---
Филипп привык к спонтанности Энигмы. Привык к ее несносному характеру и вечному желанию лезть на рожон. Ему полюбилась ее бестолковая отвага, героизм и, как ни странно, доброта, коею девушка извечно прятала под маской безразличия. Он привык к ее бестолковой привычке засыпать после каждого приема пищи (а ела эта суматоха очень часто). Он привык будить ее по утрам, выслушивая оскорбления в свой адрес. Привык ко всему, но сейчас был готов придушить собственными руками. Эта бестолочь, извините за столь не прозаичный греческий, лезет через высоченный забор чужого дома, явно норовя залезть в окно второго этажа. — Ты что творишь?! — Он шипит, шипит как змея под камнем, подходя ближе. — Дура совсем? — По сторонам озирается, искренне надеясь, что их никто не заметит. — Вот тут Омега живет. — Энигма говорит это с самым серьезным выражением лица и у бедного Филиппа дергается глаз. — Да я так и понял. — Он готов взвыть. — Немедленно слезай. — Что? Нет, я почти долезла. — Она тянется к ветке виноградной лозы, надеясь зацепиться за нее и влезть вверх по стене. — Это не законно, Эни! Филипп пищит, тянясь рукой к щиколотке подруги, хватаясь за нее, как за последний курабьедес на тарелке, дергая вниз. Энигма недовольно хмурится, пытаясь вырвать ногу из хватки подчиненного. — Отпусти. — Рычит, босой пяткой (это же додуматься нужно было еще и сандали снять) целясь в горбатый нос друга, надеясь его, если не сломать, но вывихнуть. Филипп, наученный опытом, умело уворачивается. — Слезай! — Я просто хочу посмотреть! — Возмущенно, явно не понимая в чем проблема. — Через дверь войдем! — Гамма дергает сильнее, но Альфа уже умудрилась зацепиться второй ногой за виноградную лазу на заборе. — Извините? — Тихий, мягкий голос, отвлекающий парочку от увлекательнейшего занятия. На звук оба оборачиваются с каким-то неестественным скрипом в шее. У входа в дом стоит невысокая, загорелая девчушка с пышными, кудрявыми волосами и на парочку гостей смотрит с потрясающей невинностью. — У нас калитка всегда открыта… — Говорит и толкает деревянную дверцу, заставляя ту со скрипом открыться. Филипп готов расплакаться от позора, а Энигма, с веселым «Здравствуйте!», спрыгивает на землю, чтобы следующим же ходом в припрыжку отправится к открытой калитке, по пути подхватывая сандали. Бета, а девчушка без запаха была именно Бетой, на это приветствие нервно вздрагивает. Она пристально рассматривает меч, на поясе Филиппа, тут же темнея лицом. — Вы военные? — Дверцу калитки захлопывает резко, перед самым носом Энигмы. — Нет. — Альфа хмурится, замечая малейшие изменения в поведении Беты. Ей думается придавить перепуганную аорой, но она быстро отметает эту мысль. Беты все равно не восприимчивы к таким фокусам. — Мы наемники, но здесь не по делам. — Филиппп подступает ближе, укладывая ладонь на плечо явно недовольной происходящим Энигмы. Девушка смотрит на них недоверчиво, но после, отчего-то, ее гнев переходит на милость. — Вы путешественники? — Она входит во двор собственного дома, кивком приглашая следовать за ней. — Сейчас мы не принимаем странников, обратитесь к дядюшке Эрасу, он живет на другом конце города, у фонтана. В дом они входят, с интересом рассматривая все вокруг. Большой, просторный двор первое их удивление, но еще больше поражали высокие потолки, ветвистые лестницы, которых в гостиной, по большей мере, было три. Внутри было пусто, но чисто и от минимализма этого не менее уютно. В доме пахло сладким. Чем-то сахарным. Ягодным. В доме пахло Омегой. Энигма задумчиво ведет носом, желая подняться вверх по лестнице, но ее быстро тормозят, хватая за запястье. — Простите, но туда нельзя. Это домашнее крыло. — На вопросительный взгляд Альфы недовольно отвечают. — Там живу я и мой брат. Филипп, наконец ощутивший сладковатый запах того, за кем шла его