Quiproquo

Моя жизнь, действительно, погрузилась в зыбучие пески. Но в отличие от Ники Джампея я не могла занять время бесконечным, ежедневным копанием песка, чтобы сохранить свою жизнь. Мой песок не имел формы. Дни проходили бесцельно, скрашивали их помимо дворцов памяти — книги, которые прислал Пугало. Да, он сдержал слово, и вскоре черный человечек принёс мне стопку книг. Свежих, как пирожки. Еще хранивших запах типографической краски. Я даже обомлела. Не думала, что мое желание исполнят. Некоторые страницы были помечены стикерами, а абзацы подчеркнуты карандашом. «Только потерпевший кораблекрушение и чудом не утонувший в состоянии понять психологию человека, которому хочется смеяться уже потому, что он дышит». Многие бы посчитали меня полной дурой, но этот жест подкупил меня. Я и так вела себя покладисто, но теперь ждала возвращения Пугало. Мне даже стало стыдно, что я сравнила его с Креггом. Безумный коллекционер позволил похищенной Миранде умереть от пневмонии, наблюдая за её страданиями. Пугало же меня вылечил. Да, но это не отменяет факта, что он похитил тебя. И возможно дело не в выкупе. «Куда-то» меня должны были доставить. Черные человечки все чаще болтали, думая, что я их не слышу, пока хожу по комнате в трансе. Нередко я слышала от них «Марони», «заказ», «доставить», «еще рано». Это безумие. Но мне стали интересны границы важности моей жизни. Если я серьезно заболею, мне предоставят медицинскую помощь? Вызовут скорую? Отвезут в больницу? Я не могла серьезно навредить себе — Пугало все предусмотрел, и в квартире не было ничего, чем я могла ранить других или себя. Посуда и то пластиковая. Если только хорошенько обмотать вокруг шеи простынь, привязать её к ножке стола и задушить себя «горизонтально». Но в моих целях не было уйти из жизни. Я пыталась заболеть. Сидела в холодной ванне или принимала ледяной душ, надеясь, что вот сегодня ночью у меня точно поднимется температура. Но в насмешку — работал ли то адреналин из-за стрессовой ситуации или мой организм был настолько крепким — я даже чихать не начала. Может, показаться, что семья Фальконе холодная, но мы компенсировали хладнокровность шокирующими для американцев внутрисемейными сантиментами: объятья, поцелуи, комплименты. Больше всего в неволе я страдала от тактильного голода. Я дошла до такого отчаяния, что один раз чуть не напала на Мобеля с попыткой обнимашек, но он успел захлопнуть передо мной дверь, явно расценив это как угрозу. Я начала симулировать, чтобы Пугало ко мне прикоснулся. Как-то раз выразительно показала на щеку, где пальцами нащупала коросту, и страдальчески поморщилась. Пугало взял мое лицо за подбородок, аккуратно потрогал ранку и вынес вердикт: заражения нет, просто рана затягивается и может чесаться. Он обработал её антисептиком, а я во все глаза смотрела на его маску, впитывая прикосновения. У него были красивые и сильные руки — а я всегда имела слабость к фетишизации мужских рук, — но очень холодные. Наверное, как его сердце. Моя судьба была слишком зыбкой, я осознала это, пока принимала ванну. Сидя в этой заплесневелой комнате, прячась за грязной занавеской, я думала, что могла бы, действительно, рассмотреть вариант с самоубийством. Но… я должна выбраться во что бы то ни стало. У меня сериал, недосмотренный на четырнадцатой серии. Я не могу умереть, не узнав, будут ли вместе Гантэ и Мунён. Скажете абсурдная цель, чтобы жить? Ну давайте, назовите мне избито-пафосную причину вроде «посмотреть на Эйфелеву башню», «влюбиться», «посадить маки в саду и стать наркобароном» и бросьте в меня камень. Другой вопрос, как сбежать? Физически я была слаба. Против двух верзил не потяну. Охрана всегда на стрёме. Даже если смогу напасть и вырубить одного, второй меня уделает. А потом последует наказание от Пугало. Да, но без