***
Почему спортивные секции и кружки средней школы работают даже летом Мицуя не знал, но был уверен в том, что руководству школы просто нравится издеваться над бедными, сонными учениками. Хорошо, что длительность их значительно сокращалась, по сравнению с учебными буднями и времени на личные дела хватало. Быть главой клуба нелегко. Особенно, если этот клуб переполнен Омегами, а ты в нем единственный Альфа. «Швейное дело привилегия слабого пола» — болтают люди вокруг и на замечания эти Такаши громко цокает языком. Он никогда не разделял страсть общества к гендерному распределению интересов и всегда весело, гордо задрав голову, заявлял окружающим его снобам о том, что в его бардачке, на багажнике байка, обязательно лежит походный швейный набор. Как эти придурки тащили к нему свои порванные брюки, тихо поскуливая и кланяясь, он упоминать не станет. Мицуя был Альфой, но вряд ли, не принюхавшись к плотному запаху моря, его можно было таковым обозвать. Вот, полдень пробил свой час и все девчонки, до этого безустанно кроившие свои ткани, облегченно выдыхают, вставая с насиженных мест. Со своим главой прощаются, широко улыбаясь, не применив, для чего-то только им ведомого, усилить свой запах, проходя как раз мимо его носа. Мицуя не цепляет. Совсем. Странно, но он всегда умел контролировать своего внутреннего зверя даже в самых стрессовых ситуациях. Тихий, собранный, с мягкой улыбкой на лице, он всегда внушал окружающим его людям спокойствие. И вот он остается один на один со своими мыслями. Окно приоткрыто и от того легкий ветер, пускай и теплый, заполняет комнату, освежая. Все эти примеси запахов оседают на пол, позволяя ему вдохнуть полной грудью. У него сегодня еще столько дел... Нужно забрать сестер с дополнительных, сделать с ними уроки, приготовить ужин, убраться дома и не забыть пополнить свой скетчбук новым эскизом костюма, пришедшим ему в голову сегодня утром. Привычный нагруженный график… У Такаши всегда было мало времени на себя и его это, со временем, перестало волновать. Меньше возможностей убивать себя мыслями о том, о чем думать не следовало. Телефон в его кармане тихо пиликает, как только он закрывает последнюю коробку с нитками, ставя ее на верхнюю полку рабочего шкафа. Сообщения приходят одно за другим раздражая слух, заставляя усталого Альфу тихо рычать, в попытке поскорее достать телефон и прочесть все присланное. Весь этот поток состоял всего из одной фразы «Выгляни в окно» и Мицуя уже знает, что его ждет. К открытым ставням он подходит медленно, вальяжно облокачиваясь локтями о подоконник, чтобы выглянуть во внутренний двор школы. Там, почти под самой стеной, стоял высокий парень с темными, короткострижеными волосами. Заместитель Мицуя Такаши — Шиба Хаккай. — Таканчик! — Звонкий голос эхом проносится по колодцу двора, тут же достигая Мицуя. — Я пришел тебя проводить! Такаши на это лишь тяжело вздыхает, отходя от окна подальше, уже зная — Хаккай выкрикнет это снова еще пару раз. Этот назойливый Омега преследовал его с самого детства и, признаться честно, Мицуя определенно не был против его компании. По крайней мере запах Шиба, такой сладкий, отдающий морскими минералами и чаем, совсем не раздражал легкие, а напротив придавал какой-то легкости. А еще рядом с Хаккаем всегда клонило в сон. Спал Мицуя чертовски плохо. Выйдя из школы его ожидаемо встречают у самого входа с широкой, совсем мальчишеской улыбкой. Хаккай выше его на пару голов, но неизменно щуплый. Настоящая модель, хотя и ткани на него не напасешься. Мицуя однажды шил ему рубашку — материала ушло непозволительно много. — Идем? — На пятках разворачивается, смело шагая вперед. Ему все равно куда, лишь бы с Мицуя. Альфа на это лишь усмехается. Какой непоседливый у него заместитель…***
