Библиотека. Огромная, слепящая белизной своих стен, центральная библиотека Токио (если быть точнее: третий ее отдел), находившаяся в районе Хибия.
Здесь, в этом поистине огромном здании, пахло печатной краской, чернилами, потом (что странно), зеленым чаем и резиной, от стертых подошв обуви.
Свет центральных ламп освещал просторы здания приглушенным, теплым желтоватым светом, создавая некое ощущение уюта. Тишина звенела в ушах, от чего, любой шорох, эхом отлетающий от стен, казался ужасно громким.
Такемичи редко бывал в библиотеках. Он мало читал что-то, кроме манги и уж точно не являлся фанатом отшельнического способа обучения, а в библиотеки, он так думал, приходят именно для одиночной учебы.
В «Библиотеку Хибия» ему посоветовал сходить Такуя, настояв на том, что именно здесь хранятся основные знания о вторичной сущности человека. Как оказалось позже, парнишка был более чем прав.
Широкие стеллажи книжных полок, темные и массивные нависали над не особо-то и высоким Ханагаки угрожающим куполом, заставляя его ежиться, вжимая шею в плечи, опасаясь, что одна из этих громил, непременно на него свалится. Обходить стеллажи стороной не выходило и бедолаге приходилось лавировать между ними, временами огибая стоящих в узких проходах читателей.
Для столь тихого места, здесь было много людей. В основном, правда, школьники и студенты. Некоторые из них сидели меж шкафов прямо на полу, зачитываясь очередной историй взятой с верхней полки, некоторые грызли карандаши, сидя за длинными белыми столами, в попытках подтянуться по учебе, решая бесплатные кроссворды, что раздавали на входе. Были здесь и те, кто пробрался на верхний этаж библиотеки, в веселом перешептывании за обсуждением какой-то манги.
Такемичи бы хотел присоединиться к последним, но пришел он сюда, увы, за другим.
Грозная бабулька, издали напоминающая ему слюнявого шарпея, одарила его недовольным взглядом при первой же попытке заговорить, а после, все с тем же недовольством, указала ему в сторону нужного отсека, что,
по клишированному сценарию любой драмы, находился в самой отдаленной части южного крыла.
— Так, буква «Э», — Отекшие (от недосыпа) пальцы скользят по затертым до проплешин корешкам книг, в надежде найти что-то подходящее. — Ну же, неужели мне придется открывать историческую энциклопедию? — Такемичи хмурится, не отыскав в списке нужного слова.
Шерстит по полкам взглядом еще раз, но вновь ничего не отыскав — разворачивается, уходя в глубь стеллажей. Там, на третьей полке снизу, он находит относительно подходящую ему книгу.
Увесистую, тяжеленую
энциклопедию, покрытую таким слоем пыли, сколько не собирается на его полках в комнате, в месяца отъездов родителей, когда он, по старой доброй традиции, забивает на уборку.
Тащить этот кирпич далеко идея провальная, оттого Ханагаки решает перетащить ее к ближайшему креслу, так удачно расположенному у широкого, арочного окна.
Книгу он закидывает на небольшой кофейный столик и тот, под весом энциклопедии, угрожающе скрипит. Такемичи, поджав губы, молится ничего не сломать. Кресло под Ханагаки тоже сковчит и он задумывается о том, что проблема не в их с книгой весе, а в сроке годности здешней мебели.
— Ладно. — Выдыхает это тяжело, ладонью сметая слой пыли с сборника. — Начнем издалека… — Фраза эта усталая, сопровождающаяся недовольно сдвинутыми к переносице бровями.
Наверное, Мичи мог и не идти в библиотеку, если бы в его голове, назойливым вихрем, не роились вопросы.
Просто невероятная куча вопросов. «Почему омежья сущность проснулась так поздно?», «Кто такие «
Истинные»?», «Почему его запах, по словам друзей, видоизменяется?» и, новый пункт в этом длинном списке: «Кто такой Энигма?».
Незнание убивало. Душило его на пару с паникой. Ему было страшно. Страшно от провалов в памяти, страшно, от желания утонуть в чужом запахе ладана. Страшно потерять контроль и даже не узнать об этом.
Ему было страшно оставаться уязвимым. От того, идя поискать ответы на всплывшие вопросы в одной из самых старых библиотек Токио, казалось хорошей.
