Gertie the snow troll, Герта - снежный тролль, Has a very orange nose У нее большой оранжевый нос And a smell so bad И пахнет так худо, That it drives men mad, Что это сводит людей с ума, And kills cats where'er she goes. А кошек вовсе убивает, куда бы она ни пошла (Первая версия популярного волшебного Рождественского хорала от автора фф Moonsign)
СИРИУС: — Как ты думаешь, о чем они там говорят? — спросил Джеймс, прижимаясь ухом к двери. — Я ничего не слышу. Похоже, Андерс наложил заглушающие чары. Сириус недовольно посмотрел на неподдающуюся дверь и легонько пнул стену рядом. Стоило ли сообщать Джеймсу о своих открытиях и подозрениях? Не то, чтобы у него действительно оставался выбор. Его друг, наконец, заметил, что он следит за Люпином, и ни один лжец в мире не смог бы придумать достаточно правдоподобного оправдания, в какое бы поверил такой сообразительный (в местах, когда этого совсем не ждешь) Джеймс. — Скорее всего, профессор Андерс заметил, что ему нездоровится, и решил расспросить. Может, он знает, что родители Люпина его бьют. Джеймс спиной прислонился к холодной каменной стене и с прищуром посмотрел на дверь. — Не имею ни малейшего представления, приятель, — сказал он. — Сегодня утром я внимательно наблюдал за ним по дороге до сюда, и там вообще не было намека на хромоту. — Я не могу ошибаться! — рявкнул Сириус. Джеймс вздрогнул, и он скривил губы в извиняющейся рожице. — Я видел кровь, и шрамы тоже. Откуда еще они могли взяться? И вообще, я наблюдал за ним даже внимательнее тебя, и заметил, что единственная причина, по которой он не хромал, это то, что шел он очень, очень осторожно. Он делал каждый шаг очень аккуратно, и его выражение лица было абсолютно пустым – ты знаешь, как он это делает. — Ну, я ничего такого не видел. Сириус раздраженно вздохнул и решил больше не спорить на этот счет. Каждый раз, когда он начинал, то на сердце скребли кошки — то самое чувство «предательства доверия». — Давай просто подождем, пока он не выйдет, — предложил он. Джеймс скрестил руки на груди, но кивнул, перед этим уронив сумку с книгами на пол и прислонившись к гобелену у постамента напротив. Вскоре дверь с грохотом распахнулась и оттуда вывалился Люпин. Он намеренно громко захлопнул за собой дверь, а затем дал волю бурному хохоту, который, казалось, все это время накапливался внутри него. Это был странный, прерывистый и ломанный, икающий смех, который, если бы ребята не видели его лица, больше бы походил на плач. Люпин даже не взглянул в их сторону, сразу устремившись в сторону Главной лестницы. Он сильно хромал и хватался за бок, как будто смех причинял ему колющую боль где-то глубоко. — Черт возьми, — пролепетал Джеймс, глядя вслед удаляющемуся посмеивающемуся Люпину. — Он точно так же смеялся, когда моя мама спросила его, где его родители на станции. — Ага, — сказал Сириус. Он не добавил: «Я же говорил!», но невысказанное ясно повисло в воздухе между ними.***
— Он останется на рождественские каникулы, — сказал Сириус, врываясь в гостиную и с разбега прыжком падая на диван, придавив Джеймса с Питером. — Кто? — прокряхтел Питер, выбираясь со дна завала. — Люпин, конечно, — Джеймс подкатил глаза и свободной рукой схватился за чернильницу на столе, ведь от появления Сириуса его опасно закачало. — Кем еще он одержим? Они наконец нормально расселись. — Я не одержим им, — огрызнулся Сириус. — Просто считаю, что хорошо, что он останется здесь, а не поедет домой. — Он многозначительно посмотрел на Джеймса, который зевнул и отвернулся, постукивая концом пера о зубы в процессе проверки своего наполовину законченного эссе по гербологии. — Кого заботит, что будет делать Полоумный? — растерялся Питер. — Даже если и так, не лучше ли ему вернуться на Рождество домой? Не похоже, чтобы у него тут были друзья. — Ты