Quiproquo

Я фланировала по комнате, нервно щелкая суставами пальцев, как ореховой скорлупой. Будь рядом со мной медсестра — наверняка пожурила бы. Во рту — химически-клубничный привкус помады. Я нервно кусала и облизывала губы, каждые пятнадцать минут заново поправляя макияж. Девять утра. Не помню, когда в последний раз так рано вставала. Бюрократы-жаворонки предпочитали решать вопросы с утра пораньше, не считаясь с правами сов. Я проснулась в шесть утра, да так и не смогла уснуть, почти все время потратила на выбор лука, в котором предстояло отправиться в полицию на «опрос». Перебрав десяток платьев, в конце концов, остановилась на образе элегантного траура: короткое черное платье-пиджак, тёмные чулки, ботильоны на высоком каблуке и золотые украшения. Волосы распущены, передние пряди собраны назад заколкой. Макияж нейтральный. Почти незаметный. И для кого мы так вырядились? Для рандомных полицейских? Отражение смотрело на меня укоризненно — не хватало только головой покачать. И я поскорее спряталась от собственного взгляда. Я и так нервничала, не хватало еще заниматься самоедством. Когда пришла служанка и попросила спуститься — за мной уже приехал доктор Крейн, — я резво подскочила с кровати и вылетела из комнаты, едва не сбив женщину с ног. И отбивая ритм сердца каблуками, понеслась на первый этаж. Доктор Крейн и Кармайн Фальконе в окружении охраны стояли у входа. Я молча и стремительно подошла к ним, абсолютно спокойно, с беспристрастным лицом юркнула мимо телохранителей к доктору Крейну, взяла его под руку и под удивленный взгляд дяди повела психиатра к лестнице. Мы поднялись в приторном молчании, на той же скорости я вела его по коридорам, пока не достигла отправной точки — спальни. Вот так запросто я утащила доктора Крейна к себе в спальню. А он даже сопротивления не оказал. Закрыла дверь. Постояла несколько секунд, уставившись на дверную ручку, пытаясь за эти мгновения продумать убедительный монолог. Обернулась. Доктор Крейн терпеливо стоял напротив, он бегло прошелся взглядом по комнате, пока не остановился на мне, и вместо вопроса выгнул бровь. Я еще раз щелкнула суставами, у меня задрожали губы, и я не выдержала, затараторив как швейная иголка: — Доктор Крейн, я не хочу никуда ехать. Я не могу. Не хочу и не могу. У меня в голове такой хаос. Я не уверена ни в своих воспоминаниях, ни в своих показаниях, вообще ни в чем не уверена. А если детектив будет задавать наводящие вопросы, если спросит что-то на что я неправильно отвечу. Я… я… У меня дрожал голос, а вместе с ним и коленки. Я смотрела куда-то вверх в сторону, чтобы не начать рыдать — не хватало, чтобы тушь растеклась и заляпала щеки. Я полчаса выравнивала тон лица! Мой истеричный перфоманс не срабатывал, доктор Крейн оставался холоден, и тогда, качнувшись вперед, я едва не упала на него, схватившись за плотную ткань пиджака. — Я не могу быть свидетельницей! Я ведь сумасшедшая! Если бы я была нормальной, вам бы не пришлось работать надо мной! Психи не могут выступать в суде! — Виттория, ваше психическое состояние не исключает дееспособности и тем более возможности давать показания в суде, — беспристрастно заговорил доктор Крейн, придерживая меня за локти. Я поджала губы и горячо выпалила:  — Но я разговариваю сама с собой! — Но вам ведь нужно говорить хоть с кем-то, — цинично заметил Крейн, эфемерно усмехнувшись. — У меня панические атаки! — У половины населения панические атаки, — спокойно продолжал доктор. — Вы же сами говорили, что у меня ПТСР! — Он не исключает дееспособности. — А как же мутизм? — Я не подтверждал вам официально мутизма, моя дорогая. И вы только что успешно опровергли его сами. — Но я убила Пугало! — отчаянно выпалила я, заскулив. У меня окончательно подкосились коленки, и, если бы доктор Крейн, на мгновение опешивший, не подхватил меня, я бы точно разыгрывала поломанную безвольную куклу уже на полу. От подобного заявления доктор Крейн, потеряв дар речи, долго и внимательно глядел мне в глаза, пока, наконец, не спросил чуть удивлённо: — Что вы сделали? — Я убила Пугало… — промямлила я менее уверенно, шмыгнув носом. Доктор Крейн растерянно отвёл взгляд, нервно и медленно облизнул губы, на его лбу пролегли ранние морщины, а после, все также смотря в сторону, он сказал, точно выдохнул: — Что-то новенькое, вы никогда не упоминали об этом. — Я…я… Меня душили истерика и страх, слезы и паника. