---
Дорогу к Храму Мусаси Такемичи находит по наитию. Он просто идет через узкие тропинки меж домов, сворачивает куда-то за угол, перебегает дорогу под гулкие сигналы машин, мечтающих придавить очередного неаккуратного пешехода. Ханагаки не уверен знает ли он точную дорогу и туда ли его несут ноги, но, в конечном итоге, срезав через парк, который кажется парнишке до чертиков знакомым, он выходит к автомобильной стоянке у высокой, каменной лестницы. Он не был здесь раньше, но место кажется ему таким родным. И запахи вокруг такие четкие, мягкие, легко узнаваемые, словно он тысячу лет знает их обладателей, но все никак не может вспомнить лиц. Людей здесь еще не так много, но байкеры понемногу заполняют пространство вокруг. Все в форме «Тосвы», на железных конях и с неизменными усмешками на лице. Такемичи принюхивается и клянется себе в том, что находит в толпе какой-то странноватый, солоноватый запах, узнавая его. — Ханагаки! — Его окликают так резко и звонко, что тело вздрагивает, нерешительно оборачиваясь на звук. — Ты все-таки пришел, рад тебя видеть. К нему подходит Альфа. Он уже и сам не понимает, как научился различать пола. Да и объяснений этому, если быть совсем откровенными, искать не пытался. Все выходило само собой, как по выученной инструкции. Просто у Альф запахи чуть тяжелее, объемнее, с примесью тестостерона. С Омегами все обстояло иначе: мягкие, невесомые ароматы, после которых в легких остается туманное ощущение присутствия, как при осадке, после выкуренной до фильтра сигареты. Альфа этот был не очень высоким, с короткими, сиреневыми, подстать глазам, волосами, и доброй, какой-то… Братской, что ли, улыбкой. Знаете, такой, какой могут одарить тебя любящие родители или старшие братья с сестрами. От парня пахло морем. Тем самым промозглым утренним бризом с берегов океана. Соленый, влажноватый, освежающий изнутри запах. Такемичи тянет носом на чистых инстинктах, но заметив заинтересованный взгляд подошедшего тихо ойкает, незаметно щепая себя за бедро. Невежливо обнюхивать людей без разрешения. Альфа смотрит на него выжидающе и Такемичи от этого взгляда теряется, для чего-то вертя головой по сторонам, словно надеясь заметить здесь еще кого-то знакомого. «И чего он смотрит? — Мысли роятся в голове истеричным вихрем и из этого потока с трудом удается выхватить здравые фразы. — Мне нужно с ним поздороваться? Мы друзья? Боже, может пропить курс рыбьего жира, говорят он помогает развитию памяти». От нарастающей паники его отвлекает мягкий голос Альфы. — Все нормально? — Д-да! — Он говорит это излишне громко, заставляя стоящих рядом обернуться на звук. Сегодня он привлекает к себе слишком много внимания. — Все хорошо, просто рад выписке Дракена. Это не было ложью, он действительно радовался хорошим новостям, пускай и не помнит, когда Кен стал ему другом и в какой момент его статус поднялся до разрешения приходить на подобные мероприятия в «Тосве». Мицуя этот ответ, судя по всему, устраивает, и он вновь улыбается, похлопывая Ханагаки по плечу. — Идем, я познакомлю тебя с ребятами, они как раз хотели тебя поблагодарить. — Он говорит это, тяня перепуганную Омегу за рукав футболки, намекая в каком направлении за ним следовать. — Поблагодарить? — Отказывать Ханагаки не смеет и от того спешно сворачивает за парнем. — За что? — За то, что не бросил Дракена умирать? Очевидно же. У Такемичи от этой фразы по телу бегут мурашки. Если бы он хотя бы помнил, о своих героических поступках, похвалу и благодарности было бы воспринимать легче, а сейчас, когда его, с такой радушной улыбкой, тянут куда-то в неизвестном направлении чтобы, он в этом уверен, одарить еще большим количеством улыбок, Ханагаки чувствует себя последней мразью, ведь никого он не спасал и шкурой своей ради чужих жизней не рисковал. Не в здравом уме и твердой памяти уж точно. Ему начинало чудиться, что все те поступки, вроде замены Такуя на поле боя или, как выяснилось в один вечер, дружеское примирение Дракена и Майки с его благословенного пинка под зад