Глава, напрягается. Запах у этого Омеги странный, мешанный с чем-то соленным, издали напоминающим йод. И аромат этот ему не нравится. — Я могу познакомится с твоим братом? — Энигма редко бывала вежлива, но сейчас эта стратегия казалась ей верной. — Нет. — Резко. Строго. От неожиданности ответа Альфа тихо икает. — Но мне действительно нужно его увидеть. — Она тянет носом ощущая, как от этого запаха сводит низ живота и силится не заскулить. — Очень нужно. — Зачем? Вы его не знаете, как и он вас. — Бета хмурится, ведь наглая Альфа вновь совершает попытку подойти к лестнице, от чего ей приходится становится в проеме эдакой преградой. — Дом Эроса у храма, идите туда. — Я шла сюда за ним, ясно? — Рык вырывается из гортани сам собой и Филипп за ее спиной напрягается, готовый в любую минуту остудить пыл подруги. — Мне все равно. — Бета. Упрямая и наглая. — Дай мне просто поздороваться. — И она действительно готова идти напролом, но сдерживается, не желая конфликтовать. — В чем проблема? Я всего лишь представлюсь, он ведь наверняка слышит мой запах так же, как и я его. Бета не знает, о чем твердит эта девчонка, ненамного старше ее, но нервы накаляются до предела. Наглые гости не редкость, но последняя неделя вышла слишком тяжелой, и оттого она срывается, болтая то, чего не следовало бы знать незнакомцам: — Мой брат потерял ребенка несколько дней назад и ему очень плохо, я вас не впущу! — Топает ногой, скаля зубы, явно угрожая укусить Альфу, за протянутую в сторону лестницы руку. — Что?.. — Энигма хмурится, косясь на верх, за спину столь громкой Беты. — Ребенка? Запах сладостей щиплит нос, отдавая в легких чем-то острым, немного горьковатым. Кажется их ругань в коридоре была слышна на весь дом и Омега, лежавшая в запертой комнате, их услышал. — Идите. — Бета щурится, заметив, как темнеет взгляд Альфы и, на всякий случай, встает на ступень выше, в попытке сравняться с, не особо-то и высокой, девушкой в росте. — Мы не любим военных. — Предугадывая возможное возмущение блондинки, добавляет, чуть тише, — наемники мало от них отличаются. — Она говорит это сквозь зубы, шипя подобно обозлившийся кошке. Альфа набирает в грудь побольше воздуха готовясь возразить, но тяжелая рука ложиться на ее плечо, сжимая, останавливая от необдуманных действий. Филипп по левую руку от нее кланяется, извиняясь: — Прошу простить нас за беспокойство, мы уходим. — …Но! — Негодует, громко притопывая ногой. Гамма молчит, надавливая на широкие плечи сильнее, уводя девушку в сторону выхода. Уже за калиткой, Альфа гневно рычит, разворачиваясь на пятках чтобы упереться взглядом в карие глаза друга. Филип эти переглядки мужественно выдерживает, хотя тело, от пропускаемой Альфой аоры, предательски дрожит, и ему требуется приложить некоторые усилия, дабы не пасть перед ней на колени. — Что ты творишь? Это ведь моя Омега, я чувствую. «Моя Омега» звучит тише всего остального, мягко, трепетно. Энигма знает, что это его настоящая пара. Знает, что такие случаи крайне редки и прекрасно понимает, что не уйдет из этого городка без него. Это ее пара. Та, которая предназначена ей Богами, та, которая станет для нее роковой слабостью и самой желанной наградой. Она чувствует это всем нутром, ведь зверь внутри тихо поскуливает от невозможности прильнуть к телу, источающему столь сладкий, дурманящий аромат. Гамма молчит, прислушиваясь к трепету сущности Энигмы. То, что это Омега предназначена ей было ясно, как только она заговорила о запахе, слышимом только ей одной. — С Омегой можно встретится и не в ее доме, — шепчет, наклоняясь к самому уху капитана. — Он ведь не будет сидеть там вечно.---
