(Профессор Рубеус Хагрид — Гарри Поттер и Орден Феникса)
РЕМУС: — Так поведай мне, дружище, — бодро сказал Сириус на следующее утро, когда четверо Мародеров спускались к завтраку, — это чутье волка или книжного червя? Ремус оторвался от учебника и хмуро посмотрел на своего друга: — Что? — Ты прошел всю дорогу от нашей башни до Большого зала, не глядя перед собой и при этом ни на что не напоровшись. — Э-э… — в голове Ремуса помутилось. Он был истощен, раны все еще болели, и в самую последнюю очередь ему хотелось забивать мысли бессмысленными вопросами. — Как ты можешь столько читать? — уныло поинтересовался Питер. — Ты еще даже не завтракал. Это неестественно, говорю тебе. Неестественно. — Я не хочу отставать. — Ремус прислонил книгу к сахарнице и сосредоточился на том, чтобы вытащить тост из серебряной подставки, не касаясь ее. — Пф, кого это волнует? — Сириус небрежно придвинул к себе тарелку. — Это всего лишь школа. Тебе бы не мешало время от времени веселиться. Ремус сделал паузу, поджав губы, пытаясь обуздать инстинктивную реакцию и не огрызнуться. Затем он все-таки закрыл книгу и глянул поверх нее на угрюмое выражение лица Сириуса. — Я должен трудиться изо всех сил, — объяснил он, тщательно подбирая слова. — Я единственный оборотень, которому когда-либо доставался такой шанс, и я не заставлю Дамблдора пожалеть об одолженном мне доверии. — Лунатик… — Джеймс нелепо морщился, как и всегда, когда его вынуждали погружаться в нечеловеческие эмоциональные глубины. — У тебя столько же прав быть здесь, как и у любого из нас. Дамблдор дал тебе шанс на то, что и так в любом случае твое. Ремус опустил голову и пожал плечами. Они не поняли. Не могли понять. Им легко быть людьми. Для Ремуса человечность была чем-то, за что нужно ежедневно бороться. К счастью, разговор прервали почтовые совы. На душе потеплело от вида летящей на всех парах Брутты. Сириус с удовольствием наблюдал за тем, как друг обменивает сосиски на письмо, а большая птица тянется вперед, проводя клювом по волосам Ремуса. — Почему несмотря на то, что большинство животных тебя сторонятся, тех, кто любят тебя, невозможно отлепить? — Моя магнетическая личность. — Конечно, — фыркнул Джеймс. Ремус сунул руку в карман и вытащил Хэмиша, усадив его на стол рядом с Бруттой и предложив такой же кусок колбасы. Еж какое-то время тупо смотрел на предложенное угощение, а затем развернулся и вместо этого шустро стащил кусок бекона с тарелки Сириуса. — Ой! — Сириус напустил на себя грозный вид, но сдался, когда Хэмиш умоляюще уставился на него широко распахнутыми глазками. — Ты его натаскал! — Сириус нервно затыкал в Ремуса пустой вилкой. — Я узнаю этот взгляд где угодно. Его шумное обвинение привлекло внимание окружающих гриффиндорцев. — Фу, — сказала Лили с того места, где она, неприязненно глядя на животное со стороны Питера вместе с Алисой и Ребеккой. — Ремус Люпин, убери ежа с общего стола. Это негигиенично. — Но он голоден. — А стол именно что общий! — встрял проглотивший недовольство Сириус, лишь бы насолить Эванс. — Почему он красно-желтый? — спросил Фрэнк. — Узнай у Джеймса, — мрачно ответил Ремус. — Повезло, что не серо-зеленый. Хэмиш, игнорируя повышенное внимание к собственной персоной, воспользовался возможностью украсть еще одну полоску бекона с тарелки Сириуса. — Разве ежам можно бекон? — Фрэнк сомневался. — А совам? — ехидно подметил Сириус, подразумевая уплетающую что ни попадя Брутту рядом, но ему снова никто не ответил. — Не знаю, — Ремус пальцем погладит урчащего питомца. — Они вроде питаются слизнями, улитками и тому подобным, да? Думаю, бекон тоже относится к мясу. — Я слышала, их нужно кормить собачьей едой, — упрямо возражала Лили, по-видимому, отказавшись от поддерживания стандартов гигиены за столом Гриффиндора в пользу лекции о защите животных. — Ну, у меня нет собачьего корма. — Ремуса начала порядком раздражать затянувшаяся беседа. — Хагрид мог бы поделиться, — сказал Сириус. — Сейчас у нас будет Уход за магическими существами. После этого мы можем зайти к нему в хижину. — Кстати об этом, — Джеймс сверился с часами, — мы уже должны идти. Нам до края Леса пилить, помните? Часть третьекурсников за гриффиндорским столом, выбравшая в качестве дополнительного предмета Уход за магическими существами, с сожалением покинули насиженные места. Большинство из них все еще