Ситуация ухудшается. И всё же, ты по-прежнему здесь.
Темно. Он сидит на диване, мягкая ткань обивки знакома ему каждым швом и ниткой. На заднем плане гудит телевизор. — Я запутался. Я не могу… — Сатору крепко стискивает его руки. Он прижимает его ладони к своему лицу. Вещи легко ускользают, если ты не цепляешься за них. Позже он поймёт, что это правило, к сожалению, может быть применимо и к людям. — Я пытался понять тебя, я знаю, что веду себя эгоистично, но я не… я не хочу. Я признаю это. Я сдаюсь, Юджи. — Годжо-сенсей, пожалуйста, не заставляйте меня говорить это. Он не смотрит на фильм, мелькающий на фоне. У него саднит горло и ему хочется кричать. Сатору остается на полу, стоя на коленях, будто прося прощения, хотя он не сделал ничего плохого. — Но ты хочешь этого, ты сказал мне, что хочешь этого. Разве ты не обещал, что будешь жить так, как хочешь? Разве я… разве я не… — Это не так, Годжо-сенсей. Я сделаю тебе больно. Он не спускает глаз с Сатору. Повязка на его глазах съехала набок, пряди волос падают на глаза. Такие голубые. Он в полном беспорядке. — В конечном итоге, я умру, и я не могу так поступить с тобой. Это жестоко, даже для тебя. — Меня это не волнует, — умоляет Годжо, прижимаясь щекой к его ладони. Юджи отказывается верить, что этот человек реален. Этот человек — фантазия, прекрасный сон. И он, в конце концов, должен будет проснуться. — Пожалуйста, не отталкивай меня. Выбери меня, Юджи.*
Ранняя ночь, середина осени. Если вы спросите Итадори Юджи, в один из случайных вечеров, какой фильм он хотел бы посмотреть, он не ответит вам сразу. В мире существует огромное количество хороших фильмов, снятых в разных странах, и если вы скажете ему посмотреть каждый из них, от начала до самых титров, он и за всю жизнь не пересмотрит их все. Но если вы спросили бы его, есть ли хоть один фильм, который он смотрел бы всю оставшуюся жизнь, в его памяти всплывет одно название, наряду с лицом, прижатым к его подбородку. Лицо не исчезает из памяти. Оно самое прекрасное из всех, что он когда-либо видел.*
— Я впервые бываю на таком огромном фестивале, — произносит Нобара, откусывая засахаренное яблоко и рассматривая фонарики, выстроившиеся в ряд у магазина, — В моей деревне не было подобного размаха. — Я тоже был только на мелких летних фестивалях, когда еще жил в Сендае, — говорит Юджи. Неподалеку от него, Сатору расплачивается за фонари, которые они выбрали. Токио окрашивается в оранжевые и красные цвета от огней вокруг, а люди на улочках копошатся и толпятся, будто в муравейнике. Огоньки сверкают, то тут, то там, повсюду. Они идут через площадь, где собралось больше всего народу. Семьи, влюблённые, друзья. А также одиночки. Бутылки вина мелькают среди банок из-под газировки. Их всех связывает с этим местом чувство потери. Это единственное, что держит их на привязи. Юджи следит за огоньком внутри своего фонарика. — Это похоже на сцену из фильма, — размышляет Мегуми. Он не сводит глаз с фонарей, — Напомни, как он называется, тот, который ты постоянно смотришь? Нобара фыркает. — Тот мультфильм, о принцессе со светящимися волосами? Раньше я думала, что ты больше предпочитаешь хорроры. — Запутанная история, — отвечает Итадори, всё ещё глядя на огонёк. Может быть, если он будет смотреть достаточно пристально, то ослепнет. В таком случае, он больше не увидит выражения на лице Сатору, которое он делает всякий раз, когда наблюдает за ним. Если Юджи откажется видеть, ему не придётся думать, что эти взгляды из себя представляют. Годжо хмыкает. — Это твой любимый фильм? — Скорее всего. А вы смотрели его раньше, сенсей? — спрашивает