не очень уверенно предположил психиатр. Зато я очень уверенно кивнула. Доктор Крейн достал из дипломата несколько чистых листов формата А4 и — я сейчас точно снова заржу — упаковку цветных карандашей, положив набор начинающего художника на журнальный столик. — Почему бы вам не попробовать нарисовать Пугало? Действительно, почему бы и нет. Я не стала возражать. Высыпала карандаши, придвинула немаленькую стопку листов ближе к себе и зависла в позе великого мыслителя. Наверное, так у творческих личностей проявляется страх чистого листа? Я попробовала нарисовать голову, но выходила настоящая мазня, как у пятилетнего ребенка. Изрисовала несколько листов, но это и близко нельзя было назвать ни художеством, ни Пугалом. Ко всему прочему я постоянно отвлекалась, поднимала взгляд с листа на доктора Крейна, который застыл в одной позе, закинув ногу на ногу и руку на спинку дивана. Застыл не только доктор Крейн, но и его пронзительный, леденящий душу взгляд. И душ холодный принимать не надо — достаточно посмотреть этому человеку в глаза. Я окончательно скуксилась и вытерла слегка взмокший лоб. Так и продолжалось какое-то время, взгляд на бумагу — на Крейна, туда-обратно. Я не понимала, насколько сильна должна быть у человека концентрация, чтобы наблюдать за моими потугами рисовать. Нормальный человек листал бы ленту новостей в телефоне или рассматривал интерьер — а посмотреть есть на что, — но доктора Крейна куда больше занимали мои духовно-художественные страдания. В итоге он неожиданно тяжело вздохнул и наклонился в мою сторону, я инстинктивно отпрянула. — Виттория, — заговорил он мягким, но при этом серьезным тоном, — вы в курсе, что гость в этом доме я, а не вы? Расслабьтесь, сделайте глубокий вдох и выдох. Просто рисуйте, ваши руки и подсознание сделают всё за вас. Освободите свой разум, примите удобную вам позу и представьте, что меня здесь нет. Сказал человек, который смотрит на меня взглядом камеры слежения. Я забрала стопку листов, пристроив её на колени, и откинулась на спинку дивана, продолжив вымучивать Пугало в «расслабленной» позе. Периодически я поглядывала на доктора Крейна. А он красивый. Очень красивый. Красивее платья Prada, которое заставила меня выбрать София. Если бы доктор Крейн был произведением искусства, я бы поставила его к себе в комнату. Не важно в какой форме: картины, бюста, скульптуры. Отдала бы любые деньги, сражалась бы на аукционе до самого конца, не уставая поднимать табличку со своим номером. Не хватило бы денег, ходила бы за дядей и рыдала, убеждая, почему мне срочно нужен доктор Крейн в постель комнату. Вот только доктор Крейн не картина Делакруа, а мой психиатр. Молодой и красивый психиатр. Такие обычно бывают с подвохом. Иметь такую красивую улыбку — преступление, как и такие завораживающие, кристально-чистые голубые глаза. А еще преступление прятать их за очками. Я попыталась загипнотизировать доктора Крейна, чтобы он снял очки, но, кажется, мои телепатические силы оставляли желать лучшего. Он только слегка выгнул бровь, как бы спрашивая — что-то не так? Все очень даже так. Чтобы не отвлекаться от «арт-терапии», я сползла по спинке и перевернулась на живот. Сказали расслабиться — расслабилась. Буду лежать на животе в радикально-расслабленной позе и сучить ногами, рисуя Пугало. Дело пошло лучше. Начало что-то вырисовываться. Одной версии Пугало я пририсовала рожки. Второму придала анимационную стилизацию с большущими глазами. Другому вместо петли на шее сделала галстук-бабочку. А что? Как говорил одиннадцатый Доктор Кто: «Бабочки — это круто». Я прыснула от смеха и спрятала лицо в обивку. Успокоившись, положила голову на руку и взяла передышку. Доктор Крейн спросил не устала ли я, но я отрицательно махнула рукой и перестала сучить ногами, запоздало подумав, что подол может сбиться и показать то, что показывать не стоило. София дала совет надеть самое дорогое белье: сестрица уверяла, что женщина чувствует себя увереннее, когда её ягодицы облегают трусики от Victoria's Secret. Я не спорила, возможно, у каждой задницы, как и у самооценки, свои потребности. Интересно, какой модный дом облегает булочки доктора Крейна? Calvin Klein? Слишком банально, хотя, что я знаю о мужских