***
Дорогое подсознание, когда я говорила, что собираюсь впустить в себя Пугало, я имела нечто не настолько буквальное. Видимо, моя психика совсем потекла, перемешала в ведьмовском чане последние события и выдала гормональное зелье. Вот — держи Пугало и доктора Крейна в одном флаконе. Наслаждайся. Я старалась отогнать мысли о Крейне-Пугале, рассудив, что излишне драматизирую ситуацию. Да, допустим, Крейн пользуется таким же парфюмом. Сколько еще мужчин используют Dior, их тоже запишешь в подозреваемые? Возможно, есть некоторые моменты, которые перекликаются, но полиция же нащупала возможного подозреваемого на роль Пугало, зачем все усложнять? Хотя я не верила до конца, что список лежал у самого Пугало, он мог передать его тому же Бобелю или Мобелю. В любом случае это лишено смысла, по простой причине: если допустить, что Крейн и Пугало один человек, он не смог бы работать одновременно и на Фальконе, и Марони. Сали Марони, его непосредственный босс, попросту рассправился бы с ним, как с опасным свидетелем и предателем. А значит есть два варианта: А) Крейн не Пугало Б) Заказчик не Марони. Первый вариант мне импонировал больше. Не стоит забывать: без доказательств любимые мои заявления прозвучат как плод больного рассудка и обеспечат мне путевку в Аркхем. Тем более после ночных перфомансов. Так что, если я выдаю желаемое за действительное? Что если подсознание в очередной раз надсмехается надо мной? А я не могу обсудить это даже с собственным психиатром, пока не буду уверена хотя бы в его здравом рассудке. — Чёртов Марони, — чертыхнулся дядя, сложив газету и ударив ею по столу — подпрыгнули тарелки и чашки, — купил все СМИ, чтобы поливать нас грязью. Только послушай, — дядя вновь брезгливо раскрыл газету и выразительно зачитал сквозь зубы: — шизофрения или страшная правда? Племянница Кармайна — темное пятно на репутации семьи Фальконе, которое не отмыть ни одним благотворительным фондом. Действительно ли страдающую психических расстройством Витторию Фальконе похитили или это очередной симптом больного рассудка?» Ничего, скоро в Блэкгейте этими газетами он будет укрываться холодными ночами! Помешивая сахар ложечкой, я перевела взгляд с дяди на нашего гостя, который набивал щеки вафлями с клубничным джемом и скалился мне, вероятно, этой улыбкой подразумевая любезность. Успокоившись, Кармайн сделал несколько глотков кофе и посмотрел на гостя. — Витта, Виктор Зсасз с сегодняшегося дня назначен твоим новым телохранителем. Он будет сопровождать тебя везде. Везде, — подчеркнул дядя, чтобы услышала не только я, но и Виктор, обращаясь уже к нему: — Особенно в Аркхеме. Будешь стоять за дверью кабинета Крейна весь сеанс, и ни шагу в сторону. Понял? — Понял-принял, босс, — уверил Виктор, кивая и чавкая. Ко мне приставили лучшего готэмского наёмного убийцу, славившегося коллекцией мертвых душ, выжженных ножом на собственном теле. Слышала, после каждого убийства, он высекает на теле порез — совсем как заключенные дни на стенах. Но подтвердить или опровергнуть молву сложно — Виктор носил закрытую до самого горла и запястий одежду. Черную — в такой легко слиться с ночью. В кобуре по два пистолета, с которыми он управлялся так же ловко, как со столовыми приборами. И такого человека назначили мне в охранники. Не значит ли это, что доктор Крейн опаснее, чем я фантазировала? Или я снова накручиваю себя, и Виктора Зсасза приставили ко мне из-за опасных пациентов Аркхема. Не стоит забыть, что Аркхем не простая больничка, но и обитель проклятых душ — теней, которые рождает Готэм, сношаясь со злом. По дороге в Аркхем Виктор старался вести себя непринужденно, болтал как ему казалось на обыденные темы: о последних заказах — несложно догадаться каких, — недавно вычитанных пытках и немного ностальгических историй о заключении и в Блекгейте, и в Аркхеме. Видя, что я не реагирую, Виктор прибавил громкость в проигрывателе. И, пока