---
В школе их, как они и предполагали, отчитывают, заставляя прийти на еще две дополнительные лекции. Такемичи готов волком выть, когда ему под нос суют очередное тестирование. Не сказать, что парнишкой он был глупым и в школьных дисциплинах не мыслящим, но, в последнее время, ему было как-то не до учебы. Как же не повезло, что все события пришлись на экзамены. — Я не понимаю, — перед ним, на беленькой бумажонке, тринадцать предложений с нарочными ошибками, которые он сам никогда бы не заметил, если бы не прочел перед этим задание, — как это предложение вообще анализировать? На Такуя он косится со взглядом щенка, и друг на этот жест лишь вздыхает. — Попробуй методом исключения. — Омега черкает что-то в своем варианте бланка, продолжая погрызывать свою многострадальную ручку. Учитель мерно вышагивает по классу и запах его неприятным осадком ложится на легкие, да таким резким и душащем, что Такемичи заходится в кашле. Ему бы сейчас куртку с ладаном к носу приложить, а не умирать от чужих феромонов. Учитель Рэйдон обводит класс строгим взглядом, тормозит на Такуя и усмехается своим собственным мыслям. К парнишке, явно почувствовавшего его взгляд на себе, он подступает с удивительной уверенностью. — Я могу его послать. — Такемичи говорит это тихо, старательно проделывая в учителе дыру своим самым презрительным взглядом. — Не нужно. — Такуя шепчет и Такемичи чувствует, как запах у него становится вязче, с прикусом горького перца. — Как справляешься? — Альфа наклоняется ниже и Ханагаки видит, как его рука касается подрагивающих пальцев Ямамото. Внутри что-то неприятно стрекочет и ему приходится прикусить язык, в страхе не ляпнуть лишнего. Такуя руку аккуратно убирает, делая вид, словно бы заправляет пушистые пряди волос себе за ухо. — Нормально. — На учителя он не смотрит. Рэйдон хмыкает, выравнивается и вновь направляется в сторону своего стола. Такемичи он одаривает пренебрежительным взглядом, и парнишка было хочет зарычать, но резкая боль в боку его отвлекает. Такуя его ущипнул. — Просто продолжай писать. Он было хочет ответить что-то Такуя, но замечая его опущенные плечи и крайне унылый вид, лишь тяжело вздыхает. Сосредоточиться на тесте у него все также не получается---
Обычно "Дом", в общем его понимании, должен становиться для нас крепостью, непреодолимым замком, в котором можно спрятаться от трудностей. Небольшим, но родным убежищем, где тебя любят и принимают любым. У Такемичи с этими пунктами были проблемы. Обычно дома он только ночевал, предпочитая большую часть времени пропадать на улице или в гостях у своих друзей, но иногда планы рушались, и он оставался запертым в четырех стенах своей душной, но удивительно светлой комнаты. Друзья часто пробирались к нему через распахнутое окно, которое он старался закрывать лишь в сильные морозы, и они частенько, в тайне от родителей, заседали у него, весело перешёптываясь. Вскоре и эти их собрания стали редкостью. Отец Такемичи, известный нам как Акайо, его друзей просто не переваривал. Рычал на Аккуна, когда тот решался заявится на порог их дома и уволочь Ханагаки гулять, недовольно косился на Такуя, извечно таскавшего Такемичи конспекты (удивительно, но почерк у Ямамото красивый и лекции он ведет как для конкурсов). Однажды он даже вылил на Макото, стоявшего под окном их гостиной в ожидании Ханагаки, кофе. Акайо то может и сказал, что вышло это случайно, но Такемичи слишком хорошо знал своего отца и его, временами, паскудский характер. А Ямагиши он просто предпочитал игнорировать. Тот, в свою очередь, не лез на рожон. К самому Такемичи Акайо относился… Предвзято, что ли? У них никогда не было доверительных отношений, и они редко разговаривали. У Ханагаки-старшего была дурная привычка придавливать Такемичи своей аурой, шугать его рычанием и блеском белых, удивительно острых клыков. О том, что у парнишки от его когтей остался шрам на пол