обеим, спасение Кена, все это — не его поступки. Не он рискует своей шкурой и не его за это должны были благодарить. От того, наверное, он и тормозит, да так резко, что спотыкается об собственные ноги, неуклюже балансируя на носках, в попытке не расквасить нос об асфальт. Сиреневоглазый Альфа его торможение замечает сразу, останавливаясь. — Ты чего? — Подходит, но не слишком близко, слабо щурясь, надеясь уловить какие-либо изменения в настроение Омеги. — Не думаю, что это хорошая идея. — Он чешет затылок, виновато отводя взгляд. Неловко отказываться от такой, казалось бы, простой просьбы, но ему действительно не хочется все это выслушивать. Не хотелось похвалы, и благодарности. Не его это заслуга… Точно не его. — Я просто поздороваюсь с Дракеном и уйду. — Фальшивую улыбку он надевает с завидным профессионализмом. Альфа смотрит на него с прищуром, и думает о том, что парнишка этот сегодня удивительно странный, с мягким, не таким как третьего августа, запахом. Тогда, в ту ночь, он ощущался по-другому: тяжело и навязчиво, сейчас же мягко, с характерным осадком, четкими нотками ели и ягод можжевельника. — Ладно. — Он не хочет настаивать или давить на Ханагаки, мало ли в каком он сейчас состоянии и как отреагирует. Лучше уступить. — Но, если захочешь познакомится со всеми капитанами — зови. — Он уходит к своему отряду, размышляя о том, что же такого Манджиро — их капитан, заметил в столь неброском, но, признаться, интересном, пареньке. Такемичи смотрит ему в спину, вчитываясь в надпись на форме: «Капитан третьего отряда «Токийской Свастики». Вот он и один. Опять. В толпе людей, которые, судя по зырканью и перешёптываниям, его знают, но которых не знает он. Остатками нервных клеток и жалких извилин, кучкующихся в одной куче внутри его бедной черепной коробки, было принято решение пройти к лестнице. Там он точно не заблудится и, вероятнее всего, оттуда его смогут увидеть новые знакомые. И все же сейчас, сидя у подножья каменных ступеней и взирая на все происходящее со стороны, ему кажется, что здесь, в этом гуле голосов, перебивках различных запахов, временами возгорающихся споров, где-то в глубине толпы, ему удивительно спокойно. Нет этой паники, которую он привык испытывать при большом скоплении Альф в одном месте, нет чувства незащищённости и желание влезть с кем-то в драку, как это обычно у него бывает при сильном стрессе. Ему здесь тихо, несмотря на шум, ему здесь легко дышать, несмотря на духоту. Складывалось впечатление, что здесь, среди этих людей, он был всегда, просто в один момент потерялся, заплутал в потемках мира и вот теперь, вновь вернулся. «Наверное, я просто сблизился со всеми, пока был в «отключке», — мысли эти звучат слишком грустно и он старается придать своим размышлениям дольку веселости, — вот так пересплю с кем-то, и не вспомню, — ухмылка выходит излишне печальной» — У Ханагаки с чувством юмора явные проблемы, но мы к этому, со временем, привыкнем. Он тянет носом воздух, в попытке отыскать клочок свежего эфира, но улавливает лишь знакомый, пробивающий до дрожи в пальцах аромат ладана. Глаза бегут по лицам вокруг, пока ему все же не удается наткнуться на светлую шевелюру, зачесанную в аккуратную прическу. Манджиро весело щебетал с стоящим напротив него Дракеном, пока Такемичи не заметил, как напрягается его спина и он наконец-то поворачивает голову в его сторону. У Сано красивые глаза. Глубокие, затягивающие в себя по самую глотку. Такемичи никогда не был фанатом темных глаз, но эти, от чего-то, казались ему незабываемо-красивыми. От мыслей этих перехватывало дыхание, становясь плотным комом в горле, и Ханагаки старательно трясет головой, в надежде выкинуть их куда подальше. — У тебя так бошка отвалится. — Басистый голос отрезвляет, заставляя Такемичи резко замереть, уставившись в пол. — Как рука? — Его треплят по волосам, взлохмачивая и без того пушистое светлое гнездо на голове. Сегодня он забыл уложить волосы. Голову он поднимает медленно, прислушиваясь к внутренним ощущениям. — Все