А могло ли быть все по-другому. . .

      Она стояла под деревом, смотря на отдаленные фигуры людей, что пробегали перед ее глазами в попытках спрятаться от дождя. Проливной дождь был чудом для этого гиблого места — разумеется, только это странное убежище сохраняло свои прекрасные черты в отличие от грязного города. Казалось, капли, стекающие с листвы дерева, совсем не волновали двоих людей, что разговаривали друг с другом. Она со стороны наблюдала за ними, стараясь не показывать свой хищный оскал и опасно-розовые глаза. Она стояла в тени дерева, всматриваясь в лица этих людей — противное счастье проскальзовало у нее перед глазами. Эти ободряющие улыбки, которыми они одарили друг друга; легкое похлопывание по плечу, в попытке поддержать; тихие слова, переходящие в полушепот, чтобы никто не смог услышать той истины, которая предназначалась только им — все это немыслимо раздражало ее. Шепот в голове становился все громче, отличимее, и она поняла, что с ней разговаривают. Но подняв голову и оглядевшись, она не увидела никого рядом с собой. Между тем, шепот усиливался, глупые насмешки отчетливо всплывали в ее сознание гадким образом умершего знакомого — его глаз нельзя было увидеть, вместо них были черные дыры. Ей сказали, если видишь чей-то образ, то просто закрой глаза — но это так не работает, и она не знает, как это объяснить.       — Не переживай, я сделаю все что возможно. — он одобрительно кивнул — она разозлилась. Существование этого человека злило ее больше чем слова, которые он говорил. — Знаю, трудно поверить в это, Экко, но Пилтовер и Заун сейчас на верном пути. — этот глупец не затыкался. Он пытался затуманить разум знакомого, и она это видела, со скрежетом зубов, сдерживая себя.       — Я понимаю. В любом случае, спасибо за все, что ты сделал для моего народа, Джоель.       — Пока меня не за что благодарить, но я рад, что смог подарить вам надежду.       — Ага, которую заберешь. — она не успела осознать, как оказалась рядом с ними, с презрением в глазах смотря этому глупцу в лицо — ей не понравился жест Джоеля направленный в сторону Экко.       — Я понимаю твое недоверие, но позволь мне доказать обратное. — он сразу же выпрямился, поднял на нее глаза и уверенно заговорил. Все это она уже видела в лице другого человека.       — Даже не следует пытаться. — она продолжала презрительно смотреть на этого надменного типа, даже когда ее грубо взяли за руку, стараясь отодвинуть.       — Джинкс, прошу, не вмешивайся хотя бы сейчас. — но она не смотрела в глаза ему: ее интересовал лишь этот лживый человек, что стоял слишком близко к ней.       — Возможно мы натворили много неприятностей друг другу, но всегда есть возможность начать сначала. — он положил ей руку на плечо — ее передернуло от этого. Она со злостью схватила его руку, сильно сжимая запястье — он, казалось, никак не отреагировал. — Сейчас мы не должны думать о ненависти, скорее о том, как мы можем спасти жизни невинных людей.       — Это мамочка и папочка должны были заботиться о твоей паршивой жизни, отправляя тебя сюда. — она грозно сверкнула глазами, небрежно отпустив руку. Он уже не смотрел на нее, отойдя на шаг назад. Не может быть, чтобы его задели эти глупые слова. Она бы никогда не позволила себе выглядеть так жалко на людях.       — Пошла прочь. — Экко оттолкнул ее, поднимая глаза, полные злости. Она замерла на мгновение на месте, вслушиваясь в голоса, что окружали ее. Она думала что-то возразить в ответ, но противные шептания начали заполнять ее разум.       — Замолчите. Немедленно. — она шепотом старалась сквозь зубы заставить голоса смолкнуть. Образы и их тени начали всплывать в ее голове, затмив лицо, переполненное гневом и ненависти к ней. Она так давно не видела злость в его глазах, направленную на нее.       — Убирайся, я сказал. Мне не нужно, чтобы ты оставалась здесь. — возможно он имел в виду, что ей следовало убраться с улицы. Она бросила презрительный взгляд на уходящую вперед фигуру. — Ты никогда не знаешь, где нужно остановиться, не так ли? — она правда желала возразить, но в разуме всплывали лишь старые воспоминания, от которых ей хотелось сжать собственную голову, и если не закричать, то начать безмолвно глотать слезы. Она смотрела теперь на него с той же яростью и ненавистью, что и он. Он первым отвернулся от нее, в спешке помчавшись за своим, другом? Ей тяжко было осознавать, что для Экко так все и было. Она смотрела им вслед, стараясь не слушать, как Экко пытался оправдать ее поведение перед этим. . . знакомым. И все это