угрозы наказания нет радости побега. У меня появилась теория, что меня вряд ли будут травить газом за следующую оплошность. Точнее будут, но «не такой высокой концентрации». Кто бы ни заказал меня, ему я нужна в адекватном состоянии. Но травмированная, чтобы это ни значило. Единственный способ выбраться — выкинуть нечто экстраординарное. И желательно такое, чтобы деактивировать и черных человечков, и Пугало. Я не знаю, что за входной дверью. Возможно, там содержится еще охрана из десяти человек. Но пока я не попробую, не узнаю. Возможно, я серьезно поплачусь за свою выходку. Но у меня не было выхода. Как писал Стефан Цвейг: «Страх — хуже наказания. В наказании есть нечто определенное. Велико ли оно или мало, все лучше, чем неопределенность, чем нескончаемый ужас ожидания». Пугало приходил не так часто: проверял все ли в порядке и под контролем, иногда беседовал со мной. Ну как беседовал, говорил всегда он, задавая наводящие вопросы, а я кивала или отрицательно мотала головой. Иногда мы общались с помощью книг — уже я вручала ему книгу с собственными пометками в виде загнутых страниц и обведенных карандашом абзацев. Кажется, я забавляла его. Один раз, прочитав очередную цитату: «Не железные ворота, не глухие стены, а маленький глазок в двери камеры — вот что больше всего напоминает человеку о неволе», он будто усмехнулся и сказал, что я и правда Фальконе — даже в патовой ситуацию умудряюсь дерзить молча и вежливо. У нас завязался странный литературный способ общения. На его выделенную цитату: «Умерев раз, нечего беспокоиться, что умрешь снова», я отвечала другой цитатой: «И только человек, зажавший в кулаке обратный билет, может напевать чуть грустную песенку о билете в один конец». По правде говоря, я молила ждала его прихода, как ребенок ждет Рождество. Это нездорово и ненормально. Но я убивала из ментального ружья двух зайцев. Находила объект своим положительным эмоциям и демонстрировала лояльное поведение, притворившись покорной. Почему я тогда на самом деле решилась на побег? Не буду юлить — дело не только в сериале, кошмары возвращались. Поначалу я думала, что это совпадение. Мираж. Воображение. Фантазия. Нет, кошмары возвращались. Однажды я проснулась посреди ночи и увидела, как белый туман стелется по комнате. Пока я спала, он медленно, незаметно проникал в мои легкие, откладывая личинки страха. У меня не было иного объяснения: газ Пугала вызывал галлюцинации, неприятные и ужасающие. Они основывались на хтоническом страхе. Чего бы я ни боялась, оно представало передо мной в самом уродливом обличии. «Концентрация» газа была меньше. Меня травили потихоньку, и это не вызывало бурной реакции, как в первый и второй разы. Скорее страхи давали знать о себе по чуть-чуть. То шорох разбудит меня из-под кровати. То стены проскрипят, как будто готовясь к атаке. То и дело из-за углов выбегали насекомые. Может, и настоящие, кто знает. Мне помогла учебная литература — запыленные учебники по психологии, многие были посвящены психологии страха. «Страх — это болезнь, болезнь воображения. Страшно не из окна прыгнуть — страшно разбиться: страшно представить себе, что будет дальше». «Страх уменьшается по мере того, как человек познает причины наблюдаемых явлений и обучается средствам избегания их воздействия». «Страх — это эмоциональное состояние, отражающее защитную биологическую реакцию человека или животного при переживании ими реальной или мнимой опасности для их здоровья и благополучия». Вот оно — воображение и ожидание. Если я смогу убедить одураченный мозг, что мне не угрожает опасность, я смогу перебороть галлюцинации. Наверное. Сначала я разобралась с насекомыми. Не стала прятаться от них, запрыгивая на стол, а присела в центре комнаты и позволила им заползти на меня. Кажется, еще никто не умирал