знаешь, для чего используется гной бубонтюбера? — Почему ты меня спрашиваешь? — Питер скривился, листая учебник. — Ты же знаешь, я никогда ничего не знаю. — Сириус? — Без понятия, — сказал Сириус, безучастно глядя в огонь. — Что-то связанное с прыщами. Может быть, они их вызывают. Или лечат. Или скармливается черепахам. Пофигу, давайте лучше спланируем последний в этом году розыгрыш над Нюниусом. Рег писал, что Малфой начал с ним общаться, хотя он на четвертом курсе. Снейп, чертов подлиза, хочет под крыло слизеринского принца. Джеймс и Питер воодушевились этой идеей, и у него поднялось настроение. — И вы даже не представляете, что еще я узнал, — хитро добавил он. — Что? — нетерпеливо спросил Джеймс, сияя глазами. — Пока я просматривал списки остающихся на Рождество, то услышал, как старшекурсники обсуждали кухню и как туда попасть. Коридор в полуподвалы, там есть натюрморт с фруктами. Надо пощекотать грушу, и попадешь внутрь! — Просто блеск, братаны! — сказал Питер, похожий на нюхлера, которому отдали на хранение ключи от Гринготтса. — А теперь нужно составить план розыгрыша…***
Сириусу удалось забыть о Люпине и его проблемах на целых две недели до Рождества. Люпин помог ему в этом, с начала каникул всеми способами избегая их маленькой компании. С рассветом он растворялся в библиотеке на целый день, или гулял на улице, несмотря на пронизывающую до костей стужу шотландских зим. Рождество в Хогвартсе не было похоже ни на одно прошлое. Лесничий Хагрид притащил в Большой зал четыре ароматных, гигантских, двадцатифутовых елей, все еще сверкавших снегом на колючих лапах, которые оставляли после себя тающий след. Джеймс, Сириус и Питер с большим удовольствием наблюдали, как завхоза Филча почти хватил удар, пока он пытался решить, стоит ли вступать в перепалку с великаном из-за месива слякоти, грязи и хвоинок, или лучше остеречься, наверняка, весьма насильственной смерти и просто подтирать там, где он прошел. Как только праздничные деревья оказались на своих местах, оставшиеся студенты с восторгом и трепетом наблюдали, как профессора и старосты их украшают. Флитвик левитировал большие, под стать елкам, переливающиеся шары и мишуру, развешивая их так, чтобы каждая из четырех была цвета одного из факультетов. МакГонагалл выводила сложные узоры палочкой, создавая блестящие вихри не таявшего снега, а также длинные сосульки на ветках и на уходящих в небеса высоких арочных контрфорсах Большого зала. Профессор Андерс зачаровал доспехи, чтобы они пели ужасно фальшивые рождественские гимны и скрипуче махали руками, пока третьекурсник с Хаффлпаффа не был найден без сознания в коридоре перед Трансфигурационным двором, вырубленный стальным локтем во время особенно рьяного исполнения «Герти — Снежный тролль». После этого доспехам разрешалось только слегка раскачиваться в такт своим ушераздирающим песенкам. Одухотворенные приближающимся Рождеством Сириус и Джеймс стащили большой кусок омелы и заставили его летать за Снейпом, издавая при этом громкие, хлюпающие звуки поцелуев, до того момента, пока кто-нибудь не подходил к слизеринцу на расстояние нескольких футов, после чего звуки сменялись на рвотные позывы. Естественно, их наказали и передали в распоряжение Филча, который злорадно велел им расчищать коридоры от грязи, которую развел Хагрид. Вручную. Некая загадочная личность превратила полы Вестибюля и коридоров, ведущих в аудитории Трансфигурации и Чар, в слой прочного льда. Самое главное, что этот лед по-разному влиял на студентов каждого из факультетов. Хаффлпаффцы, ступив на него, вытворяли тошнотворно скоростные пируэты. Гриффиндорцы по какой-то причине могли скользить по нему только боком, по-дурацки имитируя тем самым древнеегипетскую живопись. Они также могли передвигаться исключительно по прямой, и это приводило к