ей напоминало лишь одну картину: когда, стоя на том мосту, она надеялась, что ее сестра вернется, что Вай одумается, но этого не произошло — сестра забылась во внимании другого человека, и по иронии судьбы это был никто другой как выходец из Пилтовера. Джинкс помнила, как ее сестра стремительно сбегала от нее; как Вай держала крепко запястье проклятого миротворца. Почему-то Джинкс в душе надеялась, что отпустив сестру, она больше не испытает подобной боли; что время пройдет, и она сумеет отпустить ненависть к ней, как это однажды совершил Силко по отношению к Вандеру. Но сейчас она смотрела на тех людей, что отдалялись от нее, вновь заставляя ее пройти через весь этот мрак.       — Я только хотела помочь! — дождь хлестал по асфальту, как и ее слезы, что текли по щекам, размазывая грязь и сажу.       — О чем я просила тебя? — ответом ей служило невнятное бормотание сестры, старающейся утереть слезы. — Я же просила, не лезь! — один удар сокрушил ее, заставил упасть на холодную, мокрую, но охваченную огнем, землю. В легких не хватало воздуха, едхий запах дыма заполонял ее легкие, а в глазах засела пелена слез. Она кричала, смотря на уходящий силуэт сестры.       — Вайолет, Вайолет, прошу, не бросай меня! — а ведь это был самый большой ее страх: остаться брошенной всеми, особенно самым близким человеком. Сестра пропадала в дыму, но крошечная фигура не могла и с места сдвинуться, продолжая давиться слезами. Пламя подбиралось к ней, но, охваченная страхом, она не могла заставить себя вскочить с этого места и убежать. Может она надеялась, что сестра вернется за ней, но тело, валяющегося уже покойного отца, говорило ей об обратном. Она хотела понять, почему сестра ушла и бросила ту малышку в огне, вот только когда они увиделись вновь, та предпочла сбежать, оставив маленькую в ее сознание Паудер кричать и умолять о возвращение. В ту ночь она осталась одна, даже несмотря на человека, стоящего перед ней — к слову, она видела нож в его руках, просто не могла принять мысль о том, что только что пережила предательство сестры.       А потом они просят простить сестру, просто потому что она любит маленькую Паудер. Но Джинкс не считает, что предательство схоже с любовью, хотя откуда ей знать каково это, когда тебя любят.       Он пообещал, что все изменится; что ей больше не нужно заставлять себя мысленно проходить через весь тот ужас. Она подумала, что может ему верить, но смотря на его фигуру, одиноко сидящую у дерева на сырой траве, отбрасывала эту мысль. Она не ушла, как он просил: она никогда не уходит — всегда остается одна.       — Почему ты все еще здесь? — сухой тон заданного вопроса задел ее. Его опущенная голова не давала покоя. Честно, она не знала, почему находится здесь. Просто в один момент он сам привел ее сюда, но может под этим вопросом он подразумевал другое. В любом случае, у нее не было ответа ни на один из этих вопросов.       — А почему я должна уходить?       — Разве не так ты постоянно поступаешь? — но это было неправдой: она оставалась, несмотря на то, что рядом никого уже и не находилось.       — Я не делаю так, к твоему сведению.       — Правда? Какая жалость. — его холодность пугала. Она прикусила губу, не решаясь подойти ближе к нему.       — Почему ты так беспокоишься о своем дружке?       — О, не утруждайся. — она с непониманием посмотрела на него. — Вряд ли ты сможешь понять, что значит заботиться о друзьях. Ну и вправду, откуда тебе это знать. — она даже не знала, что существует слово «забота», и он был прав, откуда ей понимать, что это такое.       — Зачем заботиться о ком-то из верних? Это лишено смысла.       — Зачем вмешиваться в дела, которые с самого начала тебя не касались? Это ведь тоже лишено смысла. — ненависть в его взгляде не исчезла — она боялась утонуть в ней: ей нужно было избавиться от этого противного, скользкого чувства, но сведенные к переносице брови и суровость темно-карих глаз не позволяла ей этого.       — Ты либо идиот, либо у меня нет оправданий твоим поступкам. — она подошла чуть ближе к нему, чтобы шум дождя не заглушал ее слова.       — Я не просил твоего мнения.       — Конечно, когда оно тебя волновало.       — Вот именно, никогда. Перестань вмешиваться в жизнь моего народа. Эта не та вещь, которую я тебе когда-либо позволю. — и он был прав. Даже когда у нее появилась собственная комнатка на этом дереве, она не стала частью их поселения.       — Это глупо доверять тем, кто отнял у нас все! Почему ты этого не видишь? — она сорвалась на крик: его безразличие добивало, ей не оставалось ничего иного, кроме как кричать, в надежде что ее услышат.       — Если у тебя что-то отняли, то почему ты сразу спешишь обвинять всех?       — Я не обвиняю, я. . . — она запнулась, наблюдая за тем, как он встает.       — Это ты и делаешь!       — Почему ты ему доверяешь? — вопрос, ответ на который она давно хотела услышать. Возможно, она спрашивала не совсем у него, скорее у судьбы, которая любила оставлять ее с ничем, заставляя наблюдать за уходящими от нее людьми.       — Я не хочу оглядываться на прошлое. Я принял решение жить настоящим. Не все в Пилтовере такие, какими ты их себе представляешь. Он желает помочь, а я не хочу бросать свой народ. — это глупо. Как он мог доверять тому, кто дарил лживую надежду всем остальным? Она стояла с неверием в глазах, желая понять ход его мыслей. — Мне надоело, что ты живешь в своем прошлом, не давая и шанса будущему.       — Разве оно того заслуживает?       — Возможно ты неправильно поняла, и это будущее не заслуживает тебя. Так что неудивительно, что ты ведешь себя как ребенок и цепляешься за прошлое, как за мамочку. — она со злостью вглядывалась в его лицо. Сжимая кулаки, он сдерживал себя. — Какой смысл тебе оставаться здесь, если ты даже не можешь начать новую жизнь? — он грубо схватил ее за плечо. — Ты единственная виновата в том, что произошло, поэтому не ищи себе оправданий и не перекладывай вину на других.       — Не указывай мне, что делать. — она схватила его запястье, вонзая свои ногти в темную кожу и пачкая их в крови.       — Конечно, не буду. Только и ты перестань себя считать кем-то, чьим мнением я не стану пренебрегать. Я помог тебе даже больше чем следовало, и это твоя благодарность? — помог? Он не оставил ей выбора, заставив поверить ее в то, что он заботился. Но, конечно, это было лишь плодом ее больного воображения. Ничего более, чем просто глупая выдумка, которая поразила ее разум. В конце концов, если ее бросила собственная сестра, то почему бы этому человеку не попытаться одурачить глупую девчонку, лишь бы остановить вечный хаос. Этот человек стоял напротив нее и говорил все это с презрением к ней.       — Я не нуждалась в твоей помощи.       — Если это так, то убирайся, потому что больше это не может продолжаться. — он отдернул руку, прошипев от боли. Она отошла на шаг назад. Мысли становились все громче, заглушая окружающий мир. Образ стоящего перед ней человека быстро размывался, и она видела лишь свои страхи. Она хотела зажмурить глаза, согнуться и не видеть этого больше, но страх, показаться слабой, давил на нее. Демоны шептали ей несуразные вещи, заставляя ее каждый раз оборачиваться и оглядываться. В прошлый раз он сказал. . . Она не может вспомнить: шептания становятся все громче, и она не может услышать своих воспоминаний. Что именно тогда он ей сказал? Почему сейчас ей больно? В одном он был прав — она должна уйти.       — Меня это уже не удивляет. — в глубине души она чувствовала себя вновь преданной, и от этого становилось только больнее. В тусклых розовых глазах он не увидел никаких эмоций.       — Что именно? — она молча смотрела ему в глаза, стараясь не замечать очередное видение, призрака, что жалобно стоял позади Экко, пытаясь ухватиться за рукав его куртки. На лице маленькой девочки слезы — в глазах же Джинкс не было ничего. Предательство ощущалось на вкус точно так же, как и раньше.       — Почему ты не заткнул меня чуточку раньше? — он непонимающе смотрел на нее, но она не собиралась ничего пояснять. — Возможно, если бы ты это сделал, ничего бы сейчас не было. — и она была благодарна хотя бы за то, что ей не пришлось бы видеть призраков ее больного рассудка. Впрочем, откуда ему знать, каково это терять связь с реальностью, путаясь в собственных мыслях; каково каждую ночь просыпаться от одних и тех же слов, вводящих тебя в бесконечный страх; каково слушать слова поддержки с утра, а вечером быть той, кого оттолкнули и прогнали из счастливой жизни. Да, она была проклятием, и ей хотелось, чтобы он изменил это: ее сестра оставила попытки, но он ведь всюду следовал за призраком маленькой Паудер. Правда, он не знал, что этот призрак для него невидим. Лишь Джинкс могла его видеть, и не счесть всех попыток, когда она пыталась избавиться от этого проклятого видения. Паудер стояла за Экко, но по-прежнему старалась схватить руку Джинкс. — Какая же я идиотка. — она спешила отойти от него, и холодный дождь, из-за которого она дрожала, не волновал ее. Лишь детский плач раздражал, который раздавался позади, напоминая ей о