мы стояли в пробке, он постукивал пальцами по рулю, забавно двигал плечами и подпевал Леди Гаге про скверный роман. Я наблюдала за ним в зеркало заднего вида и тихо офигевала. Судя по всему Виктор страдал алопецией: растительность отсутствовала не только на голове, но и на лице. Да и выглядел он вполне молодо. Может, кровью жертв омывался, кто знает. Мой телохранитель — наемный убийца около маньяк. Все логично. Это же Готэм. Будущий мэр преступник. Судья взяточник. А психиатр, возможно, сам псих. Лечебница располагалась на периферии окрестностей Нерроуз. Район выглядел как старая облезлая кошка. Неухоженный, необлагороженный. Скорее всего, ремонт и реконструкция проводились несколько десятков лет назад. Люди одеты совсем серо и невзрачно, выглядят уставшими, откровенно задолбанными. Наверное, из таких мест и рождаются психопаты. Город сам их порождает своим безразличием. Такие как ты, Витта, порождают монстров своим безразличием. Машина вырулила в загородный сектор. Прибавилось деревьев, уменьшилось домов. А на горизонте показались большие железные ворота с полукруглой надписью «Лечебница Аркхем». Нас остановили на пропускном пункте. Охрана — ребята серьезные, вооруженные автоматами. Кованая решетка, увитая плющом, смотрелась мрачно, точно приехали мы не в лечебницу, а в настоящую тюрьму. Виктор предоставил пропуск, показал наши документы, и нас пропустили. Признаться, я была поражена. Не думала, что Аркхем так огромен. Я рисовала его готическим заброшенным особняком, над которым хронически сверкали зловещие молнии. Ошибочное клише. Территория подобна микрорайону. Множество корпусов, по архитектуре которых можно догадаться: строились они в разные столетия. Лечебница подобна живому существу, которое развивалось само по себе. На въезде — сад, на котором работали дождеватели. Если верить карте, стоящей стендом, в самом конце территории располагалось кладбище. Виктор припарковал машину, быстро выскочил и услужливо открыл мне дверь. Ветер гулял в Аркхеме вольготнее — хорошо, что я завязала конский хвост, иначе всю оставшуюся дорогу боролась бы с липнувшими к лицу прядями. Вдоль вымощенной дороги стояли кричащие статуи. Над парадной лестницей высились горгульи, оскалившие пасть. Внутри нас снова остановила охрана, проверила документы, обыскала мою сумку, попросила пройти металлодетектор. Проблемы возникли, естественно, с вооруженным Виктором, которого попросили оставить оружие. На пререкание ушло минут десять. Но, в конце концов, его смогли уговорить сдать оружие. Уверена, он и без него с легкостью свернет шею противнику, или — как успел поведать историю в машине — разорвать горло голыми руками. Внутри здание выглядело совсем унылым: серо, облезло, неухоженно. Отпечаток заброшенной государственности. Никому нет дела до какой-то психушки. Лифт старый, с решеткой, доставил нас на третий этаж. Я стояла, скрестив руки; на все кнопки, нажимал Виктор, наверняка про себя фыркая, какая я белоручка. Мы остановились у кабинета с именной табличкой, выглядевшей дороже целого этажа. Навстречу нам в белом халате ступал Джонатан Крейн. Он посмотрел на наручные часы, сжимая папку, и произнес вместо приветствия: — Весьма пунктуально, — и остановившись напротив, дёрнул головой отбрасывая назад челку. — Мистер Зсасз, не думал увидеть вас вновь так скоро. Соскучились по Аркхему? — Есть такое, — бодро ответил Виктор, неприятно оскалившись. — Здесь как-то дышится по-особенному. И есть с кем поговорить по душам. — Не сомневаюсь, — надменно произнес доктор Крейн, вставляя ключ в замочную скважину. — Мистер Фальконе приказал, чтобы я везде сопровождал мисс Фальконе. Он просил передать вам это. — Я так и понял. — Я могу посидеть в кабинете тихонько в уголке? — Виттория, — открыв дверь, но пока никого не пропуская, Крейн обратился ко мне, — вы готовы обсуждать детские психотравмы в присутствии Виктора Зсасза? Я неуверенно взглянула на Виктора и с сожалением поджала губы. — Я так и думал, мистер Зсасз, вы не входите в доверенный круг мисс Фальконе. Надеюсь, это не заденет вашу ранимую душу. Можете взять стул у дежурной и подождать в коридоре. Приём будет длиться час. — Через час Виттория должна выйти из кабинета в том виде, в котором войдёт.