Боль. Отвратительная боль во всем теле. И кровь. Много крови. А еще темнота. Такая холодная, пугающая и густая мгла. Чувство потерянности, горя, страха и все это подчеркнутое странным запахом. Запахом железа, чая и чего-то табачного. Словно подпалили благовонии. Запах душил, окутывал и от того и без того больной живот крутило все сильнее. Физическая боль, как стереотипно принято мыслить, ни капли не глушила моральную. Сигма умирал от боли, скрутившую душу. Ему хотелось выть, рвать, метать и просто молча себя ненавидеть. Ему было отвратно от собственного тела, отвратно от себя, отвратно от мыслей, роившихся в голове. Он потерял ребенка. Ребенка от человека, которого, вероятно, вряд ли увидит вновь. Три месяца. Три месяца он цвел и пах, радуясь пополнению в семье. Он оберегал себя и это маленькое, еще народившееся чудо, которое давно успел полюбить всем сердцем. А потом резкий запах шалфея, схвативший за горло. До спазма приятный запах. Неделя терзаний и мук от резкого, непонятного недомогания, боли в матке, а следом и кровь на белой простыне. Сигма не плакал в тот день, не плачет и после. Ему просто плохо морально, но слезы, от чего-то, все никак не льются из глаз. Сестра за него беспокоилась и от осознания этого становилось еще паршивее. После того, как отца забрали на войну, ему приходилось заботиться о ней. Она ведь такая кроха… Еще и бесполая. Беты редко выживают в одиночку, потому Сигма старался окутать ее своим запахом, лишь бы другие ее не трогали, лишь бы не возникало проблем. А после двенадцати она просто перестала носить его одежду, говоря о том, что и сама справится. И Стелла справлялась удивительно ловко, взвалив на себя хлопоты таверны, которой они управляли (управлял то отец, но они, по стечению обстоятельств, стали единственными владельцами). Вчера вечером Сигма учуял этот странный, табачный запах слишком близко. Его владелец пришел в город, а после наведался в его дом. Стелла прогнала Альфу, и Сигма диву давался, когда его трусливая сестренка стала такой смелой. Тему эту они не затрагивали до вечера следующего дня, пока бестолковая Омега не решил отправиться на поиски того, кто так удушающе-приятно пах. Ноги отекли после продолжительного лежания в кровати и ему потребовалось немало времени, чтобы влезть в свои излюбленные сандали да спуститься по лестнице. Ночной ветер всегда радовал своей прохладой. Здесь, в горах, пахло травами, чистой водой и, как бы это странно не звучало, небом. Сигма любил эти места. Любил свой дом и ни за чтобы отсюда не ушел. Слишком много воспоминаний пропитывает это место, слишком уж он привязан к этому городу. Он шел неторопливо, огибая каменные здания, прекрасно понимая, куда придет в конечном итоге. Травянистый запах, с этой непонятной примесью металла с табаком, исходил со стороны обрыва: высокого склона над тернистой долиной кустарников, кольцом окружавших Загори. С каждым новым шагом запах становился четче, а давящее чувство внизу живота сильнее. От спазмов болела голова, а к горлу подступал ком тошноты. Эти ощущения будоражили воспоминания о недавней трагедии… Но Сигма шел, играя в упрямого осла. Шел, чтобы остановиться у самого начала утеса. Запах реки, берущей свое начало в тернистой долине, ароматы трав, все это терялось, приглушенные духом Альфы, сидевшей на кривой коряге, почти у самого обрыва, то и дела пинавшую камушки вниз, в глубь каньона. Альфа замечает его не сразу, уже давно привыкнув к вечно окутывающему ее запаху сладости. И Омега стоит не двигаясь, ожидая реакции, но не преминув рассмотреть девушку получше. Красивая. Поистине красивая, со светлыми волосами и черными, как смола глазами она бы вполне могла потягаться в красоте с Богиней Афродитой. Энигма же поднимать голову не спешила, опасаясь спугнуть подошедшего, хотя и прекрасно отдавала себе отчет в том, что пришел Омега именно за ней. Но глаза поднять пришлось, когда парнишка (может на год старшее ее самой) сделал пару шагов навстречу, вновь останавливаясь, явно