собственной уязвимости. Она хотела заставить это замолчать, но шепот в ее разуме не утихал, и она давилась болезненными воспоминаниями. Единственный, кто, казалось, хотел ей помочь, променял ее на другого, человека из Пилтовера. Она желала увидеть, как это место будет гореть. Обернувшись, она не подняла глаз на Экко, что смотрел ей вслед: ее внимание зацепило это дерево. Огонь, что окружал ее в воспоминаниях, болезненно отзывался в груди, и ей хотелось кричать. — Зачем ты подарил мне надежду на несбыточное. А после еще и удивляешься, что я ни во что больше не верю, глупец. — он видел, как ее губы дрогнули — она что-то сказала, но он не знал что именно. Слезы пролились лишь тогда, когда она отвернулась. Она верила в одно чудо: может кто-нибудь мог бы позвать ее по имени, когда она будет так желать этого. Она никогда не уходила, но сегодня другой день: момент, когда она прекратит все то, что не должно было даже начинаться.       Она стояла словно в царстве тьмы. Правда может была в том, что ее глаза перестали видеть яркие предметы, или мрак, окружающий ее, не воспринимался как раньше: нежным бедствием, что спасало ее от навязчивых мыслей. А может, она и вовсе не понимала, что находилась у берега грязной речушки. Стояла и смотрела вдаль, пытаясь востановить свое дыхание: она бежала к этому месту, но вновь не знала причины. Тусклые огни на том берегу слабо отражались в ее глазах. Она с сожалением смотрела на те огни, которые, безусловно, были яркими, но только для людей, обитающих на противоположном берегу. Для нее же эти огни превращались в слабое свечение, но, вопреки этому, она продолжала смотреть на них, затаив дыхание. Тишина, разливающаяся вокруг нее, будоражила ее сознание: даже голоса постепенно стихали, а видения исчезали. Она присела на гальку поближе к воде: она была чрезмерно мутной. Это место она часто посещает, даже не желая этого. Потому что вряд ли можно избежать своих снов. Каждую ночь она оказывается на этом берегу и смотрит лишь на одного человека, что стоит в этих водах. Он никогда не поднимает взгляд на нее, но продолжает вести разговор — она не может вспомнить о чем, потому что стоит ему замолчать, как ее черти начинают хаос в голове, изгоняя образ, одиноко стоящего там, человека. Она пыталась подбежать к нему, но это всегда заканчивалось провалом, и ей оставалось лишь тонуть, глотая противную речную воду. Иногда она хотела начать разговор с ним сама, но не могла вымолвить и слова. Она стояла и со страхом ожидала, когда этот образ вновь исчезнет, оставив ее одну посреди пустоши. Сейчас она сидела и отрешенно глядела в воду, забыв о тех огнях, которые не имели для нее никакого смысла, чтобы смотреть на них. В мыслях было пусто, и она не знала, радоваться этому или нет. Только эмоций, в любом случае, не было. Она ушла на окраину города, куда раньше никогда не ходила одна: с ней всегда был единственный человек, который проводил ее через весь этот мрак. Она смотрела на гладь воды, пока не заметила колыхание волн. Она не смела моргнуть, неверяще глядя перед собой. Фигура ее образа из сна находилась все на том же месте. Правда, она не слышала его разговоров: он стоял абсолютно с пустым выражением лица, повернувшись к ней. Прикусив губы, она и не почувствовала вкус крови, стекающей по коже.       — Постой, не уходи. . .прошу. — она, запинаясь, начала медленно заходить в воду. Он же стоял на месте, по-прежнему смотря на нее. — Не оставляй меня вновь, пожалуйста. — она не могла заставить себя идти быстрее: каждый шаг давался с трудом, будто вода вовсе не желала встретить ее в своих глубинах. Человек все еще стоял, но теперь ей казалось, что у него было печальное выражение лица. — Почему ты так на меня смотришь? — она стояла вплотную к нему, но не решалась прикоснуться: боялась, что стоит ее руке дотронуться, как он исчезнет. — Я помню, что сделала тебе больно, но, пожалуйста, не уходи. . . Я не знаю, что мне делать дальше. — слезы медленно стекали по щекам, темно-розовые глаза погружались в блеклую пелену. — Прошу, скажи, что мне делать? — она могла лишь заметить, как с каждым словом погружалась в глубины. Он же стоял, молча смотря на нее. — Я думала, что найду свое место. Но мне никто не рад, и я не знаю, зачем продолжаю тебя разочаровывать. Мне так жаль, прости. — она не могла дышать, задыхаясь от воды, что наполняла ее легкие. Силуэт перед глазами медленно исчезал. — Постой, пожалуйста. . . — она перестала что-либо видеть, погрузившись во тьму. Волны захлестнули ее, но она не понимала, откуда они взялись. Течение реки уносило ее на глубину, и она чувствовала, как перестает с каждой секундой дышать. Боль в рассудке прояснялась, и ей некуда было бежать. Она упала в бездну и, захлебываясь, продолжала тонуть. Никаких воспоминаний, голосов, видений — только глубина и мрак, вселяющие в нее покой и умиротворение — чувства, которых она не знала.       