— Виктор засёк время на телефоне. — Боюсь, мистер Зсасз, выйти в том виде, в каком вошёл пациент, противоречит самой идее психотерапии. Я юркнула в кабинет, когда Крейн указал, что я могу проходить. Дверь захлопнулась, Джонатан повернул ключ, запирая нас изнутри. — Присаживайтесь, Виттория. Кабинет был довольно просторным и светлым, но при этом сохранял антураж государственного учреждения. Никаких признаков роскоши. У окна стол, на котором все разложено с педантичной аккуратностью. По центру диван, стол и кресло. У стены множество шкафов, набитых пыльными папками. Я сбросила сумку на диван и рухнула на скрипучую кожаную обивку. Стиснула коленки и положила на них сжатые кулаки, цепким взглядом следя за Крейном: он оставил папку на столе, открыл ящик и, порывшись, достал другую папку — более плотную. — Вам что-нибудь нужно? Чай? Кофе? «Ничего не принимай из рук Крейна», — гласило дядюшкино правило. — Нет, спасибо. Если только вас. А то во сне утром не до конца распробовала. Крейн подвинул кресло параллельно дивану. Я резко отвела взгляд и натянула на пальцы рукава черной блузки. Как-то неловко смотреть в глаза психиатру, который, пускай и во сне, буквально несколько часов назад совершал над тобой непотребства. — А вы слышали, как был основан Аркхем? — немного дрожащим голосом спросила я. — Лечебница в начале двадцатого века была особняком семьи Архкем. Его владелец, Амадей Аркхем, был подающим надежды психиатром. Но его мать, Элизабет Аркхем, сошла с ума. Амадей безуспешно пытался вылечить её, но она покончила с собой. В итоге Амадей основал на месте дома клинику, чтобы помогать другим в память о матери. Но один из пациентов изнасиловал и убил жену и дочь Амадея. Амадей в отместку поймал его и подверг жестокому лечению, поджарив мозг электричеством. Так Амадей, сойдя с ума, стал пациентом собственной клиники и умер в одной из камер. Говорят, его призрак до сих пор ходит по коридорам больницы. И это зло питается сумасшествием других. Именно поэтому никто в Аркхеме не может излечиться. А некоторых он сводит с ума. Вот как Харлин Квинзель. Я слышала, она была психиатром Джокера и сама слетела с катушек. Интересно, а она тоже лежит здесь? Ну, в качестве пациентки. От такого неожиданного и нервного потока слов у меня во рту слипся песок, а я даже воды не могла попросить, в следующий раз возьму с собой бутылку. Я прекратила оглядывать кабинет и неловко взглянула на Крейна. Он, закинув ногу на ногу, невозмутимо ответил: — Нет, доктор Квинзиль все еще на свободе. — А Джокер? — растягивая гласные, осторожно спросила я. — Джокер здесь. — Серьезно? — Голос завибрировал возбужденно-взбудораженно, и я поддалась вперед. — И Ядовитый плющ? Та ученая, экотеррористка? — И мисс Айсли, — терпеливо подтвердил Крейн. — Они содержатся в специальном корпусе для особо опасных преступников. Можете не переживать, сюда не доберутся. — Да я не переживаю. — Рассмеялась беспечно и коротко. Все еще нервно. — Скорее наоборот. А это правда…ну, что у неё кожа зеленая? — Хотите удостовериться лично? — абсолютно спокойно спросил Крейн. — А что, можно? — опешила я. Крейн только пожал плечами, мол, что для Фальконе может быть запрещено? Я задумалась. Наверное, не очень красиво — смотреть на преступников как на животных в зоопарке. — Да, то есть нет. Наверное, это неправильно. Они же не животные в клетке, чтобы их разглядывать. Даже у преступников должны быть личное пространство и границы, — важно рассудила я. — Да и не люблю я зооопарки. Никогда не понимала, как можно держать животное в неволе ради