от того, что на него забирался таракан. Не буду лукавить, это было сложно. Меня всю трясло и тошнило. От ощущения, что по мне бегут маленькие лапки — по голове, шее, рукам — хотелось взывать, отряхнуться и рвануть в ванную. Отмокать до самой ночи. Но я терпела. Проглотила страх в прямом смысле — открыв широко рот, чтобы пауки забрались внутрь. И постепенно сердцебиение выравнивалось. Я оказалась права. Насекомые постепенно исчезли из моих фантасмагоричных будней. Бугимен из детских страшилок не может утащить меня под кровать. Потому что Бугимена не существует. Кто был ни рычал и ни скребся у меня под кроватью, он не может мне навредить. Скорее, я могу навредить себе, чем детская фантазия. Скоро подкроватный монстр перестал будить меня каждый час. Но я по-прежнему не могла преодолеть страх надвигающихся стен. Как бы я ни объясняла вредному мозгу, что стены не могут сдвигаться, я не могла исключить вариант, что дом может обвалиться из-за стихии или взрыва, а значит — и стены рухнуть на меня. Я спасалась с помощью музыки в голове, слушала все: от Rammstein до BTS. Да, мои музыкальные вкусы весьма специфичны. Если бы я заказывала приватный концерт, на одной сцене стояли бы Мерлин Мэнсон, Снуп Дог и Моцарт. И плевать, что последний давно почил. На сцене моего разума возможно все. Музыкальная терапия не помогала, и потолок рано или поздно обрушивался на меня. Жаль, Пугало этого не видел. Он пришел бы в восторг при виде моего скрюченного на полу тела. Хотя я не могла быть уверенной, что в комнате нет камер видеонаблюдения. Когда Пугало пришёл в следующий раз, я была настолько измождена от бессонных ночей в страхе быть погребенной, что еле поднялась с постели. — В чем дело, мисс Фальконе? Выглядите уставшей. Плохо спите? Может, вам мешает разговорами ваша охрана? Так вот как он их называет. «Охрана». Кому охрана, а кому надзиратели. Я закатила глаза и похлопала себя по груди — по месту, где во внутреннем кармане пиджака Пугало хранил ежедневник. Он сразу понял мою просьбу и передал лист и ручку. На этот раз реприза разворачивалась иначе: Пугало занял диван, закинув ногу на ногу, а руку на спинку дивана. Я вместо того, чтобы взять стул, села на полу, положила книгу о мифологии на сиденье дивана, а поверх книги — бумагу; и корявым от усталости почерком вывела: «Мне нужно снотворное». — Чтобы наглотаться таблеток? От злости я легонько стукнула кулаком по книжке. На бессоннице, конечно, сказывалось несколько факторов: наличие кошмаров, сопровождаемых отсутствием мелатонина и физических нагрузок. «Я плохо сплю, у меня скоро начнутся судороги». — В чем причина вашего плохого сна? Он так расслабленно сидел и крутил стопой, будто находился на прогулке в парке. Я не могла признаться в кошмарах: нечто зловредное не позволяло мне потешить его изощренное эго. Если Бугимена не существовало, то Пугало был во плоти. Само воплощение ужаса, подпитываемое чужими страхами. Как Деймос и Фобос, рождённые Афродитой от бога войны Ареса. «Я принимала до того, как попала к вам в гости, снотворное средство. У моего организма привыкание. Пожалуйста. Я ведь хорошо веду себя». Пугало долго вглядывался в мои лирические страдания на листе, которые, кажется, его совсем не трогали. Он вернул мне бумагу, и вместо однозначного положительного ответа, спросил: — Вам нужно только снотворное? Я задумалась. Чтобы написать такое в списке? Список книг у меня был продуман заранее, но что если пойти дальше, и проверить границы комфорта. Так-так. Записываем. Пилинг с фруктовыми кислотами. Клубничный шампунь — надоело мыть волосы мылом. Духи от Armani «Si». Я на минутку отвлеклась от своих гедонистических проблем, перевернула лист чистой стороной и написала вопрос, который следовало задать раньше — все-таки паршивая из меня сестра. Я вытянула бумагу, и