Вера — это несокрушимая сила, необходимая любви, и она бурлит внутри тебя.
— Я правда такой забавный? Юджи замолкает на полуслове и смотрит на Сатору, лежащего у него на коленях. — О чём ты? —Я думаю, ты уже заметил, но ты единственный, кто смеется над моими шутками, — Сатору небрежно бросает в рот кусочек попкорна, пока его глаза сосредоточены на телевизоре, — Даже я сам считаю, что они не особо смешные. Ведь я не тот человек, который заставляет людей смеяться. Юджи нежно гладит Сатору по руке. Когда-то давно его дедушка дарил ему такие же успокаивающие прикосновения. Перед сном он всегда гладил его по спине и рукам, позволяя почувствовать себя под защитой и спокойно заснуть. Теперь он хочет делить это чувство с Сатору. Вселить в него уверенность, что Юджи никогда не оставит его. — Не в моём случае. Ведь ты всегда делаешь меня счастливым, Сатору-сан. Он чувствует, как Годжо замирает всем телом, прежде чем в воздухе раздается смешок. — Ты действительно что-то с чем-то, ты знаешь об этом? — Возможно. Сатору выдыхает смех, затем вздыхает глубоко, и благодарно смотрит на него снизу вверх. — Я так люблю тебя, Юджи. Просто безумие.*
Говорят, время лечит то, что не может исцелить разум. Юджи уже это слышал. Со слов деда, его отец (лица, которого он даже не может вспомнить) говорил, что все раны со временем затягиваются. Но с каждой минутой, часом и днем, которые ему приходится смотреть на Годжо, Юджи ощущает, как рана в груди становится всё больше, проникая всё глубже за пределы грудной клетки. Стопка фотографий в коробке становится тоньше, блокнот — толще. Холод сережки между пальцами всё чаще увлекает его в обманчиво счастливое настроение. «Сатору вспомнит», говорит он сам себе, закрывая глаза и засыпая. Но он повторяет это и в следующий раз, и в следующий, и в следующий, пока не перестает говорить вообще что-либо еще. — Юджи, что с тобой творится? В один из подобных дней, Нобара врывается в его комнату, смотря на него с яростью в глазах, и упирая руки в боки. — И даже не пытайся врать мне. Ты выглядишь дерьмово. Он поморщился, закрывая мангу в своих руках. — Я просто устал. Последние ночи я плохо сплю. Фактически, это не ложь. Его сердце зажато в кулаке мужчины, с волосами белыми, как снег, а слева в груди — брешь. Никому ненужные, пустые вещи, в конце концов, обрастают грязью, так же, как его грудная клетка, уже битком набитая острыми зазубренными осколками воспоминаний. Боль теперь ощущается физически, мучительная и невыносимая. Нелегко уснуть, когда при каждом вдохе шипы упираются в ребра. Поэтому, перечитывание блокнота снова и снова, до сумасшествия — это единственное, чем он может заниматься по ночам. Чувствует ли он себя всё ещё человеком? Ответ: Без понятия. — Почему? — настойчиво уточняет Нобара, переступая с ноги на ногу, — Тебя что-то беспокоит? — Это всё Сукуна. Еще раз, фактически, это не ложь. Все это уже знают. — Мегуми уже говорил с тобой, да? — Да, и я сказал ему, чтобы он не беспокоился за меня. Я должен сказать тоже самое и тебе. Нобара вздыхает, подходя к его кровати. Она шлепает его по голове тыльной стороной ладони. Дважды. — Расскажи мне, — говорит она, глядя на него сверху, — Какой бы глупостью это ни было, я выслушаю. Расскажи мне, когда будешь готов. Я и Мегуми, мы будем ждать. Она прикрывает дверь, уходя. Он остается лежать в своей постели, свернувшись калачиком под одеялом, чувствуя, как снова давят на него четыре угла собственной комнаты.*
