***
У Манджиро скверный характер. Он буйный, самоуверенный и с самооценкой у этого блондина проблем никогда не было, да и поводов усомниться в своем превосходстве тоже. Наверное, это и было его самой большой слабостью. Понимание того, что он, Манджиро Сано — Непобедимый. Во всех смыслах. Только вот непобедимость эта, самоуверенность и знание того, насколько он силен физически, совсем не помогали в делах касаемых его мыслей. Иногда гадких и скользких, временами жутких и темных, противных и недостойных его принципов. И мысли эти сжирали. Так было всегда, особенно накануне августа, когда прошлое неожиданно его достигало и он всячески пытался отвлечь себя всеми возможными способами. На прошлой неделе он, зачем-то, пошел гулять. Прогулка эта была одинокой, бессмысленной и ноги сами несли его куда-то далеко. Так он дошагал к дому Ханагаки. Дошагал, замер и простоял под окнами около пяти часов, а потом опять, и на следующий день тоже. Это продолжалось дня три, пока он не одернул себя навязчивой мыслью о том, что выглядят его похождения наверняка странно, но он ничего не мог с собой поделать и просто приходил. Он не стучал в двери, не заглядывал в окно и даже плоды яблони, стоящей у края забора, чьи ветки по-паскудски-соблазнительно свисали к дороге, он не обворовал. Он просто стоял и вдыхал запах. Такой свежий, с легким привкусом сладости. Он знал чей это запах и уже которую неделю понять не мог, почему он его не отпускает. Почему назойливо заседает в груди и трепет его и без того расшатанные нервы. Такемучи был странным парнем и к Манджиро эта мысль пришла не сразу, а в один из вечеров на собрании «Тосвы», когда он попросил Кен-чика пригласить Ханагаки. Сам Майки звонить ему отказывался, помня всю неловкость той странной переписки, в его неуклюжей попытке пригласить парня погулять. «Я не гуляю с Альфами» — это сообщение все еще стояло перед глазами и Манджиро злобно кусал себя за щеки, размышляя. «Это можно считать сексизмом? — глупая мысль ползала в голове дождевым червем, не отпуская, — Альфы ведь крутые, к чему это было сказано?». Манджиро действительно так считал. Ему нравилось быть Альфой, нравилось то, как другие реагируют на его появление в толпе и нравилось понимать, что он по своему статусу на голову выше остальных. Это, так или иначе, придавало ему уверенности. К Омегам Майки относился снисходительно, глядя на свою сестру. Он всегда считал их мягкими, смешными и не особо-то грозными противниками, хотя, если посмотреть на некоторых членов «Тосвы», это мнение следовало засунуть куда поглубже. Командиры его отрядов были Альфами, все поголовно, но остальные члены мешались. Тут вам и Беты, оказавшиеся хорошими стратегами, пускай так и не скажешь, и Омеги, удивительно ловкие и гибкие, Альфы, мощные, грубые. Не все, конечно, но уникумы присутствовали. Такемичи тоже оказался крайне уникальным Омегой. Было в нем что-то такое неясное, странное, знакомое, вызывающее доверие и понимание того, что парень этот, не так прост, как кажется. А еще у Такемичи был странный запах. Тогда, в первый день их встречи, он был жестче, глубже и тяжелее. Сейчас же стал слаще, приятнее… роднее. — Я все равно не понимаю. — Он болтал с Кен-чиком сидя на холодных ступеньках храма после собрания «Тосвы». Сегодня был тяжелый вечер. Они объявили войну «Мебиус». Подонкам, решивших скалить клыки на членов «Тосвы». На одного из основателей. Таких оплошностей не прощают. Особенно Майки. У него в натуре заложено — защищать то, что дорого. А друзья его ему дороги. Чертовски дороги. — Что конкретно? — Дракен вздыхает, запрокидуя голову наверх. Там, в иссиня-черном небе, сияли звезды, и он надеялся заметить хотя бы одну падающую. Уже сезон звездопадов. Они часто оставались вдвоем, после собрания командиров их банды, и подолгу болтали о всякой ерунде. Дракен привык к тому, что Манджиро, зачастую, просит совета или без умолку щебечет о всякой незначительной ерунде. Было в этих их диалогах что-то свое, родное и