хорошо. Совсем не болит. Дракен стоял перед ним широко улыбаясь, без стеснений опираясь локтем о плечо Манджиро, который, кажется, был вовсе и не против. Это действие он спускает другу с рук лишь потому, что Кен-чик только вышел из больницы, с последним снятым швом и ему, наверное, не очень легко стоять (Манджиро прекрасно знает, что этот Эверест чувствует себя просто потрясающе, но ощущение вины за допущенную оплошность и факт того, что он не углядел, не успел помочь самому близкому человеку в жизни, просто убивал). На Такемичи он смотрит полуприкрыв глаза, задумавшись. И вновь этот странный запах, более мягкий, явный можжевельник, без всяких примесей. Манящий, струящийся, родной аромат от которого сложно оторваться. Майки хмурится, не замечая темнеет в лице. Такемичи на это его выражение лишь угрюмо сводит брови к переносице. Ему бы, наверное, стоило испугаться столь резкой смены настроения Альфы, но запах ладана, от чего-то, успокаивал, не позволяя насторожиться. Внутри что-то тихо урчало и Ханагаки осмеливался предполагать, что это реакция его сущности, на столь теплый дух. — Майки, сделай лицо проще. — Дракен шипит это на ухо другу, незаметно пиная его в спину, а после, резко отстраняется, разворачиваясь лицом к собравшейся толпе. — Собрание начинается, живо по местам! Голос эхом разносится по стоянке и вся «Тосва», весело галдя о том, что «их Дракен вернулся в строй», спешат подняться наверх. Сам Кен-чик, идет впереди, оставляя Такемичи с Майки наедине. И вроде бы там, по левую руку от них шагает шумная толпа байкеров, и они вовсе не одни, здесь, у храма, но Такемичи, от чего-то, становится неловко и он, по старой своей привычке, сминает подол и без того настрадавшейся за день футболки. Манджиро смеряет его внимательным, пристальным взглядом. Странный Омега. То лезет к нему, с расспросами и наставлениями, подставляется под горячую руку, терпеливо выносит его несносный характер, общается один на один без тени смущения, то сторонится, с опаской отвечая на вопросы и в целом избегает. — Такемучи, — он произносит это, когда последний член «Тосвы» переступает первую ступеньку храма, оставляя стоянку, заставленную байками, безлюдной. Ему хочется что-то сказать, спросить, но слова не находятся и от того, он просто вздыхает, а на вопросительный взгляд парня лишь мотает головой. Ему нечего спрашивать, ведь он все равно не получит ответа. Избегает его Ханагаки или нет — не важно, он все равно продолжит пытаться заставить его стать ближе к себе. Такой уж у него, временами, паскудский характер, лишенный чувства такта и принятия личных границ. — Идем, встанешь рядом с первым отрядом. — Он дожидается, когда Ханагаки встанет, прежде, чем подняться вверх по ступеням. Такемичи неловко идти за его спиной по живому коридору, с трудом улавливая кивок Майки в сторону, намекающий, куда конкретно ему следует становится. Как только Манджиро вступает на верхние ступени второго яруса храма, разворачиваясь лицом к «Тосве», весь гул смолкает, уступая место тихому дыханию и трелям цикад где-то в глубине парка. «Атмосфера так поменялась, — Такемичи осматривается по сторонам, подходя ближе к какому-то светловолосому парню, стоявшему в первых рядах отряда, — все… Смотрят на него с восхищением.» — Взгляд на Майки он поднимать не торопится, но, решив, что глазеть на людей невежливо, все же переключает свое внимание на Капитана. — Вау… — Он выдыхает это тихо, произнося одними губами. Манджиро стоял на пьедестале вскинув голову выше, горделивым орлом осматривая всех присутствующих. От этого невысокого, но харизматичного паренька исходила такая властная, всепоглощающая аура, заставляющая желудок завязаться комочком. Истинный Альфа. Аромат ладана растекался по территории храма затейливой паутиной, затрагивая каждого присутствующего здесь и Такемичи замечал, как некоторые, стоящие ближе всех к пьедесталу, опускали плечи, впиваясь зубами в губы, словно бы аура, исходившая от главаря, слегка придавливала всех присутствующих, намекая на желание Альфы