Книга пускай и была старой, но до чертиков красивой. С резным, кожаным переплетом, такой же кожаной обложкой и жухлыми, пожелтевшими от времени страницами. Заковыристый шрифт, с ветвистыми заглавными буквами и жутковатые иллюстрации в уголках страниц посвященные каждой новой главе.
Ханагаки, по собственной глупости, решил обойтись без содержания, и начал свое прочтение с самого, чтоб его, начала.
— Нужно было принести с собой термос. — говорит он это, заканчивая прочтение третьей страницы.
Книга была написана на
старо-японском и Такемичи с трудом удавалось распознать в некоторых словах знакомый ему смысл. Через пару десятков листов, он встал на поиски словаря.
Так усердно за книги он еще не садился, но, чтобы не соврать, читать эту энциклопедию было, не то, чтобы интересно, но крайне познавательно.
В первой главе описывались исторические памятки о том, откуда вообще взялись вторичные сущности и как они, с годами, видоизменялись.
Раньше, задолго до становления Японии как государства,
омеги и альфы мало отличались между собой. Оба эти пола могли как оплодотворить партнера, так и стать тем, кто носит в себе ребенка. И у Альф, и у Омег была течка, которую они, при должном усилии, могли контролировать. Со временем и этой особенностью стало обладать все меньше, и меньше людей. Проявление вторичных половых признаков становилось все ярче, а с годами, после различных исторических событий, они искажались, рождая все более новые и новые виды.
Однако, неизменным всегда оставалось одно: во главе цепи стоял
Доминирующая Альфа и
Королевская Омега, символизируя Начало (А) и Конец (О). Их было мало, до ужаса редкий пол, и вскоре они затерялись в песках времени полностью стираясь с лица земли, примеряя на себя роль обычных «основных» ролей. По крайней мере так принято считать, но всегда, во все времена,
существовали исключения.
— «Энигма» — Такемичи шепчет, вчитываясь в размытые буквы. Какой-то идиот пролил на книгу воду. — Энигмой — по-другому «
Альфа Альф» — считают Доминирующим Альфой, способным вести за собой любой из известных ныне полов. — Такемичи хмурится, набирая в легкие побольше воздуха. Слишком запутанные объяснения с трудом укладывались в голове. — Энигмам свойственна любовь к власти, сильная
аора и умение ставить метку-клеймо. Единственный вид альф, чья пометка не рушит и не подчиняет волю другого Альфы. Пару выбирают раз и на всю оставшуюся жизнь. Единственный из Альф, ищущий
«Истинного», а не «Особенного». Не подчиняющийся запахам никого, кроме своей королевс…
Воздух в легких заканчивается ровно с обрывающимся на половине предложения абзацем.
Такемичи бы действительно не помешал стакан воды, но ближайший кулер находился в самом начале библиотеки, от того он решает, подыхать от жажды дальше.
— Тот мужик назвал себя «Энигмой». — Постепенно в голове складывался невидимый пазл мыслей. — И я сомневаюсь, что он мне лгал. — Опрокидывается на спинку кресла, поднимая глаза к потолку с красивой, мазайчитой росписью. — Было в нем что-то такое… — На языке вертится неприятное, колючее слово, но синонима подобрать так и не удается, —
властное.
Стрелки на колонных часах, стоявших в другом конце коридора, резали слух своим гулким тиканьем и Такемичи морщится, массируя переносицу.
Сегодня он удивительно плохо спал, впрочем, как и все прошедшие два дня. Совсем скоро начнется учеба, а это означало новые рутинные будни и встречу с этим поганым учителем, которому все так же хотелось перегрызть глотку.
Приступов амнезии не было уже достаточно долго и это не могло не радовать. Такемичи уже подумывал перестать клеить эти цветные стикеры на двери шкафа, но каждый раз одергивал себя. «
Это может повториться снова». И предположение это, как не странно, казалось более чем реальным. Как бы ему не хотелось верить в обратное, однако, ощущение тревоги все никак не отпускало. Лучше перестраховаться, так он думал.
— Осталось найти что-то о том, почему же мой запах прорезался так поздно. — Над книгой он склоняется с явной неохотой. От такого количества букв рябит в глазах.
— А я думала врач тебе уже на все ответил. — Мягкий, приятный, легкоузнаваемый тембр.
Ханагаки вздрагивает в эту же секунду, как только слышит легкий, приближающийся к нему шаг.