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, я даже испугалась, а не пропадёт ли снова голос, но Крейн не торопил меня, все также крепко держа за руки, пока я тянула его за пиджак на себя. Наконец, я смогла выдавить из себя слова, вылившиеся из устья речи одним потоком: — Я не была уверена, и сейчас не уверена…но, да, я, кажется, убила его! Или серьезно ранила. Я не знаю. У меня в голове такой хаос. Боже, меня каждый день эта мысль мучила, и я наконец-то произнесла её вслух! Что если я убийца? Я же не могу говорить об этом в суде? Я не могу признаться в убийстве? Я не обязана свидетельствовать против себя. Но…но вдруг эта информация всплывёт? Что тогда? И я…я… Мне как-то не по себе, Пугало ведь…он ведь не сделал мне ничего плохого. То есть сделал конечно, но не в физическом плане. Это ведь противоречит закону талиона. Он меня травил и пугал, но пытался спасти мне жизнь, а я пырнула его куском кафеля. А вдруг он так и лежит мертвый в той квартире? С этим вопросом я настойчивее сжала сизо-серую ткань и попыталась глубже взглянуть в глаза Крейна, в которых не находила ни грамма сочувствия. Я не выдержала. Истерика окончательно захлестнула меня, старая травма дала о себе знать, лодыжка запульсировала — все это время я упиралась на больную ногу, и меня потянуло вниз. Но доктор Крейн, подхватив меня за талию, быстро усадил на кровать и присел рядом, взяв мои ледяные ладони в свои. — Посмотрите на меня, Виттория. — Его голос звучал уверенно, и я, переборов внутренний стыд, подняла взгляд. — Я уверен, вы никого не убили. А даже если и так, даже если это всплывет от вас или от ваших врагов, ваше нападение на «Пугало», — подчеркнул он последнее слово, сомневаясь в его реальности, — можно квалифицировать, как самооборону. Разве вы не успели пройти это на учёбе? — Но это не было самозащитой! Даже закон Талиона гласит: «Око за око». Оборона превышала уровень потенциальной опасности! Конечно, я думала о законе Талиона, я что зря два года на юридическом училась! И ни в одной лекции не говорилось: когда тебе делают искусственное дыхание, пырни спасителя кафелем! — В состоянии опасности вы не могли трезво оценить потенциальный урон. Повторюсь: если информация о том, что вы ранили или убили того, кого называете Пугалом, всплывёт, вы всегда можете сослаться на самозащиту. — Но я не за это переживаю! Если я убила Пугало, значит, я перешла черту. Черту, из-за которой не смогу выбраться. Я не хочу… И Пугало не заслужил смерти. Наверное, я не знаю. Срок — да. Но не смерть! С ним было интересно разговаривать. Не в том смысле, как обычно говорят люди. Он помог мне справиться со страхами. Не со всеми, конечно. Стоп! Что я несу? Господи… Я запуталась. Я окончательно поникла и скуксилась. От отчаяния сама хваталась за руки доктора Крейна, как если бы могла утонуть и захлебнуться в этих ледяных, тёмных водах — моря эмоций — отпусти он меня. Мне просто хотелось отвернуться, упасть на кровать и спрятать лицо в одеяло. — Послушайте, Виттория, — спокойно и размеренно заговорил Крейн после недолгой паузы, — вы долгое время не выходили из дома самостоятельно и испытываете сейчас острую паническую атаку, ища причину остаться в зоне комфорта. В этом нет ничего зазорного. Но вам нечего опасаться, нас будет сопровождать ваша охрана. Его голос действовал сильнее успокоительного, но слабее транквилизатора. Идеальная середина. Он быстро, на грани моей фантазии, провёл большим пальцем по тыльной стороне моей ладони. В прошлый раз меня и Софию тоже сопровождала охрана. Сильно ли это помогло? Отнюдь. Я неуверенно