Шумно. По коридорам блуждают чужие возбужденные запахи, которые не перебивают даже ароматные масла, мешочками развешенные по всем углам этого борделя. Громкие стоны за соседней стенкой выводят из себя, хотя Дракену бы давно следовало к этому привыкнуть и перестать обращать внимание. «Массажный салон с особыми услугами», который Кен именовал «дом» начинал свою работу с четырех вечера и не прекращал ее до десяти утра следующего дня. Этаж переполнен феромонами, примесью горького запаха страха, болью, чьей-то печалью. Все это перекрывается сладким возбуждением, в какую бы сторону ты не пошел. Здесь всегда так тяжело дышать. Дракен спускается вниз в лифте и, как только летний ветер обдувает лицо, облегченно выдыхает. Он всегда предпочитал находиться вне дома в момент работы салона. По улице Токио, такой же громкой, но не удушающей, он бредет неспешно, задумавшись о чем-то своем. В последнее время он предпочитает не думать о личных проблемах, полностью погрузившись в дела «Тосвы». За время его отсутствия после ножевого ранения, многое изменилось. У банды появились новые враги и он прекрасно знал, что появились они не только снаружи группировки в роли обозленных соперников. Волнения чувствовались и внутри, просто он еще не понял причины. Не нашел предателей, а они определенно были. Проходит мимо прилавка с выпечкой, неосознанно тяня носом воздух. Запах слабый, еле уловимый и он тихо, разочарованно рычит. С обонянием у него проблемы. Паршиво быть Альфой со слабым нюхом. Умение "чуять" притупилось у него еще в детстве, за пару лет до знакомства с Майки. Густые, тяжелые ароматы его дома мешались в носу и легких, теряясь на языке. Их вокруг него всегда было слишком много и в скором времени организм просто не выдержал такого напора, сбиваясь в развитии. Дракен слышит ароматы друзей и вполне распознает вторичные половые признаки окружающих, но некоторые духманы, все же, он слышит куда хуже остальных. Вот Омег он определять умеет, у них запахи сладкие, незабитые тестостероном, легко узнаваемые, но даже здесь, временами, он сдает позиции. Жить это, в большинстве своем, не мешает, иногда даже помогает. К примеру, во времена, когда у Манджиро — его лучшего друга — сносит крышу и он старательно давит всех окружающих своей аорой, усиливая собственный запах до предела. Дракен в такие моменты последний, кто падает на колени, пускай и случаев таких было катастрофически мало. Всего пару раз, но каждый он вспоминает с роем мурашек на коже. Зато, даже несмотря на этот его дефект, один конкретный запах он без труда уловит даже в самой густой толпе. Цветочный, с нотками цитруса. Флердоранж щекочет нервы, как только Рюгуджи вступает за угол, подходя к фонтану, у которого они с Эммой договорились встретиться. Сегодня Омега удивительно красива. Она всегда прекрасна, но Кен, впрочем как и сейчас, старательно это игнорирует. А Сано-младшая улыбается, радуясь встрече и тому, что ей наконец-то удалось уговорить парня пройтись с ней по магазинам. — Наконец-то, я жду тебя уже десять минут. — Она улыбается и щеки ее, от летней жары, краснеют. — Мы ведь договорились встретиться в пять. Кен старается не задерживать на девушке взгляда и от того, грозно хмурясь, разворачивается в сторону торгового центра. Эмма спешно сворачивает за ним. — Да. — Она дуется, теперь походя на рыбу шар. — Просто я раньше пришла. Цитрус в ее запахе усиливается и Дракен думает над тем, что девушка, кажется, чего-то смутилась. — Я ведь не пророк. — Он вздыхает, замедляя свой шаг, позволяя себя догнать. Присутствие Эммы рядом играет с ним плохую шутку. С ней он всегда чувствует себя слабее, уязвимее и чувство это пугающе ему приятно. Девушка вырывается вперед, гулко цокая каблуками. Она всегда надевала их, когда шла гулять с ним, болтая о том, что не хочет на его фоне казаться слишком низкой. Дракен всегда шутил, что это ей не поможет. На спину ее он смотрит с непередаваемой печалью. И нужен он ей, такой дефектный? Без дома, родителей и будущего? «Конечно нет… Она заслуживает куда большего…» — назойливо стучит по нервам внутренний голос, что никогда не встаёт на его сторону. — Ты чего? — Эмма оборачивается, перестав ощущать рядом с собой присутствие Альфы. Дракен, призадумавшись, застыл в десяти шагах от нее. Звонкий голос приводит в чувство и Кен, мелко вздрагивая, поднимает глаза, натыкаясь на строгий, поистине совиный взгляд девушки. Уголки его губ кривятся в грустной полуусмешке. — Показалось, что шнурки развязались. — Расстояние между ними он преодолевает в секунду, обгоняя блондинку. — Идем. Эмма на это его вранье лишь бурчит недовольное «лжец», ведь кеды у парня на липучках.***