Тачибана Хината с привычной ей улыбкой, стояла совсем рядом и запах ягод, необычно мягкий для Альф, все так же оседал на языке. Сегодня девушка была не в школьной форме, в полной мере обрамляя свою весьма стройную фигуру шифоновым, цветастым платьем.
Она склоняется чуть ближе к плечу Такемичи, заглядывая в книгу, продолжая усмехаться.
— Нужна помощь?
Ханагаки мямлит в нерешительности. Он так долго избегал встречи с ней, боясь даже взглядом встретиться.
Ему было перед ней неудобно, стыдно и просто паршиво. Паршиво от осознания, что запах, казалось бы, любимого человека не цепляет, да и
любимым, в том понимании, в котором был раньше, он уже не кажется. Такемичи не знал, как объяснить это ей, не понимал, какие слова следует подбирать и стоит ли вообще затрагивать эту тему. Разумом отрицал очевидность факта, но зверь внутри скулил от накопленной лжи и неопределённости.
— Вроде нет. — Он говорит это себе под нос, надеясь, что повторять не придется.
Хината слышит. Слышит и чувствует, как между ними, струной натягивается напряжение. Она давно заметила странное поведение Ханагаки. Заметила, как он мечется из угла в угол при виде нее. Чувствовала, как мякнет его запах если она рядом и как он боится ее обидеть.
Перекатывается с пятки на носок, обходит кресло, становясь ровно перед парнем, просто вынуждая его поднять глаза.
— Перестань меня избегать, ладно? — Она говорит это спокойно, с неизменной строгостью во взгляде. — Я знаю, между нами происходит что-то странное, но мы не решим эту проблему, если ты продолжишь прятаться.
Она говорит это и Такемичи, после каждого слова, вжимается в спинку кресла все сильнее.
Хината всегда была удивительно понимающей, но, как и большинство Альф, до чертиков
упрямой и отступать так просто не собиралась.
Она сверлила парня своим персиковым взглядом и Такемичи, кажется, стал припоминать, при каких обстоятельствах он согласился с ней встречаться. Кажется, в тот день, она также подошла к нему, сидевшему за партой во время дежурства, и прямо предложила сойтись. А он, очарованный ее харизмой, согласился. Вот так просто, наивно и глупо, поддетый внутренней симпатией к столь яркой особе.
— Хорошо. — Он говорит это после минутного размышления. — Я постараюсь взять себя в руки. — обещает он это скорее себе, нежели Хине, но та, судя по расцветшей на губах улыбке, вполне этим довольна.
— Так что ты читаешь? — Она вновь становится по левую его руку, заглядывая в текст книги.
— Да так, — Такемичи вдет плечом силясь не почесать нос, — для общего образования. — Он задумывается над правдивостью свой реплики. В целом, так это и было. — А ты тут почему? — До него, как и всегда, доходит с опозданием.
Хината смешно фыркает, выравниваясь в спине, доставая из бежевого шоппера небольшой журнал.
— Уроки английского, — Пролистывает пару первых страниц, словно проверяя содержание. — Сказал принести какую-нибудь английскую статью.
— Ты даже летом занимаешься? — От новости этой у бедного парня дергается бровь. Он то себя за уроки сесть даже перед экзаменами заставить не может.
— Это лучше, чем бездельничать. — Улыбается, посверкивая белыми клыками. — Что же, раз мы все выяснили я пойду. — Она разворачивается на пятках, делая пару шагов и, прежде чем скрыться в лабиринте стеллажей, оборачивается. — Глава про «Истинных» в этой книге, на семьдесят третьей странице.
У Такемичи непроизвольно открывается рот, но звук оттуда не исходит. Как она догадалась и в какой момент он проболтался, что его интересует эта тема? Вопрос остается открытым, однако на нужную главу он все же перелистывает, и она там действительно присутствует.
— Иногда, мне кажется, — он мостится в кресле поудобнее, пододвигая книжонку ближе к лицу, — Что я один не знаю о нашем мире ровным счетом ничего.
Раздел о истинных начинается с глупой легенды о том, как двое людей, однажды, пожертвовали ради друг друга жизнью и Такемичи чудится, что все легенды именно этим и заканчиваются.
История выделена красным шрифтом раздражая зрение, но Ханагаки намерен проглотить каждое слово, в надежде понять суть с ним происходящего.