особенное. Он всегда считал Сано своей семьей. К выводу этому он пришел очень давно, жаль только все никак не осмеливался произнести в слух, но на это, пожалуй, были свои причины. К примеру Эмма, которую он боялся разочаровать и от того всячески отрицал, как же ее запах на него влияет и каких усилий ему стоит не приближаться слишком близко. — Такемичи. — Манджиро копирует позу друга и замечает, как звезда над ними изредка помигивает. И вот опять они будут говорить об этом блондине. Кен уже о нем наслушался, ведь Майки, не замечая этого, то и дело вбрасывает в диалог его имя. То он Ханагаки в банду зовет, то вертится вокруг его дома, не сознаваясь в этом (а Дракен не слепой и мимо тех частных секторов проходит часто, пару раз замечая Манджиро под знакомым забором, вырисовывающего на асфальте палкой странные узоры). Дракен сидит еще с минуту, дожидаясь пояснений, но Майки молчит и ему приходится пнуть того в плечо. — Конкретнее. Манджиро морщится и на друга зыркает наигранно-злобно. — Запах, он странный, — Звезда в небе еще пару раз подмигивает им, а после и вовсе гаснет, теряясь во тьме летнего неба. — Он пахнет всегда по-разному. В тот первый день нашей встречи запах был тяжелым и четким, ты и сам его слышал. — Кен-чик неоднозначно пожимает плечами. Слышал, но не то, чтобы четко. Обычный такой запах, хвойный, чем-то напоминающий духман Баджи, — еще одного их друга и основателя «Тосвы», — разве что у Кейски он был более еловым что ли, пропитанным лесной гущей. — Как по мне, что тогда, что сейчас — одинаково. — Он задумывается, вспоминая сегодняшнюю их встречу. Пах Омега все так же сладковато-дымчато. Манджиро недовольно хмурится и голову опускает реще, чем рассчитывал, тихо шипит, чувствуя резкую боль в шее. Кен насмешливо хрюкает, глядя в темные глаза друга. — Разный запах. — Шею тянет и ему приходится размять ее ладонью. — Когда он пришел к Торговому Центру пах иначе. Не так сильно. Словно запах еще не сформировался, а сегодня опять ярко и четко. — Майки вымученно вздыхает, зарываясь пальцами в волосы, ероша прическу. — Их словно двое, я не понимаю. — Двое Такемичи? — Рюгуджи вскидывает брови в полном непонимании. Похоже у их лидера проблемы не только с обонянием, но и головой. — Запаха. — Он замолкает, задумавшись. — Или Ханагаки… Оба молчат. Сейчас нужно думать о другом. Скоро схватка с «Мебиус».---
Ссоры плохо влияют на нашу жизнь. Особенно когда это ссоры с лучшими друзьями — единственными, кто принимает нас полностью, без осуждения, но с легкой ноткой сарказма в голосе. Манджиро не любил ссориться и предпочитал игнорировать свою или чужую неправоту, но в этот раз он действительно разозлился. Кен не встал на его сторону в вопросе с Па-чином - их общего друга, - которого, по глупости самого Хару, упекли в тюрьму. И нужно ему было кидаться с ножом на того придурка из «Мебиус»? Они ведь победили и все было хорошо. А теперь Пэйян обеспокоенной Омегой, мечется из стороны в сторону, явно о чем-то размышляя, только вот Майки слишком занят, чтобы придавать этому значения, отвлекаясь на разбор своих отношений с друзьями и мысли о неминуемом распаде «Тосвы». У Майки от злости скрипят зубы, так еще и Такемичи под горячую руку в разгар драки попал, оказавшись в больнице и теперь Майки, виноватой тучей, бродит под окнами его дома вот уже час. Зачем он пришел? Что ему нужно, почему не стучит в двери или, к примеру, не пуляет камушки в окно — внушительно не ясно, но он все также меряет шагами дорогу вдоль его забора да косится на спелую яблоню в углу. Кажется, у него дежавю. — Еще пару кругов и в асфальте будет вмятина. — Голос раздается откуда-то сверху и Манджиро мелко вздрагивает, от неожиданности выронив палку, которой следом за шагами, вырисовывал змейку. В нос бьет тягучий запах можжевельника и голову он вскидывает на чистых инстинктах. Из окна, облокотившись локтями о внешний подоконник, на него взирает Такемичи, чьи голубые глаза игриво поблескивают в свете зенитного солнца. Сейчас