он, чувствуя себя так, словно заранее роет собственную могилу посреди площади. Он проверяет свой телефон. Осталась одна минута. — Я видел его однажды. Когда ещё учился в колледже, если не ошибаюсь? — Сатору на мгновение хмурит брови, и вскидывает рукой, чтобы помассировать висок. — Ох, ясно. Образ огня всё ещё запечатлён в его сетчатке, но медленно тает, пока он продолжает смотреть на Годжо. — Что-то не так? — спрашивает Сатору, улыбаясь и глядя на него сквозь оправу своих солнцезащитных очков. В его глазах снова появляется тот непонятный проблеск, но на этот раз он остается достаточно надолго, чтобы Юджи смог его понять. Слишком похоже на его собственную тоску, взирающую на него в ответ. Его глаза на мгновение закрываются, пытаясь стереть желанную иллюзию из памяти. Когда его веки открываются снова, мерцание исчезает, и остается только знакомое тепло, которое появляется, когда они смотрят друг на друга. — Что-то не так с моим лицом? Тот, кто перед ним, не его Сатору. Он научился различать их. Иногда, правда, осколки его Сатору проглядывают сквозь него, поэтому он с нетерпением ждет новых трещин каждый раз, когда смотрит на него. Но, не смотря ни на что, он понимает, что будет любить его в любом его обличии, в своих воспоминаниях или нет. Поэтому слова срываются с его губ прежде, чем он успевает остановить их, и они рассыпаются стеклянной крошкой под его ногами. — Нет. Вы идеальны, Годжо-сенсей. Что-то вспыхивает в глазах Сатору, и у Юджи нет выбора, кроме как встретиться с этим всепоглощающим взглядом. Иначе, иначе, иначе… — Тогда почему ты смотришь на меня так? Вдалеке он слышит обратный отсчет. Десять, девять, восемь. «Эй, Юджи.» — Как? «Ты пойдёшь со мной на Фестиваль фонарей?» — Как будто смотришь на кого-то другого. Пять, четыре, три. Только представьте себе: вы стоите на праздничной площади, в окружении незнакомых вам людей, и человека, который видел вашу обнаженную душу. Ночь в самом разгаре, луна ослепительно улыбается вам со своего трона на небе, а маленькие огоньки освещают это место, будто рой светлячков. Вы подумаете, что это романтично. Вы, должно быть, почувствуете себя счастливым. Однако, представьте, что в это же время вы зажимаете своё горе между ладонями, как будто это самое драгоценное, что у вас осталось. Вы усвоили, что вещи легко ускользают, если не цепляться за них. Но есть и другая причина, и вы знаете об этом. Ваше горе — слишком тяжелое, и вам не позволено показывать его, чтобы не сжечь человека, стоящего перед вами. Он держит ваше сердце в своем кулаке, и будет ужасно, если они оба превратятся в пепел. Ведь ваше горе — бесконтрольный огонь. Обратный отсчет останавливается. Всех просят поднять руки. Время истекло. А теперь отпусти. — Я открою вам секрет, Годжо-сенсей, — шепчет Юджи, и воспоминания с поразительной лёгкостью срываются с его языка. Поддерживай огонь, не смотря на то, насколько он мал, поддерживай его. Сожги до тла всё вокруг. — Раньше ты любил персики. Осенний ветер раскалён даже ночью. Глаза Сатору вспыхивают синими, красными и оранжевыми красками, обрамляющими всё его лицо. У него настолько затравленный взгляд, будто он осознал, что потерял нечто важное, но не понимает, что именно. Это приковывает его к месту, ноги остаются твёрдо стоять на земле, не отрываясь ни на миллиметр. Всё вокруг внезапно становится слишком ярким, юката неприятно впивается в обнаженную кожу Юджи. Он чувствует себя так, будто при смерти, но никак не может наконец умереть. Не так, как умирает всё это время. Вселенная ожидает, когда Сатору откроет рот. Деревья не дышат. Серьга поблескивает. Но ни единого слова так и не произносится, и он переводит взгляд на фонари далеко-далеко от него. Милый, всё пылает вокруг.*