привлечь к себе всеобщее внимание. Такемичи, от чего-то, этой тяжести не ощущал. Лишь слабое, еле уловимое покалывание где-то под ребрами, да непривычное чувство тяжести в низу живота. — Ты не реагируешь на аору командира? — Тихо, мягко, с долей веселости. — Не видал еще таких. По правую руку от Ханагаки стоит не очень-то и высокий парень примерно его возраста, с осветленными до желтизны волосами, так удачно выбритых на затылке (Он и сам подумывал о такой прическе, но кудрявые волосы эту идею не одобрили). — А? Ну… — Такемичи переминается с ноги на ногу, неловко усмехаясь, — Я чувствую ее, просто, — он задумывается, переводя неуверенный взгляд на Майки, начавшего что-то говорить и в один момент сталкиваясь с ним взглядом. По телу от этого грозного прищура ползут мурашки, — Она на меня не давит. Блондинчик на эту его реплику тихо присвистывает. — Я Чифую Мацуно, заместитель командира 1-го дивизионного «Токийской Свастики», — Парниша тянет руку, дожидаясь, пока Такемичи пожмет ее в ответ на приветствие. — Все здесь тебе очень благодарны, за Дракена. — Не нужно… — Ханагаки шепчет это слегка сконфуженно, пряча руки в карманы. — Ничего я не сделал. — По крайней мере он об этом не помнит. Мацуно смотрит на него, задумавшись, а после, лишь понимающе кивает, пожимая плечами. — Как скажешь, но остальные другого мнения. — Он говорит это кивая в сторону Сано, во всю разглагольствующего о победе «Тосвы» над «Мебиус». — Лучше молча принимай благодарность. Эти слова не звучат грубо или обвиняюще, они выглядят как действительно хороший совет. Он может винит себя в беспамятстве, может считать, что не заслуживает доброты окружающих за поступки, о которых позабыл, но они-то о них помнят. Некоторые даже собственными глазами видели. Действительно странно сторонится чужого восторга, пускай даже у самого Ханагаки от этого восхищения совестливые кошки царапают душу. — Я рад, что все обошлось. Чифую усмехается и Такемичи ощущает на языке вяжущий, свежий запах трав. Ханагаки удается распознать в этой смеси алоэ, цветущее у него на подоконнике и источающее примерно такой же, слабоватый запах. Мацуно являлся Альфой, это он понял по феромонам, исходивших от него, пускай они были и слабее, чем у остальных, уже знакомых ему доминантов. Собрание подходит к концу спустя недолгих десять минут подведения итогов прошедшей дуэли, зафиналив все это громким криком: «С возвращением Вице-командир!». Такемичи глядит на рассасывающуюся толпу со слабой, печальной улыбкой. В «Тосве» около пятидесяти человек, и вся эта банда выглядит как одна большая семья. Именно в том правильном понимании, в котором обычно о ней говорят. — Такемучи, — и вновь этот веселый тембр, который Ханагаки, кажется, сможет узнать из тысячи, пускай и слышал его не так часто, — Тебя подкинуть к дому? Майки перегибается через его плечо, заглядывая в глаза и щеки у Ханагаки, от столь резкой близости, наполняются краской. От неожиданности он ойкает, делая неуклюжий шаг в сторону, чудом не падая наземь, благо его ловко подхватывают, тяня за рукав футболки и он чувствует, как горячие пальцы обжигают его остывшую, от вечернего ветра кожу. Теперь Ханагаки начинает походить на переспевшую, веснушчатую клубнику (от солнца у бедолаги обсыпало лицо мелкими, бледными родинками). Майки все также продолжает держать раскрасневшегося, похлеще любого вареного рака, Такемичи за край рукава, вглядываясь в его лицо, подмечая, насколько же оно удивительно-миловидное. Кажется, с последней их встречи Ханагаки чуть изменился. Стал более бледным, с круглыми щечками и, — он это почувствовал, — мягкой, совсем бархатной кожей. А еще у Мичи глаза красивые. Голубые-голубые, как самое чистое небо в разгар июльского дня, и пышными, темными ресницами. Дракен за этой парочкой наблюдает с нервно подергивающейся бровью. — Мы едем? — Он спускается вниз по ступенькам, желая поскорее залезть на байк, да поехать домой. После лекарств, которыми его пичкали эти пол месяца, жутко хотелось спать. Грубоватый голос приводит в