пристрастиях в белье. В залу пришел манул. Он остановился рядом с диваном, где сидел психиатр и настороженно повёл ушами. Доктор Крейн даже дикому зверю не удивился, только позволил себе надменную усмешку и высокомерный заинтересованный взгляд, как бы предупреждая зверя, чтоб сидел тихо. Манул подошёл ближе и стал принюхиваться. Нет, дорогой, это не твой ужин. Наконец-то Пугало начал вырисовываться! Уже что-то близкое к реальному образу. Если он реален. Я нарисовала несколько версий: таким, каким я его видела, находясь в относительно адекватном состоянии; и во время отравления «наркотиком неизвестного генеза». Я решила пойти дальше и припомнить настоящие лицо Пугала. Я почти толком ничего не успела заметить. Собирала, как фрагменты порванной фотографии, острые скулы, кажется, небольшой нос, немного острый подбородок или не острый… волосы точно темно-русые. Это я знала — в кармашке платья лежал клочок волос, перетянутый атласной лентой и спрятанный в маленький целлофановый пакетик. Интересно, как бы отреагировал доктор Крейн, заяви я, что таскаю с собой волосы своего похитителя? Наверное, выгнул бы претенциозно бровь, кажется, у него это фирменный жест. Я застыла. Сердце застучало, как молот судьи. Я запоздало осознала, что рисую уже не Пугало, а доктора Крейна. Я так переполошилась, что подскочила — манул от испуга тоже рванул — схватила лист и скомкала его, а после передумала, отвернулась и разорвала его на мелкие кусочки, выкинув за диван. У меня аж в ушах гудело, вот до чего доводят мысли о нижнем белье психиатра! Не скажу, что мне было стыдно… а нет, кажется, это стыд. Не буду врать самой себе. Я развернулась, села на колени и невинно улыбнулась. Как я и думала: доктор Крейн претенциозно выгнул бровь, но в глазах определенно стоял вопрос. Он не особо удивился — и не такое видел на работе и без меня. — Вы закончили? Я активно закивала — до легкого головокружения. Он забрал у меня все рисунки. ВСЕ! Позорище какое… Хорошо, что я порвала наброски его портрета, — сгорела бы, как грешник в котле, от позора. Доктор Крейн изучал мои шедевры, внимательно и педантично, не хватало только лупой вооружиться и провести оценку на подлинность кисти Виттории Фальконе. Зато и я в открытую могла созерцать прекрасное. Он красивый. Очень. На нем так много слоев одежды, таких мужчин интересно раздевать. Хотя бы глазами. Исключительно с научной точки зрения. Неужели ему не жарко? Мне вот с одного взгляда на доктора Крейна уже жарко. Посмотрим: серый пиджак, болотно-зеленый полувер, красный галстук, белая рубашка, а под рубашкой, наверное, майка? На его фоне я буквально чувствовала себя раздетой. Вот это контраст. Доктор Крейн перевернул одно из моих художеств — Пугало с галстуком-бабочкой — и прокомментировал: — Весьма авангардно. Карандашом я написала на чистом листе и показала: «Художник видит не глазами, а душой». Доктор Крейн усмехнулся, а я быстро добавила: «Джон Брамбитт слеп, но это не помешало ему стать признанным художником». Я театрально приложила руки к глазам, компенсируя жестами отсутствие интонаций. — Как Бетховену не помешало стать композитором, — уловил мою мысль доктор Крейн, чуть вскинув бровями. А я про себя добавила: поэтому и мне не обязательно говорить, чтобы быть понятой. — И какой из этих образов близок к вашему Пугало? — Психиатр разложил плоды моих художеств на столике, и я указала на два рисунка: один с фигурой мужчины в деловом костюме и с мешком на голове, переделанным под уродливую маску; другой — более страшный вариант мешка, тона темнее, выражение «лица» маски более грозное и зловещее, рот весь в штрихах, я даже червяка в глазу пририсовала. Доктор Крейн убрал остальные эскизы и придвинул два «портрета» ко мне. — Что вы испытываете, глядя на Пугало? Страх? Странно, но нет. — Злость? Мимо. — Неприязнь? Ни разу. Я ничего не испытывала из того, что перечислял доктор Крейн. Это могло показаться странным? Ничего. Пустота. Я смотрела на образ человека, который, как-никак, истязал меня. Психологически. И физически, если вспомнить о побочных действиях. Но в моей голове, душе и сердце была приятная пустота. Наверное, из-за вопросов — есть ли под рубашкой доктора Крейна майка. Это намного важнее. — Вы хотите