Пугало наклонив голову, прочитал вопрос. — Где София? — Секундная пауза, как будто он припоминал, кто такая София и почему должен знать, где она. Но после ожидаемо ответил: — Виттория, поверьте, в вашем положении лучше волноваться только за себя. Я обиженно подперла голову рукой и пристально-обиженно посмотрела на Пугало. Неужели так сложно сжалиться над моими сестринскими чувствами? Жуткая маска так же смотрела на меня в упор, и я запоздало осознала, что буквально сижу в ногах Пугало. Покорная и беззащитная. По крайней мере, я надеялась, что все так и выглядит. Я снова вернулась к списку, но кое-что меня отвлекало. Клише бульварных романов, которое закралось в мое сознание. Я. Сижу. У. Его. Ног. Интересно, если попытаться забраться к нему в штаны, он прыснет в меня отравляющим газом? Видимо, длительное отсутствие секса изъело мне мозг сильнее наркотического газа. Я как бы невзначай поменяла позу и нечаянно положила локоть на его бедро. Мне было интересно, как он отреагирует. Никак. Я продолжила медленно, аккуратным почерком выводить «свои требования комфортной жизни». Тяжко-театрально вздохнула и расслабила руку, окончательно уронив на его ногу. Внизу живота от страха и волнения потяжелело. У меня точно съехала крыша, если я опустилась до тривиально-глупой банальщины. Слабо, совсем невесомо как бы скользнула пальцами выше. Ну вот, сейчас самое время психануть и брызнуть на меня газом. А может мне уронить голову ему на колени и признаться в любви? Разве жаркий секс не решает все проблемы? Может, получит мужик удовольствие и отпустит меня на все четыре стороны. Если честно, я боялась посмотреть на него. Выражение лица, конечно, не увижу. Но… Но… Что это? Из-под книги выбежал большой мохнатый паук. Я остолбенела и мигом отпрянула, в том числе и от Пугало. Наконец, подняла на него взгляд, а он заинтересованно дёрнул головой и спросил своим жутким механическим голосом: — В чем дело, моя дорогая? Чего-то испугались? Я растерянно огляделась и заметила причину ниоткуда возникшего паука: на столе лежал открытый портфель, а из него медленно, почти незаметно, как сигаретный дым, шел отравляющий газ. Вероятно, отсутствие моих жалоб на ночные кошмары вынудили прибегнуть к дневной дозе, и Пугало лично прибыл проверить мою реакцию. — Не хотите поделиться своим страхом? Я снова развернулась к Пугало и мотнула головой — да все в порядке, подумаешь. На голову посыпалась побелка с потолка, я не выдержала и подняла голову, правая стена издала грохот, и я импульсивно вскочила с колен и запрыгнула на диван. Диван же безопасное место, если на нем сидит Повелитель Страха? Список закончила, сидя рядом с Пугалом. Думаю, он догадался по моему виду — взмокшему лбу и немного дрожащим рукам, — что газ действует. Я вручила ему список. Он читал его молча. Моё присутствие рядом его не смущало и не пугало. А ведь будь в моих руках оружие, я могла бы пырнуть его. И факт того, что он не держит дистанцию, подтверждает, что я иду в правильном направлении. Пускай думает, что у меня Стокгольмский Синдром. Я наклонилась к нему и сделала нечто совсем странное — шумно втянула воздух, впитывая, определяя и запоминая его аромат. Ненавязчивый мужской парфюм. Christian Dior Eau Sauvage? Ого, так вот на что он тратит преступные деньги? Одобряю. Что-то химическо-чужеродное, но не отталкивающее. Легкие медицинские нотки: что-то из стерильного. Хлорка, спирт? Он медик? Пугало медленно развернулся. Осторожно так. Будто не совсем верил, что я наполном серьезе могла сделать это — обнюхать его. Наверное, накинь я на его шею петлю из колготок — он не столь удивился бы. Наконец-то я увидела вблизи цвет его глаз — что-то очень светлое, кажется, голубое. Я думала, его глаза будут черными, как ночь для кошмаров. Швы маски извивались червями, но я