Забвение

      Акеми мало что знала о правилах приличиях и соответствующих сложных конструкций этикета. Она мало что понимала во взаимоотношениях между людьми, как необходимо себя показать, представить и произвести правильное первое впечатление. Она мало где была и мало что видела. Вся ее жизнь, не такая уж продолжительная, всего-то восемнадцать лет, была чередой упрёков со стороны матери, понуканием и гонением со стороны посторонних. Вся ее жизнь лишь череда неутешительных, горьких, сокрушительных разочарований. Девушка не сразу пришла к этому выводу. Постепенно. Когда видела отношение к себе от окружающих, и тогда, оставаясь наедине, задавала себе один единственный разумный вопрос, напрашивающийся сам собой: "Почему?". Почему она родилась в самом неблагополучном районе города, среди бедности, голода, тягот и лишений? Среди огромных прожорливых крыс, зловоний, грязноты и вшей. А от вшей было невозможно избавиться, сколько бы девушка ни пыталась это сделать. Они прыгали по ней скопищем, кусая. И девушка чесалась, испытывая извращённое удовлетворение и слепое отчаяние. Особенно ей было тяжело сдерживаться при других людях, не дёргаться в попытке успокоить зуд кожи. Чувство собственного достоинства не позволяло ей быть униженной на чужих глазах. Возможно, эти качества передались ей от отца.       Девушка с детства влачила ничем не примечательную и незавидную участь. Участь быть рождённой от куртизанки. Конечно, ни о каком отце речи не было. Она давно потеряла надежду, изверилась и свыклась с мыслью, что вряд ли сможет испытать радость от знакомства с родным отцом. Это было бы глупо и наивно. А Акеми была довольно проницательной и не лишённой чувства реализма и понимала, что никто не поможет тебе кроме тебя самой. Но девушка лишь утешала себя этими словами, на деле же получалось совсем обратное. Ее собственных сил не хватило, чтобы хоть что-то изменить и направить свою жизнь в более привлекательное и благополучное русло. Она родилась в бедности и пороке, так и скоропостижно закончит в этой же среде. Ни вырваться, ни избежать, ни изменить.       Мать давно уже не работала в публичном доме. Она скиталась по злачным переулкам в попытке хоть как-то отыскать клиента. Любого. Привлечь внимание, завлечь уже увядшей и потускневшей за годы красотой. Но время, голод, холод и болезни, появившиеся от многочисленных партнёров, взяли вверх и проявились в весьма нелицеприятном виде. И мать умерла прошлой зимой, в лютый мороз на тонкой подстилке. Девушка до сих пор помнит остекленевший взгляд в никуда на изуродованном от болезней лице. Она долго просидела около трупа женщины, которая ее родила, и пристально, словно под гипнозом, глядела не отрываясь. В убогой коморке было очень холодно и сыро, и тело очень быстро начало остывать, коченея. Девушка так и просидела, пытаясь понять как поступить в сложившейся ситуации, ведь теперь она осталась совсем одна.       Женщина, родившая Акеми, была отвратительной матерью, но она всё-таки ею была, этого не отнять. Лишь на следующее утро девушка отправилась сообщить о смерти соседям, которые и помогли схоронить уже каменный труп, правда пришлось заплатить им почти последние деньги.       Девушка стала перед тяжёлым выбором — пришлось как можно быстрее решать как поступить дальше в своей жизни. И сейчас, стоя за углом одного из восточных кварталов города, она тайком просматривала за одним конкретным домом. На прошлой неделе ее наглым образом выгнали из публичного дома, где она могла подзаработать хоть какие-то гроши, убирая и стирая грязное белье, перепачканные и воняющие потом и чем-то ещё более отвратительным. Лишившись последнего заработка, она направилась испытать удачу — наняться в услужение в один богатый дом, готовая делать любую тяжелую, непривлекательную работу. На большее она не рассчитывала.       Как-то раз в публичный дом заявился сын знатного торговца. Он не был частым клиентом, но раз на раз захаживал. Мужчина был довольно молод и привлекателен, статен и красиво одет. На таких сразу бросаешь взгляд, стоит им появиться в нищем квартале на околице. И Акеми заметила его. Тайком подглядывая за ним, за его движениями, за его брошенными словами низким голосом, только адресованными не ей. Девушке мерещилось, что она чувствует его терпкий запах, а по ночам он являлся ей в романтических снах, наполненных любовью и страстью. Акеми готова была отдать что угодно, заплатить любую цену, лишь бы он посмотрел на нее, обратил внимание, а о большем она мечтать не смела.       Стоя за углом, она была намерена отправиться в этот красивый двухэтажный дом с роскошными воротами и попросить нанять ее для работы.        Он жил в этом доме.       