Он стоял в ожидании человека, приходящего к нему обычно в строгой, официальной одежде. Но с каждой минутой, проведенной у моста, стоя под холодным ветром, он начинал сомневаться: «а придет ли он вообще?». Он не знал, как развлечь себя, и потому бесцельно смотрел на огни процветающего города. Его завораживал вид, и принимал он эту правду с досадой на лице.       — Где же ты, черт возьми. — на тихие слова не нашлось ответа. Он стоял в одиночестве, окруженный фонарными столбами. Что-то ему подсказывало, сегодня он не увидит привычной уверенной походки по ту сторону моста. С сожалением осмотрев это место, он направился к алтарю, расположенному в самом начале моста. Свечи горели и, казалось, никогда не затухали. Он взглядом обвел все лица людей, что покинули это место. Он заметил свежие цветы, а еще девочку, бегущую в его сторону — она положила пару ирисок на мрамор и, посмотрев на портрет одной женщины, вновь убежала прочь. Он, затаив дыхание, смотрел на девочку, и что-то в его груди болезненно защемило. Раньше это место не завлекало его внимания: находится так близко к мосту было действительно опасно. Сейчас же он взглядом уловил знакомые черты лица и теперь уже с любопытством рассматривал фотографию женщины с темно-синими волосами: сведенные к переносице брови, чуть хмурые глаза, сжатые губы — все это он уже в ком-то видел, и правда неожиданно ударила его в сознание. Он с раскрытыми от удивления глазами смотрел на эту фотографию, заметив под ней старого зайку, которого, он мог поклясться, уже видел у одного человека. Заяц, висевший долгое время на проводах, принадлежал его давней подруге. Каждый раз она сочувственно смотрела вверх, рассказывая ему, как не могла достать эту игрушку. Вай. Это имя вызвало в нем еще одну волну воспоминаний. В один день, когда ей удалось достать эту игрушку, он запомнил, что она хотела отдать ее своей сестре, Паудер. Теперь он мог лишь догадываться, кто именно из них положил этого зайку сюда, под фотографию их усопшей матери — если она являлась ею, он не мог быть в этом уверенным. Он не успел заметить, как оказался под мостом, у берега реки. От скуки, взяв небольшой камень, он кинул его в воду, наблюдая за всплесками воды. Он был в этом месте не так давно. Воспоминания об этом были ему неприятны, ведь здесь он впервые за долгое время встретил девушку, с пустыми розовыми глазами и руками в крови. У них завязался разговор, правда, по его мнению, это ни к чему не привело. Он и сам не знал, на что рассчитывал, присаживаясь на этот берег и выслушивая ее бредни. Ему казалось, она говорила, не замечая его присутствия, но последнее касание к руке заставляло каждый раз сомневаться в этом предположении. После того вечера он встретил ее с утра, стоящей на балконе. Она произвела большой эффект неожиданности, возможно поэтому он не смог собраться с силами и прогнать ее. Сегодня, однако же, он сумел это сделать: прогнал ее, не позволив себе мягкости в тоне и раскаяния в душе. Но теперь, стоя на этом берегу, он вспоминает ее потерянный взгляд. Он, правда, не понимает, почему так часто возвращался к ней даже в своих мыслях. Да, он прогнал ее, но ведь он был тем, кто показал ей новый дом. Он просто беспокоился о ней, поэтому, наверное, не рассматривал свою помощь как второй шанс для нее. Она же, скорее всего, видела в этом нечто большее. Пустив ее к себе, он не знал, на что надеятся. Он просто терпеливо ожидал веления судьбы, и встречал эту молчаливую девушку каждое утро в своих дверях. Он не знал, что испытывал к ней, и понятия не имел, как она относится к нему. Для него было характерным испытывать чувство вины, но теперь, осознавая, кого именно заставил уйти, он медленно погружался в пучину отчаяния. Возможно, он был слегка резок, но теперь ее уход ощущался совсем по-другому. Он уже привык к ее компании. Знал, какую музыку включать, если ей становилось тоскливо; часто видел ее, спящую на маленьком старом и потертом диване; помнил, сколько сахара класть в кофе; научился угадывать, в какие моменты к ней приходило вдохновение, а в какие ей становилось хуже обычного. И последнее он ненавидел больше всего: ему не нравилось ощущать это беспокойство, потому