Ханагаки лохматый и Манджиро ловит себя на мысли, что кудряшки ему идут куда больше той дурацкой зализанной прически, с которой он вечно ходит. — Привет. — Майки глупо крякает, зачем-то буцая упавшую палку ногой, пытаясь закинуть ее в ближайшие кусты. — Как самочувствие? Такемичи смотрит на него, щурясь, а после, от чего-то своего, усмехается. — Уже лучше. Врач сказал сидеть дома, но я скоро повешусь от скуки. — В подтверждение своих слов он сонно зевает и тянется. Майки видит задравшуюся вверх рубашку и тихо сглатывает, приметив оголенный участок живота парня. — Может пройдемся? — Предложение выходит наружу прежде, чем в голове всплывает противная и обидная фраза «Я не гуляю с Альфами». Такемичи смотрит на него с задумчивостью и Сано готов откусить собственный язык, уже было решаясь сказать о том, что пошутил, но Ханагаки, на его удивление, кивает, на миг испаряясь в глубине своей комнаты. — Папа меня убьет если узнает, но, — Майки хочет испуганно пискнуть, когда Такемичи лезет через окно, цепляясь руками за широкие ветви яблони под его окном. — Будем надеется, что мы вернемся раньше, чем он проснется. Майки тушуется, готовясь ловить ошалевшего Омегу в любой момент, подставляя вверх руки, будто бы через белый забор дома, ему бы удалось его поймать. Однако, Такемичи спускается достаточно ловко, словно уже сотню раз так делал и перед Майки с ветки спрыгивает, как с турника. На удивленный взгляд Альфы он лишь усмехается, пожимая плечами. — Аккун часто пробирается ко мне через окно, когда меня запирают дома. — Тапки, предварительно засунутые за пояс, он надевает со все той же хитрой ухмылкой на лице. — Вот я и научился спускаться. Майки тихо присвистывает и на лице его расцветает веселая улыбка. — А я-то думал ты простофиля. — Он лепечет это и тихо ойкает, натыкаясь на хмурый взгляд голубых глаз. — В хорошем смысле. — Затылок чешет по старой, глупой детской привычки. Он часто так делал, когда брат одаривал его примерно таким же взглядом после очередной совершенной им пакости. — Не такой уж я и простачок. — Он бурчит это от чего-то обиженно и вышагивает вперед, направляясь в ближайший парк. Манджиро плетется следом, натыкаясь взглядом на оголенное бледное плечо Такемичи, с которого съехала растянутая домашняя футболка. Ему приходится ущипнуть себя за ладонь, чтобы не издать странный, зажатый скулеж. Они как из больницы сбежали. Манджиро идет чуть позади, неосознанно принюхиваясь. Кажется, это вскоре тоже станет его привычкой. И вот опять запах Ханагаки изменился. Погрубел, стал устойчивее, более щекотным, прохладным и сладким одновременно. В парке они садятся на ближайшую скамью, ведь дальше слишком много людей и Такемичи просто неловко появляется перед ними в таком виде. Они сидят в тишине какое-то время и Манджиро задумывается над тем, что ему комфортно в том молчании. Обычно он предпочитал заполнять неловкость странными фразами, глупым смехом или рассказами о недавних событиях, но не сейчас. Сейчас ему просто было хорошо. Спокойно. Однако Такемичи не был бы собой, не реши он все испоганить. — Вы с Дракеном в ссоре? — Он произносит это глядя куда-то в глубь парка и Манджиро видит, как испарина бежит по его скуле. Он его боится? Боялся бы не вышел бы гулять и вряд ли бы задал такой прямолинейный вопрос. Хотя, кто этого Ханагаки знает? Майки на вопрос отвечать не хочет. Он морщится, хрустит шеей, вздыхая и взгляд отводит, с неохотой рассматривая содержимое мусорки рядом. Кто-то выкинул недоеденную булочку с вишней. Ироды. — Да. — Он не хочет отвечать, но отвечает, потому что Такемичи вызывает в нем это странное, необоснованное чувство доверия. Боковым зрением он замечает, как Ханагаки на него косится и улавливает в этом взгляде что-то печальное, сочувствующие. От этих мыслей по рукам ползет гусиная кожа. Ему не нравится этот взгляд. Не нравится, когда его жалеют. — Почему? — Потому что мудила. — Аргумент этот кажется Сано неопровержимым, но Такемичи, видимо, считает иначе. — Вы