чувство и Такемичи спешно отступает на шаг назад. Манджиро прожигает друга недовольным взглядом, но тот, кажется, вовсе этого не замечает. — Ну так что? — Майки ступает следом за Дракеном, пальцами подзывая Мичи идти за ним. — Едем? — А… Нет, я пешком дойду, спасибо. — Он говорит это, проверяя время на телефоне. — Почему? — Майки недовольно хмурится, останавливаясь у своего «Бабу». Ему не нравилось, что Такемичи продолжал его избегать, а все эти отстраненные реплики, отвод глаз в сторону, смена тем именно так и выглядели. Словно Ханагаки было неприятно его присутствие. И вот что странно, так он делал не всегда. Вспомнить хотя бы тот день, когда они с Кен-чиком помирились. Такемичи согласился с ним пройтись, болтал, смеялся, даже рук касался. Так слабо, ненавязчиво, но все же. А теперь вот опять не подходит ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Такемичи на этот вопрос лишь поджимает губы. Глупо будет говорить, что он боится остаточного запаха ладана на своем теле и того, что отец его учует. Не нужно ему знать, с кем водится его сын. В любом случае останется недоволен. От этого странного страха он уже давно не может жить спокойно. Моется после встреч с друзьями по три раза на день, опасаясь, что их запах осядет на одежде и его вновь осудят за прогулки с «не теми людьми». Лучше не давать Акайо лишнего повода упрекнуть его компанию хоть в чем-то. Чем меньше он о них вспоминает — тем лучше. — Мне не далеко, и я хотел пройтись. — Идти ему пару-тройку остановок. Длинных, ветвистых остановок. Майки было хочет возмутится, но Кен, предвидев это, громко покашливает в кулак, улыбаясь. — Тогда до встречи, Такемучи. И Ханагаки кивает им, прощаясь, спешно удаляясь из поля зрения. Как только Омега сворачивает, теряется в тени вечера, Манджиро раздраженно рычит. — Он даже куртку мою не носит. — Байк он заводит с неприкрытым остервенением. — Совсем не пахнет. Рюгудже на эту нервозность лишь вздыхает. Если он не начнет налаживать человеческий контакт с Такемичи, далеко эти отношения не уедут, а Кен так и будет выслушивать недовольное бормотание друга. — Пригласи его через пару дней, на фестиваль падающих звезд, что в конце августа. — Шлем он обычно не надевал, но сегодня, от чего-то, решил перестраховаться. — Уверен он пойдет. — Ага, или опять скажет, что не хочет водиться с Альфами. — Мотор ревет еще раз, и они трогаются с места. — Скажу, что выкраду его, если откажет. Тихое хихиканье Дракена служит ему ответом.***
Ночью Токио всегда приобретал какой-то особый вид. Яркий, красочный и шумный. Самый настоящий праздник с тысячью вывесок и вечно бегущими в неизвестность людьми. Но такой фестиваль красок, обычно, происходил лишь в центре районов. Чем глубже ты заходил в лабиринты частных секторов, тем тише становилось. Тут, в этой темноте переулков с редкими огнями из окон домов, по вечерам ужасно одиноко. Возможно, эта тишина не казалась бы такой удушающей, будь у Такемичи под боком кто-то, на кого бы он мог положиться и с кем бы это глухое молчание не тяготило душу. Перед своим домом он остановился пару минут назад и все это время тщательно прислушивался к доносящимся изнутри звукам, запахам, надеясь распознать присутствие отца, уже мысленно готовясь к ряду вопросов о том, где он так долго шлялся и почему от него заверстку несет бензином. На окно своей комнаты косится с надеждой, но заметив, что створки заперты, лишь тяжело вздыхает. Все же придется заходить через парадную. И вот он уже готовится открыть калитку дома, которую они, от чего-то, никогда не закрывали, как в нос бьет прохладный запах свежести, ментолом заполняющий легкие. Мята. Чувство дежавю бьет в голову, заставляя редкие картинки всплывать в памяти, сопровождая всю эту феерию легким покалыванием в висках. От неприятных ощущений Такемичи жмурится, опираясь руками о забор, в попытке сохранить равновесие. Трезвеет он так же быстро, как появляется боль. — Так неприятен запах? — Раздается этот хрипловатый, бархатный шепот из-за спины. Такемичи замирает, не