эгоистичного удовольствия. Иногда так и хочется взять манула Софии и сбежать с ним в степень. У нас с родителями тоже был дикий зверь. Маленький леопард. Но он вырос и как-то сильно оцарапал маму, пришлось даже вызвать скорую. Отец его пристрелил. После этого я решила: никаких домашних животных. Хватит и меня в клетке. То есть я не это имела в виду. — Снова нервно-возбужденный смешок. — Я что-то разговорилась, это наверное таблетки действуют. Да и новые место. Я немного волнуюсь. Но не потому что здесь скопление опасных преступников. И тем более не из-за снов. — Снов? — заинтересованно переспросил Крейн. Ой. Я чувственно прикусила нижнюю губу, вспомнив, как во сне кусал её Джонатан. Джонатан из реальности же открыл мою карту и щёлкнул кнопкой автоматической ручки. — Приятно слышать, как вы говорите, не отвечая на вопросы, а проявляя собственный энтузиазм, — поспешил мне на помощь Крейн, видя мое замешательство. — Что касается истории клиники. Да, фундамент изначального корпуса, которым был особняк Амадея Аркхема, имел драматичную предысторию, с которой начала строиться скверная репутация. Вы достаточно осведомлены. — Отец учил, что нет ничего ценнее информации и благоразумнее молчания, — пояснила я, гордо подняв указательный палец. — И вы успешно справляетесь с его напутствием. Страницы зашелестели сухими листьями. — Я настоял на наших сеансах в клинике, так как убеждён, что вне стен дома вы будете чувствовать себя менее скованно. И сможете выражаться свободнее. Никто вас не подслушает. — Крейн кинул взгляд на дверь. А я представила Виктора, прижимающегося ухом к двери. — Кроме Виктора Зсасза за дверью, — возразила я. — Не волнуйтесь, здесь хорошая звукоизоляция. Даже если вы будете кричать, никто вас не услышит, — флегматично заверил Джонатан, позволив ухмылке мимолётно коснуться его губ. У меня брови поползли вверх от удивления. В смысле? С чего это мне кричать в кабинете Крейна? И кричать в каком плане: в хорошем или плохом? — Как ваше общее самочувствие? Вы на что-нибудь жалуетесь? Помогает ли снотворное? Нет ли кошмаров? Бессоницы? Я шумно выдохнула. Ну что тут сказать… Не могу же я выпалить прямо в лицо своего психиатра, что мне снился эротический сон с ним в главной роли, где он превратился в Пугало, потому что накануне я решила, что доктор Крейн — это Пугало. И он оттрахал меня до потери сознания, и это при том, что я и так была без сознания. Нет, это определённо странный разговор, к которому я не готова. — Все стабильненько, — размыто ответила я, смотря на старые оконные рамы. — Вы не против, если сегодня мы отвлечемся от Марони… Да неужели, я как раз не против! — И поговорим о ваших страхах, — выразительно закончил Крейн. Я удивленно выгнула бровь. — Ранее вы упоминали, что смогли преодолеть страхи благодаря Пугало. — Правда упоминала? Крейн стучал ручкой по подлокотнику кресла. Он явно не из тех мужчин, что дважды повторяют вопрос. — Ну да, кажется, упоминала. — И в своих показаниях… Которые вы сами и забраковали. — … вы говорили о галлюцинациях, вызванных наркотическим газом, которое применял к вам Пугало в неизвестных целях. — Доктор Крейн вычитал это из карты с такой интонацией, словно едва припоминал разговор. — Что конкретно вы подразумевали под "помощью"? И как преодолевали страхи? Я замялась. Растопырила пальцы, смотря на недавно наращенные ногти — бордовый лак, поверх которого были нанесены черные кресты. Странная тема или нет? Разве это странно для психиатра спрашивать у пациента о преодолении страха? Не думаю, что откровенный разговор может навредить мне или репутации семьи. — В какой-то момент я поняла, что газ Пугала вызывает галлюцинации. Галлюцинации кошмаров. Я бы даже сказала страхов. Но они нереальны. Я рассуждала так: если смогу убедить мозг, что они не представляют опасности, то смогу с ними справиться, — честно и серьезно ответила я, украдкой взглянув на