Читать он начинает с недовольным причитанием:
—
Очередная сказка…
---
Небо затянутое густыми, тяжелыми облаками. Запах чего-то вязкого, непременно сладкого окутывал с ног до головы, заставляя метаться в поисках источника столь терпкого аромата. Ее редко тянуло к запахам, но этот буквально душил, заковывая в цепи своего плена. Она вела свою стаю за ним. Вела долгих пять дней, и с каждым шагом этот аромат становился все сильнее придавая сил. Остальные его не слышали, лишь она.
Альфа. Грозная. Могучая. Бравый воин, гениальный стратег подался искушению и ведет свое войско в неизвестность, лишь из-за этого сахарного запаха ягод. Как только она встретит Омегу, от которой так злавонит, тут же перекусит ей глотку, избавив себя от мучений.
Скалы. Обрывистые скалы то, через что они держали путь. Камни под ногами скользили, перекатывались и идти приходилось медленно, осторожно. Альфа шла во главе клина, проверяя дорогу. По правую руку от нее следовал парень. Высокий, сильный Гамма. Редкая порода. Этот вид совмещал в себе и особенности хрупких омег и все могущество альф, но все равно, так или иначе, уступал по возможностям ей — Энигме. Имя в переводе означающая «загадка», но таковой она никогда не была. Открытая, шумная, самовлюбленная.
Энигма была не высокой девчушкой шестнадцати лет, со светлыми, расцелованными солнцем волосами и черными, темнее ночи глазами. Сильные ноги и потрясающая харизма — два ее главных оружия. Обворожительная улыбка, одаривающая людей и непосильные амбиции, заставляющие других следовать за ней по пятам. Она всегда была такой, с самого детства.
— Эни. — Шепот, такой шуршащий, почти змеиный, раздается практически над ухом.
Альфа не вздрагивает, не вдет плечом, даже шаг не сбавляет прекрасно зная, кто к ней обращается. Так сокращать ее имя позволено только одному человеку. Гамму — ее доверенное лицо — звали Филип.
— Только без нравоучений, Фил, я и так на нервах. — Она рычит это тихо, но гортанный треск эхом проходится по ущелью, отзываясь в глубине гор.
— Об этом и речь, — вздыхает, огибая ее, становясь впереди.
Выше на две головы он вполне мог занять ее место во главе семьи, но он, все же, никогда бы не посмел пойти против ее воли.
— Стая слышит твои терзания. Им плохо. — Он кивает в сторону, намекая Энигме обернуться. — Твоя Омега подождет, в отличие от войска, что валится с ног.
И Альфа оборачивается, прислушиваясь к дыханию стаи, но помимо тихого скрежета легких своих людей, она замечает колючую боль в сердце. Откуда идет источник не ясно, но в голове закрадывается не хорошая мысль.
— Ему тоже плохо. — Она прислушивается к ощущением, незаметно кивая Филипу, чтобы тот начал готовить привал. — Живот крутит…
---
Истинные, грубо говоря, та пара, что, по летописям, предназначена друг другу
Судьбой. Они связаны друг с другом «алой нитью», которую разорвать не способна даже Смерть. У Истинных есть удивительная способность легко обнаруживать друг друга в толпе и, как бы странно это не звучало, четко ощущать эмоции партнера даже на расстоянии. Чувствовать боль за километры друг от друга. Истинные это те, кто пробуждают в нас ранее скрытое. Будь то черта характера или запах нашей второй сущности. Истинный — единственный, кто может подавить твой гнев, не говоря и слова. Истинный — единственный, от кого зависит твоя жизнь.
— Звучит как проклятие. — Такемичи кривит губы, но внутри у него что-то тихо поскуливает. — У меня не может быть Истинного… Не может мне так
не повезти.
И он задумывается, в попытках вспомнить хоть что-то на дольку походящее на то чувство, которое возникает при виде истинного.
— Не может так не повезти. — Он вздыхает, гулко захлопывая книгу.
За окном потихоньку садилось солнце, окрашивая Токио в алый, кровавый цвет.
Ханагаки с печалью смотрит на тысячу непрочитанных им страниц.
— Надеюсь мне разрешат забрать эту книгу домой.
***
Такемичи, впрочем, как и всегда, жутко не везет. Не везет ему, как бы странно это не звучало, во всем: в выборе дополнительных занятий (в младшей школе ему пришлось ходить на дополнительный час химии для юных школьников, вместо желаемой физкультуры. Теперь это, кажется, единственный предмет в котором он разбирается действительно хорошо), в распределении по классам (ему жутко хотелось учится с Аккуном, но, вот уж второй год, фортуна становится к нему задницей), не везет в лотерее со вторичным полом и, чтоб ее, даже с погодой ему не счастит.