взглянула на доктора и спросила осипшим голосом: — Вы ведь будете рядом со мной? — Я ни на шаг от вас не отойду, — уверил Крейн. — И на суде? — спросила осторожнее. — Тем более на суде, — странно усмехнувшись, ответил он. Меня несло волной от одних эмоций к другим, как на американских горках от страха и паники к радости и воодушевлению. Уже не впервой меня переполняли сильная радость и желание хоть как-то отблагодарить Крейна за поддержку, что я едва сдерживала себя, чтобы не обнять его. Вместо этого я нащупала взглядом на его груди ламинированный бейджик с именем и фотографией. Джонатан Крейн. Судебный психиатр. Я только сейчас поняла, что не знала его имени. И фамилию бы не знала, если бы не подслушала. Ладно. Я рассеянная и невнимательная. Признаюсь. Виновна по двум статьям. Ничего удивительного, мы ведь пропустили стандарты, какие приняты в приличном обществе: «Здравствуйте, доктор Джонатан Крейн», «Здравствуйте, сумасшедшая мафиози Виттория Фальконе». Что ж, лучше поздно, чем никогда. У зеркала я поправила последствия слезного перфоманса. Удивительно, но тушь не отпечаталась разводом. Одно из двух: либо производитель не обманул в её водостойкости, либо я не плакала. Щеки были сухими. Я точно схожу с ума. Интересно, я хотя бы улыбаюсь, когда думаю, что улыбаюсь? На этот раз уже доктор Крейн вёл меня под руку. Моя скорость не отличалась прежним энтузиазмом. Признаюсь, если бы не рука Джонатана — как непривычно думать о нём по имени, аж зубы сладко сводит, — я бы сбежала на полпути и заперлась в комнате. На темно-сизом небе, под которым жили и умирали лицедеи, стояли неподвижные облака. В воздухе — пыльная сырость, как после дождя. Меня замуровали в семейном автомобиле с бронированными стеклами, а Крейну предстояло добираться на своей машине. То и дело по дороге высились билборды, рекламирующие скорые выборы мэра. Почти всех их занимали призывы голосовать за Освальда Кобблпота. Дожились. На пост мэра в открытую баллотируется бандит. Хотя, кому еще управлять Готэмом, как не бандиту? Зачем юлить? В полицию меня провели через чёрный вход, чтобы не привлекать лишнего внимания. С доктором Крейном мы встретились у служебного лифта. Я уверенно улыбнулась. Провела пальцами по губам, проверяя точно ли улыбаюсь. Да, все в порядке. У меня к чулкам был прикреплён самый эксцентричный амулет на удачу — волосы Пугало. Интересно, назвал бы доктор Крейн меня вменяемой, узнай, что я везде таскаю с собой волосы похитителя? Даже на день рождения Марони брала с собой. Серьезно. Пока мы поднимались, украдкой я разглядывала его профиль. В тусклом свете он казался мрачным. Сосредоточенным, ушедшим в сложные мысли. Интересно, о чем он думает? Что не нанимался нянькой к безумной девице? На каблуках я стала выше Крейна. Немного, но ощутимо. Интересно, он комплексует по поводу высоких девушек? Может, стоит пересмотреть обувь, и обуваться в балетки и небольшие каблуки. Пугало тоже был не очень высокого роста, если задуматься. Допрос проходил не так страшно, как я ожидала. Джеймс Гордон вёл себя тактично и спокойно. Не оказывал давления, не прибегал к запугиванию. В допросной на столе лежали мои рукописи — десятки страниц, повествующих о страданиях похищенной по приказу Сальваторе Марони нечастой великовозрастной сиротки. Не буду отрицать: Джонатан Крейн оказался умелым редактором, — полиция, кажется, прониклась каждым словом. Или делала вид, что прониклась. Мне задавали уточняющие, наводящие вопросы. Один из них касался того, смогу ли я опознать своих похитителей — по росту, телосложению и голосу. Я не стала юлить и написала правду — все это время я отвечала письменно, — по росту и телосложению — возможно, но голоса были искажены специальными масками. — Мисс Фальконе, в ваших показаниях вы не упомянули ни слова о том, как вам удалось сбежать. Несмотря на то, что Джеймс Гордон пытался подойти к вопросу деликатно и осторожно, у меня перехватило дыхание. Я скосила взгляд на невозмутимого доктора Крейна — все это время он сидел рядом и не слишком вмешивался в мои ответы. Я нервно вертела ручку в пальцах, а Гордон продолжал: — Вы наверняка слышали, что в Нэрроузе, где вас нашел Бэтмен, недалеко произошел пожар. Был ли пожар в месте, где вас держали? И что его повлекло? Я нацарапала кривым почерком: «Пожара не было». — Тем не менее ваши похитители могли поджечь квартиру, чтобы замести улики. Мы хотели бы в следующий раз пригласить вас на место следственных действий. Вы хорошо помните место вашего заточения? Зябко поведя плечом, я кивнула, одновременно и согласившись, и подтвердив. — Возможно, вы сможете припомнить хоть что-то, что поможет следствию? Как вы выбрались? Сколько этажей было в доме? Опознавательные знаки? Что-то примечательное? Я сжала губы вместе с кулаками — ручка в пальцах опасно скрипнула. Стены пульсировали и начинали давить на меня вместе с человеком, который, возможно, искренне желал мне помочь. Но помощи я искала у доктора Крейна, периодически поглядывая в его сторону. Наконец, он вмешался: — Для мисс Фальконе ночь побега слишком травмирующее воспоминание. Подсознание блокирует детали, и на данный момент мы аккуратно работаем над его разблокировкой. Главное — не давить. Со временем воспоминания восстановятся, и как только это произойдет, мисс Фальконе составит показания и передаст их полиции. Гордон понимающе кивнул, внимательно посмотрел на меня, проверяя мою реакцию на «адвокатскую» речь Крейна. — И как вы думаете, если мы отвезем мисс Фальконе на предполагаемое место преступления, это поможет разблокировать воспоминания? — Возможно, — коротко пожал плечами Крейн, но препятствовать такому предложению не стал. Мы провели в полиции целый день — самый длинный, как человеческая жизнь, день. В некоторые моменты мне казалось, что я вот-вот без притворства разыграю обморок, но Джонатан очень тонко чувствовал мое состояние и вовремя просил о перерывах. У меня начинала закрадываться мысль: либо он телепат, либо я настолько открытая книга, что все мои страдальческие эмоции написаны на лице крупным жирным шрифтом. На обед нас отпустили в ближайшее кафе, где мы заказали сокращающую жизнь вредную пищу — единственное, что можно было позволить себе в ограниченных рамках времени. И раз уж сегодня день мазохизма, я заказала пиццу с ананасами. — Не пятизвездочные условия, не так ли? — спросил доктор Крейн с легким смешком, сидя напротив. В отличие от меня он орудовал ножом и вилкой, пока я ела руками, наслаждаясь растягиваемым от корочки сыром. Через полчаса мы вернулись в полицию. И все оставшееся время меня волновал только один вопрос: превышает ли хотя бы 20% уровень раскрываемости преступлений? Знаете, мне так нравится, что в таком городе как Готэм всё ещё существует полиция. Если вы когда-нибудь почувствуете, что занимаетесь бесполезным делом, вспомните об этом факте. После обеда время пролетело быстрее. Когда мы уходили из полиции, я запоздало осознала, что всю дорогу держалась за рукав Крейна, как держится ребёнок за юбку матери. Но он не возражал. Точно и не замечал. И я отпустила его, только когда мы остановились у машины. Мне было неуютно в полиции, неудобно в городе – я еще не научилась чувствовать себя хозяйкой мира, как дядюшка. А бояться, чувствовать страх — рациональный и ирациональный — не разучилась. Я боялась последствий. Боялась мести. Боялась Пугало. Просто боялась.

***

На следующий день, после долгого изнурительного допроса, дядюшка пригласил доктора Крейна на ужин. В качестве благодарности за причиненные неудобства — то бишь возню со мной. Доктор Крейн с легкостью согласился. И вот, за ужином, за тем самым столом, где проходят унылые поздние завтраки, я сидела в окружении дяди, кузины и своего психиатра. А рядом со столом лежал сытый манул. Естественно, главной темой светской беседы избрали предстоящее дельце по упеканию за решётку кровного врага. — Кто будет на стороне гособвинения? Дент? — спросил дядя, орудуя вилкой и ножом по окровавленному стейку слабой прожарки.  — Кажется, прокуратура еще не определилась с гособвинителем. Лучше бы Доуз, её проглотить легче, чем Дента, — ответил доктор Крейн, накладывая салат в тарелку. Мы ужинали при охране. Я привыкла к такому количеству головорезов, пока во рту таял нежный ягненок. Доктор Крейн же периодически поглядывал на телохранителей, но в меру, чтобы не показаться обеспокоенным. — Витта не доставляет вам неудобств? — спросил Кармайн, вытерев уголки губ белоснежной салфеткой. Джонатан на мгновение взглянул на меня, я улыбнулась самой невинной улыбочкой, сидя напротив него. Ну давай, скажи, что я хорошая и послушная девочка! Все листы с помарками беспрекословно переписала! Лишнего ничего не написала! В полиции вела себя безукоризненно! — Никаких, — лаконично ответил Крейн. Я ожидала более детальной оценки. — Витта всегда была не особо многословна, — откинувшись на спинку стула, начал дядя, вытащив сигару. — С детства из неё слово лишнее не вытянешь. Порой она могла уставиться в одну точку и просидеть так полчаса. Ну да, могла, я представляла себя Ханной Монтаной и проигрывала в уме сцены. Это было куда занятнее, чем слушать за столом дискуссии отца и дяди о поставках наркотиков. Телохранитель услужливо опустил колёсико зажигалки, огонь укусил сигару, и дядя довольно затянулся. — А после трагедии с обстрелом брата и его супруги и вовсе смолкла. Я опасаюсь, что после инцидента с Пугалом Витта и вовсе утратит способность к речи. Я напряглась и совершенно рефлекторно дёрнула ногой, задев Джонатана. Он бросил на меня взгляд, не сказать, что недовольный, скорее заинтригованный, будто смакующий мою растерянность и панику. Я пыталась в меру красноречивым взглядом попросить ничего не говорить дяде. Крейн только медленно жевал салат и бесстрастно наблюдал за моими потугами к невербальным переговорам. Но тут голос подала София, спросив с кокетливыми нотками: — Как вы думаете, доктор Крейн, Пугало, действительно, существует? Доктор Крейн не спешил с ответом, отпив немного вина и облизнув губы, он улыбнулся Софии: — Часто, чтобы справиться со стрессовой ситуацией, люди персонифицируют свой стресс. И чтобы выяснить имя и личность похитителя или похитителей, — выделил доктор Крейн, — нужно сорвать маску Пугала в метафорическом смысле. София понимающе закивала с очень важным видом. — Доктор Крейн, а не пора ли озвучить диагноз Витты? — расслабленно предложил Кармайн, взмахнув сигарой. — Мы готовы слушать. Думаю, все не против, включая Витту. Не правда ли, Витта? Тебе интересно узнать свой диагноз? Я только вымученно улыбнулась и безразлично пожала плечами. — Для официального диагноза ещё слишком рано, — попытался соскочить с темы Джонатан. — Я надеюсь на ваш профессиональный объективизм, доктор Крейн. Я достаточно наслушался бреда от ваших коллег-умников, — и перейдя к театрализованной патетике, дядя начал парадировать врачей, немного захмелев: — «У вашей племянницы мутизм, бла-бла-бла, нет у вашей племянницы аутизм бла-бла-бла, шизоидный тип личности, отсутствие реальности, склонность к социопатии». — Кармайн закатил глаза и яростно указал кончиком сигары на Крейна, процедив сквозь зубы: — Один умудрился мне прямо в лицо выдать о пограничном расстройстве личности. Напомни, София, какое кладбище украшает его надгробие? — Он быстро посмотрел на Софию, но тут же вновь обратился к Крейну опасно дружелюбным тоном: — Надеюсь, вы, доктор Крейн, не выдадите что-то банальное вроде новомодного биполярного расстройства? Мне нужна психически здоровая племянница, а не сборник терминологии за первый психиатрический курс. На месте доктора Крейна любой бы уже заикался, потел или дрожал. Но не он. Мистер Непроницаемое Лицо оправдывал свой псевдоним, оставаясь невозмутимым даже при дяде. Он и в глаза смотрел ему также просто и спокойно, как мне. Ничто не выдавало в нем страха, трепета или элементарного раболепия. — Я вас очень хорошо понял, мистер Фальконе, — нейтральным тоном ответил Крейн. — Не волнуйтесь, диагноз