жевали тосты с механическим упрямством, мечтая о постели. — Это что? — у опушки Запретного леса Сириус присвистнул. За крайними деревьями виднелась высокая ограда из деревянных кольев. Внутри гриффиндорцы и хаффлпаффцы, с которыми они делили урок, могли увидеть длинный заболоченный участок. Пахло сыростью и разложением, там и сям выступали грязевые кочки, где росли странные мерцающие грибочки. Иногда на поверхность всплывали гнилушки и разные обломки веток — Если все подошли, мы начнем урок, — прокашлялся профессор Кеттлберн, из ниоткуда появившись сзади и заставив нескольких девочек во главе с Питером испуганно пискнуть. Сириус хихикнул и пихнул в бок пухлого розовощекого мальчика. — Кто может сказать мне, что это за среда обитания? — спросил профессор, когда они осторожно подошли к забору и заглянули внутрь. — Болотная земля, сэр, — вызвалась хаффлпаффка по имени Розмари, кривясь от запаха и стараясь касаться забора. — Правильно. Пять баллов Хаффлпаффу. А теперь смотрите. Профессор Кеттлберн сунул свою исполосованную шрамами руку в большой потертый мешок, подвешенный к поясу и с видом фокусника извлек мертвого кролика. Несколько человек вскрикнуло от ужаса, и Стивена Дугласа, брата Майкла с Хаффлпаффа, стошнило прямо на траву, и он попятился. Профессор Кеттлберн, сделав вид, что не заметил, замахнулся и перебросил тушку через забор в вольер. На этот раз весь класс охнул от изумления: куски сухостоя, плававшие в мутной воде, ожили и бросились на мертвого кролика, жадно разрывая его на куски. — Топеройки! — опешил Ремус, больше поразившись самому себе от узнавания существ с картинок учебников. — Это топеройки! — Верно, мистер Люпин. — Профессор Кеттлберн одобрительно махнул Ремусу рукой без трех пальцев. — Десять баллов Гриффиндору! Да, это земляные болота, обычно встречающиеся в Европе, Северной и Южной Америке. Их любимая еда — мандрагоры, но они с удовольствием едят мелких млекопитающих, кроликов, к примеру... Неразумно в одиночку бродить по болотам с топеройками. Они могут серьезный обгрызть ваши ступни и лодыжки. — Офи… невероятно! — Джеймс пытался разглядеть что-то между кольев. К сожалению, твари покончили с закуской и снова замаскировались под сухостой. — На сегодняшнем занятии вы продолжите бросать еду топеройкам, — продолжил профессор Кеттлберн. — Пока они едят, вы попытаетесь изучить их внешний вид и схематично его зарисовать, основываясь на ваших наблюдениях. Мешки с мертвыми кроликами вон там. — Он указал на груду окровавленной ткани у края Запретного леса, не слушая внимания на стоны отвращения. Ремус последовал за всеми к мешкам, зажав нос, когда запах крови пробудил его мощные чувства. Человеческую сторону мутило от богатого металлом запаха, в то время как его волчья — очнулась и вволю им наслаждалась. Ноги неловко спотыкались о неровную землю, а голова кружилась. — Все в порядке, Лунатик? — Сириус маячил где-то позади. — Пахнет кровью. — Ремус попытался затаить дыхание и дать отпор волку. — Не волнуйся, приятель, — Сириус сжал его плечо. — Мы принесем мешки. Подожди здесь. Ремус с облегчением остановился и смотрел, как другие ученики неохотно рылись в мешках с мертвечиной. — Это так негигиенично! — Лили громко жаловалась. Боковое зрение уловило движение на опушке леса. Ремус повернул голову и замер: трое массивных конеподобных существ с гигантскими крыльями, как у летучих мышей, с тоской разглядывали груду окровавленных мешков. Он сразу признал в них тех, что тянули школьные экипажи. Ремус почувствовал, как участилось его дыхание, и быстро взглянул на своих сокурсников. Казалось, никто из них не замечал страшных существ, наблюдающих за ними. — Лунатик? — Ремус, чертыхнувшись, подпрыгнул, когда Джеймс схватил его за руку. Той же несвободной рукой он ткнул на животных. — Че там? — Сириус недоуменно глядел в указанную сторону. — Вон! Гигантские, л-летучие лошади! — Ремус настойчиво тряс ладонью, ошарашенно оглядывая друзей. — Скажи всем, чтобы отошли с дороги! — О чем ты говоришь? — Питер с опаской держал мешок на вытянутой руке. — Там ничего нет. — Есть! Есть! — ужас охватывал его все сильнее и сильнее; существа подбирались ближе к ничего не подозревающим студентам. — Может, нам стоит отвести тебя в Больничное крыло? — Сириус бросил свой мешок и приобнял Ремуса. — Осторожно! Отойдите с дороги! — закричал Ремус, стряхивая