Смерть в твоих глазах

      Это было странное место. Лайя оглянулась, ощущая себя здесь неправильно. Ветер дул в лицо, будто заставляя ее отступиться, идти обратно, отказаться от этой затеи. Ледяные снежинки врезались в кожу, царапая ее, а температура с каждым шагом лишь понижалась. Но Бернелл не останавливалась. Она лишь упрямо двигалась к неясной цели, стараясь не обращать внимания на холод, покрывающий коркой льда оголенные участки кожи.       Почему-то казалось, что где-то вдалеке она найдет нечто важное, что является частью ее. Лайя не знала, она просто доверилась своему ощущению. Нет ни предположений, ни сомнений, есть лишь стойкое чувство, что она поступала правильно. Возможно, найденное оставит в и так покореженной душе еще одну рванную рану — безжалостно и неожиданно. Но кто говорил, что правильное не тождественно боли?       Стоило Лайе пройти через высокую арку, как стихия утихла. Не было больше ни снега, ни ветра — ничего. Тишина, в которой слышно было каждый вздох, и звуки шагов отражались от высоких стен, оглушительно ударяя по слуху. Девушка оказалась посреди коридора — длинного, словно бесконечного, с множеством дверей по обе стороны. Они были все одинакового размера, цвета, словно братья-близнецы. Единственное различие — тяжелые замки на железных цепях с крупными звеньями на некоторых. Лайя подошла к одной из таких дверей, дернула за ручку — но ничего, кроме легкого укола электричества, что прошелся от кончиков пальцев до лопатки, не получила. Девушка резко убрала ладонь, став растирать ее о бедро, будто так можно было избавиться от этого неприятного ощущения.       Бернелл еще раз оглянула коридор и прошла вперед, останавливаясь у двери, на которой уже не висело замка. Ее пальцы на мгновение замерли, прежде чем опуститься на ручку. На этот раз ток не прошелся по телу, и Лайя зашла в комнату.       Это был огромный зрительный зал. Величественная сцена, красные кресла и яркие ворсистые ковры, роскошная люстра над потолком, играющая мерцающим светом, будто созданная из мириад маленьких капелек-хрусталиков. Театр. Свет погас, рассеиваясь в полумраке, погружая огромное пространство в темноту — приятную, предвкушающую, что рождала внутри трепещущее чувство. Раздались первые аккорды, и что-то ухнуло вниз. Лайя знала эту мелодию, она помнила это место. Быстрый взгляд на центральное ложе — и она увидела саму себя. Это был ее день рождения. Влад повел ее в театр на постановку, которую Бернелл очень хотела увидеть, но билетов не нашла. Крестный не смог оставить ее без подарка в такой день. Это был один из лучших праздников в жизни… Это воспоминание она трепетно хранила, заботясь, словно о маленьком нежном цветке.       Лайя улыбнулась. Почему она вновь тут? В этом дне? Смотрит на себя со стороны? Каждая дверь — это какое-то воспоминание ее жизни? Тогда почему некоторые наглухо закрыты? Девушка ничего не понимала. Она даже не знала, верна ли ее догадка. А если верна, что ей делать дальше? Куда идти? И зачем она здесь оказалась? Тонна вопросов и ни одного ответа. Поэтому Бернелл, мимолетно взглянув снова на сцену, вышла из комнаты, обрубая хлопком двери звучание чарующей мелодии.       Снова оглянувшись, Лайя сделала несколько шагов назад, возвращаясь. Остановилась у очередного порога и провела кончиками пальцев по гладкой деревянной поверхности. Снова нет этого неприятного покалывания, что отдавало судорогой и оставляло металлический привкус во рту. Наоборот, по рукам прошлось тепло, словно кто-то согревал озябшие ладони горячим дыханием. Адвокат медленно вдохнула и аккуратно открыла дверь.       