желая, чтобы Альфа подошла сама. И Энигма, скрепя гордостью, поднимается. Поднимается, чтобы упереться взглядом в самые чистые глаза, которые ей только довелось увидеть за свои шестнадцать лет жизни. Омега был красив… Красив, как принято говорить — картинно. Черные кудрявые волосы обрамляли круглое лицо по самые скулы, а большие, кристально-голубые глаза придавали этому образу какой-то божественности. Он был не худой и не пухлый, но даже с расстояния десяти шагов, Альфа могла клясться: кожа у него мягкая. Воздушная. Расстояние она между ними преодолевает, не замечая этого, и пялится на стремительно краснеющего Омегу не моргая. У парня, от столь пристального внимания к себе, потеют ладошки. Обоих запах друг друга поглощает с головой. Контроль над мыслями и словами теряется также быстро, как и над действиями. — Энигма. — Альфа шепчет это, а после добавляет чуть громче, неуверенная в том, произнесла ли она это в слух. — Мое имя Энигма. — Я Сигма. Смотрит, щурясь и удивляясь тому, как боль, сковывающая сердце, постепенно угасает, сменяясь каким-то удивительным спокойствием, а запах шалфея более не кажется колючим. Альфа тянет носом, замечая, что сладость ягод мешается с табачным привкусом ее собственного духа, но и в этой феерии ароматов прослеживается неизвестная ей соленость. Они молчат до неловкости долго и у Энигмы, впрочем, как и всегда, сдают нервы. — Ты красивый. — Она говорит это и тут же прикусывает собственный язык, краснея ушами. — То есть нет, я не это хотела сказать! Омега сконфуженно моргает пару раз, а после на его губах цветет по-скотски ехидная улыбка. Руки на груди он складывает по чистой привычке. — То есть некрасивый? Альфа тихо икает, резко вскидывая голову. — Очень красивый! — И вновь краснеет, замечая, как в голубых глазах плещутся азартные огоньки. — Но сказать я хотела не это. И Омега смеется. Мягко так, по-доброму, заставляя несчастную Энигму стоять на дрожащих ногах. — Тут становится холодно… — Сигма, все так же улыбаясь, разворачивается в сторону города. — Идем? И Альфа идет, ведь за этими глазами она готова следовать даже в Бездну. Любовь не приходит сразу. Это чувство постепенное, взращиваемое внутри подобно семени подсолнуха, однажды рискующее расцвести ярким цветком, подобному Солнцу. Жаль только, что не у каждой романтической истории счастливый финал. У этой вот он оказался весьма трагичным…***
Улицы спальных районов Токио давно погрузились во тьму и только одинокие окна домов источали свой слабый, желтоватый свет, позволяя разглядеть нумерацию на их заборах. — И…? — Майки устало зевает, забирая пустую чашку у хитро усмехающегося деда, относя ее в раковину. — Что с ними случилось потом? — Не знаю, об этом мало говорят. — Мансаку встает из-за стола, потягиваясь и по кухне эхом катится хруст пожилых костей. — Говорят, они умерли друг за друга на той войне, внезапно разгоревшейся в столице. Точнее, умер Омега, а Альфа, затуманенная горем, открыла в себе новый дар. — На удивленный вздох внука Сано-старший тихо смеется. — «Энигма» — сильнейшая Альфа, Манджиро. Сильными просто так не становятся. — Но у нее и до этого была способность ставить метку Альфам, разве это не странно? — Майки гремит посудой, промахиваясь ручкой чашки мимо крючка и тихо пищит, замечая, как по горлышку ползет трещина. Кружку он позорно прячет за спину. — О таких вещах нужно спрашивать знающих, я ведь просто рассказал тебе сказку, которую рассказывала мне моя бабушка. — О разбитой посуде дед припомнит Майки позже, сейчас же ему хотелось просто добраться до кровати. — У знающего… — Фигуру своего старика Альфа провожает недовольно цокая языком. — Не хочу я искать того мужика. — Хмурится, ставя пострадавшую чашку на верхнюю полку, в самый дальний угол. — От него воняет мятой. Мяту Майки, с недавних пор, не переносит.