Дождь. Самый настоящий ливень с громом, грозой, промозглым, до костей, ветром.
Такемичи промок и теперь, сидя на пустующей остановке, косясь на сломанный зонтик в урне, думал о том, насколько же сильно он похож на брошенного хозяевами щенка. Тяжелая энциклопедия, спрятанная в рюкзак, тянула руки вниз, ручкой сдавливая запястья.
У Ханагаки болела голова. Не так сильно, как при приступах амнезии, но виски неприятно пульсировали, заставляя морщить и без того курносый нос.
— Если сейчас мимо меня еще и машина проедет, обрызгав, я сорву джекпот. — Он говорит это шепотом, щурясь, в попытках разглядеть за стеной дождя соседнее здание.
Машина благосклонно не проезжает.
Небо хмурится, затягиваясь уже не серыми, а черными тучами. Вдали блестит молния и от резкого разрыва грома Такемичи тихо пищит, вжимаясь спиной в заднюю стенку остановки.
Следующий свой микроинфаркт он получает от громкой трели телефона, все это время лежащего в кармане штанов. Тянется к нему с явной неохотой, по пути проверяя время. Десять вечера. Не так уж и поздно, учитывая его обычный образ жизни, но, видимо, заглядывать в гости к Такуя не стоило.
— У тебя десять минут, чтобы добраться домой, иначе я запираю двери. — Строгий отцовский голос пробивает до мурашек.
И Такемичи хочется заскулить, чертыхнуться, но он лишь набирает в грудь побольше воздуха.
— На улице гроза, я застрял на остановке. — Говорит он это, даже не надеясь на благосклонность отца.
В последние пару дней он удивительно сильно обозлился на Такемичи. Папа говорит, что его раздражает слабый запах мяты, исходящий от Ханагаки-младшего. Сам парнишка его не чуял и такого ярого негодования со стороны Акайо не понимал, однако, объяснять ему никто ничего не собирался, надеясь на его полное
подчинение, подпитанное страхом.
— Тебя никто не заставлял шляться по улицам пока погода не испортится. — Аргумент, не терпящий возражения. — Десять минут.
И Такемичи вздыхает, готовый согласиться, промямлив извинения, и побежать домой по лужам, рискуя заболеть.
Почти соглашается, но в голове его что-то щелкает.
Тихо рычание негодующего внутри
зверя. Теплое, разливающееся в груди чувство собственного достоинства и горький привкус несправедливости на языке.
— Я не успею. — Он говорит это тихо, но голос его, как это обычно бывало, не дрогнет. — Слишком далеко.
Отец по ту сторону звонка замолкает и Такемичи готов клясться — он морщит нос и глаза его, карие, хищные, недобро поблескивают.
— Значит полезешь через окно. — Рык. Тихий. Гортанный. — Или заночуешь на улице.
— Попроси папу не готовить на меня ужин. — Трубку он сбрасывает прежде, чем на том конце успевают ответить.
У Ханагаки дрожат пальцы, пока он неуклюже пытается спрятать телефон в рюкзак.
В горле стоит ком ни то страха, ни то горечи и он чувствует, как намокают его глаза. Семейка у него чудная, умело доводящая до истерики.
Носом парнишка шмыгает громко, совсем некультурно. С замком рюкзака справляется спустя пару минут боя.
— Ненавижу его. — Он выдыхает это в ладони, стараясь унять дрожь в плечах. — Просто ненавижу.
— Такемучи? — Мягко, приглушенно от тарабанящего по крыше остановки дождя. — Ты чего тут мокнешь?
Запах ладана
заполняет легкие даже через толщу воды, которой они окружены.
Терпкий, дымчатый аромат обволакивает, его хочется вдыхать глубже, зарываясь носом в источник, но Такемичи не двигается, боясь даже глаза поднять. Тремор тела уходит сам собой, впрочем, как и головная боль.
Он не видит, но чувствует, как подошедший приближается, садясь на мокрую скамейку по правое плечо от него самого.
Майки смотрит на него выжидая ответа, но вскоре, догадавшись, что вопрос его игнорируют, лишь хмурится. Ноты можжевельника перекрыты чем-то горьким…
Печальным. И от того Сано наклоняется чуть ближе, в попытке заглянуть в прикрытое ладонями лицо.