Сверкающая бликами фонарей ночная вода. На ее плечах мужской пиджак, пропитанный терпким хвойным запахом, от которого приятно тяжелело в легких. Прибрежный ветер, что вечерним холодом проходился по рукам. Лео, держащий ее собственные ладони в своих, отчего внутри все полыхало, несмотря на онемевшие пальцы. Его горячее, словно раскаленная лава, дыхание, растапливающее любые льды. Лео почти прикасался губами к коже рук, согревая. Незначительный жест, невольный, о котором он вряд ли в тот момент задумывался.       Бернелл закусила нижнюю губу, чувствуя, как вместе с этим воспоминанием снова начинает полыхать. Адвокат помнила, что скоро она разорвет магию момента, поэтому тихо вышла и из этой уютной комнаты.       Это коридор, в котором спрятаны ее приятные воспоминания? Моменты — маленькие, почти несущественные, но именно из них строилось ее счастье.       Зачем она тогда здесь оказалась? Что должна найти? Какие тайны открыть?       Подойдя к следующей двери, Лайя уже увереннее дернула за ручку. И оказалась среди белых стен больницы. Чуть впереди на каталке лежало тело, накрытое белой простынью. Бернелл вздрогнула: это не больница, это морг. Представшее перед глазами болезненным уколом ужалило под ребрами. У нее не было ни малейших сил, чтобы переживать это снова. Девушка просто не могла позволить себе снова увидеть мертвенно бледное лицо сестры. Сейчас она не такая сильная, как в тот момент, сейчас она не сможет принять этот удар, не рискуя раствориться в воздухе. Поэтому Лайя, резко разворачиваясь, быстрым шагом вышла обратно в коридор.       Прижав руку к сердцу, Бернелл пыталась выровнять дыхание. Это снова было ее воспоминание. Но уже не радостное, не дарящее счастье и желанный трепет. Сейчас будто ножом провели по старым шрамам. В этом коридоре миллионы дверей. И каждая, кажется, вела в определенный момент ее жизни. Лайя вздохнула, и, гонимая странным ощущением, зашагала по коридору, возвращаясь в начало своих воспоминаний.       Десять шагов, двадцать, сто.       Бернелл резко замерла на месте. Что-то остановило ее. Словно в голове переключились какие-то датчики, заставляя мгновенно поменять свою цель. Эта дверь была железной, как и еще несколько рядом. Замка не висело, но и без этого все казалось неприступным. Может, не стоит искушаться и пытаться зайти? Лайя мотнула головой, сбрасывая это желание. Она боялась снова увидеть какое-нибудь болезненное воспоминание, что яркими ослепительными лучами выжгет все то, что давало силы жить. Силы бороться.       Но ведь она должна преодолеть свои страхи и сомнения? Она же обещала и не должна сдаваться. Лайя прикрыла глаза, мысленно считая до десяти. Ей нужно немного времени, чтобы собрать оставшуюся силу воли и сделать несколько шагов. Не давая себе шанса передумать, девушка толкнула плечом дверь.       Это был большой зал, освещенный каким-то непонятным, будто волшебным светом. Лайя покрутилась, пытаясь понять, где здесь лампочки или свечи, но ничего такого не было. Свет шел буквально из ниоткуда, пронизывал пространство, преломляясь словно от покрытых серебряной пылью стен. Бернелл сделала небольшой шаг, смотря, как пол переливался яркими бликами зеркальных стеклышек калейдоскопа. Она не помнила это место. И сомневалась, что оно на самом деле существовало.       Бернелл оглянулась назад, на дверь, что тоже светилась лунным серебром, а когда повернулась обратно, то увидела прямо в центре треугольный стол. Его раньше, всего секунду назад, здесь точно не было. А сейчас стоял — высокий, лакированный. Он не был единого цвета, в каждом углу был свой оттенок — ясный лазурный, насыщенный черный и полупрозрачный белый плавно смешивались между собой, образуя что-то новое, раннее неизведанное.       