Виттории не предполагает клейма невменяемости и ограничения дееспособности. До тех пор, пока она не опасна для общества и себя самой. — Для себя? — недовольно уточнил дядя, выпуская дым. — Самоповреждение и попытки суицида, — хладнокровно пояснил Крейн. Ох ты, вот оно оказывается как: чтобы сорваться с крючка статуса свидетельницы мне нужно всего-то стать опасной для общества и себя, и тогда я смогу избежать суда. Возьму-ка на заметку. — И все же? — не унимался дядя, ясно дав понять, что не позволит Крейну встать изо стола, пока не услышит желаемое. Они обсуждали меня как квартальный план, который необходимо закрыть менеджерам среднего звена. А я хрустела овощами аль-денте и прислушивалась к тишине. Казалось бы: несколько секунд, а неловкость как при минутах. Крейн некоторое время молчал, столовые приборы застыли над тарелкой, он флегматично исподлобья взглянул на дядю, но ответил так же спокойно: — Я склонен считать, что мы столкнулись с акцентуализацией черт характера, гиперболизированных жизненным стилем и стрессовыми ситуациями. Синдром дефицита внимания. Посттравматический стресс и депрессия ввиду понятных причин. — А человеческим языком? — скривился Кармайн, гася сигару о принесенную телохранителем пепельницу. Крейн тяжело вздохнул. — У мисс Фальконе просто скверный характер и ей не хватает внимания. Дядюшка захохотал — заливисто и властно. Такой смех частенько называют злодейским. О, определённо Римлянин был в восторге от доктора Крейна. Доктор Крейн подтверждал статус профессионализма, озвучивая то, что желал услышать клиент. А мне оставалось только с досадой сжимать вилку и злобно смотреть на своего психиатра. Так вот какого он обо мне мнения. Скверный характер! Не хватает внимания! Будь у меня скверный характер, я бы всадила ему вилку в руку и плеснула вином в лицо! Но я этого не сделаю — а как хочется, — нечего тешить его гордыню. От долгого смеха дядя закашлялся, прочистил горло и успокоился. Карино — ручной зверёк Софии — на дядину экспрессию начал шипеть, ощетинившись, но София, повернувшись к манулу, властно шикнула на него: — Сидеть! Манул послушно смолк и прижал голову к полу. София выпрямилась и снова обратилась к гостю: — Доктор Крейн, а вы женаты? Я чуть не подавилась, еле сдержалась, чтобы не закашляться и ничем не выдать бурную реакцию. Зато доктор Крейн оставался спокоен и непроницаем, как будто отвечал на подобные вопросы каждый вечер. — Единственная постоянная спутница, которой я верен, — это работа. — Все так говорят за год до брака, — довольно ухмыльнулась кузина, покачивая пузатым бокалом. Я злобно сощурилась. А то есть непостоянных спутниц у доктора Крейна навалом? Это как понимать? И что за подкаты от Софии? Я шумно выдохнула, уставившись в тарелку: можно представить, что эти три части несчастного ягненка мои дядя, кузина и психиатр, и проглотить их без горечи сожаления. До моей ноги что-то дотронулось, скользнуло медленно и продолжительно, я по привычке погладила Карино голенью — он иногда ластился под столом как домашняя кошка, — но внезапно осознала, что это не шерсть соприкасается с кожей, а ткань. Я замерла, сдержалась, чтобы не заглянуть под стол и взглянула на непроницаемое лицо доктора Крейна, который продолжал обсуждать с дядей детали моих допросов. Он меня что сейчас по ноге погладил, чтобы я не дулась? Достать до меня больше некому. Манул сидел рядом с Софией. — Что-то не так, мисс Фальконе? Вы резко покраснели. Вопрос доктора Крейна окончательно выбил меня из шаткого равновесия. Я переводила взгляд с него на дядю и обратно, достала телефон из кармана, включила фронтальную камеру — щеки покрылись красными пятнами. Настрочила быстро сообщение и протянула смартфон дяде, который только глубокомысленно промычал. — Ладно, иди к себе, отдыхай, если плохо себя чувствуешь. Я благодарно кивнула, выскочила из-за стола, чуть не наступив на хвост Карино, и посеменила, но не к себе, а на балкон. Почти весь оставшийся вечер я пролежала в