бедра, никто не рассказывает. Для всех — он упал с велосипеда, для членов семьи — не вовремя решил проявить свой характер. Что же касается Папы Иоичи, то с ним отношения были мягче, пускай Такемичи и старался не распространяться с ним о своей личной жизни, но детство с этим человеком он провел прекрасное. Да, он редко вставал на его сторону в спорах с Альфой, часто игнорировал выпады к сыну, но Ханагаки хотелось думать, что делает он это из-за большой любви к своему мужу, а не из-за страха попасть под горячую руку. Все же, рано или поздно Такемичи покинет этот дом, а ему предстоит жить с Акайо всю оставшуюся жизнь. Наверно так и выглядят семейные пары… Он знает, что нет, но легче думать об обратном, чем в очередной раз накрутить себя в осознание всей искусственности их семьи. Ужин давно остыл. Такемичи так и не притронулся к рису с тофу. Отец сегодня на ночном дежурстве, и беспокоиться о том, что он вновь заведет разговор о сущности Такемичи не приходится, но сейчас в голове у Ханагаки совершенно другие проблемы. Он думал о том, что сказал ему врач и все никак понять не мог, в какой конкретно момент вся его жизнь покатилась вниз по парапету. Казалось бы, дно пробить нельзя, но он удивительно ловко справился с этой задачей. — Если не будешь есть, — Иоичи тихо стучит чашками, поднимаясь из-за стола, — раковина знаешь где. — А? — Такемичи вздрагивает и вилка из его рук предательски падает. Папа, на неуклюжие попытки сына поднять с пола прибор, лишь вздыхает. — Ты целый день какой-то хмурый. — Остатки ужина из всяких дополнений к рису отправляются в холодильник и Иоичи облокачивается об его холодные дверцы, чтобы уставится на сына своим хмурым, в действительности родительским взглядом. Такемичи от этого прошибают мурашки. Не любит он откровенные разговоры, но, если так подумать, совета просить было не у кого, и папа его не самый худший вариант. — Я был у врача. — Свою нетронутую еду он сгружает в общую кастрюлю на столе. — Что-то не так? — Это не было чем-то похожим на беспокойство за здоровье сына, скорее уж: не желание лезть в неприятности. — Ну, — Такемичи эти легко узнаваемые нотки в голосе, предпочитает игнорировать, — Он сказал, что запах мог прорезаться из-за другого человека. Будто бы я уловил чей-то сильный дух и моя вторая сущность на него отреагировала. Отец молчит с секунду, рассматривая сына, а после хмыкает, один раз, другой, заходясь в громком смехе. Такемичи от этого краснеет по самые уши. Что он такого уже сказал? — Не смейся! — Для всей комичности его нахохлившегося вида, не хватало лишь грозного топанья ногой. Иоичи тихо хрюкает, в попытке унять собственный гогот. Ему все же приходится поднять руки в примирительном жесте и глубоко выдохнуть. — Смени врача, ладно? — Бета еще раз крякает, стирая проступившие к уголкам глаз слезы. — Почему? — Потому что, если врач говорит об «Истинных» — он плохой специалист. — Чайник на плиту он ставит выученным за годы семейной жизни, движением, предварительно проверяя, достаточно ли в нем воды. — «Истинных»? — Такемичи скрипит стулом, усаживаясь на свое место. — Это кто? — Нужно было ходить на уроки истории, он знал, что рано или поздно они пригодятся. — Ну, — папа его капается в задворках их провизии пытаясь вспомнить, куда спрятал печенье от прожорливого сына. Находит лишь пол пачки. — Это легенда. Якобы в мире есть родственные души и если мы их находим, то наш организм дает нам знать. У Омег и Альф это проявляется в запахах и прочих ощущениях. Иоичи заваривает им зеленый чай с мятой и Такемичи узнает этот запах, но все понять не может, где конкретно его встречал. — А в чем еще? В ответ ему лишь неоднозначно пожимают плечами. — Я не интересовался этим. У Бет, по легенде, Истинные явление редкое, да и узнают они друг друга иначе. — Первая печенька летит в рот и Иочи морщится. Кажется, крем в них — просрочен. — Сходи в библиотеку городскую, почитай. — Ага… — Такемичи вертит в руках чашку и думает о том, что чай он тоже не выпьет. — Схожу.***