Лайя долго не могла оторвать восхищенного взгляда от этого удивительного соцветия красок, что не сразу заметила восседающие в каждой вершине величественные фигуры. Бернелл сделала еще шаг, щуря глаза. Лица были размыты, лишь непонятные очертания тел, но в груди зарождалось вытесняющее страхи подозрение. Одна из трех фигур была ей знакома, и чем больше девушка приближалась, тем сильнее в ней росла уверенность, что она знала этого человека.       Это был Влад, немного другой, каким она привыкла его видеть, но это был все же крестный.       С этой мыслью образ наконец до конца проявился, являя голубые пронзительные глаза и родные черты лица. Сейчас стриженные темные волосы почти доходили до жилистых плеч, заставляя Лайю чуть хмуриться от непривычного вида крестного. На Владе была странная одежда — черный, как и поверхность стола под сложенными в замок руками, бархатный кафтан с вышитыми на манжетах непонятными узорами.       Что Влад тут делал? Кто эти люди, сидящие в основании остальных острых углов? Это же комната с ее воспоминанием — как можно помнить то, чего не было?       Адвокат тряхнула головой, пытаясь понять хоть что-то. Почему здесь все неподвижно? В других воспоминаниях все события проигрывались, плавно сменяясь секунда за секундой. Здесь все замерло, словно сломались часы, которые запускали этот водоворот сменяющих друг друга картинок. Лайя глубоко вздохнула и зажмурилась. Если это был ее сон, ее воспоминания, если она могла открывать двери и выбираться из комнат, может, она сможет управлять событиями и здесь? Заставить этот хрупкий, пронизанный серебряной шелковой нитью мир играть по ее правилам, подчиняться ей.       — Мы нашли, где случился прорыв из нижнего мира.       Лайя вздрогнула от резко раздавшегося голоса крестного. Неужели, это правда? Она может управлять здесь всем?       — Правда, полностью устранить не получилось, — продолжал говорить Влад. — Нерисса, нам бы не помешала твоя помощь.       Нерисса.       Какое красивое имя. Такое тягучее, волшебное, словно переливающееся сиянием лазурита. И почему-то родное, будто невесомое касание заботливых рук.       — Хорошо, Влад, — мягкий женский голос заставил Бернелл схватиться за стол, возле которого она стояла. — Несколько хранителей вполне могут зашить эту трещину, срастив углы.       Почему у этой женщины такой мягкий голос? Почему от него по коже проходятся маленькие иголочки? Лайя знала этот голос, она его слышала. Слышала шепот, радостный смех, ласковые бормотания. Но откуда? Виски сдавило болью, но девушка лишь сцепила зубы, продолжая всматриваться в происходящее.       — Что с нарушителями? — другой голос — хрипловатый, будто осевший, но Бернелл опять ощутила, как перехватило дыхание от одной только фразы. Что с ней происходит?       — В тюрьме, — пожал плечами Влад. — Ждут нашего суда.       — Что ж, — выдохнул второй мужчина, лица которого Лайя все еще не видела. — Тогда…       Договорить он не успел: в комнату, совершенно не боясь, вбежала маленькая девочка. Ноги заходили ходуном, будто зашаталась земля. Пальцы крепко вцепились в края стола до белых костяшек, до острой боли, что судорогой прошлась по суставам. Возможно, пол под ногами все же был ровным и никак не двигался, но мир точно покачнулся, и земля разверзлась огромной пропастью. Лайя словно выпала из летящего на полной скорости самолета и камнем падала в низ, в эту необъятную пустоту, рискуя или сломать себе шею, или захлебнуться в темноте.       Этой девочкой была она. В этом не было ни единого сомнения. Бернелл видела детские фотографии, она могла узнать себя, ту маленькую задумчивую малышку. Но как это возможно? Это воспоминание… ее детства? До того момента, как она попала в приемную семью?       