Он видит покрасневший от слез кончик носа и темные, глубокие мешки под пышным веером нижних ресниц.
— Кто довел? — Это единственно, что слетает с его губ. Слетает прежде, чем он успевает осознать сказанное.
И Такемичи хочется ответить пустое «
Я в норме», но он, так глупо и необдуманно, поднимает глаза, сталкиваясь взглядом с черным омутом этой угольной бездны, замирая.
— Я… — Он шепчет, чувствуя, как дрожат губы. — Просто… — Хочет сглотнуть, но слюна комом становится по среди горла. —
Устал… — Слезы стекают из глаз совсем непроизвольно, а он даже не думает их утирать.
Майки тупит взгляд, не зная куда себя деть.
Омега плачет. Его… Или не его… Просто плачет, а он замер каменным изваянием перед ним, не зная куда себя деть.
— Ты это… Соплями подавишься. — Он говорит это, а после громко ойкает, глупо размахивая руками. — Я не это имел ввиду! В плане: не плачь!
Он вскакивает на ноги, слыша, как Ханагаки тихо хрюкает, заходясь слезами пуще прежнего.
— То есть плачь, если сильно хочется, но лучше не нужно. — Он крутится вокруг Такемичи, не зная с какой стороны к нему лучше подступиться. — Опухнешь, будешь некрасивый.
— А сейчас красивый что ли? — Такемичи хрюкает уже скорее от истерики, нежели от комичности ситуации.
— Очень! — Майки вскрикивает и вскрик этот оглушает.
Смысл сказанного медленно доходит до парочки и оба неумолимо краснеют. Такемичи от холода, Сано от смущения, которое ему, между прочим, не свойственно.
— В плане, не то, чтобы модель с обложки, но ничего такой…
Такемичи сконфуженно икает. Таких комплиментов ему еще не делали.
— Ну спасибо. — Всхлипы выходят остаточными и он, уже успокоившись, глубоко вдыхает, в попытке перевести дух.
Майки внимательно наблюдает, не рискуя подойти ближе. Запах можжевельника сглаживается,
сластит и, кажется, приходит в норму. На Такемичи он смотрит с неподдельным интересом. Только что этот человек захлебывался слезами, а сейчас, с легкой полуулыбкой на лице, пытается пригладить свои мокрые, кудрявые волосы.
Волосы у Ханагаки, к слову, потрясающие. Майки готов клясться, что помимо их объемности, они еще и до ужаса мягкие. Иначе и быть не могло ведь Такемичи сам по себе весь такой… плюшевый, что ли.
…Мягкое тело со стальным характером…
Альфа еще с секунду стоит на месте, а после, с глубоким вдохом, делает шаг вперед, становясь ровно напротив Мичи. Тот, в свою очередь, на столь резкий жест ошарашенно ойкает, поднимая глаза.
— Пойдешь со мной на Фестиваль Падающих Звезд? — На одном дыхании.
Такемичи тихо крякает.
На вопрос эта реплика не выходила, по ощущениям его словно ставили перед фактом, но предсказуемого негодования или недовольства на этот счет, от чего-то, не всплывало. Может дело было в уверенном лице Манджиро, а может в тяжелом запахе ладана, заполнившим собой все вокруг.
Он не против компании Майки, но, отчего-то, его присутствие рядом, заставляет чувствовать себя странно.
Уязвимо. Хорошо это или плохо, пока не ясно, но разобраться определенно хотелось.
Сано готов откусить себе язык. Если ему сейчас откажут — он спросит это снова, а потом еще раз и еще раз, пока Ханагаки просто не сдастся. С одной стороны он не хочет его заставлять или принуждать к чему-то, а с другой отказа не потерпит. Он по натуре такой — привык брать то, что ему нравится.
А Такемичи ему, это скрывать бессмысленно,
нравился.
В голове мелькнула паскудная мысль «Я с Альфами не гуляю» и внутренний зверь Майки старательно пытался прогнать ее вон, но она, все той же назойливой мухой, крутилась в сознании.
Такемичи молчит излишне долго и Сано рискует переспросить,
вдруг его из-за грома не раслышали, но его прерывают тихим, веселый смешком.
— Я и забыл, что в августе бывают звездопады. — Голубые. Чистые. Бескрайнего неба глаза смотрят с неподдельным интересом. — Пойду.
Майки облегченно выдыхает и запах ладана становится в разы мягче.
Приятнее.