лучшие друзья, Майки, — он произносит это тихо, вновь переводя взгляд за горизонт. — Не думаешь, что будет жаль терять такого человека из-за противоречий, которые вы даже не обсудили? — Он пошел против меня. — Он не кричит, но рычит и рык этот выходит гортанным. Ханагаки мелко вздрагивает и было хочет отодвинуться, но все же решает не двигаться. Ему вряд ли перегрызут глотку сейчас, а вот за следующую фразу - возможно, и от того он поднимается на ноги, готовый в любой момент рвануть с места. Майки за его действиями внимательно наблюдает. — Я написал ему смс с просьбой подойти сюда. Он будет через пару минут. — Такемичи на резкий рывок Манджиро со скамьи, тихо пищит, отступая назад. — Ты что сделал?! — Кажется этот Омега, даже не смотря на умопомрачительный запах и крайне очаровательный внешний вид, уйдет покусанным. — Это не только ваша ссора, Майки, это конфликт всей «Тосвы», ты просто не представляешь, как ваши отношения с Дракеном влияют на людей вокруг. Майки хочет рыкнуть на Такемичи еще раз, но его прерывает резкий запах мускатов, ударивший в нос. Дракен уже стоит позади него. А после они скалятся друг на друга, ругаются, давят аурой и почти дерутся. Такемичи смело влезает, кричит на них обоих, нервно всхлипывает, плачет и несет что-то тревожно-значимое про их отношения. Майки всё-таки кусает Кен-чика за палец, а тот прописывает ему щелкан. Кажется, по итогу, они все же мирятся. Жаль только счастье это длится недолго. Третьего августа на них, на «Тосву», нападает Мебиус. Противный табачный запах бессмертника исходивший от какого-то длинновязого Альфа с дурацкими татуировками, являвшимся лидером этого сборища, отвлекал Манджиро от происходящего вокруг, и он упустил из виду момент, когда Кен-чика пырнули. В ту секунду он был готов перегрызть глотки каждому, кто встанет на его пути к спасению друга, благо Ханагаки, такой мокрый, слабый, отчаянно-смелый, пришел на помощь. А дальше: в кровь избитые костяшки, рев мотора «Бабу», больница и запах испуга, заполнивший пустые коридоры. Сестра его тихо всхлипывала у дверей операционной и ее аромат убивал своей скорбью. Такемичи пах более мягко, но горькие нотки страха все же прослеживались и от этого Манджиро подкашивало еще сильнее. Он и так держался из последних сил, чтобы не взвыть, и тревога эта накрывала с головой. Такемичи подсел к нему ближе зачем-то накрывая подрагивающими пальцами ладони Манджиро. Майки замечает, что левая его рука перемотана и его окутывает странное чувство злости и сожаления. Не уследил… А должен ли был? — Все будет хорошо. — Голос у Ханагаки дрожит и, кажется. Он и сам не особо верит в сказанное, но Майки убедить в счастливом исходе старается. — Обещаю. Майки смотрит на него устало и тянет носом хвою можжевельника, и на удивление понимает, что он его успокаивает. На пристальный взгляд Хинаты, стоявшую рядом со всхлипывающей Эммой, он старается не обращать внимание. Обещание свое Ханагаки сдерживает ведь врач, вышедший из операционной, сообщает, что с Рюгуджи все будет хорошо. По холлу разносится восторженные возгласы и череда мешающихся друг с другом запахов. Среди них Манджиро улавливает странный, ему не знакомый. Холодный и травянистый.---
Со дня третьего августа прошла неделя. Кен-чик поправляется, а Майки вертится рядом, боясь отойти от друга дальше первого этажа больницы. Ему страшно за него, страшно, что подобное может повториться и беспокойство это рвет изнутри. Ему все еще мерещится гнилой запах смерти и мяты. Майки кажется, что у него галлюцинации, потому что последний, этот прохладный и одновременно удушающий аромат японской мяты, преследует его по всюду. Всю эту неделю он буквально ощущает чьё-то присутствие рядом, зная, что за ним следят. Даже сейчас, когда Ханагаки уходит хлопнув дверью крыши, оставляя его в одиночестве, он чувствует этот запах. Он повсюду, окутывает, погружая тебя в вакуум. Манджиро душит, и он медленно вертит головой по сторонам, в попытке найти источник. Он здесь не