многочисленным столкновениям со стенами, дверьми и другими людьми. Когтевранцы были обречены кататься на одной ноге, отведя другую ногу назад, при этом их верхняя часть тела была наклонена лицом к полу, поэтому они не могли видеть ничего перед собой. Их аварии были еще болезненнее гриффиндорских, поскольку они чаще приземлялись на голову. Слизеринцам, похоже, вообще было не дано ходить по этому проклятому льду: как только они делали шаг, терпели резкие и зрелищные падения, отбивая копчики. Коридоры еще можно было обойти, но Вестибюль был единственным способом добраться до столовой, поэтому всем приходилось пробиваться через злополучный пол, если они не хотели голодать. Слизеринцам, к большому счастью других, пришлось полдня ползти до Большого зала либо вообще сдаться и уйти, прежде чем Флитвик разрушил чары, влияющие на передвижение в зависимости от факультетской принадлежности. Однако он оставил лед там, где он был, сказав, что это была захватывающая демонстрация сложной магической работы. Излишне говорить, что Сириуса, Питера и Джеймса снова обвинили в этой проказе, несмотря на их возражения, что они ничего об этом не знали и вообще для них это слишком высокий уровень магии. По правде говоря, они были бы рады объявить эту шутку своей собственностью, и отчаянно хотели узнать, кем же был их товарищ-шут, чтобы крепко пожать ему руку. Если бы они хоть раз подняли глаза во время насыщенного событиями утра, то мельком увидели бы маленькую фигурку, сидящую на вершине колонны одного из элегантных контрфорсов Вестибюля. У него были растрепанные рыжевато-русые волосы и раскрасневшиеся щеки. Он опирался на старую школьную метлу и хохотал так сильно, что приходилось затыкать рот кулаком, чтобы не выдать себя. Никто в школе не видел выражения крайне беззаботной радости и озорства на лице Римуса Люпина, когда он прижимал к груди «Продвинутые Чары. Переиздание» и позволял своему Внутреннему Мародеру свободно править школой.***
Сириус впервые за весь год проснулся не только сам по себе, но и слишком рано рождественским утром — на улице была непроглядная темень. Он сел, и его взгляд сразу же упал на огромную кучу подарков у изножья его кровати. Никогда еще он не был так рад слизеринской политике чистоты крови, как в рождественское утро. Ни один член обширного и запутанного семейства Блэков не мог позволить себе скупиться на подарок наследнику (титула которого он, вероятно, уже лишился). Он посмотрел на соседнюю кровать Джеймса. Тот лишь частично задернул полог, когда они, шатаясь, приплелись прошлой ночью сюда после бурной предрождественской вечеринки в гостиной. Груда подарков друга по величине была примерно такой же, как и у него. Сириус коварно улыбнулся, перегнулся через край кровати и поднял свой ботинок за шнурки. Снаряд полетел прямиком Джеймсу в голову, и тот резко проснулся. — Си-и-и-и-ри-у-у-ус! — провыл он сонным-пресонным голосом. — Ты маг! Мог бы придумать способ поэлегантнее, чтобы разбудить меня, не вставая с постели! — Подарки, Джейми! Джеймс подскочил, как ошпаренный, даже забыв сделать выговор Сириусу за коверканье его имени. Он тут же нырнул в кучу коробок и свертков. Счастливый Сириус отвернулся от разбрасывающего подарочную бумагу и ленты Джеймса, взглянув на кровать Люпина с другой сторону. Как и все, он задвинул полог только наполовину, и с того места, где сидел Сириус, было видно, что на выцветшем пододеяльнике лежали только два подарка. Один был крупным и завернутым в яркую бумагу с веселыми узорами. Другой был маленьким и продолговатым, в коричневой обертке. Люпин свернулся почти на подушке, его дыхание было ровным — крепкий сон не нарушил утренний переполох. — Джеймс! — шикнул Сириус так тихо, как только мог, отвлекая друга от маниакального разворачивания подарков. Он указал на кровать Люпина, и