Осознание врезалось так сильно, что почти снесло с ног. Как Лайе еще удавалось себя удерживать на трясущихся коленях, было загадкой. Она лишь сжимала лакированную поверхность, даже и не думая о том, что нужно ослабить хватку.       — Папа, — девочка дернула за рукав мужчину с хриплым голосом, и Бернелл сглотнула, пытаясь избавиться от стоящего в горле кома.       — Ты почему еще не спишь? — добро усмехнулся Влад, смотря на растрепанную шоколадную макушку, замеревшую рядом с другом.       — Вы еще долго тут будете свои дела обсуждать? — тихо прошептала маленькая Лайя, не выпуская рукава отца из пальцев, но смотрела при этом на женщину с волшебным голосом, которую крестный назвал Нериссой.       Это ее мама. Вот почему внутри все плавилось, вот почему девушка чувствовала заботу и теплые касания. Материнские касания. Давно блестевшие в глаза слезы сорвались с ресниц, и Бернелл не смогла сдержать всхлип. Это ее родители. Настоящие, родные. Она слышала их голоса, такие забытые, словно погребенные под руинами прошлого, но все еще не могла видеть лиц. Ни одной черточки, ни единого взгляда.       — Что случилось? — нежно спросила ее мама, и малышка замялась, робко отводя взгляд.       — Страшно… — только и ответила девочка.       — Уложишь ее, Роб? — обратилась она к мужчине с хриплым голосом, и тот, улыбнувшись, подхватил маленькую девочку на руки. — Мы с Владом разберемся, нужно ликвидировать пролом в пространстве, — родной отец Лайи кивнул, одаривая Нериссу любящим взглядом и стал уносить дочку из комнаты.       — А Влад завтра придет к нам? — спросила малышка, чуть высовываясь за отцовскую спину и смотря прямиком на Басараба.       — Конечно, приду, Адэрра, — улыбнулся крестный.       Адэрра?       Лайя резко втянула носом воздух, рефлексивно закрыв глаза, а когда уже открыла, то оказалась в постели посреди камеры.       Бернелл почти сразу, как смогла унять беспокойное сердце, кинулась к своим рисункам. Листы бумаги выскальзывали из рук, словно девушка хотела зачерпнуть воду пальцами. Или это была дрожь, тремор, который не получалось унять? В голове лихорадочно мысли сменялись одна за другой, и от каждой предстающей перед глазами картинки дышать становилось все труднее. Взгляд не мог сфокусироваться, в глаза словно насыпали песка — они слезились, и Лайя не могла уловить ничего сквозь затуманенный взор.       Наконец-то ей удалось как-то стряхнуть пелену, Бернелл шумно втянула воздух, и листы выпали из ее рук, рассыпаясь по холодному полу. На рисунках было все то, что она видела во сне. Стол треугольником, три фигуры. Это были ее родители и Влад. Они были теми тремя величественными образами, возвышающимися над всеми, символизируя силу и власть. Они были… они не были людьми, как говорил Влад. Он ей соврал.       Прорыв, нижний мир, хранители, трещина, суд.       Казалось, ее с таким трудом сотканный из осколков мир, вновь рассыпался, лишая возможности хоть как-то думать. Ее родители были как Влад? Тоже обладали какими-то способностями? Управляли? Были… существами наподобие крестного или Ноэ? Каждая мысль била по сознанию, словно точечные методичные капли по голове — изнуряющая китайская пытка водой.       Адэрра? Это ее имя? Настоящее, данное родителями при рождении. Оно было странное, будто не из этого мира. А была ли она, сама Лайя, из этого мира? Была ли она человеком, как считала все это время?       Но тогда, наверное, Влад рассказал бы ей все? Он же не мог скрывать такое? Или мог, как скрывал правду о ее родителях?       