Окей. У Такемичи проблемы. Проблемы, с которыми он, за неимением других выходов, смирился. Он давно принял свой характер, от которого временами тошнит даже его, принял свое невезение, без которого он уже бы не являлся собой, принял свое умение находить приключения на задницу, но этого дерьма он никогда принять не сможет: Зачем брать из приюта ребенка, которого ты заведомо ненавидишь? На кой черт портить ему жизнь своей ненавистью? Зачем испытывать его, если за вас это прекрасно делает жизнь? Синяк на щеке неприятно припекало и Такемичи, морщась от резкой боли, касался набухшей кожи кончиками пальцев. Сегодня его отец был не в духе. Да чего уж там говорить, этот Альфа был в ярости. В самом настоящем гневе, а масло в огонь подлило упрямство Такемичи и его желание отстоять собственное мнение. Ханагаки знал, что Акайо будет злиться на него за то, что тот его ослушался и не приперся домой сквозь толщу ливня, накрывшего весь Токио. Такемичи знал, что отец не одобрит присутствие на его одежде чужого запаха и, если за медовый аромат Аккуна, у которого по итогу ночевал парнишка, он просто на него нарычит, ворча о том, как сильно он не одобряет его друзей, то новый, сильный, просто удушающий запах ладана на его теле выведет Альфу из себя. Акайо кричал. Кричал так громко, что у Мичи заложило уши, а ноги его мелко дрожали ни то от страха, ни то от давящей аоры, накрывшей их дом. Такемичи молчал до последнего, стойко вынося оскорбления. Он бы и дальше выслушивал эту ругань, если бы не грозное, пропитанное ядом: «Меня тошнит от твоего запаха, а теперь ты еще и с каким-то альфой потрахался, что от тебя так зловонит». И это, кажется, стало последней каплей. Обвинять его в том, чего он не делал, так еще и гнобить за запах, который он не выбирал просто низко… И Ханагаки срывается. Скалит зубы, шипит молвя: «Так заткни нос и прекрати меня донимать», – говорить такое не стоило. Не стоило, ведь в туже секунду Такемичи прилетает в живот тяжелым, поистине стальным кулаком. А потом ботинком в ребро, ведь на ногах, после такого удара, у него устоять не выходит. Как по его лицу заехали чем-то деревянным он уже и не помнит, зато помнит, как вскакивая на ноги, дает деру из дома под грубое: «Чтобы в десять был на пороге». Хлопая дверью, он замечает опечаленный взгляд папы, выглядывающего из-за арки кухни. И вот он здесь. На детской заброшенной площадке, скрипит ржавой качелей, да вырисовывает незатейливые узоры на песке перед собой, носком рваных кроссовок. Такемичи размышлял о жизни. Жизнь у него… Он никогда не считал ее, как принято говорить, «дерьмовой», но определенно она была не из легких. Хотя, если задуматься, то основные проблемы начались относительно недавно. В начале лета. Как раз, когда у него прорезался запах. — Да ладно тебе, Такеми, — он бубнит это себе под нос, параллельно пытаясь нащупать шишку под ребрами. Шипит от боли, стоит только прикоснуться. — Проблемы всегда были, просто теперь ты обрел смелость их принять. Вздох выходит излишне тяжелым и даже от такой мелочи тело его неприятно ноет. — Интересно, почему от меня отказались? — Он спрашивает это у хмурого неба, но то одаривает его лишь тяжелым молчанием. — Потому что не пах? Ханагаки часто себя об этом спрашивал. Ему никогда не рассказывали о его биологических родителях, как и о том, когда эта странная парочка из Беты и Альфы, решили усыновить ребенка и почему взяли именно того, от кого даже молоком не душнило. Не сказать, что его сильно волновали те, кто решил лишить его радостей нормальной семейной жизни, да и, по правде говоря, он их даже не винил. У всех на все свои причины и он прекрасно это понимал, но от осознания подобного становилось только хуже. Такемичи непроизвольно тянет носом, надеясь уловить какой-то знакомый запах. Аромат ладана. Поблизости такого не оказывается и внутри что-то неприятно щемит, поскуливая. — Я и не заметил, как привык к нему… — Усмехается, растрепывая собственные волосы на затылке. — Кажется, я в еще большей заднице, чем думал. Домой он возвращается, когда солнце полностью садится за горизонт, уступая место прохладной, летней ночи. Майки, на другом конце Токио, сидя у причала, прислушиваясь к бою волн, хмурится, чувствуя, как неприятно печет щеку и внутри него что-то тихо, надрывно поскуливает. Значения этому, пока что, он предпочитает не придавать.