гамаке, мне правда хотелось побыть в одиночестве и тишине. Я устала от разговоров о допросе, суде и Марони. Но еще я испугалась. Сама не понимаю чего. Ответа? Активных действий или то, что я приняла за активные действия? Я нечаянно толкнула его ногой, он нечаянно погладил мою ногу. Сплошные случайности. С мужчинами такое иногда бывает. Вот только он не мужчина, он психиатр. Психиатры, как и гинекологи, не имеют пола. Все врачи не имеют пола. Но это не отменяет табу встречаться со своим психиатром и гинекологом. Это странно. Извращенно. Так, наверное, прошёл час. Я даже задремала немного на свежем воздухе. Зевая, вернулась в столовую, где уже никого не было. Не очень будет красиво, если доктор Крейн ушел, а я с ним не попрощалась. Ну да ладно, я побрела к себе в комнату и тут увидела, как из-за угла вышел мой психиатр. — На минуточку, мисс Фальконе. Он взял меня под руку и повёл в мою комнату. Сам. Удивительная память. Почти как у себя дома. Джонатан закрыл за нами дверь, как я прошлым утром. На его челюсти играли желваки. Я послушно скрестила руки за спиной и ждала. — У меня для вас не очень хорошие новости, — начал он издалека, снимая очки. Таак. Полиция поняла, что с показаниями что-то не так? Марони заявил, что я убила Пугало? Или Крейн пришел по секрету озвучить мой настоящий диагноз? — Боюсь, в последнее время у меня слишком загруженный график, — продолжал доктор немного устало, как бы подтверждая свои слова. — Я едва успеваю, и такими темпами мне придётся урезать наши сеансы. У меня сердце застучало от досады. Урезать? Насколько? Он подошел ближе и заговорил чуть тише, а я, вытянув шею, прислушалась. — Но это может сказаться на терапии — не в вашу пользу. Когда есть положительная динамика, важно не останавливаться и не снижать интенсивность лечения. Мне неудобно вам такое предлагать. Но вас не напугает предложение проводить терапию у меня на работе? Я удивлённо вскинула брови, как бы спрашивая «простите»? — В Аркхеме, — уточнил Крейн и, явно прочитав в моих глазах легкий испуг, поспешил успокоить: — Не бойтесь, мы будем в моем кабинете, в административном корпусе. — А дядя не будет против? — шепотом спросила я, точно мы обсуждали вселенский заговор. — Если вас не смутит предложение, ваш дядя прислушается к вашему желанию. — Ладно. — Я растерянно кивнула. Крейн же расплылся в довольной улыбке. — Благодарю за понимание. Он нежно провёл по моей руке, а у меня мурашки по спине рванули от копчика к шее. — И ещё, — все также одной рукой придерживая меня за плечо, другой Крейн нырнул под пиджак и вытащил небольшую красную коробочку, обёрнутую позолоченной лентой. — Небольшой презент. Психотерапия редко приятное явление. Но я хочу, чтобы вы знали: я не преследую цели заставлять вас страдать. Оторопев, я приняла подарок, медленно развернула его, с некой опаской, как бы не веря. И достала небольшую статуэтку ворона — его особенность состояла в широко открытом клюве, а глаза были выполнены в виде красных камушков. Мне даже стало интересно, а не настоящие ли это рубины? — Что-то вроде ловца снов. Поставьте его рядом с кроватью, и он будет впитывать кошмары вместо вашего подсознания. — Как бы подразумевая подсознание, Джонатан провёл пальцами по моему виску, заправляя еще седую после тоника прядку за ухо. Как никогда мне хотелось поцеловать доктора в щёку, я даже схватила его за рукав, когда он направился на выход, но поджав пальцы в балетках, только благодарно прошептала: — Спасибо. Признаюсь, я боялась его реакции за нарушение субординации и её последствия. Я поставила ворона на прикроватную тумбу рядом с таблетницей, провела по черному гладкому загривку и довольно усмехнулась. Давно подарки не вызывали у меня такой невинно-детской радости, точно в рождественское утро я обнаружила прикорнувшего под ёлкой Санту. Вспомнив, что после ужина не совершила чайный ритуал, я отправилась на кухню. Когда проходила мимо кабинета дяди, услышала, как шелестят голоса. Подошла ближе, прижалась ухом