что-то сказать Пугало? Или, быть может, спросить? — Он так испытующе внимательно на меня посмотрел, чуть наклонившись вперед. А в моей голове всплыло только: «Чел, ты живой?» Но я, естественно, промолчала. Только ответила одним словом на бумаге: «НИЧЕГО» Доктор Крейн положил эти рисунки поверх остальных. Я снова написала на бумаге и выставила текст перед ним: «Вам не сложно будет проводить сеансы с моей проблемой?» — Проблемой? Я приложила палец к губам. — Знаете, мисс Фальконе, люди в беседе довольно редко слушают кого-то кроме себя. Вы задаёте вопрос, но уже знаете на него ответ до того, как ваш собеседник успеет хоть что-то произнести. Так есть ли разница: говорить или молчать? Я согласно щёлкнула пальцами, такой подход мне нравился, я снова начала строчить сообщение, но внезапно доктор Крейн отобрал у меня карандаш и бумагу. — Но давайте договоримся, одно предложение за сеанс вы произносите вслух. А вот это подло! Знала бы — про Брамбитта вслух сказала! Я облизнула губы, оглянулась вокруг, проверив нет ли поблизости слуг или кузины. Нет, даже манул сбежал. Сердце и так не успело успокоиться, а теперь вынуждено было набирать новые кульбиты. Я нервно провела рукой по шее, зажмурилась, постаралась вытолкать из себя слова. Пауза длилась слишком долго. Доктор Крейн, кажется, отчаялся дождаться от меня членораздельных звуков, собирая вещи, но я с трудом, долгими паузами, глухим голосом очень тихо произнесла: — У вас… не возникнут... проблемы… из-за... меня? Это успех! Где мои пять очков Гриффиндору?! — Боитесь за мою репутацию? — В голосе самоуверенность была приправлена насмешкой. Я пожала плечами. — Общественное порицание меня не волнует, если вы имеете в виду это. И запомните, Виттория, все пациенты равны вне зависимости от своего статуса. Или вы хотите, чтобы я от вас отказался из-за моральных соображений? — иронично спросил он, прекрасно зная ответ. Еще чего! — Тогда не думайте о таких глупостях. На сегодня сеанс окончен. — Доктор Крейн защелкнул дипломат, убрав все вещи, и, когда поднялся, закончил сеанс тем, с чего начал — обворожительной улыбкой: — И, мисс Фальконе, говорите почаще — у вас очень красивый голос. Я даже не встала его проводить. Меня ноги не слушались от всего сумбура. Я только обернулась и проверила, не прихватил ли он ошметки своего портрета на полу. Нет, прошел мимо. Донесся голос Софии в дверях, пунктуальная кузина пришла проверить, все ли в порядке на ментальном фронте, никто ли не пострадал, в первую очередь сам доктор. Любезно предложила все тот же чай-кофе-вино, а Крейн не желал поддаваться искушениям чревоугодия. Дальше я не слышала — голоса пропали из моей зоны слышимости. Я подошла к французскому окну, дожидаясь, когда выйдет доктор Крейн. Он появился на тротуарной дорожке сада через две минуты, действительно, очень спешил. Я невольно вытянула руку, прищурилась, настроив фокус взгляда, и попыталась схватить его отдаляющуюся фигуру пальцами. Черт. Красавчик. Хочу его. Но нельзя. Наверняка дядя не одобрит из-за нарушения норм профессиональной этики — вроде Крейна собирались назначить судебным психиатром на мое дело. А значит любые тесные контакты могут быть использованы против нас. Обидно. Как-то так я и лишилась в свое время девственности. То были сладкие, как ириски, восемнадцать лет. Мне понравился один паренек из дружественной семьи, и, когда мы остались наедине, я просто оседлала его и выпалила в лицо: или мы занимаемся сексом или я говорю отцу, что ты пытался меня изнасиловать. Нет, мне не стыдно. Рисовать тайком своего психиатра стыдно, а угрожать объекту воздыхания — ни разу. Как еще, будучи Фальконе, можно не умереть «старой девой», если любой человек трясется при виде твоих родственников? А я ему на самом деле нравилась, иначе бы у него не встал. Мы даже встречались какое-то время, правда, сам бедолага не был в курсе статуса наших отношений. Я вздрогнула, когда рядом со мной шумно выдохнула София, она смотрела в том же направлении и мечтательно прицокнула языком. — Ради такого психиатра я бы тоже с ума сошла. Я закатила глаза. — И ему не жарко? Так и хочется его раздеть. Я одобрительно улыбнулась сестре. Да, все-таки мы сестры. От генетики не сбежишь. Особенно такой.