что, вероятно, он считал, ей плевать на него. Он не знал, ошибается или нет. Возможно, они стали чуть ближе. По крайней мере, они не пытались убить друг друга — один уже легко совершил это без коллебаний, о чем теперь немыслимо жалеет, каждый раз смотря на свое отражение: ярко-розовые глаза всегда выискивают множество изъянов в избитой душе, и ей это очень хорошо известно, к большому сожалению. Возможно, если бы он научился за это время понимать ее чуть лучше, то сейчас бы не мучал себя мыслями о ней. В какой-то момент, он и вправду хотел вернуться к светлому прошлому. Он думал, у них появился шанс, увидев ее улыбку, пусть и грустную, но зато искреннюю. Возможно, у них был шанс, но к чему он привел? Она ушла, оставив его наедине со своими проклятыми мыслями. Он начинал жалеть о том, что сказал ей сегодня, потому что вспомнил, как не хотел забывать о прошлом. Однажды, он захотел с ним покончить, затеяв игру с опасной чертовкой, Джинкс, но к удивлению, его соперником стала сама Паудер, неожиданно вспомнившая правила старой игры. Она почти победила его, но в последний момент он помнит нерешимость в ее глазах — после она падает на землю, а он продолжает избивать ее. Он верил, что если убьет девушку, что лежит перед ним, а ей была Паудер, то сможет распрощаться с прошлым. Но последний взгляд этой девочки обезоруживает его, и он, с нерешительностью подняв кулак, засматривается на голубые глаза, что умоляли прекратить. Он думал, что она не хочет, чтобы ее убивали, но правда оказалась жестокой: они не обговорили правила игры, но оба понимали, что проигрыш означал смерть. В его воспоминаниях, каждый раз когда Паудер проигрывала, она исполняла свое наказание, не полагаясь на поблажки Экко, ее старого друга. Возможно, поэтому она резко замотала головой, будто вспомнив, что она всегда сама принимала наказания. Граната уже была в ее руках, и возможно в голубых глазах Экко последний раз видел искренние эмоции. Он с тяжестью на душе помнил, какой красивой была ее прощальная улыбка. Тогда на мосту она приняла свое поражение, и Экко не мог поверить в то, что действительно потерял остаток прошлого. Он уже хотел начать жить по-новому, но увидев знакомые синие косы, и пустой взгляд уже розовых глаз, он с разочарованием выдохнул. Да, прошлое его окончательно покинуло, забирая единственную девочку, сохранившуюся в сознание. Паудер исчезла в тот момент, когда стеклянные розовые глаза уставились на него; когда он понял, какой монстр сидит перед ним; когда осознал, чьих рук это было дело. Мысли тяготили его, он уже не знал, где скрыться от болезненных воспоминаний. Стоя у реки, он хотел сделать вдох, который забрал бы весь хаос из его головы. Но ему вновь помешали это сделать до боли знакомые синие косы, лежащие на камнях. Он и не понял, как сорвался на бег, стоило ему увидеть ее тело. Она лежала, не шевелясь, — беспокойство только усиливалось. Подбежав к ней, он присел на камни и притянул ее тело к себе. Она лежала с закрытыми глазами, и в одно мгновение ему показалось, что он не слышал ее дыхания. Рукой он нащупал слабый пульс, и это немного его успокоило. Правда, теперь он не знал, что делать — он просто смотрел на ее безмятежное лицо и, по его воспоминаниям, такого выражения она никогда ему не показывала. Он не был уверен, что после их ссоры, если это можно так назвать, она будет рада увидеть его руки на ее теле. Он не знал, почему она лежала здесь; что случилось с ней; можно ли ее разбудить; проснется ли она. Он мог просто оставить ее здесь, но что-то внутри заставляло держать эту девушку, не позволяя отпустить. Он растерянно смотрел на нее, пытаясь понять, что же ему делать. По ощущениям, ему казалось, он трогал тело не живого, а мертвого человека — настолько оно было холодным. Ее мертвецки бледная кожа пугала. Разбудить ее — было лучшей идеей. Он приподнял ее за плечи и немного потряс, но никакой реакции это не вызвало. Он положил ее так, чтобы она головой смогла опереться на плечо; взял ее руки в свои, в попытках то ли отвлечься от нарастающей в душе тревоги, то ли согреть ее ледяные пальцы. Он мог бы взять ее на руки и отнести, но куда или зачем? Он не хотел, чтобы, очнувшись, она ударила его и вновь сбежала. Злость, которую он испытывал еще с утра, пропала и сейчас он с досадой смотрел на ее закрытые глаза. Вот только он думал, что обида, которую она в тайне затаила на него, не собиралась исчезать.       — Джинкс. — он обхватил ее хрупкое тело, притянул к себе. В обьятиях он вновь аккуратно потряс ее. — Ну же, очнись. — но она продолжала лежать в его руках, как безвольная кукла. Он боялся забирать ее отсюда: у нее, наверное, была исключительная причина приходить в это место, и он, не зная ее, не хотел решать за нее. Но оставлять ее в этом мраке, он тоже не желал. — Джинкс, ну же. — он чуть увереннее потряс ее за плечи, всматриваясь в закрытые глаза. — Да, что за черт с тобой? — у нее был чуткий сон, он это прекрасно знал. Значит, она не могла просто заснуть на этом берегу, но иной причины, по которой он нашел ее здесь, не знал. Возможно, ей нужен был врач, но они были далеко от двух городов, так что он не знал, как именно мог помочь. Он просто обхватил ее двумя руками, дожидаясь когда она проснется.       Она больше не ощущала холода. Легкие были свободны от грязной воды. Она не слышала шума глубины, в которую падала несколько мгновений назад. Боль тоже затихла. Она не понимала, где находится и что с ней сейчас — попытавшись открыть глаза, она увидела все тот же берег.       — Мне показалось? — она недоуменно смотрела на реку, вспоминая силуэт из сна, который видела совсем недавно. Она думала, что утонула — но вот она здесь, вновь сидит на этом берегу, с отчаянием осознавая, что это был очередной обман, устроенный ее больным рассудком. — Опять? — ее голос был надломленным.       — Что показалось? — она испуганно дернулась в его руках и после осознала, почему чувство холода покинуло тело.       — Что ты, черт возьми, делаешь? — она резко выбралась из его рук, продолжая смотреть на него с негодованием. Он отодвинулся от нее, не зная, что ей ответить. — Я спрашиваю, какого черта, ты здесь забыл?       — Извини. — она смотрела на него так, как делала это давно: в пылу сражения, выставив оружие перед ним. Но сейчас у нее ведь не было намерений его убить, но это не отменяло того факта, что она могла с легкостью это сделать. Он понял, что в ней что-то переменилось, но она отказывалась говорить об этом. Только сверкающие во тьме розовые глаза не могли молчать, стараясь поведать ужас пережитых страданий. — Я проходил мимо и как обычно наткнулся на тебя. — он неловко усмехнулся — она не изменилась в лице.       — Зачем нужно было прикасаться ко мне? — она злилась, и он понимал причину. Это было странным, хотя бы потому что ей нравилось в знак прощания обнимать его. Это были секунды, но Экко очень ценил их, обнимая ее в ответ. Не знал, правда, значили они хоть что-нибудь для нее, но он на это надеялся. Так, как он обнимал ее сейчас, никогда не было. Возможно, ей не понравилось, что он находился слишком близко.       — Слушай, мне жаль, что я наговорил тебе глупостей. Правда, извини. — в ее лице он больше не видел злости, но ему казалось, что она смотрела будто сквозь него.       — Ты серьезно? — это был даже не саркастичный тон. От нее веяло безразличием. — Я уже и забыла об этом. Просто убирайся. — она отвернулась от него в сторону реки.       — Нет, мне, правда, не стоило говорить тебе тех вещей.       — Я сказала, пошел прочь.       — Но, Джинкс. . .       — Уходи.       — Я уйду, но не хочу, чтобы и ты делала то же. — он с надеждой смотрел на нее. Она ответила ему молчанием. — Прошу, пойдем со мной. — она молчала, не поднимая на него глаз. — Пожалуйста, Джинкс.       — Просто уйди, Экко. — он прикусил губу. Ему нужно было уходить: она просила его об этом слишком надломленным голосом, чтобы не выполнить это пожелание. Он отвернулся от нее — сейчас он шел, но медленно, иногда оборачивался, надеясь, что она последует за ним. Правда, она оставалась на месте. Он уходил — маленькая Паудер бежала к нему. Упав на камни, она звала его, нет, кричала, надеясь, что он заберет ее. Но он шел, казалось, будто, вовсе не замечая крики и плач.       «Пожалуйста, не оставляй нас!» — Джинкс хватается за голову, не зная, как перестать слышать этот голос.       «Не уходи, вернись!» — его фигуры не было видно. — «Почему он снова нас бросил? Почему?» — маленькая фигура сидела в отчаяние, смотря на свои руки. Джинкс смотрела на нее с испугом.       «Ты не знаешь, почему он ушел?» — голубые глаза словно светились во тьме. Они глядели на нее, ожидая ответа, но Джинкс молчала — ее холодные розовые глаза помрачнели. — «Он же обещал, что останется.»       — Замолчи, немедленно. — маленькая фигура сжалась, увидев злость в глазах напротив. — Ты должна молчать, молчать, молчать! — она кричала, закрыв глаза, и мотала головой. — Почему ты здесь? Убирайся! — но призрак не исчезал — она стояла молча, опустив взгляд вниз; из ее глаз полились ярко-голубые слезы. — Убирайся! — она крикнула в последний раз, зажмурив глаза — открыв их, она не увидела никого рядом с собой. Обреченно выдохнув, она позволила слезам скатиться по щекам. — Я скучаю по тебе. — она не знала, зачем говорит это, ведь образ того человека, стоящего в воде, исчез, но его присутствие она ощущала в своих мыслях. — Прости, что подвела тебя. Прости, пожалуйста. — она сидела, прикрыв руками лицо. Ее голос дрожал, слезы лились — ей было невыносимо больно. Этот кошмар преследовал ее везде, не оставляя попытки сбежать. — Я помню, что ты сказал мне избавиться от нее. Без тебя у меня ничего не выходит. Прости. . . — она с печалью смотрела на речную гладь. — Если бы ты только был сейчас рядом, если бы ты сумел простить меня. . . — голоса замолкли, оставив ее в одиночестве. Нет, она была не одна — он стоял напротив нее, звал рукой, чтобы она подошла к нему. Она медленным шагом шла в воду, на этот раз, она чувствовала ее касания по-настоящему. В ее мыслях этот человек набрал в руки воду и умылся. Она не видела его, но помнила, как именно он это делает.       — Я убью ее. Я должна была сделать это раньше. — она сделала резкий вдох и погрузилась полностью в воду. Она открыла глаза — перед собой она видела лишь мутную воду. Спустя время она увидела назойливого ребенка — Паудер, захлебываясь, старалась выплыть, но Джинкс крепко держала ее за руку. Образ маленькой девочки расплывался в глазах: постепенно она превращалась в бесформенную тень; голубые сверкающие глаза искажались; теперь вместо них виднелись черные дыры, в глубине которых были яркие синие огни. Джинкс слышала, как маленький монстр умирал в грязи этой реки. Она слышала, как жалостно кричит этот монстр, умирая. Глаза неприятно щипало, но она даже не думала их закрывать: ей нравилось наблюдать за страданиями этого монстра, даже если им являлась она сама. Когда дыхание было на пределе, она вынырнула, жадно глотая воздух. В голове звенела тишина, и ей нравилось это чувство.       — Теперь ты умерла, наконец. Думаю, тебе следует позже познакомиться с моими мертвыми друзьями. — выходя из воды, она безудержно смеялась. Ей было так хорошо и плохо одновременно: недолговечное счастье приносило бурю различных эмоций, а считала она его недолговечным, потому что вскоре призраки вновь настигнут ее; досадно становилось от осознания, что единственный друг детства, что не умер от ее руки, отрекся от нее. Паудер была окончательно мертва — теперь вместо кристально-чистых глаз она будет видеть черные дыры. Джинкс неожиданно вспомнила, что когда-то Экко яростно хотел убить Паудер, — да, именно милую Пау-Пау, — чтобы навсегда избавится от бремя, которое он нес по вине прошлого. У него не вышло и поэтому он подумал, что сможет вернуться к светлому прошлому с необычайной легкостью. Джинкс поддалась ему и позволила начать все с начала, но сегодня поняла, чем это может закончится. С болью в сердце, она выходила из воды, понимая, что вся их история закончится этим днем: когда она вернется к Экко, но только в образе Джинкс, что окончательно убила дорогую подругу детства, Паудер — но ведь все это случилось именно из-за нее, и по мнению Джинкс, она заслужила смерти. Джинкс обязательно расскажет об этом ему, но тот обещал ей, что вопреки всему останется с ней, даже если безумие полностью поглотит ее. Может он дал ей это обещание, потому что надеялся, Паудер все же придет к нему? Тогда стало еще больнее. Джинкс не собирается прощать это Экко, даже если он являлся мальчиком-спасителем. Она вернется к нему, но только в последний раз, чтобы дать понять, им не стать друзьями. Паудер очень хотела, но Джинкс забыла, каково это ощущать что-либо, когда твое сердце остановилось однажды и работает сейчас лишь на одном яде, мерцании.       Экко перестал пить кофе по утрам, потому что больше не мог наслаждаться компанией странной девчонки с длинными синими косами. Он не видел ее и в своей мастерской, и в библиотеку она больше не заходила. Лишь спустя неделю обнаружил, что она валяется на полу своей комнаты. Он не решился на разговор с ней: боялся той личности, что таилась за дверями комнаты; боялся личности, что всматривалась в ночной мрак ядовито-розовыми глазами и разговаривала с призраками своего прошлого. Ему стало жаль, что подарив надежду, он должен был отобрать ее. Он пообещал зайти к ней в комнатку, но только тогда, когда страшные тени перестанут танцевать на пустом балконе, окруженные голубым свечением. Он мог поклясться, что именно такой атмосферой обладала его старая знакомая, нет, поправка, новая. Ее имя Джинкс.