и прислушалась. — Я вынужден внести коррективы в условия нашей сделки. — Голос принадлежал доктору Крейну. — Да что ты говоришь? — с откровенной усмешкой спросил дядя. Он был явно навеселе, но при этом раздражён. — Я слишком переоценил возможности своего свободного графика, — продолжал деликатно Крейн. — Мы поговорили с Витторией, и она сказала, что не против ездить на сеансы в Аркхем. — С Виттой? Поговорили? — ошеломленно переспросил дядя, сбавив градус весёлости. — Именно. — Тогда почему она молчит при мне как рыба? — А градус раздраженности и опасности резко зашкалил на спидометре тона. — А, Крейн, не хочешь объясниться?! — Восстановление социальных навыков должно протекать постепенно, — невозмутимо объяснил доктор Крейн. — И сеансы в Аркхеме способствуют его ускорению? — с ядовитой иронией спросил дядя и выплюнул слова, пропитанные желчью: — А не забылся ли ты, Крейн, чтобы менять условия сделки? А потом что, скажешь возить Витту прямо к тебе домой? — Мистер Фальконе, вы слишком драматизируете ситуацию. — В тоне Крейна чувствовалась нордическая холодность, приправленная иронией. — Да что ты говоришь? Настоящая драма будет, когда правда всплывёт наружу. — Хлопок. Кажется, дядя стукнул кулаком по столу. — Ты уже не единожды проявил некомпетентность. Мне нужно, чтобы к первому слушанию она разговаривала. И разговаривала как надо! — Я работаю над этим. — Не вижу результатов работы! — Процесс восстановления после ПТСР не длится одну неделю, мистер Фальконе. Но молчание не совсем проявление психологической травмы, это скорее вопрос доверия. Со мной Виттория разговаривает. — Крейн произнёс это таким самодовольным, укоряющим тоном, что я была уверена, — он надменно выгнул бровь. — Ты что, прямо заявляешь мне в лицо, что моя племянница мне не доверяет? — злостно прошипел дядя. А Крейн ходил по чертовски тонкому льду. Интересно, есть ли в кабинете охрана? Разговаривай кто в таком тоне с дядей, был бы уже избит и выброшен за ворота. — Я констатирую факт, — хладнокровно парировал Крейн. — Не зазнавайся, Крейн, и знай свое место. Ты чересчур расслабленный для человека, который уделяет своему хобби слишком много рабочего времени. — Не понимаю, о чем вы. — Зато твои психи понимают! — Это угроза? — Констатация факта, — передразнил Кармайн. — Что, думаешь я не в курсе, что провозят мои люди и на ком ты это испытываешь? Это мой город, Крейн, мои глаза и уши повсюду, даже в стенах твоей клиники! — Голос дяди вибрировал от гнева, опасная, радикально-опасная грань. У меня даже сердце панически забилось. Молчание. Непродолжительное. А после тяжелый вздох и голос Крейна — самоуверенный, надменный, в нем ни грамма страха. — Не в вашем положении «констатировать» мне факты. Вы, вероятно, забыли, что мое мнение имеет большой вес в этом городе. Не будет меня — не будет комфортных условий пансионного заключения ваших людей в Аркхеме. Или мне стоит пересмотреть последнее заключение и настоять на переводе вашего сына в Блэкгейт?  — Да как ты смеешь! — вспылил дядя. А Крейн продолжал все тем же ироничным тоном, выжимающим дядюшкины нервные клетки: — Справка о вменяемости вашей племянницы в моих руках. И поверьте, попади она на радость Дента в комиссию окружной психбольницы, их психиатры не будут столь гуманны в постановке диагноза. Молчание. Не верю, дяде нечего парировать? Последнее слово осталось за Крейном, и он поставил ему точку: — Буду ждать мисс Фальконе к одиннадцати утра в среду. И попрошу не опаздывать. Я рванула от двери с такой силой, что услышала свист в ушах. Влетела за угол и, чуть не споткнувшись, едва удержала равновесие, прижавшись спиной к стене. Дверь открылась, закрылась. Шаги. Я быстро выглянула из укрытия — Крейн отдалялся. Юркнула обратно в укрытие. Сглотнула. В голове такой хаос — как клубок спутанных проводков наушников. И мне страшно. Страшно, что я не осознала элементарную истину сразу — честный, порядочный человек не взялся бы за «психотерапию» племянницы Кармайна Фальконе.