Шуршание листов с тестами, которые Такемичи наверняка закроет с проходным баллом "шестьдесят", скрежет ручек по пергаменту и шаги. Гулкие, раздражающие. Все это наполняло аудиторию, в которой он, и еще пару-тройку человек, писали очередную отработку. Канцелярский шум и запах. Сладкий-сладкий, не очень навязчивый, но достаточно стойкий и легко узнаваемый. Запах инжира. Ханагаки сидел позади своего белобрысого друга и четко ощущал его ядреный, удивительно ясный аромат. Обычно Такуя пах мягко, совсем ненавязчиво, но сегодня, видимо, что-то пошло не так. А еще Ямамото был бледным, с утра у него дрожали пальцы, и он с трудом добрался до аудитории. Такемичи злился на него, шипел, прося вернуться домой, но кто его, такого глупого и навязчивого слушать будет? Такуя на эти порывы помочь отмахнулся, говоря о том, что это просто недомогание. Сейчас, глядя на дрожащую спину друга и косые взгляды присутствующих в его сторону, в это верилось все меньше. — Таку, может ты домой пойдешь? — Такемичи тянет друга за рубашку и резко одергивает руку в сторону, от ощущения неприятной влаги на пальцах. — У тебя вся спина мокрая! — Он шипит это сквозь зубы, стараясь говорить, как можно тише. — Ямамото, иди домой. — До окончания теста десять минут, я потерплю. — Такуя пожимает плечами и искоса поглядывает за заинтересованным учителем, смотрящего на него, болезненно бледного, с каким-то звериным интересом. От мысли этой его немного мутит. — Такуя… — Эта новая попытка уговоров прерывается тихим рыком друга и Такемичи спешно замолкает, хмурясь. Не нравится ему, когда на него скалятся. — Угомонись. — Такуя хрустит шеей и в очередной раз бежит взглядом по настенным часам над входной дверью класса, — У меня через неделю течка, а я забыл выпить пилюли, это нормальное состояние. Когда конкретно жар и тремор стал нормальным состоянием Ханагаки не знает, но от друга послушно отстает. Сейчас с ним лучше не спорить, а то еще пошлет далеко и надолго и не с кем больше Такемичи обсуждать все нюансы омежьей жизни, а помощь в этих вопросах ему ой как нужна. Минуты тянутся, как прилипшая к волосам жвачка, и Такемичи решает, что больше, чем уже есть на бланке тестовых ответов, он не напишет, от того поднимается, укладывая свой измятый по краям, — от нервов, — лист на учительский стол. Косится на Такуя, прежде чем выйти и тот одобрительно кивает ему, намекая на то, что скоро закончит. Прежде, чем двери в класс закрывается, Такемичи слышит строгий голос Рэйдона: «Такуя Ямамото, останьтесь, после теста, на разговор». И вроде как обычная фраза, но у Такемичи от тембра, с которым она была сказана, бегут пугливые мурашки. Такуя он решает подождать внизу, у шкафчиков. Заодно переберет свой. Помимо обуви там чего только нет. В голове у него много разных мыслей и ему с трудом удается выловить хотя бы одну стоящую, пока он старательно прибирает фантики от конфет, решая, какие оставит в школе, а какие заберет домой. В последнее время ему трудно сосредоточиться на чем-то. Идеи бьются в голове хаотичным вихрем и ему изредка удается найти в них хоть что-то, на что у него имеется ответ. Вчера он пол вечера думал о том, что сказал ему папа. Информации о «Истинных» в книгах, что были у них дома, не нашлось, зато обнаружилась занятная энциклопедия по анатомии, которую он обещал себе прочесть, но заснул так и не добравшись до первой страницы. А еще он думал о том, кто бы мог стать стимулятором для его сущности. Думал он об этом завернувшись в чужую байкерскую куртку, с абсолютно невозмутимым лицом рассматривая стикеры на внутренней стороне дверцы своего многострадального шкафа. Он старательно заполняет их каждый вечер, описывая основные события, произошедшие с ним. Карточку о походе к врачу он подписывал дрожащими руками и, кажется, даже немного