Нервно сжимая ткань просаленных рукавов, девушка медлила, не в силах сделать первый шаг и постучаться в дверь. Она будет не в силах вымолвить и слова, даже если сможет дойти и постучаться. Она была напряжена до предела; грудь вздымалась от прерывистого дыхания, бисеринки пота стекали по спине — она явно ощущала их скольжение, несмотря на то, что стояла середина зимы.       — Эй! Чучело! Что ты тут делаешь? Мы же вроде запретили тебе сюда ходить!       Акеми вздрогнула, застыв на месте, боясь обернуться на такое осквернительное обращение. Злые взгляды прожигали в ней дыру. Снова те ребята. Она как-то раз проследила за своим воздыхаемым посетителем прям до его дома, пытаясь узнать, где тот живёт. Ее одержимость становилась все сильнее и сильнее, разрастаясь до немыслимых размеров. И никакие собственные уговоры не смогли её образумить, ведь сердцу не прикажешь кого любить. Узнав, где проживает мужчина, она частенько прибегала посмотреть на его дом, следя за окнами и за дверьми. Она могла стоять вот так часами, незаметно и скрытно подглядывать. Следить, кто входит и выходит, как зажигается свет, и как поднимается дымок от очага над крышей. И она мечтала, а воображение помогало ей рисовать прекрасные образы, которым не суждено было сбыться. Мечтала она о том, как зайдет в этот дом под руку с тем молодым мужчиной, как будет жить в тех стенах, как будет заниматься хозяйством, а потом воспитывать детей. Она распланировала все, каждый раз прокручивая в голове тот или иной момент, наслаждаясь как в первый. И однажды ее заметили. Местные жители. Молодые, дерзкие, самоуверенные и высокомерные. Они сразу поняли, что она не из здешних мест, судя по ее бедной одежде. Но даже не одежда сыграла с ней злую шутку. Все дело было в ее разноцветных глазах. Правый глаз был зелёным, а левый карим. И такая заметная черта во внешности сыграла с ней прескверную шутку. Все окружающие люди считали ее прокажённой или помеченной злыми духами. Но суеверным людям не объяснишь того, что она родилась такой, и никакие потустороннее силы не участвовали в ее судьбе. Разве что рождение в пороке и могло являться вмешательством зла, никак иначе это не объяснить. Акеми все остерегались, боялись, обходили стороной, иногда плевались ей в след, а то и в лицо, приговаривая молитву для оберега. Девушка просто смирилась, научилась не обращать внимания и ходить, низко опустив голову.       — Ты там оглохла? Отвечай! — снова послышался противный голос парня позади, и в нее полетел небольшой камешек, неприятно ударив по спине. Девушка молчала. Она уже пожалела, что пришла в такое время — перед сумерками, когда многие молодые люди любили выходить в город, чтобы хорошо провести время.       — Давай сюда этот камень… — тихий шепот вперемежку со смехом донеся до нее, и она непроизвольно напряглась. — Эй, ведьма, мы знаем, что ты нас слышишь. Вот тебе подарок, чтобы знала!       Девушка сжалась и втянула голову между плеч, пытаясь отгородиться от возможной опасности. Она уже была готова убраться куда подальше, вот только проулок позади неё был узкий, чтобы она сумела проскользнуть мимо своих неприятелей, а вот пройти прямо она не могла — ворота желанного дома были заперты. Она оказалась в ловушке. Шарканье и нарастающий гогот невероятно давил на нее, пугал и сковывал в ледяное подобие скульптуры. Она боялась оглянуться и боялась кинуться бежать. Девушка чувствовала себя слабовольной идиоткой.       И потом ее настигла боль. Острые и тяжёлые удары камней, подобранных с земли и брошенных прямо в нее, посыпались градом. Она инстинктивно прикрыла голову руками и слегка присела, метаясь, как дикий зверь в тесной клетке, пытающийся разгрызть железные прутья и выбежать на свободу. Один удар пришелся прямо в голову, на мгновение ослепив ее белой вспышкой и последовавшей за ней невыносимой боли головокружения. Было такое чувство, что голова раскалывается надвое. Скукожившись, она безвольно осела на землю. Перед глазами стояла кровавая пелена.       — Что вы тут творите? — в проулке прогремел новый голос, от которого у девушки задрожали коленки. Она узнала этот его. Голос ее посетителя.       — Прогоняем ведьму! — таков был незамедлительный горделивый ответ. Но появление мужчины слегка пристыдило молодых парней, и те не рискнули продолжить осыпать девушку камнями.       — Убирайтесь. А ты чего стоишь здесь? — вопрос, уже обращенный к Акеми, слегка образумил, и она вынырнула из сжавшегося кокона страха, неуверенно поднимая взгляд перед собой. — А… Это ты… Убирайся тоже.       Узнавание промелькнуло в лице брезгливой интонацией, и мужчина отступил на шаг назад, словно опасался подцепить от девушки какую-то неведомую заразу. Весь его образ сочился неприкрытым отвращением и пренебрежением. Акеми знала это выражение, оно было ей прекрасно знакомо. Внутри нее что-то надломно треснуло, проскрипело и с треском оборвалось. На кончике языка неприятно горчило, а в горле образовывался комок.       