один и в подтверждение этому на него наваливается ощущение тяжести, накрывшее собой все пространство вокруг. Он силится не упасть на колени, ощущая невообразимый вес в плечах, словно на него уронили бетонную плиту. Зверь внутри него рычит, чувствуя опасность, словно бы ему бросают вызов. — Выходи. — Майки шипит, прислушиваясь к любому шороху. — Сейчас. — А я все гадал как сильно тебя придется прижать, чтобы ты попросил. — Голос раздается из-за спины, такой бархатный, легкий, чуть хрипловатый. — Ты упертее, чем мне казалось. Манджиро оборачивается на звук медленно, все еще старательно строя из себя непоколебимую статую. Перед ним, у открытой двери небольшой подсобки, размещенных на крышах для инструментов и проводки, стоит мужчина. И судя по грубой ауре, рискующей раздавить легкие Манджиро, мужчина этот являлся Альфой. С таким лисьим, пронзительным прищуром карих, практически янтарных глаз. — Ты еще кто? — Он скалит белые клыки наконец разворачиваясь к собеседнику всем корпусом. Мужчина осматривает его с неким снисхождением, пожимая плечами. Майки чувствует, как давление спадает и ему становится легче дышать. — Мог бы и меня попробовать придавить. — Незнакомец говорит это с ухмылкой, поправляя манжеты на своем пиджаке. — Или не умеешь сражаться аорой? Странно, мне казалось ты активно пользовался этим умением на собраниях своей стаи. Манджиро хмурится, все так же рассматривая мужчину перед ним. Он казался ему странным, но не опасным. Суровым, властным, но далеко не угрожающим его жизни. Это было достаточно противоречивое чувство, которому он не мог объяснить. — Зачем следишь за мной? — Шаг вперед он делает уверенно, с вызовом глядя прямо в янтарные глаза брюнета. Прическа у мужчины, к слову, раздражающе аккуратная. — Я следил не за тобой, — Альфа на этот жесть лишь усмехается и тоже делает шаг в сторону парнишки. — Точнее — не только за тобой. От этой его реплики внутри что-то неприятно, предупреждающе урчит и Манджиро требуется приложить усилия, для сохранения самообладания. На лице незнакомца вновь появляется улыбка. — Мое имя Аран, Сано. Я — Энигма. — Он говорит это преодолевая не особо-то и большое расстояние между ними, ровняясь с Манджиро плечами. Мужчина был выше него на две головы, но Майки к такой разнице в росте не привыкать и от того, он без доли смущения, горделиво вскидует подбородок, желая рассмотреть лицо этого странного человека поближе. На его скуле, ближе к шее, он замечает старый, уже давно побледневший шрам, словно от удара когтей. Альфа задерживает на нем взгляд и зачем-то кивает, словно давая ответ, своим собственным мыслям, а после направляется к выходу с крыши. — Еще встретимся, Сано. — Он говорит это уже без улыбки и, прежде чем захлопнуть за собою двери, решает добавить. — Советую тебе внимательнее присматривать за тем Омегой. Он пахнет по-особенному не только для тебя. А после глухой, раздражающий хлопок железной дверью. Манджиро зависает всего на секунду, пытаясь осознать сказанное этим странным, незваным собеседником. — Что еще за Энигма? — Он трясет головой, в попытке отогнать от себя остаточный запах мяты. — «Омегой»? Он переспрашивает себя, не особо понимая о ком шла речь, но во взгляде меняется удивительно быстро, как только до него все же доходит, кого этот тип имел ввиду. — Какого черта тебе от него нужно?***
11 августа Такемичи сидит в своей комнате пустым взглядом пялясь на свои ладони. Его всего трясло, а горький ком боли и отчаяния застрял в горле, не давая выдохнуть. Он вновь очутился перед домом Хинаты с невыносимой головной болью, да такой, что ему пришлось зайти в квартиру Тачибаны, в попытке отдышаться. Домой он добирался на такси и половину дороги пропустил, мучаясь от ярких вспышек перед глазами, громких звуков, смешивающихся меж собой голосов и череды картинок, назойливо всплывавших в его голове каждую секунду. Ему было больно и страшно, когда он поднимался в свою комнату не соображая, что ответить на встревоженный взгляд