Джеймса будто заморозили, когда он узрел эти два сверточка. Послав Сириусу довольно болезненный взгляд, Джеймс осмотрел свою кипу с чем-то вроде смущения. — Ну, а что поделать? — прошептал он в ответ. Сириус покопался в своей стопке подарков и заметил знакомую пятиугольную коробку шоколадных лягушек. Приклеенная заметка, написанная уродливым паучьим почерком с парой черных клякс, гласила, что она от двоюродной бабушки Беррил. Он аккуратно отодрал этикетку, не порвав упаковку, и кошкой соскользнул с кровати. — Что ты делаешь? — спросил потрясенный Джеймс. — Он не узнает, что это от меня. Записки нет. Джеймс помедлил, а затем начал рыться в своих подарках, пока не нашел другую узнаваемую коробочку в фиолетово-оранжевую полоску. — Летучие шипучки. От кузины Дорис. Они мне все равно никогда не нравились. — Слегка порозовев, он оторвал письмецо и передал их Сириусу. Опять перемахнув через свою кровать, Сириус приблизился к ничего не подозревающему Люпину и осторожно разложил возле него подарки, не тревожа сон. Он присмотрелся к двум неизвестным презентам. — От кого остальные? — спросил Джеймс, подкрадываясь на цыпочках. — Не знаю, от кого коричневый, но тот, что побольше, от Фрэнка. Похоже на здоровенную пачку Берти Боттс. — Спасибо Мерлину за Фрэнка и его доброе сердце, — пробормотал Джеймс так тихо, что Сириус был почти уверен, что эти слова ему не хотелось произносить вслух. — Разбудим Пита? — усмехнулся Сириус своим обычным голосом. Лицо Джеймса расплылось в лукавой ответной ухмылке. Мгновение они заговорчески смотрели друг на друга, понимая уготованный замысел без всяких слов, а затем внезапно разразились оглушительным гоготанием, отдергивая полог Питера и прыгая поверх него на кровать, чтобы защекотать беднягу и потоптаться сверху. Питер проснулся с пронзительным криком, когда и он сам, и его подарки слетели с кровати. — Сволочи! — вопил он, пытаясь выпутаться из одеяла и отбиться от друзей. Они все засмеялись еще безудержнее, когда Сириус, запрыгивая обратно наверх, приложился головой о карниз для штор и не рухнул с протяжным стоном боли. — Поделом тебе, черт возьми! — сказал Питер, выталкивая его на пол и собирая в кучу разбросанные подарки. — Надеюсь, все целое. Сириус краем глаза заметил, что Люпин зашевелился, и взъерошенная со сна голова выглянула из одеяльного кокона, наблюдая за суматохой. — По-да-роч-ки-и! — пропел Джеймс, перепрыгивая с кровати Питера на свою. Он нырнул в неизведанный мир посылок с новой силой. Сириус спрыгнул, присоединяясь к нему, и какое-то время из их спальни не доносилось ни единого звука, кроме восторженных вздохов и шороха бумаги. Сириус поднял глаза от очередной фамильной безделушки и увидел, что Люпин с открытым ртом смотрит на три открытые коробки со сладостями перед ним. Невзрачный пакет все еще лежал невскрытый. — Что у тебя там, Полоумный? — спросил Сириус, сдерживая улыбку. — От кого они?.. — спросил мальчик, глядя на Сириуса и сдвинув брови домиком. Сириус равнодушно пожал плечами, довольный собственным актерством. — Не знаю. От твоей семьи? — Нет, отец прислал это, — сказал Люпин, тряхнув коричневым пакетом. Рукав его слишком длинной пижамы соскользнул к локтю, обнажая тонкое, покрытое белыми шрамами, предплечье. Он быстро вернул его обратно, но от одного секундного вида под диафрагмой у Сириуса странно скрутило. — Может, от мамы? — предположил Сириус, с удивлением обнаружив, что его голос может звучать настолько мягко. — Она не… она сейчас не в таком состоянии, чтобы отправлять подарки, — Люпин скрыл слегка отросшими волосами часть лица и неверяще коснулся кистью коробки с шоколадными лягушками у своего колена. — Мне жаль. Люпин неопределенно махнул рукой, и наступила долгая неловкая пауза, во время которой Сириус понял, что Джеймс и Питер подслушивают их