— Это та самая, да? Манга, которую ты упрашивал меня прочитать. Мегуми подносит толстый томик к его лицу. Юджи никогда не утруждает себя стучать в дверь Фушигуро в самые ранние часы утра, чтобы поделиться впечатлениями о каждой новой прочитанной главе этой манги. И Мегуми решил смилостивиться над ним, словно он бог. Кажется, его собственному богу стоит поучиться у Мегуми кое-чему. — Да! Я же говорил тебе, что ты можешь взять её у меня в комнате. Но ты мог бы потратиться, и купить ту, которую я еще не успел, — предлагает Юджи, не забывая при этом восторженно шевелить бровями, — Тогда мы могли бы одалживать их друг у друга. — Практично, — Мегуми берёт в руки другую мангу, — Может быть, если бы ты использовал эти умственные способности на уроках, ты бы получал оценки получше. — Эй! Как грубо! В итоге, Мегуми покупает первые два тома манги об истреблении демонов, и они ещё немного прогуливаются по улице, чтобы найти подходящее место чтобы перекусить. Сегодня выходной, и студенты их возраста, так же, как и они, ходят повсюду группами. Он даже уверен, что Кугисаки тоже где-то рядом, таскает бедную Маки-семпай по магазинчикам. В это время дня огни вывесок вокруг начинают демонстрировать всё разнообразие своих цветов, и улицы заливаются множеством пёстрых оттенков. Это одна из его любимых вещей в городах. День истекает кровью, думая, что на грани смерти, но возрождается вечером, чтобы сиять ещё ярче прежнего. — Юджи. — Хм? — У тебя что-то произошло? «Ах», понимает он, «это и есть причина, по которой Мегуми внезапно пригласил меня на прогулку?» Он опускает взгляд на землю под ногами. — О чём ты? — Ты стал немного странным с недавних пор. Кажется…я заметил это после возвращения сенсея. Юджи мгновенно спотыкается на ровном месте. Если Фушигуро и обратил на это внимание, он предпочёл тактично промолчать. —Хотя, всё стало ещё хуже в последнее время. Он усмехается. Кислород начинает покидать его легкие, и дышать становится всё труднее. — Ничего не произошло. Не волнуйся, Мегуми. Это пустое заверение, но он всё же надеется, что прозвучало убедительно, и Мегуми не будет продолжать разговор. — Иногда, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты можешь расплакаться в любую секунду. — Я не… — он задыхается, от чего Фушигуро смотрит на него испепеляющим взглядом, — Это не так. — Это так. И Нобара тоже это заметила. Пауза. Он может услышать обрывки разговоров вокруг, но они намного тише, чем его сердцебиение. Оно гудит в его груди, возможно, Мегуми тоже может его слышать, поэтому он глубоко вздыхает и проводит рукой по волосам, чтобы успокоиться. — Послушай, я не… — хмурится Мегуми. Он никогда не был из тех, кто начинает разговор о подобных вещах. Если им нужен какой-то логичный совет по делам душевным, они идут прямиком к Нобаре. — Я не заставляю тебя рассказывать мне. Это всё ещё твоё собственное право. Но мы есть у тебя, ладно? Моя комната буквально рядом с твоей. Утешать ему даётся из рук вон плохо, замечает Итадори. Фушигуро из тех людей, которые заботятся молча. Поэтому, сказанное сейчас было действительно трогательным. Благодарность кипит внутри Юджи, и он мгновенно согревается в тепле его слов. Он поднимает глаза к небу, и ощущает, как к нему возвращается умиротворение, каким бы кратковременным оно ни было. — Я знаю. Спасибо тебе, Мегуми. Они возвращаются в школу через два часа, потому что сегодня выходной, а значит, что рестораны забиты под завязку. Луна уже высоко, и цикады щебечут свои симфонии в воздухе. Ветер становится