не шевелилась. Совсем не страшно. Почти. Зрительный контакт не разрывался до тех пор, пока Пугало не поднялся. — Армани? Серьезно? — спросил он. Интересно, это возмущение моим парфюмерным вкусом, или в целом моей беспардонностью? Ну а что? Они сквозь маски не чувствовали этот отвратительный запах затхлости, сырости и старости, которым пропиталась вся комната. Я вытянулась на коленях и продемонстрировала театральный обморок, упав на диван и раскинув руки. Прямо на тепленькое место, нагретое Пугалом. Даже его запах сохранился на потёртой обивке. — В обмороке нет ничего страшного, выспитесь без снотворного, — жестоко заметил Пугало. Я перевернулась на бок, наблюдая, как он отключает газ в портфеле. Жаль, я бы не расставалась с духами, прыскала бы их вокруг себя, ложилась бы с ними спать и засыпала, втягивая их аромат. Кто-то спит в обнимку с плюшевыми мишками, а Фальконе спят в обнимку с ароматами от Армани. Но я понимала причину возможного отказа: их можно разбить и использовать в качестве колющего оружия. Как я и думала, ни один из пунктов не доставили мне персональной курьерской службой. А это могло значить одно: срок заточения подходил к концу. Я должна выбраться. Сколько бы я ни разыгрывала из себя мисс храбрость, кошмары усиливались вместе с дозой газа. Черные человечки не казались мне такими уже человечками — скорее, монстрами. Едва я засыпала, как тут же просыпалась, но не от скрежета Бугимена, а от залпов автоматной очереди. Но пробуждалась я не в постели, а на заднем сиденье автомобиля, где верхом на мне сидел Пугало и трогал меня, размазывая по моему лицу кровь, пока его пальцы в медицинских перчатках не проникали мне в рот. Вот так. Почувствуй вкус крови, пролитой твоей семьёй. Из-за них ты здесь. Я пыталась одурачить мозг, внушив себе, что «нереальное» не может причинить вреда. И подсознание в отместку подкинуло реальных угроз. Каждый вечер на стене рядом с изголовьем ванны я терпеливо выскребала ручкой зубной щётки кафельную плитку. Из-за сырости она отошла от цемента, и, в конце концов, я смогла отломить кусок. Ощупала его острые края, прикинув насколько глубоко им можно нанести порез. Глаз точно можно выколоть, если правильно прицелиться. У меня был план. Серьезно. Немного хаотичный и импровизированный, но план. Самое правильное решение часто бывает простым до глупости. Отец владел техникой «мнимой смерти» и четыре года назад обучил меня её азам. Мама была против — боялась, что я могу неправильно проконтролировать сердцебиение и умереть по-настоящему, и однажды я чуть не умерла, не рассчитав время. Я обещала отцу, что использую этот приём только в самом крайнем случае. Его суть состояла в максимальном замедлении сердца — имитации его остановки. Замедлении пульса до критической отметки. Я вспоминала технику, повторяя её каждое утро вместо гимнастики. Мой предел ограничивался двумя минутами. За этот срок я должна убедить Пугало и черных человечков в своей смерти, внезапно атаковать, обездвижить, найти ключ, открыть дверь и сбежать. Похоже на наивную мечту, выдаваемую за план, знаю. Но когда я услышала от Бобеля, что в конце недели меня должны отвезти к заказчику и выкинуть тело, а Мобель предложил сыграть в камень-ножницы-бумаги, чтобы определить, кто будет ломать меня, что-то подсказывало, что мне не понравится процесс «ломания». Я терпеливо ждала «подходящего момента». Одевалась в одно и то же: удобные спортивные штаны, водолазку и толстовку (да, Бобель и Мобель сразу предоставили мне сменный комплект одежды). Готовилась к долгой пробежке по холодным улицам. Под рукавом водолазки и толстовки держала заготовленный осколок кафеля. Его я сразу пронесла в носке из ванной и теперь спала с ним. Я решилась, когда пришёл Пугало. Снова с волшебным портфелем, источавшим газ. Он просто открыл