Сатору не вспоминает. Дни проходят так, как им и положено, Итадори ходит на миссии, как от него и требуют. Осень оставляет его замерзшим, и зима снова вступает в свои права. Тяжелые взгляды друзей теперь служат ему плащом, плотно прилегающим к коже, но недостаточно надёжным, чтобы унять холод. Иногда он ловит на себе взгляды Сатору. Во время тренировок, миссий или даже во время еды. Даже когда он не видит этого, он может почувствовать покалывание на своём затылке. Однако, в этом-то и проблема. Сатору просто наблюдает, и грань дозволенного, которой они придерживаются теперь, кажется, больше никогда не пересечется. Есть ещё кое-что, скрывающееся за его повязкой. Время от времени, Сатору, с необузданной нежностью, поглаживает его по голове, но мгновенно отдергивает руку, словно обжигаясь. И тогда Юджи видит выражение полного непонимания на его лице. Как будто он окончательно запутался. Будто он не знает, что делает, а его руки только что вспомнили то, что забыл его разум. Он пребывает в таком состоянии достаточно долго, чтобы обнажить немного своей души, от чего Юджи задается вопросом, сколько правды он может видеть, а сколько ещё скрывается от него. А самое необычное среди всего этого то, что он начал замечать Годжо спящим на территории школы. Он обнаруживает его спящим в вестибюле, за обеденным столом, даже в классе. В будний день Итадори находит его спящим на учительском столе. Прошел час с тех пор как закончился их урок. Снаружи виден снегопад. Юджи присаживается на стул прямо перед столом. Повязка небрежно зажата в ладони Сатору, а его руки сложены на столе. Он так близко, что можно разглядеть его белые ресницы, касающиеся щек. Проходит десять минут, прежде чем Юджи замечает едва заметное движение его век. Глаза Сатору медленно открываются. Итадори не может сдержать улыбку, ведь это одно из его самых любимых зрелищ. — Юджи-кун? — бормочет Сатору, потирая глаза руками, — Как давно ты здесь? — Недолго, сенсей. Годжо хмурит брови. — Хм, странно, я даже не заметил, как ты вошёл. — Вы много спите в эти дни, — произносит Юджи, — Вы в порядке? — Сенсей видит странные сны, Юджи-кун, — почти хнычет Сатору, оперевшись головой на руку. — Может быть, это пройдет, если Юджи споёт мне колыбельную? — Сны? О чём они? — его пальцы невольно сжимаются. — О тебе. В этот миг его сердце затихает, и он сжимает кулаки, чтобы пальцы не дрожали. — Что? Но Сатору в ответ лишь улыбается. Слишком нежной улыбкой, которую Юджи больше не знает, как воспринимать. — Шутка. Сенсей был занят миссиями, поэтому и не выспался. — Ох, — произносит Итадори, не позволяя ни капли разочарования отразиться у него на лице. И улыбается. — Поспите ещё, сенсей. Я побуду рядом. Он знает, что Сатору даже не нужно, чтобы он присматривал за ним, они могли чувствовать присутствие друг друга за километры. Но улыбка Годжо все равно становится шире, а взгляд смягчается еще больше. — Спасибо, Юджи. Сатору спит еще полчаса, пока Мегуми случайно не натыкается на них. Это нелегко, ни разу не легко, но когда он смотрит на Сатору, выставляющего себя дурачком перед остальными учениками, или когда он находит взглядом его улыбку, такую же беззаботную и теплую, как и раньше, он хочет думать, что, может быть, все не так уж и плохо, в конце концов. Но это не так, и, по итогу, его положение всё ещё довольно-таки паршивое. Достаточно для того, чтобы заставить его падать на колени, достаточно паршивое, чтобы ломать его, только для того, чтобы он знал, что всё ещё живой. Разве он не знал до всего этого, что вещи легко ускользают, если не цепляться за них? Это его первая ошибка: Итадори Юджи должен был знать заранее.*
В канун Рождества зима достигает зенита. Студенты из кампуса Киото прибыли неделю назад, чтобы вместе с ними отпраздновать Рождество, и никто из школ не был против. «Это будет здорово», — заверил Годжо директора Ягу, — «Тогда они не будут одни в это Рождество. Они ведь встречаются только раз в году, и то, чтобы сразиться друг с другом. Это будет приятная перемена.» Всего в течении часа Итадори понимает, что назначать Сатору ведущим вечеринки была не самая лучшая идея. Во-первых, он поддерживает соревнование Тодо в том, чтобы засунуть в рот наибольшее количество зефира, что чуть ли не доводит Норитоши Камо до ручки. Во вторых, рассказывает самые бородатые анекдоты из всех возможных, но при этом выглядит слишком мило, и Юджи, не сдержавшись, разражается гоготом, от чего заслуживает осуждающие взгляды каждого в комнате. — Годжо-сенсей действительно постарался