папы. Видимо выглядел он так же, как себя чувствовал — дерьмово. И вот, когда боль немного поугасла, он смог сосредоточить свой взгляд на яркой, рваной, совсем свежей сквозной ране, уродовшей его левую ладонь. Бинты он снял, как только заметил неладное и теперь они, грязной окровавленной кучей, валялись на полу, неизменно пачкая светлый линолеум. А еще Такемичи чувствовал боль в ноге и носки свои стягивал с особой осторожностью, но там, помимо синяка на пол лодыжки, ничего страшного не оказалось. Его трясло и слезы на глаза накатывались сами собой. — Что это? — Он шептал это одними лишь губами. — Когда? И ответа на этот, казалось бы, простой вопрос, не находилось. Такемичи ни черта не помнит и от этого его накрывала новая волна паники, но крик так и остался в горле, приглушенный глотком воды. Слишком много вопросов и ни одного ответа. Ему страшно, тело его в синяках и ссадинах, каких-то ранах и пластырях, а он совершенно точно не знает, где успел их получить. А что, если в следующий раз он очнется с пистолетом в руке у собственного виска? — Как?! — Он кричит это, уже не пытаясь сдерживаться и на глаз его набегают слезы. С кровати он вскакивает удивительно ловко и тут же страдает от прилива боли во всем теле, когда опирается на больную ногу. Он ползет к столу, выуживая из верхнего ящика тетрадь с порванной обложкой и кривой надписью: «Записи на память». Она пуста. Последняя пометка приходится на 23.07. с кривой, неохотной запиской «Ничерта не помню с 20-го». И Такемичи воет. Воет, бьется головой об стол и остервенело выкидывает тетрадку куда-то себе за спину. Следующей летит подушка, карандаши, ручки, стул. Такемичи сдерживает приглушенные рыдания ладонью, тормозя себя на попытке провернуть письменный стол. Комнату громить бессмысленно. На пол он оседает под встревоженные вопросы папы за дверью, прибежавшего на шум и Ханагаки приходится врать, что он просто споткнулся. — Какого черта со мной происходит? — Он спрашивает это звездой раскинувшись на полу. — Почему я? Но пыльные стены комнаты ему не отвечают, зато отзывается веселый рингтон телефона. Такемичи вздыхает, с неохотой приходя в сидячее положение и с таким же недовольством отвечая на входящий вызов. — Мичи, ты же придешь завтра на дополнительные? — По ту сторону слышится веселое тараторенье Такуя и Такемичи силится не завыть ему в трубку. — Ты уже вторую неделю пропускаешь, тебя исключить могут, помнишь? Сейчас учеба — последнее, что беспокоит его пошатанную нервную систему, но признавать этого нельзя и от того, он тихо угукает в трубку отключаюсь прежде, чем Ямамото решит задать очередной вопрос. Не хочет он сейчас ни с кем разговаривать. Комнату он обводит весьма печальным взглядом и приходит к выводу, что убирать он этот погром будет очень долго. У изголовья кровати Такемичи замечает пакет и носом тянет совершенно неосознанно, понимая, что запах ему знаком. Он тянется рукой вперед, вытаскивая из пакета черную куртку с золотой вышивкой "Тосва". От куртки несет ладаном и Ханагаки вдыхает поглубже. Запах тот обволакивает его, успокаивая. — Теперь у меня еще больше вопросов. — Дух Манджиро он, кажется, узнает из тысячи, от чего-то этот аромат привязался к нему, все никак не отпуская. Но откуда здесь его куртка? — Надеюсь я не натворил глупостей. Вещицу он аккуратно складывает и возвращает на место. Возможно. ему придётся ее возвращать. И вновь он скользит взглядом по бардаку комнаты. На полу он замечает клейкие, разноцветные стикеры и тянется к ним с дурацкой идеей. Поднимается, с тяжелой болью в ноге и ковыляет к распахнутому настежь шкафу, гулко клея на внутреннюю часть дверцы первый, зеленый стикер. — Мне нужно, чтобы я видел это дерьмо каждый день. Ручку с пола он поднимает первую попавшуюся, какую-то изгрызанную и плохо пишущую, желая оставить пометку на стикере. «Пиши. Пожалуйста пиши о том, что с тобой сегодня произошло каждый чертов вечер.» — Если и это не поможет. — Ручка летит в соседнюю стену. — Я иду к психиатру.