Тряслись теперь не только руки, Лайю будто колотило изнутри. Она никак не могла унять собственные реакции тела: взгляд метался по сторонам, пытаясь найти выход, на шею словно накинули невидимый тонкий поводок, что душил, впиваясь острыми краями в кожу. Хотелось сорвать эту удавку, сделать такой нужный сейчас глоток воды, что комочком скользнет по сжатому горлу и хоть как-то отрезвит. Кончики пальцев онемели, а мир вокруг накренился, завертелся. Бернелл была то в камере, то в темном лесу, то в пронизанной серебряными нитями комнате, то стояла посреди морга, где видела лица родных ей людей.       Лайя чувствовала, что задыхалась. Еще чуть-чуть, и она просто упадет, не справившись с этой накрывшей ее лавиной. Витающая в спертом воздухе тишина только сильнее давила. Бернелл даже не слышала собственного дыхания, лишь гул крови стоял в ушах, но не заглушал мысли. Как вырваться из когтистых лап тихой и такой внезапной паники?       Тут взгляд наткнулся на рисунок женщины без лица. Теперь она точно знала, что это была ее настоящая мать. Женщина, которую она не помнила. Лайя резко схватилась за карандаш, и черный грифель заскользил по плотной бумаге. Черты родного лица сами собой стали вырисовываться. Сначала глаза, потом — тонкий нос и чуть пухлые губы. Бернелл не видела ее лица даже в этом проклятом сне, но сейчас образ матери сам всплыл в голове. Сама того не замечая, Лайя стала выдыхать воздух тоненькими струйками, рваное дыхание успокаивалось. С каждым новым штрихом карандаша ее плечи все меньше дрожали, а во взгляде все больше виднелась осмысленность, проклевываясь — несмело, будто росток из семечка.       И вот уже перед ней готовый рисунок. Рисунок ее матери.       Лайя крепко обхватила его, прижимая к груди. По щекам медленно, не спрашивая разрешения, стекали слезы. Но, кажется, с ними уходило хоть немного отчаянной боли, заставившей еще совсем недавно обессиленно хрипеть.       Почему Влад все скрыл от нее? Для чего? По каким причинам? Какая у этого поступка цель? Голова кружилась, будто девушка вдохнула отравляющего газа. Она не видела никакого смысла в этом. Крестный всегда был искренен с ней, он не сделал ничего плохого, тогда почему так хочется, словно маленькой несмышленной девочке, броситься на него, обрушая на могущую грудь ряд беспорядочных ударов? Хочется кричать, срывая голосовые связки?       Лайе необходимо знать правду. Пусть она и будет самым настоящим ядом.       Кто были ее родители? Что означали этот треугольный стол и серебряная комната? Кто такая она, Лайя Бернелл, на самом деле? Что означает имя, услышанное ею в странном сне? Что случилось с мамой и папой? Умерли ли они на самом деле?       Была ли правдивой история, рассказанная Владом, о том, как девушка оказалась в приемной семье? Правдивы ли хоть какие-то слова крестное о ее прошлом?       Сейчас все казалось лживыми. Все слова, все фразы. Вся ее жизнь. В основание дома изначально заложили некачественный фундамент. И если раньше с трещинами на фасаде удавалось справляться, заделывая их наскоро цементом, но сейчас здание накренилось и было готово вот-вот рухнуть, оставив после себя лишь разрушенные плиты и слой строительной пыли.       Лайя совершенно не понимала, что делать. Во что ей верить? Что считать за истину, а что за лишь очередную выдумку? Как снова выбраться из этой трясины, что затягивала на илистое дно, отбирая последние проблески рассудка?       Ей нужно все узнать. Каждую деталь, каждую мелочь. Сейчас все имело значения, даже пущий пустяк, на которой следовало бы закрыть глаза и никогда о нем не вспоминать. Лайя заслужила знать правду. Хотя бы это.       Только один человек мог раскрыть перед ней все карты, перелистнуть книгу на первые страницы, рассказать, кто она такая, и наконец снять завесу тайн, недосказанности и лжи.       Влад.