Мужчина тем временем недовольно повел плечами, пытаясь сбросить себя что-то, некое липкое, приставучие, грязное наваждение. Все в нем свидетельствовало о том, что ему не терпелось развернуться и убраться куда подальше.       Растерявшаяся, уязвленная и полностью уничтоженная Акеми поднялась на ноги, потупив взгляд, не в состоянии прямо смотреть на мужчину и видеть все эти отвратительные эмоции, безжалостно разрывающие ее влюбленную душу в клочья, растаптывая без сожалений. Девичьи сентиментальные мечты рушились у нее прямо перед глазами и оседали обломками, оставляя после себя горечь обиды, задетое достоинство и сладковато-вязкий привкус безнадежности.       — Давай, уходи. И больше здесь не появляйся.       Бросил тот через плечо и направился домой, уже не оглядываясь. Что-то липкое и горячее скопилось на затылке Акеми, струйкой стекая по шее, но она уже ни на что не обращала внимание. Уже ничто не имело значения. Развернувшись, она кое-как поковыляла по пустому проулку, не видя перед собой ничего, слепо бредя куда ноги ведут. И, сорвавшись на бег, она бездумно неслась между узкими улочкам, заставленными торговыми лавками и скоплением мусора. Голодный желудок протестующие урчал, сжавшись до размеров зёрнышка, почти прилипая к спине, но Акеми было все равно. Голодный желудок и боль просто отдалились на далёкое расстояние, существуя где-то там, вдали, но не здесь и не сейчас.       Комок в горле набухал и требовал освобождения, сдавливая в тиски спазма, вырываясь наружу мокрыми всхлипами. И, не сдержавшись, она забилась в какую-то щель, протиснулись и спряталась от всего мира. На улице редкие прохожие даже не смотрели ей в след, да и не за чем, стольких как она полным-полно. Обняв коленки, девушка запрятала лицо мокрое от слез. За долгие годы она научилась плакать бесшумно и незаметно, чтобы другие не видели и не слышали. Чужие заботы и проблемы мало кого волновали. Это был первый урок, который она усвоила в жизни.       — Милая, ты здесь замёрзнешь, — звонкий мелодичный внезапный голос раздался над девушкой, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности, никак не ожидая, что к ней могут обратиться. — Ох… Твое личико совсем мокрое от слез! Неужели тебя кто-то посмел обидеть?       Перед ней высился темный незнакомый силуэт мужчины в роскошном кимоно, с участливым взглядом рассматривая девушку. Высокий и причудливый. И, наклонившись чуть ниже, он с любопытством заглянул ей в глаза. Кустистые брови его взлетели вверх в полном изумлении от увиденного, и он расплылся в нежной сочувствующей улыбке, показывая свои зубы-жемчужины. Акеми сама вперили в него взгляд исподлобья, рассматривая странного человека. Он был явно состоятельный и являлся именно тем, кто в состоянии купить такую как она за гроши. Он мог распорядиться ее судьбой лишь по мановению щелчком пальцев.       С неба повалили пушистые хлопья снега, медленно витая в воздухе в полной тишине. Мокрые комки падали на лицо девушки, на дорогое кимоно мужчины. И Акеми почудилось, что его глаза зловеще блеснули в белой пелене снега, заискрились неподдельным торжеством разноцветной радугой. Таких лучистых прекрасных глаз она никогда ещё не видела. Стоящий перед ней незнакомец был совсем из иного мира.       — Милая, только скажи, одно твое слово, один твой кивок, и я подарю тебе вечную жизнь. Жизнь, наполненную всевластием, безграничной силой и неутолимого блаженства! Разве это не чудесно? Забудешь всю свою боль и печаль. Голод!.. Твой голод будет ненасытен, я вижу это в твоих восхитительных глазах! Твои глаза невероятные, самые особенные, и ты особенная! Я поделюсь с тобой бессмертием!.. Чудесное, чудесное дитя!       Его длинные пальцы с острыми когтями потянулись к Акеми. Белые пальцы с засохшей кровью. И в этом остро-пронзительном моменте все вдруг стало ненастоящим и поддельным, существовала лишь Акеми и этот мужчина, предлагающий ей вечную жизнь. Она запомнила его разноцветные глаза, его испачканный кровью рот, изогнутый в оскале хищника, белый снег, падающий с проклятых небес.       — Обрати свою ненависть в действие! Насладись сладкой плотью всех своих обидчиков, впитывая до последней капли! Обрати землю под ногами в реки крови, а бесконечную ночь в крики своих жертв!       Сладкозвучный голос нашёптывал ей соблазнительные обещания, и девушка была не в состоянии отказать. Все мирские краски потонули в блеклом беззвучии, а потом вспыхнули и разгорелись для Акеми в нестерпимом диком голоде, унять который было возможно лишь одним способом…