холодным, и листья начинают опадать. Как только они приближаются к лестнице, дверь открывается, и за ней появляется Годжо. Юджи удивлённо моргает, глядя на него. — Юджи, Мегуми! Где вы были? — спрашивает Сатору, засунув руки в карманы. — Юджи показывал мне книжный магазин. — Мегуми начинает подниматься по лестнице. Юджи остается стоять у её подножия, словно заколдованный. Сатору хмыкает. — Только вдвоем? — Да. Мегуми оборачивается, открывая рот, чтобы что-то сказать, но, похоже, передумывает, его взгляд переключается с Сатору на Юджи, и обратно. Он вздыхает. — Я буду в своей комнате. Спасибо за сегодняшний день, Юджи. Дверь хлопает, и Юджи остается с Сатору наедине. Они недолго смотрят в ту сторону, куда ушел Фушигуро. — Похоже, ты доволен вашим свиданием. — Сатору поворачивается к нему. Итадори удивлённо моргает. — Это было не свидание. — Нет? — Нет, Мегуми просто хотел, чтобы я выбрал мангу вместе с ним. А потом мы поели. И вернулись. И всё. — И всё, — эхом повторяет Годжо, медленно спускаясь по ступенькам, уверенно, как он всегда это делает. «Наверное, он думает, что выглядит круто. И, чёрт возьми, это действительно так» — с отчаянием думает Юджи. — По мне, так это очень похоже на свидание. — Это не… — начинает он, чувствуя себя оправдывающимся. Ему начинает казаться, что Годжо проверяет его, пытается отыскать что-то в его словах. Почему он вообще об этом спрашивает? — Мы не в таких отношениях с Мегуми. Он мой лучший друг. — Значит, это, в самом деле, не свидание? — Это то, о чем я вам говорил, сенсей. Сатору сейчас на одной ступеньке с ним, прижимает ладонь ко рту и хмыкает. Кажется, будто в этот момент он глубоко в себе, размышляет о чём-то. Слишком глубоко, чтобы Юджи смог дотянуться до него. Он слишком далеко, будто через множество измерений отсюда. — Ну, а должно было быть. Его сердце проваливается в желудок. — Что? — Вы двое должны начать встречаться. Вы хорошо смотритесь вместе. Разве Нобара не встречается с Маки? Сатору не улыбается. Сегодня у него повязка на глазах, но Юджи чувствует, как он смотрит прямо ему в глаза. Его серьга сверкает, творение из серебра и золота, украденное прямиком с небесного предела. Око за око. Зуб за зуб. В его голове вспыхивают воспоминания одно за другим. Безучастное лицо. Разинутый рот. Нерешительные прикосновения рук к его спине. Знаю ли я тебя? — Я не собираюсь с ним встречаться, — морщится он, чувствуя, как его душа покидает тело. Он смеется, громко, вымученно и совершенно разбито. — Я вообще не собираюсь ни с кем встречаться. — Почему? — спрашивает Сатору, и это больше похоже на мольбу, чем на вопрос, —Тебе нравится кто-то другой? — Да. — Тогда в чём проблема? Юджи пытается представить себе несколько сценариев в голове. Один, где Сатору сейчас посмеется над ним и скажет ему, что пошутил. Другой, где Юджи схватит его за грудки и прикажет забрать свои слова обратно. Или самый лучший, где метеорит упадет на землю и сотрёт всё с лица земли за жалкую миллисекунду. Что-нибудь. Что угодно, только не это. — Он нравится мне, но так, как он не поймёт. Он прерывисто дышит, и внезапно на него накатывает головокружение. Он бросает последний вымученный и несчастный взгляд на призрачное лицо Сатору впереди, прежде чем пройти мимо и подняться по лестнице. — Спокойной ночи, Годжо-сенсей. Ужасная ночь. Цикады продолжают стрекотать свои песни, которые он больше не хочет слышать. Он бежит в свою комнату, подальше от той, где находится сильнейший. «Сильнейший», а значит «непобедимый». «Непобедимый» равно «неприкосновенный». И никто никогда не сможет коснуться его, из чего бы он ни был сделан.