над оформлением. Я никогда не видел такой… яркой комнаты, — тянет он, оглядывая рождественские украшения в вестибюле. У входа стоит большой снеговик в костюме Санты, которого так любит Панда-семпай. На потолке висят олени, но, как ни странно, Санты с ними нет. Он предполагает, что снеговик — это и есть Санта-Клаус. В самом углу стоит великолепная рождественская елка, и повсюду горят огоньки, которых хватило бы чтобы осветить весь Токио. Музыка громкая, и она гремит у него в ушах. — Чего только ни сделаешь на школьные деньги, — хмыкает Мегуми, потягивая сок. Может, им сейчас и по семнадцать, но они всё ещё несовершеннолетние, поэтому Нанами позаботился о том, чтобы Утахиме-сенсей не разрешали употреблять алкогольные напитки на празднике. — Но если что-то из этого загорится, это будет его вина. — А где он вообще? Разве он не хозяин вечеринки? — интересуется Нобара, доедая уже второй кусок торта. Из кухни доносятся одобрительные возгласы, и Юджи видит, как четверокурсники и студенты из Киото открывают бутылки с вином. В центре всего этого балагана Тоге-семпай держит кружку горячего шоколада. — Я найду его, — он поднимается со стула и выходит за пределы общежития, чувствуя холодные прикосновения снежинок к своему лицу. Итадори спускается по ступенькам и достает свой телефон, по наитию направляясь к задней части здания. Он нажимает кнопку вызова на контакте Сатору и ждёт его ответа, когда справа от него раздается рингтон, и он останавливается посреди ступенек. Музыка внезапно прекращается, и Юджи смотрит на свой телефон. Годжо отклонил его звонок. Рядом с общежитиями стоит деревянный арочный мост над прудом, соединяющий остальную территорию с учебными классами. Он приближается к тому месту, откуда доносился звук, ощущая как в воздухе витает знакомая проклятая энергия. Часы на его телефоне показывают тридцать минут двенадцатого. Снег хлопьями ложится на его волосы. Когда он заворачивает за угол здания, то сразу же замечает две фигуры, приютившиеся посреди моста. Он явственно чувствует, как его желудок внутри закручивается в морской узел. Вот что невероятно: пятнадцать секунд назад, когда он услышал телефонный звонок, в его голове прокручивался лишь один возможный сценарий. Он ожидал увидеть Сатору одного. Стоящего у пруда, сжимающего в руках телефон, и смотрящего на воду, выглядя при всём этом словно снежное дитя. Но то, что разворачивалось перед ним, совсем не то, чего он ожидал. Ошибиться невозможно. В её волосах бант, белый, будто снег вокруг. Такой же белый, как и его волосы. Итадори смотрит на её руки на его плечах. Смотрит на его ладонь на её талии. Забавно, что они выбрали этот день, это место и это время. Забавно, ведь этого не должно было случиться. Сатору целует Утахиме-сенсей, а она не Итадори Юджи. Рыдания уже угрожают прорваться наружу, и его рука зажимает рот так сильно, как хотелось бы сжать её сейчас на своём сердце. Если бы оно принадлежало ему, само собой. Потому что оно должно было быть надежно спрятано в кулаке этого мужчины, но, вместо этого, он обернул свои пальцы вокруг её волос, оставляя его сердце истекать кровью на мосту. На этот раз здесь снег вместо дождя, чтобы смыть его кровь. «Ох, ладно», — всё, что приходит ему на ум, когда он понимает, что его сердце теперь валяется под их ногами. И думает, что больше не хочет этого чувствовать. Это паршивое, дерьмовое чувство. Сатору откидывается назад и поворачивает голову в его сторону. Они смотрят друг на друга в течении трёх секунд незыблемого молчания. Он открывает было рот, но Юджи опускает голову. Он не сможет этого больше вынести. Он не может больше смотреть Годжо в глаза. Он не хочет, чтобы тот видел, какую боль он ему причинил. В ушах у него звенит, и он отворачивается, больше не смотря назад. Впивается ногтями в ладони так глубоко, что может чувствовать, как по костяшкам пальцев стекает кровь. Огни расплываются перед глазами, а снег продолжает падать, тая на его коже и еще больше увлажняя лицо. Он открывает дверь