доктора. Крейн заинтригованно выгнул бровь. — Убедить мозг? — Там в квартире были учебники, я много читала. И среди них была психологическая литература о природе страха. В них было сказано: «Страх — это эмоциональное состояние, отражающее защитную реакцию человека при переживании им реальной или мнимой опасности». Иными словами: страх — иррационален, а значит его можно победить логикой и разумом. Например: да, тараканы противны и мерзки, но они не опасны и не способны убить меня. То же самое с пауками. — Но пауки бывают ядовитыми, — возразил Крейн, щелкая кнопкой автоматической ручки. — Да, но Пугало не преследовал цели убить меня. А значит, нерезонно запускать ко мне ядовитых пауков и змей. Моей жизни ничего не угрожало. — Вы в этом так уверены? — откровенно усмехнулся Джонатан, прищурившись. Я непонимающе наклонила голову. — В том, что Пугало не преследовал цели убить вас, — пояснил Крейн, глядя прямо мне в глаза. — Да, уверена, он ведь вылечил меня после первого отравления. И после травил умеренно… как будто… — Как будто? — Не знаю, что-то проверяя, подготавливая или ставя эксперимент. Сложно сказать, я не профайлер, в голову безумца не способна проникнуть. — Безумца? — с легким смешком переспросил Джонатан и наклонил голову, глядя на ручку. Стоит подбирать слова осторожнее: говоря правду, я одновременно прощупывала почву безумной теории «Крейна-Пугало» — насколько для него важна тема страха. Ладно, оформим слова следующими декорациями: — Все гении безумцы. Но не все безумцы гении. Крейн хмыкнул и что-то пометил в карте. Почувствовал в моих словах лукавство? — И что же, вы смогли справиться со всеми страхами путем рационализации? — Не совсем. — У меня запершило в горле, и я использовала это в качестве заминки. Крейн перестал терзать кнопку ручки. Дышал он как-то интенсивнее, точно готовился к прыжку. Затем Крейн снял очки и, наклонившись ближе ко мне, спросил чуть приглушенным голосом: — Чего вы боитесь, Виттория? По-настоящему. Что не смогли преодолеть разум и логика? Я долго смотрела в его глаза, почти уверенная, что этот прием со снятием очков доктор Крейн использует в качестве гипноза. Отвлекает***
Я вернулась домой — уставшая и пришибленная. Кажется, вместе с кровью доктор Крейн забрал и мои силы. Еле волоча ногами, я поднялась по лестнице. Из приемной доносились возбужденные радостные голоса. Один принадлежал Софии, два других — мужские и незнакомые. Я проходила мимо комнаты, уверяя себя, что мне совершенно не интересно, с кем сестрица устроила ланч навеселе. Меня заметили, и воодушевленная кузина окликнула: — Витта, лапочка, зайди поздороваться. Не знаю, был ли это очередной развод на коммуникабельность, или София на полном серьезе хотела, чтобы я помахала гостям ручкой. Нехотя я вошла в приемную, где раньше с доктором Крейном проходили сеансы. И сейчас на наших терапевтических диванчиках сидела София и… нет, вы же шутите… — Витта, ты помнишь Озза? Освальд Кобблпот, наш будущий мэр, нанёс визит своим самым преданным избирателям. — Захмелевшая сестра указала бокалом шампанского на сидящего напротив Освальда Кобблпота, известного в Готэме как Пингвин. Я так и застыла, смотря на этого дородного мужчину, чье лицо заплыло жировой прослойкой; редкие, сальные тёмные волосы, крючковатый большой нос, зато одежда — вся вылизанная, как и любого уважающего себя законного преступника. Он, довольный и расслабленный, потягивал шампанское. В час дня. — Здравствуй, Виттория, давно не виделись. Мне кажется, или ты вытянулась еще сильнее? — поприветствовал меня Пингвин, вскинув голову. Но это был не единственный сюрприз. По комнате важно расхаживал еще один кадр — долговязый и стройный в противовес Пингвину. На нем были зеленый костюм и фетровая шляпа. Он с интересом разглядывал картины на стенах. И остановившись у подсолнухов Ван Гога, заумно произнес: — А вы знали, что Ван Гог видел все в желтом