оборачиваясь, ожидая дальнейших действий подошедшего. И вновь он столкнулся с Альфой. Слишком много их развелось за последнее время. — Отца твоего дома нет, так что, думаю, у тебя есть пару десятков минут до того, как он вернется. — Голос становится громче и боковым зрением Такемичи замечает, как темный, высокий силуэт облокачивается спиной о его забор. — Как Вы…? — «Поняли» виснет в воздухе, когда Ханагаки все же поднимает взгляд на собеседника. На него пристально смотрят узкие, лисьи глаза удивительного, кари-янтарного цвета. По коже бегут мурашки, а до сознания медленно доходит один единственный факт: он уже встречался с этим человеком взглядом, тогда, в школе. Такемичи глазеет на него и чувствует, как по щеке скользит испарина. Этот человек выглядит статно, но совершенно не опасно, а запах мяты обволакивает с ног до головы придавая какой-то странное, навязчивое ощущение спокойствия. Альфа смотрит на Ханагаки с легкой, расслабленной улыбкой читая в голубых глазах его немой вопрос. — У твоего отца запах резкий, его не сложно обнаружить. — Мужчина пожимает плечами, выпрямляясь. — Меня зовут Аран, Ханагаки Такемичи, рад познакомится. — Рука, протянутая для рукопожатия, венозная, с длинными, паучьими пальцами. — Мое имя тоже по запаху узнали? — Жать руку в приветствии он не торопится, лишь отступает на шаг назад, хмуря брови. Ему бы, наверное, следовало испугаться такой внезапной реплики, но он, кажется, за это лето, совсем разучился удивляться. Аран улыбается, пряча руку в карман серого пиджака. — Нет, просто о тебе многие говорят. — Достает сигарету, поджигая ее одним легким, механическим движением. И вроде как фраза эта звучит угрожающе, но Такемичи, от чего-то, и вовсе об этом не задумывается, все так же всматриваясь в янтарные глаза мужчины, да вдыхая этот свежий аромат японской мяты. — Я вижу, ты хочешь что-то спросить, — клуб дыма отправляется к небу и теперь запах ментола мешается с терпким, табачным дурманом, — избавь меня от прелюдий и задавай свои вопросы. Такемичи дважды просить не приходится. — Это Вы помогли Такуя? — Глаза Альфы сужаются, а губы вновь кривятся в усмешке. –Тогда, в школе. — Рэйдон переступил границу дозволенного, и я вмешался. — Небо над их головами заполняется звездами и Аран думает о том, как же давно он не смотрел наверх. — Он хотел поставить метку не своему Омеге, поэтому, — новый клубок дыма преграждает обзор к небу и Аран, наконец, вновь переводит взгляд на внимательно слушающего его Такемичи. — Я поставил метку ему. В горле становится ком и Такемичи требуется приложить усилие, чтобы выдавить из себя хриплое: «Что?». Он смотрит на мужчину, как на самого страшного монстра в мире, которыми, обычно, пугают детей. Метка Альфы — не стирается, ее нельзя перекрыть другой меткой или удалить, это то, что остается с тобой на всю жизнь. Клеймо действует на Омег как подавитель, и служит обозначением для остальных о том, что он нашел свою пару в жизни, для Альф же, метка другого Альфы — самое настоящее уродство, убивающее его вторую сущность изнутри. По крайней мере, так говорят. — Вы… — Он шепчет это, отступая, — Вас же за такое… Это неправильно. — Голоса и мысли бьются друг от друга в его голове не давая сосредоточится и выстроить вразумительное предложение. — Моя метка, отличается от других, Ханагаки. — Мужчина вздыхает и делает пару шагов в сторону главной дороги. Этот разговор и так уже слишком затянулся. — Я Энигма, Мичи, и моя печать не рушит волю Альф, она просто дает им понять, кто сильнее и за кем им бы стоило следовать. — Он подпаливает еще одну сигарету прежде, чем скрыться за ближайшим поворотом. — У нас с тобой больше общего, чем может показаться, если надумаешь узнать о чем я - буду рад рассказать. А после он уходит, оставляя ошарашенного, перепуганного Такемичи у ворот его же дома. Где-то в переулке слышится гулкое мяуканье котов, сцепившихся в драке. — И где мне, чтоб его, тебя искать? — Калитка скрипит от резкого порыва ветра, отвлекая от мыслей. — И что еще за «Энигма»?