общежития и спешит прямо к лестнице, ведущей в его комнату, когда чья-то рука ложится ему на спину. — Юджи, что… — Мегуми замирает, увидев его лицо, а Нобара следует за ним. Они оба хмуро смотрят на него. — Я… — начинает он, изо всех сил пытаясь найти в своем сознании слова, и не закричать одновременно. Он тяжело дышит и вздыхает, чтобы успокоиться. Но недавний образ стоит перед глазами, слишком тяжелый для его восприятия, и прежде чем он это замечает, его рука закрывает рот, а колени падают на землю. — Эй! Что произошло, черт возьми? — Кугисаки тут же опускается на колени рядом с ним, хватает его за плечо и приподнимает, когда он ударяется лбом об пол. Он качает головой и тянет руки, чтобы дотянуться до нее, и слова, наконец, падают вместе со слезами на пол. — Он не вспомнит меня, — отчаянно стонет он, его руки дрожат, — Что бы я ни делал, сколько бы я ни ждал, этого не произойдет. Он никогда… — Подожди, подожди. О ком ты? Слезы быстро льются по щекам, он не обращает внимания на встревоженный взгляд Нобары, направленный на его окровавленные ладони. — Сатору-сан. Он… — жалкий всхлип вырывается из его горла. Когда он сжимает кулаками рубашку Кугисаки, он даже не чувствует боли. Может быть, Сукуна исцелил его, а может быть, боль в груди намного сильнее. Он больше не может сбегать. Он продолжал сбегать от себя самого, пока тяжелые воспоминания неоднократно разрывали его изнутри. Но, до сих пор, всё в нём отзывается лишь на одно имя. Он всё ещё задается вопросом, станет ли он когда-нибудь снова целым. Единственное, в чём Юджи уверен, как и в том, что солнце встает на востоке и садится на западе, это в том, что от этой боли существует только одно лекарство. Нобара что-то говорит Мегуми. Он не может разобрать и слова, но его тут же поднимают с пола. В приступе безумной паники, он дрожит в их объятиях, страх охватывает его тугими тисками. Фушигуро закрывает дверь его комнаты, и они кладут его на кровать, где он тут же сворачивается калачиком, подтягивая колени к груди. Он хочет почувствовать себя как можно меньше, надеясь, что это поможет ему хоть немного уменьшить его боль. — Юджи, что происходит? — трясет его Мегуми, но он только качает головой. — Мегуми, он ведь не вспомнит меня, да? — продолжает он, слова вырываются изо рта и убегают, словно напуганные насекомые, — Он не вернётся ко мне, он никогда не вернётся ко мне. Теперь он будет целовать Утахиме-сенсей, и забудет обо мне навсегда. Почему это всё происходит? Кровь на его руках смывается слезами, когда он прижимает их к лицу. — Я так сильно люблю его, но он даже не помнит об этом. Он не помнит… — он плачет, замученный чувством потери, сжимающим его живот, и шипами, рассекающими грудь, так глубоко, что кажется, будто его внутренности скоро вылезут наружу. Музыка снаружи заглушает его рыдания. Он плачет, словно ребенок, брошенный родителями, и оставшийся разбираться в этом самому, молящий бога, чтобы он помог ему найти путь домой. Его сердце всё ещё лежит на земле снаружи, погребённое снегом, но, вопреки всему, Итадори не хочет его себе возвращать. Он не хочет его возвращать. Пусть Сатору снова подберёт его. — Юджи, успокойся! Ты слышишь меня? Ну же, — Нобара наклоняется вперед, чтобы обхватить его лицо, ее челюсть сжата в жесткую линию, и Юджи знает, что она скрипит зубами в этот момент. — Что мне делать? Скажите, что мне делать? — он воет, отчаянно ища ответы. Они узнают, что делать, они должны. — Юджи, послушай. Успокойся, и расскажи нам, что случилось. Что ты говорил об Утахиме-сенсей? — Я пошел искать Сатору-сан снаружи и увидел, как он целует Утахиме-сенсей. Я думал, что со мной всё будет в порядке. Если он не сможет вспомнить меня, мне просто придётся заставить его снова влюбиться в меня, верно? Боже, я не могу поверить, что Сукуна был прав. Я такой тупица, — он всхлипывает, безуспешно вытирая слезы тыльной стороной ладони. — А что, если он вспомнит только через несколько лет? Сатору будет винить себя во всём. Я не могу позволить