цвете из-за побочных эффектов от лекарств, которыми его пичкали психиатры? Он буквально обязан своей славой психушке. — А это новый друг Озза — Эдвард Нигма, — представила София. Я чуть не заговорила, серьезно, открыла рот, едва не спросив: «Тот самый Эдвард Нигма, который устроил два года назад серию терактов? Загадочник, мать вашу? У нас в зале?» А Загадочник тем временем прощеголял мимо меня, из-за оправы очков внимательно оглядев, точно и я была экспонатом, руку к которому приложили психиатры. Видимо, рот открытым я держала долго, и длительность была расценена Софией как неудачная попытка поздороваться, ибо кузина тут же печально объяснила: — Бедняжка Витта не говорит уже несколько месяцев после…ну вы поняли. — Лавируя меж неудобных тем, София возвела очи к потолку, видимо, указывая на тот свет, куда вряд ли могли попасть мои родители, правильнее было бы кивнуть вниз — по направлению в ад. — Сейчас Витта проходит курс психотерапии у доктора Джонатана Крейна. — О, доктор Крейн, — оживился Освальд и понимающе подчеркнул: — Прекрасный специалист, отправил меня вместо Блэкгейта в Архкем. Я просидел всего три года вместо пятнадцати и теперь свежий и законопослушный как кубинская сигара вне контрабанды! Не волнуйся, Витта, даже если тебя положат в Аркхем, ты попадешь в специальный корпус для таких случаев! Не пятизвёздочные условия, конечно, но у меня в палате был даже вай-фай! Выспался и отъелся до конца жизни! Пингвин то ли загоготал, то ли захрюкал, расплескав шампанское на журнальный столик. Интересно, есть в окружении дяди хоть один человек, который не лежал в Аркхеме? — Тебе повезло, Освальд, — заговорил Загадочник, и в тоне его слышались завистливые нотки. — Не у всех в Аркхеме есть доступ к вай-фаю. Я хоть и отсидел всего два года, но по условиям они ощущались как все десять лет. Слышала, Эдварда Нигму упекли в Аркхем пожизненно. Что могло означать: его кто-то вытащил намеренно — и этот кто-то уплетал сейчас в гостинной канапе с черной икрой — или Загадочник сбежал сам. Я неловко улыбнулась преступнику, остановившемуся рядом со мной, он скрестил руки за спиной и заинтригованно наклонил голову вбок. — И что же ты натворила, милочка? Кого убила? Я похолодела от упоминания об убийстве. И эмоции явно оставили слепок на лице — Эдвард похлопал меня по плечу, подтолкнув в сторону дивана. — Не переживай, если не хочешь говорить об этом. Первое убийство как первый секс: черт знает что, не пойми как, куча улик, а как быстрее их замести — не знаешь. Все трое взорвались заливистым хохотом, а я вымученно улыбнулась и села рядом с сестрой, которая поспешила и мне протянуть уже наполненный бокал. Итак, что мы имеем. Доктор Крейн не только семье Фальконе обеспечивает курортные условия в Аркхеме, но и другим преступникам, спасая от Блэкгейта. А вырученные деньги, видимо, тратит на крутые тачки и дорогой парфюм. — Как быстро растут чужие дети. Помнишь, как дразнила меня пингвином? — Наклонившись всем богатством веса, Пингвин злостно хохотнул, а его влажные маленькие глазенки, один из которых был подслеповат из-за былой травмы, хитро сверкнули. — Кажется, ты услышала это прозвище от своего дяди и искренне верила, что я пингвин. И приносила мне тайком сырую рыбу. Самую свежую. Серьезно, Эд, можешь себе представить? — Освальд откинулся на спинку и рубашка на его животе натянулась. Эдвард явно принял это за риторический вопрос, продолжая кружить по комнате, он как раз проходил мимо Освальда. Меня его беспокойное мельтешение начинало раздражать. Тем временем поглядывая на дно почти пустого бокала, Кобблпот продолжал: — И даже обижалась, когда я отказывался есть. А однажды твой отец увидел эту сцену и заставил меня съесть сырую рыбу прямо со всеми костями и головой на глазах своих людей. А ты стояла напротив и смотрела во все глаза, не пойми: то ли довольная, то ли удивленная. Я чуть не подавилась