его, чем-то щелкнул внутри, и дым — обильнее, чем в прошлый раз — заструился по комнате. Поначалу я реагировала на возникшие галлюцинации. Не пришлось даже утрировать и играть. Испуг был искренним, но я быстро взяла себя в руки, насколько это было возможным. И нажала на кнопку плей в пьесе «молодая девушка внезапно скончалась». В духе викторианских романов. Даже причина почти та же. Только жертв красоты медленно убивали белила и свинец в косметических средствах. А меня — непонятный наркотик, о котором я не просила. Не знаю, насколько я выглядела убедительной, но в один момент я прекратила озираться вокруг и шарахаться от видений. Я потеряла равновесие, схватилась за сердце, согнулась и попыталась ухватиться за стол. Я хватала ртом воздух, очень шумно и жадно. Потянула ворот водолазки, закатила глаза и завалилась на спину. Я падала, бесконечно падала. В неизвестность, в надежду. Спасение и погибель. От этого глупого падения зависела моя жизнь. Искусная ли я актриса. Как хорошо запомнила уроки отца. Перед этим актом не было репетиций. Чистая импровизация. И я упала. Больно ударилась головой и плечом. Меня как будто стукнули невидимым молоточком по мозгам. Но я молчала. Не двигалась. Замедляла дыхание. Пульс. Сердцебиение. Как учил отец. Его наследие. Вот так, не спеши. Не нервничай. Не переживай. Ты всего лишь мнимо умрешь. Не двигай глазными яблоками. Взгляд в никуда. Расфокусируй. Остекленей. Ты ничего не видишь. Не дышишь. Грудная клетка больше не вздымается. Легкие сжимаются. Сердца почти не слышно. Я ничего не видела. Старалась не концентрироваться даже на периферийном зрении. Игнорировала шаги Пугала подле моей головы. Он опустился надо мной. Не смотри на него! Нет! Не двигайся, даже если он ударит тебя со всей силы! Мертвые не чувствуют боли! Его рука прошлась вдоль моего лица. Скользнула к шее, нащупала вену в поисках жизненной пульсации. Которая утихала. Убегала из-под его пальцев и из моего тела. Рука опустилась еще ниже, к груди, он наклонился, и его грубая мешковина прижалась ко мне; я чувствовала его шершавую макушку своим подбородком. — Джек! Гейб! — В голосе незнакомая злость и…паника? Удар двери о стену, спешные шаги. — Что? В чем дело? — Где Гейб? — Вышел за сигаретами. — Быстро принеси из моей машины адреналин! В аптечке! Снова шустрый, громкий топот. Мое лицо разворачивают прямо. Взгляд по-прежнему в никуда. Не фокусируйся. Не дыши. Не смотри. Это просто тени. Треск. Черт, он разорвал на меня водолазку — от горла до самой груди, — а я даже лифчик не потрудилась надеть. О чем ты думаешь, сумасшедшая? Так и сердце снова забьется. Контролируй тело. Тело, к которому прикоснулись его руки. Массаж сердца. Тяжелые, быстрые толчки о грудную клетку. Ребрам больно. Не мне. Ты мертва. Я мертва. Пульс критично замедлен. Сердце не отзывается. Если я так продолжу, могу и правда умереть. Еще немного, ну же! Решись! Давай! Осколок кафеля трёт кожу на запястье. Вскинь руку! Пока никого нет! Идеальный момент! Ты же Фальконе! Стоп. Что происходит? Он надавил на мою челюсть, совсем как тогда. Но в этот раз в глотку вошла не трубка для принудительного питания. Нет. Чужой кислород. Теплый воздух. Изо рта в рот. Из уст в уста. Не могу поверить. Фокусирую взгляд, вижу приподнятую маску, только на половину. Он сжимает мои щеки и делает искусственное дыхание. У него мягкие губы. Холодные. Как и пальцы. Мое сердце не выдерживает: ударяет как гонг о барабан. Пульс бьется в висках, и я решаюсь. Вскидываю руку — невпопад, грубо, чисто инертно. Со всей силы. Со всем отчаянием. Пугало резко отрывается от моих губ и коротко, но громко вскрикивает. Не верю: Страх может кричать, чувствовать боль. Я схватила его маску и дёрнула вверх, продолжая давить осколком кафеля куда-то вглубь. Вцепилась в его волосы. Но он