разговор. — Ты не собираешься это открывать? — наконец произнес Питер, подразумевая пакет из коричневой обертки. Ремус вздохнул и взял его, ощупывая пальцами. Будто проклятую вещицу, он крайне неохотно оторвал один конец и бросил содержимое подальше на кровать. Это была серебряная ложка для пудинга. На миг Сириус был уверен, что на бледном лице Люпина вспыхнуло выражение страха и отвращения, но потом оно снова стало бесстрастным. Он безразлично посмотрел на ложку, как на пустое место. — Твой отец прислал тебе ложку на Рождество? — Питер не отличался тактичностью. — Ага, — сказал Ремус, сгребая конфеты в кучку и отсаживаясь ближе к подушке. Джеймс кашлянул. — Если тебе станет легче, то она выглядит недешево. Чистое серебро. Ремус что-то промычал себе под нос, хотя Сириус не знал, означало ли это согласие. Он неуклюже встал с постели и аккуратно расставил своих шоколадных лягушек, Летучие шипучки и упаковки с бобами Всевозможных вкусов на прикроватной тумбочке, словно выставку бесценных даров в лучшем виде. Когда он заметил, что трое мальчиков все еще сверлят его глазами, то покраснел. — Пойду в душ, — пробормотал он, прежде чем схватить полотенце и уйти в ванную. — Что ж, — сказал Джеймс через минуту, когда за стеной раздался звук бегущей воды. — Это было странно. — Верно, — согласился Сириус, глядя на ложку, невинно лежащую на краю кровати Люпина.***
— С каких пор тебя волнует чужое мнение? — спросил Сириус, пока они вдвоем брели по подземелью с Зельеварения в начале февраля. Питер все еще сидел со Слагхорном, получив отработку за то, что третий раз за новый триместр взорвал свой котел, отчего у всех забрызганных его варевом отросли длинные запутанные волосы из носов. Джеймс не ответил на его вопрос; очевидно, ему наскучил бессмысленный спор, который они ведут с Рождества. — В начале года тебе было все равно, когда ты отплясывал на скамейке в мою честь, — настаивал Сириус. — Это другое. Я знал, что ты классный чувак, и что ты точно не сумасшедший. Ну, не настолько, как Полоумный. — Он не виноват, Джеймс. Представь, что твои мама или папа бы били тебя так, что ты потом был весь в крови и шрамах. Ты бы тоже маленько свихнулся. Ну давай дадим ему шанс! Типа… как испытательный срок? — Нет. Точно нет. — Почему? Ты даже шанса ему не дашь? — Я не это имел в виду. Просто… если мы с ним подружимся, это должно продлиться дальше твоего «срока». Даже я понимаю, как это жестоко — дать ему этот шанс, а потом его забрать. Если уж начинать дружить, то по-настоящему. — Джеймс выдохнул и провел рукой по своим и без того взлохмаченным волосам. — Значит, мы можем...? — с надеждой спросил Сириус. — Почему ты так этого хочешь? — Джеймс, — Сириус внезапно остановился и повернулся к нему с нехарактерной твердостью. — Мать ударила меня лишь раз. Очень сильно — прямо по лицу. Ее перстень порезал мне щеку, до крови. Это было… это было ужасно. Не из-за боли. Это была мать, а они, вроде как, не должны так поступать. Я имею ввиду, было бы не так плохо, если бы она дала затрещину или что-то в таком духе — признаю, заслуженно —, но настоящий удар по лицу до крови… — Сириус… Сириус яростно замотал головой. — Представь, что твои мама или папа делают это постоянно, только гораздо, гораздо хуже, чем удар по лицу. Его шрамы, приятель. Ты их не видел. Они немного постояли в тишине, и Джеймс сломал оборону: — Ладно, ладно! Ты победил. Мы с ним подружимся. Мучительный узел в солнечном сплетении, скручивающийся столько месяцев, наконец дал слабину, и на лице отразилась улыбка облегчения. Он знал, что Джеймс рано или поздно поддастся его уговорам. — Эй, что они там затеяли? — резко посуровел Джеймс, кивнув в конец коридора. Четверо слизеринцев — Снейп, Малфой, Нотт и Лестрейндж — высматривали что-то за углом. Снейп выглядел как хилый детеныш летучей