ему причинить себе такую боль. Это не его вина. — Что ты… — Мегуми бросает взгляд на Нобару, и на их лицах отзеркалилось настороженное выражение. — Как до такого дошло? Между…между вами что-то было раньше? — Я люблю его, — он всхлипывает, крепче обнимая колени, — Мы были вместе. Два года назад, Сатору-сан и я…мы встречались. Он любил меня, Мегуми. Но он даже не помнит ничего из этого. Теперь он знает меня только как своего ученика, который съел пальцы Сукуны. Он рассказывает им всё. Рассказывает им, что причина, почему он не всегда был в своей комнате, в том, что он проводил свои дни и ночи, бездельничая в доме Сатору. Делится с ними тем, что они могли и не быть вместе, если бы Годжо не убедил его, что того не волнует смерть, шагающая с Юджи в одну ногу. Сатору на многое было плевать, но он слишком сильно заботился о Юджи, и Юджи любил его так же сильно, если ни больше. Но он не рассказывает им о серьге, спящей под его кроватью, как принцесса в сказке, и ожидающая, когда же принц её разбудит. Это всё должно оставаться между ним и Сатору, даже если дверь с другой стороны уже заперта. Он всё ещё дрожит, когда рассказывает до конца. В разгар истерики, Нобара с Мегуми уложили его на кровать, присоединившись к нему с разных сторон. Время от времени его тело сотрясают короткие приступы икоты. Они лежат в напряженном молчании, прежде чем один из них нарушает его. — Мы всегда знали, что между вами что-то происходит, — признаётся Кугисаки, уставившись в потолок. — Годжо-сенсей, на самом деле, и не скрывал этого, а ты иногда забывался, и называл его по имени. Но мы подумали, что ты просто не готов рассказать нам, поэтому и не спрашивали. Он шмыгает носом и закрывает глаза. Слезы продолжают течь по щекам водопадами, и Юджи не знает, как их остановить. Он молчит, а Нобара продолжает. — Почему ты не рассказал ему? — Я испугался, что он не поверит мне, и начнёт избегать меня. Учитывая, что мы никому не рассказывали, я был единственным, кто знал о нас. Кроме Сукуны, конечно. — Годжо-сенсей не стал бы так поступать с тобой, — говорит Мегуми, поворачиваясь и глядя на его макушку. — Я знаю, — вздыхает он, чувствуя, как душа понемногу выходит из его тела, — Он не такой. Это просто…это я. Проблема во мне. — Тогда почему ты продолжаешь ждать? Почему он продолжает ждать? Сукуна уже спрашивал его об этом. Ответ был проще простого. Он давно уже мог сдаться. Оставить всё как есть, и навсегда освободить Сатору от этого затруднительного положения. Он мог бы это сделать. Конечно, будет ещё больнее, но он не может винить Годжо за чувства, которых у него к нему больше нет. Но ответ находится легко, как и всегда. — Потому что я влюблён в него, — бормочет он, прикрывая болезненно распухшие веки, — я так сильно в него влюблён. Слова тяжело повисают в воздухе. Раньше это было обещанием, а теперь похоже на смертный приговор. — Угх, и это твой ответ? — возмущённо смотрит ему в лицо Нобара. Сейчас они оба наблюдают за ним. — Тогда не будь глупцом, Юджи. Единственный выбор, который у тебя сейчас есть, это признаться ему. Посмотрим, как он поступит тогда. Снова побежит целоваться с кем-то другим? — Как это вообще могло произойти? Я думал, Утахиме-сенсей ненавидит его. — недоумевает Мегуми. — Я не знаю, — отвечает он, его губы снова дрожат. Этот образ запечатлелся в его сознании, как свежая татуировка, болезненная и пылающая. — А если он мне не поверит? — Тогда, я думаю, это будет самая трудная часть, — размышляет Фушигуро. Такое же выражение лица у него бывает, когда он собирается бороться с проклятиями, которые, в данном случае, глупые опасения Юджи. — Ты просто должен заставить его поверить. Он снова закрывает глаза и позволяет слезам полностью окрасить его лицо. Возможно, это то, что необходимо для достижения долгожданного счастья, с содроганием думает он. Возможно, им придется нырнуть с каменного склона утеса, прежде чем снова, в конце концов, найти друг друга. Его вторая ошибка: Он должен был сказать ему раньше.