закрыл лицо, прижавшись к моему плечу, и глухо зарычал. Горячее порывистое дыхание обожгло мою шею. Я попыталась одёрнуть его, чтобы увидеть лицо, но он схватил меня за плечи и резко вывернулся, перевернувшись, а я вместе с ним. Мир завертелся. Я кубарем прокатилась по полу. Вскочила. В руках больше нет осколка — только кровь. Его, моя? Ничего не пойму. Пугало стоит, скорее полулежит на коленях, сжимая одной рукой живот, а другой закрывает голову, пряча лицо в ковёр. На пороге стоит Бобель или Мобель. Какая к черту разница?! Он стоит в ступоре, всего мгновение, мечется, не зная, на кого бросится, но в итоге бежит к Пугало, крича что-то банальное «Шеф, что с вами». Я бегу. Просто вырываюсь из комнаты, несусь к распахнутой входной двери. За которой нет ни вооруженной охраны, ни других комнат, ни лабиринтов. Темный, обшарпанный подъезд и лестница. Слышу шаги снизу. Кто-то бежит? Я тоже бегу, но наверх. Не глядя. Не думая. Спотыкаюсь. Лестница рушится, крошится, как и стены подъезда. Перила под пальцами извиваются. Но я поднимаюсь. Несусь. Перепрыгиваю через обвалившиеся ступени. Что это? Тупик? Последний этаж? Постучать в двери? Мне откроют? Поверят? Помогут? Мечусь на последнем этаже, смотрю на левую руку, медленно разжимаю её и вижу волосы. Пугало. Это волосы Пугало. Сжимаю кулак обратно со всей силы. Топот снизу приближается, и я просто кидаюсь еще выше — на крышу. Дверь открыта. Боже. Открыто. Мне повезло. Выбегаю наружу, наверх, к открытому черному небу, к свету — лунному, но все же свету. Шифер крыши скользкий, и я едва не поскальзываюсь. То иду, пригибаясь и балансируя, то ползу навстречу ветру, хватаюсь одной рукой за волнистые плиты. Крыша покатая. Не верю, что выживу, но добираюсь до края, вижу пожарную лестницу, осторожно прогибаюсь, переношу вес и левой ногой опускаясь на первую ступеньку. Опускаться сложно из-за сжатой левой руки, но я не могу выпустить вещественные доказательства. Спускаюсь. Огибаю стальные прутья левым предплечьем, чтобы не сорваться. Дело идёт медленно. Осторожно. Неправильно распределяю вес и на последних ступеньках, не успевая зацепиться, падаю. Боже, с какой высоты я падаю? Не успеваю ничего понять! Пытаюсь приземлиться на ноги. Меня пронзает тупая боль. Правая нога ударяется о землю и выворачивается, я падаю в холодную грязную лужу. Но кулак не разжимаю. Быстро встаю, выплевываю попавшую в рот грязь и быстро ковыляю. Не знаю куда. Просто вперёд. Как можно дальше. К людям. Где люди? Кто-нибудь? Боже, как темно! Воздух вибрирует и плывёт. Ничего толком не видно, густая ночь падает вместе с небом. Вокруг контейнеры, набитые мусором. Не поместившийся мусор валяется на земле, и я переступаю через него. В нем копошатся змеи, но мне больше нестрашно. Люди страшнее монстров. Скорее, ну же. Не могу скорее — нога. Как же сильно болит нога. Выхожу в людное место. Не совсем людное. И не совсем место. Темные странные люди, они будто потерянные призраки. В поношенной облезлой одежде. Неухоженные. Взгляды потерянные и озлобленные. Где я? Что это за место? Дома, не пойму сколько этажей, не больше десяти, как старые высохшие деревья. Так плотно стоят друг к другу. Они двигаются! Надвигаются на меня! Я не знаю, как выбраться из их лабиринтов. Просто хромаю дальше. Прямо в стены! Прошедший мимо меня парень вульгарно свистит и похабно улыбается. Запоздало понимаю, что на мне разорвана водолазка. Чувствую холод на коже. Ледяные капли дождя. Пытаюсь застегнуть толстовку, но ничего не получается. Пальцы на правой руке дрожат, с одной рукой могу только прижать края толстовки к груди, чтобы прикрыться. Моросящий дождь переходит в ливень, заливает глаза как на лобовом стекле. Ничего толком не вижу. Меня толкают и опять свистят. — Эй, детка, хочешь развлечься? — Да с ней уже развлеклись, погляди