шампанским, неуютно заёрзала и подняла взгляд на гостя, который скрутил губы трубочкой. — Даже и не вспомню, кто первый начал дразнить меня Пингвином: Фальконе или Марони. А потом я сделал слабость своей фишкой. И те, кто произносил Пингвин со смешком, отныне произносят это со страхом! Это прозвучало как тост, и София подняла бокал, а следом за ней и сам Освальд. Я неохотно потянулась, чокнувшись. Загадочник остановился и, скрестив руки, нахмурился. О чем бы он ни думал, был он сейчас не с нами. А мистер Будущий Мэр продолжал ностальгировать, ковыряясь зубочисткой в зубах. — Да, на кого я только не работал, чей только шестёркой не был. Даже твоего отца. Но дольше всего я продержался правой рукой Кармайна, пока не загремел в Аркхем. Раньше мои фотографии украшали полицейские протоколы, а теперь рекламу предвыборной кампании. Неплохой карьерный рост, не правда ли? Честно, я не помнила всех рассказанных событий. Наверное, я должна испытывать стыд или неловкость за то, что из-за меня человека заставили целиком съесть сырую рыбу. Но глядя на Пингвина, я не испытывала раскаяния. Поделом ему, наверное. — И мистер Кобблпот станет прекрасным, достойным мэром, — энергично уверила София. Кобблпот неповоротливо поднялся, ударившись о журнальный столик, и не с первой попытки вылез из проема. Мы с Софией поднялись его проводить. Освальд щелкнул пальцами, подозвав Загадочника, и тот, не спрашивая, достал из кармана пиджака значок, передав его будущему мэру. Кобблпот подошёл ко мне и прицепил к блузке на груди значок со своим изображением. — Может, ты, Виттория, и не говоришь, но у тебя по-прежнему есть право голоса. Он похлопал меня по плечам, неприятно оскалившись жёлтыми зубами и подхватив трость в виде зонта, поковылял на выход. Загадочник, проходя мимо, остановился, посмотрел на меня снизу вверх и быстро заговорил: — Хочешь загадку? Это драгоценный металл, который можно купить, а можно хранить и умным слыть. Между нами воцарилось молчание, я даже губы не успела приоткрыть, а Загадочник, довольно щелкнув пальцами, ответил: — Верно! Молчание! И захохотал, запрокинув голову, но придерживая шляпу. Он ушел, довольный, выполнив один ему известный загадочный план. София устало потянулась, налила себе еще шампанского и, скинув неудобные туфли, разлеглась на диване. — А знаешь, Витта, я бы тоже могла пойти в политику: у меня красивая причёска и я хорошо вру. Я забралась на диван, где сидел Пингвин, и, поджав ноги, жестом недоумения и возмущения спросила, что здесь забыли Пингвин и Загадочник. А София только расслабленно зевнула: — Правда, веселые ребята? Ага, обхохочешься просто. Я достала мобильник и повторила вопрос более консервативным способом: «Что они здесь делали»? — Так, — протянула лениво София, приподнявшись и сделав глоток, — обсуждали дела семьи. Фальконе оказывают поддержку в предвыборной кампании Кобблпота. Он наш человек, и, если мэром изберут его, считай мэром изберут отца. Логично. — Кстати, об отце. — София поставила бокал на столик и застучала пальцами по его стеклу, вытянув вперед правую ногу. — Ты заметила, что отец в последнее время стал уже не тем. Он сильно сдает позиции. Я взглядом, а заодно и молчанием выразила непонимание. — Он стал мягче, медлительнее, — мягко чеканя каждое слово, продолжала сестра, покачивая стопой в разные стороны. — Пытается быть дипломатичным, но своей дипломатией лишь открывает спину. С таким лидером в семье часто появляются бреши, в которые летят пули. Я не понимала, куда клонит сестра. У меня и так голова пухла после сеанса, и я только скривилась, косо посмотрев сестру. Не мне судить о компетентности Кармайна, не я вела с ним дела. — Не бери в голову, кузина, просто мысли вслух! — вздохнула София и, поднявшись, подхватила туфли-лодочки, босяком пощеголяв из приемной. А я сидела и смотрела на подсолнухи Ван Гога, который видел весь мир в желтом цвете, как я в красном.