мышки по сравнению со статными старшекурсниками. — Проследим за ними? — спросил Сириус. — Залазь! — Джеймс вытянул из сумки мантию-невидимку (оставленную на случай спонтанных шаловливых импровизаций), и накинул на них. Они подкрались к концу коридора как раз в тот момент, когда недруги пропали из виду. Свернув за угол, мальчики впали в ступор. Малфой прижимал брыкающегося Люпина к каменной стене, стискивая ворот потрепанной мантии. — …забыл чокнутый львенок совсем один? — Малфой дьявольски ухмылялся, приближая свое лицо все ближе и ближе к Люпину. — Нет-нет, не стоит, — хрюкнул от смеха Нотт, выхватывая палочку Люпина из его руки и кинув через плечо; она ударилась о противоположную стену и грустно покатилась к Сириусу и Джеймсу. — Что будем делать? — прошипел Сириус на ухо другу. — Нам не справиться с четырьмя слизняками в одиночку! — Позовем профессора? — в панике предложил Джеймс, но в пустынном коридоре не было ни живой, ни мертвой души. — Я слыхал о тебе, львёнок, — ехидно говорил Малфой, казалось, находя сопротивление Люпина забавным. — Даже другие львы не хотят, чтобы ты был в их прайде дураков. Ты изгой. Сумасшедший. Никому не нужный. Никто и не заметит твоей пропажи, если я убью тебя прямо здесь, не так ли? — его слова лились из пасти отравленным медом. Сириуса разрывало от отчаяния: с одной стороны, нужно было бежать за помощью, а с другой — оставлять Люпина наедине со змеями тоже нельзя. — Держу пари, даже твои грязнокровые предки не будут по тебе плакаться. Джеймс и Сириус едва могли разглядеть лицо Люпина за белыми лохмами Малфоя, но им было достаточно увидеть вспышку чего-то дикого и первобытного в его глазах. Непроизвольно они оба сделали шаг назад, и даже слизеринцы напряглись. — Не смей так со мной разговаривать! — выплюнул Люпин, его голос стал хриплым от мощной хватки на горле, но, похоже, в нем слышалось клокотание иного рода. — Или что? Зарычишь на нас, львенок? — спросил Малфой, хотя в его тоне сквозила легкая неуверенность. Сириус не мог представить, каково это — смотреть в эти горящие безумием глаза со столь близкого расстояния. Малфой еще сильнее дернул мантию Люпина, и от стен эхом отскочил треск лопнувшей ткани. Все случилось слишком быстро и расплывчато. Малфой согнулся пополам от боли, сведя руки на паху и задыхаясь. Его глаза опустели, а на лбу уже росла багровая шишка. Нотт, стоя на коленях, сжимал сломанный нос, пока из него сочилась кровь, а Лестрейндж вовсе упал в обморок. Снейп, по-видимому, целый и невредимый, смотрел на Люпина с застывшей гримасой ужаса, пока тот пытался отдышаться, прислонившись к стене. Он был в бешенстве, а глаза светились как два желтых фонарика. Люпин сделал пару глубоких вдохов, прежде чем подобрал свою палочку. Затем снова подошел к хулиганам и ткнул ее кончиком в горло задыхающегося Малфоя. Теперь он стоял к ним спиной, и Сириус не видел его лица. — Если ты увидишь, что я иду, тебе лучше сгинуть, — зло прошипел Люпин, каждый его мускул кричал о готовности к атаке. — Много людей не сделало этого, — он наклонился еще ближе, — Много людей погибло. Он отступил, поднял валяющуюся сумку с пола и собрался уходить. — Урод! — прогнусавил Нотт, тыча в грудь Люпина, не обращая внимание на заливавшую рот и подбородок кровь. Сириусу понадобилось мгновение, чтобы сообразить, что рубашка Люпина, должно быть, разорвана, обнажая шрамы. Малфой поднял голову и вдруг тоже ткнул пальцем, жестоко и слегка высоковато смеясь в истерике: — Ах! Урод, урод! Я знаю, кто ты! Ты и правда мелкий урод! Он не успел закончить. Люпин был оглушен этой внезапной нападкой, но теперь он бросил расчётливый янтарный взгляд через плечо, медленно развернулся и направил свою палочку на Малфоя: — Обливиэйт! Глаза парня округлились и погасли. Прежде чем остальные успели среагировать, еще