на её вид. Они взяли меня вкруг — сзади и сбоку. Несколько парней. О таких говорят «преступной наружности». Честно, в этот момент я засомневалась, а правильно ли поступила, сбежав. Я чувствовала себя героем Кобо Абэ, сбежавшим из песчаной ямы и заблудившимся в дюнах. Вот только того мужчину нашли, спасли и вернули обратно в яму. А что я? Бобель и Мобель догонят меня? Может, кто-то из этих парней и есть головорезы Пугало? Меня накажут? Изнасилуют? Изобьют? Просто убьют? Я бы могла закричать о помощи, правда. Но в лицах, в которые я старалась вглядеться в темноте, не было ни капли сочувствия — люди либо отворачивались, либо провожали нас с праздным интересом. Я свернула направо, но это не помогло. Шпана последовала за мной. Я так устала. Не могу больше идти. Они почувствовали мою слабость. Толкнули в спину, и я припала к стене, стесав щеку о кирпич. Меня оттащили в безлюдный переулок, у меня не было сил сопротивляться. Я просто хотела вернуться обратно в квартиру. В безопасность. Стабильность. Относительный комфорт. Мне заломили руки над головой, и ощупали «на пробу». По ощущениям как будто тебя обмазывают грязью. Кто старательно, со смаком. Кто шустро и боязливо. Моя покорность явно выводила их из себя, и мне отвесили пощечину, от которой во рту скопился вкус крови. Кажется, я прикусила язык. Они отпускали скабрёзные комментарии, пытаясь выдать их за высший сорт юмора. А я просто смотрела вверх, к едва просветлевшему небу, откуда выглянула луна, на фоне которой мелькнула черная тень. Один из ублюдков вскрикнул и повалился на живот. Второй успел увернуться и нечто вонзилось в стену. Я повернулась, сощурилась и разглядела нечто отдаленно похожее на сюрикен. За эти секунды произошло невозможное. Второго бандита просто унесло в воздух. Он беспомощно болтал ногами и руками и вопил до тех пор, пока не исчез. Все притихли и притаились, а затем в один миг бросились врассыпную, но ничего не вышло. Если существует искусство элегантного насилия, то этот человек — если он человек — владел им, как владеет клавишами виртуозный пианист. Я только могла сидеть на сырой земле, не шевелясь, и смотреть, как тела моих несостоявшихся насильников раскидывает по воздуху. Одного впечатало в стену. Другого в асфальт. Третий попытался сбежать, но был возвращен — «Тень» выстрелила ему в спину, но не пистолетом, что-то вроде крючка впилось в его спину и веревкой отпружинило обратно. Тень просто схватила его за горло и ударила о землю, мгновенно вырубив. Когда все закончилось, грозная тень нависла и надо мной. Да, это была тень, по крайней мере, в моих глазах. Он полностью сливался с тьмой этого города. Черный плащ реял черным пламенем. Вверху над маской, скрывавшей лицо, торчали острые рога. В этом городе так любят маски. Нет, не так. С ними рождаются. С благовидными, невинными масками, похожими на человеческие лица. Тень наклонилась надо мной, и я увидела эмблему летучей мыши на бронекостюме. Не может быть… Или газ Пугала совсем изъел мой мозг, или надо мной стоял Бэтмен. Он выглядел устрашающе. Даже жутко. Наклонился ниже, а я вжалась в стену сильнее, импульсивно дёрнув ногами, но «Тень» только застегнул мою толстовку и, подхватив меня под колени, осторожно взял на руки. Я не верила в происходящее. Меня будто парализовало, я только смотрела в его профиль: маска на его лице растекалась черной жижей, заполняя все пространство. А из-за уголков губ проступали клыки. Я зажмурилась. И просто уронила голову на твёрдое, как гранит, плечо. Я не знала во что верить: меня действительно спас Бэтмен или один из охранников в моем воображении принял спасительный образ из городских легенд. Я не сопротивлялась. Нет никакого смысла сопротивляться. Нужно только верить. Что луч лунного света сменится на солнечный. И все будет хорошо.