всплакнул. В последнее время он стал удивительно эмоциональным. Раньше такого не было. Да, он взбалмошный, лезущий на рожон, но редко принимающий собственные эмоции, а сейчас что-то в нем, словно бы сломалось, и от того он стал более падким на чувства. — Наверное просто гормоны. — Он говорит себе это уже месяц и в слова эти верится слабо. — Все из этой проклятой омежьей сущно… Его монолог прерывает тихий, прерывистый всхлип за спиной. Перед ним, переминаясь с ноги на ногу стоит Такуя. Лохматый, бледнее смерти, с расстёгнутой настежь рубашкой и съехавшими на бедра штанами. От него пахнет страхом, чем-то горьким. От него несет запахом учителя Рэйдона который с трудом удается перебить сладким инжиром. — Такемичи... — Всхлип. Такой горький и отчаянный, что сердце под ребрами сжимается, а к горлу катит горький ком. У Такуя трясутся ноги и Такемичи приходится подскочить ему на встречу, удерживая от падения. На пол они оседают тяжелым грузом. На белесой коже Омеги виднеются краснеющие синяки и в голове Ханагки щелкает самая страшная его догадка. Он прижимает голову Такуя к себе, надеясь, что, если он спрячет его в своих объятиях - тому будет легче, но на действие это лишь тихо скулят, зарываясь носом в ткань рубашки. — Такуя, это Рэйдон? — Такемичи и сам не замечает, как в голосе его прослеживается грозное, гортанное рычание. — Что он сделал? Ямамото мотает головой, стонет, поджимая ноги к груди, сворачиваясь в чужих руках калачиком. Горький запах страха режет легкие и Ханагаки приходится отвести голову в сторону, чтобы не задохнуться. — Такуя, пожалуйста, скажи мне. — Пальцы путаются в длинных волосах друга и Такемичи незаметно вытаскивает из их паутины клачек какой-то бумаги. В ответ ему лишь давятся слезами и наверняка поджимают губы, чтобы нытье это не разлеталось по школе эхом. У Такемичи дрожат руки, когда он обнимал всхлипывающего Такуя. Он чувствовал насколько тому больно, обидно и от того, что-то внутри него угрожающе рычало, царапалось когтями и просто не давало покоя. Ещё немного и он самолично разорвет этому подонку, прикоснувшегося к его стае, пасть. Ямамото перестает трусить спустя пару минут, но от друга он все так же не отлипает. — Он хотел меня Пометить. И шепот этот заставляет Такемичи замереть, широко раскрыв глаза. — Что? — Он не хочет, но отстраняется, просто чтобы заглянуть Такуя в полные слез глаза. — Он что сделал? — Хотел, но не сделал. — Новый всхлип, но теперь уже с попыткой вытереть испачканной в чернилах рубашкой слезы. — В кабинет вошли. — Кто? — Такемичи заботливо убирает светлую прядь за ухо и ловит встревоженный взгляд. — Ты его знаешь? — Какой-то Альфа. — Он тянет руки к Ханагаки, в немой просьбе помочь подняться. — Если бы не он… — раскрывает рот, надеясь произнести о возможных последствиях вслух, но лишь вздыхает, качая головой. — Пойдем. — Такемичи сгребает с пола оба их рюкзака. — Я вызову такси и доведу до дома. Он зол. Невообразимо зол и единственное, что бы ему сейчас хотелось: подняться наверх и прикончить этого ублюдка, но сейчас он нужен Такуя, поэтому эта месть подождет. У самого входа школы он тормозит, улавливая приятный, прохладный запах мяты и на чистых инстинктах вскидывает голову наверх. На него, с окна кабинета их класса, смотрят два, кристально чистых янтарных глаза и Ханагаки клянется себе, что запах этот ему чертовски знаком. — Мичи, — Такуя отвлекает его, заставляя вновь опустить голову. — Да? — Омежье такси он набирает по уже известному номеру, ведь вызывал его для Ямамото удивительно часто. — Не говори Аккуну. — Он просит это, садясь на пыльные ступеньки перед школой в попытке застегнуть мятую рубашку на все пуговицы. Кажется, одну он все же потерял. Такемичи лживо кивает. Он скажет, просто не в ближайшее время. Когда он вновь поднимает взгляд к окну аудитории, кабинет оказывается пуст, но мята, терпким ментолом, все так же оседает на языке.