две вспышки осветили подземелье, и оставшиеся четверокурсники расслабленно повалились на пол, их взгляды тоже стали стеклянными. Люпин тоскливо посмотрел на все еще обездвиженного Снейпа, притворявшегося куском стены: — Обливиэйт. Слизеринцы по-цыплячьи заморгали, и Люпин с дрожью в голосе сказал: — Вы ничего не видели. Ничего. Он побежал прочь. Сириус почувствовал, как Джеймс тянет его за руки, и они оба поспешили в противоположном направлении коридора. — Твою мать! Ох, Мерлин! — чертыхающийся Джеймс оперся о колени, задыхаясь, как только они выскочили из остекленной двери, ведущей в оранжереи. Сириус трясущимися руками стянул с них мантию. — Что, черт возьми, это нафиг было?! — Люпин сумасшедший. И вполне себе опасный, — сказал Джеймс, широко распахнув полные испуга карие глаза. — Одиннадцатилетки не должны уметь накладывать чары Забвения. Это очень сложное проклятие и вообще оно вне закона. А он проделал это целых четыре раза! — Что он с ними сделал? — спросил Сириус, его колени подкосились, и он упал на металлические решетки тепличного пола. — Я имею ввиду до Обливиэйта? — Темная магия, — содрогаясь, сказал Джеймс. — Темная магия без использования палочки. Я даже не знал, что так бывает. Некоторое время они сидели молча, переваривая события и не в силах здраво мыслить. — Думаешь, надо рассказать преподам? — Нет, — отрезал Сириус. — Они спровоцировали его. Напали исподтишка. С нами он никогда такого не проворачивал. Лучше просто избегать его. Не злить. Хотя мы, походу, уже все угробили. Джеймс в смятении уронил голову на руки, но все же отрицательно ею помотал: — Нет. Он был в безвыходном положении. Видел его лицо? Думаю, это было в первый раз. — Он будто умом двинулся. Ты глаза его видел? Прошло много часов, прежде чем они оба достаточно успокоились, чтобы вернуться в башню Гриффиндора. Люпин пришел тем вечером очень поздно и сразу забрался в постель. Сердце Сириуса верещало от страха, грозясь выпрыгнуть из ребер, пока он не услышал странное сопение, доносившееся с соседней кровати. Оно было похоже на сдавленные подушкой рыдания. Возможно, Люпин был одержим. Возможно, он чувствовал невыносимую вину. Но Сириус не мог заставить себя забыть звериные желтые глаза и жуткое выражение паники на лице аристократа-Малфоя. И так было до конца года. Джеймс, Сириус и Питер избегали Люпина еще целеустремленнее, чем раньше, а тот вел себя так тихо и замкнуто, что это не составило никакого труда. Сириус больше не следил за ним, опасаясь гневной расправы, если он его поймает. Он и Джеймс с Питером погрузились в бесконечные розыгрыши и отработки. Наступил душный июнь, означающий приближение конца учебного года. Студенты заполнили вагоны Хогвартс-экспресса, готовясь вернуться на лондонскую платформу девять и три четверти. Когда вечером Сириус вышел из поезда и, попрощавшись со всеми, направился к своей угрюмой матери, волоча за собой чемодан, он увидел на другом конце перрона Люпина — съежившегося, болезненно тощего на фоне плотного, темноволосого, грубого мужчины. Тот человек схватил Люпина за плечо, которое, несмотря на летний жар, все еще было под длинным рукавом. Он сдернул рукав повыше, обнажая покрытую кошмарными шрамами руку. Их было больше, чем видел Сириус в последний раз, и его сердце предательски дрогнуло от сочувствия. Мужчина огляделся, чтобы убедиться, что никто явно не глазеет, а затем полез в карман, вытаскивая что-то и прижимая к голой коже Люпина. Маленький мальчик смертельно побледнел и прикусил нижнюю губу ртом. Сириус разглядел выступившую каплю крови, когда зубы прокусили нежную кожу. Мужчина наклонился вперед и что-то пробормотал Люпину, тот отрывисто кивнул. Его руку с отвращением бросили, и теперь Ремус просто потерянно стоял. Но он собрался, взял ручку чемодана и поспешил за мужчиной по пятам.