с себя схвативших его друзей. Он бросился к мешкам и кучке подростков, в то время как одна из лошадиных тварей вцепилась в окровавленную кроличью лапку. — Римус! — Сириус, Джеймс и Питер побежали за ним, хватая того за полы мантии. Остальной класс в замешательстве наблюдал за происходящим. Ремус сопротивлялся, но не осмелился использовать силу оборотня на глазах у стольких зрителей. — Осторожно! — слабо окликнул он других студентов, с бешено колотящимся сердцем. — Они сейчас нападут!.. — Там ничего нет, Лунатик. Тебе кажется. — Что тут происходит? — к Мародерам подошел профессор Кеттлберн. — Ремус сошел с ума, — дрожащим голосом сообщил ему Питер, все еще сжимая сопротивляющуюся кисть Ремуса. — Я не...! — Ремус сорвался и по лицу побежали две дорожки слез. — Разве вы не видите их? Профессор Кеттлберн повернулась туда, куда смотрел Ремус, и тоже остолбенел. Затем он очень спокойно проговорил: — Пожалуйста, отойдите от мешков и подойдите сюда. — Чего? — Джеймс с демонстративным недовольством подчинился. — В чем дело? Остальные ученики поспешили к ним, непонятливо уставившись на груду мешков. — Что ты видишь, Ремус? — обычно грубый и сухой голос мужчин звучал мягко. — Лошадиных тварей, — пробормотал Ремус. — Черные с к-крыльями летучих мышей и скелетообразными ребрами. У них ужасные глаза — все белые и затуманенные. Как будто м-мертвые. — Молодец. Это было хорошее описание для тех, кто их не видит. — То есть вы хотите сказать, что они реально там? — Сириус несерьезно глядел вглубь леса. — Почему мы все не можем их видеть? — Это фестралы, — буднично объяснил профессор Кеттлберн. — В Запретном лесу есть их стадо, которых Хагрид обучил тянуть школьные экипажи. Челюсти Джеймса и Сириуса отвисли, и они повернулись к Ремусу. — Ты и правда не был полоумным, — благоговейно сказал Сириус. — Ты что-то видел тогда на первом курсе. — Правда, — продолжил профессор Кеттлберн, не то отвечая на реплику Сириуса, не то самому себе. — Фестралов могут видеть только те, кто сталкивался со смертью. Внутри все похолодело. Кровь отлила от лица, спину прошиб липкий пот. Прохладный ветер подсушивал соленую влагу на щеках. Теперь фестралы толпились у мешков с мертвыми кроликами, не сводя своих пустых белых глаз с кровавой кучи. — Смертью? — слабо переспросил Джеймс. — Фестралов видят только те, у кого кто-то умер на глазах. Весь класс оглянулся на Ремуса. Он отшатнулся от стоящего рядом Сириуса. — Ты видел, как кто-то умер? — Питер прижал грязную ладонь к губам. — Кто? Ремус вздрогнул, а Сириус, Джеймс и профессор Кеттлберн уставились на бестактного мальчика. — Если вы не возражаете, мистер Петтигрю, я бы предпочел, чтобы вы не огорчали однокурсников такими вопросами. — Ой, прости, Лунатик! — глаза Питера округлились. — Я не подумал… — Ты никогда не думаешь! — шикнул Сириус. — Эй, смотрите! — Майкл и Фрэнк мялись невдалеке от груды мешков. Один из фестралов сумел разорвать мешковину, позволяя себе и своим собратьям с чавканьем лакомиться кроликами. Ремусу было интересно, как эта картина выглядела для тех, кто мог видеть только куски окровавленного мяса, растворяющиеся в воздухе. Те, кто сталкивался со смертью… Слова снова и снова прокручивались в мыслях. Он смутно слышал, как профессор рассказывал о привлекательном для фестралов запахе крови, но разум сосредоточился на ночи многолетней давности. Когда он лежал возле матери, и из ее разорванной шеи с блестящими сухожилиями и проглядывающимися хрящами хлестала кровь, скапливаясь вокруг них на траве. Не…не позволяй им… ты не монстр, как он. Волк не изменил тебя. Скажи это, Ремус! Дыхание сперлось из-за вставшего в горле кома, и он закрыл глаза. Только те, кто сталкивался со смертью… волк не изменил тебя… — Лунатик? Он открыл глаза и сощурился от слишком яркого света, пробивающегося через листву прямо ему в левый глаз. Джеймс и Сириус обеспокоенно смотрели прямо ему в лицо. Пришлось через силу натянуть улыбку. — Прости, что мы не верили тебе раньше, — Джеймс щелкал костяшками пальцев и носком туфли ковырял какую-то кочку. Ремус вздохнул и отвел взгляд. — Да никто бы не поверил на вашем месте. — Нам все еще очень жаль, — Сириус снова сутулился, засунув руки глубоко в карманы брюк. — И я сожалею о… кого бы ты там ни видел… ну, знаешь… умирающего. — Он явно злился на свою собственную нерасторопность. — Все в порядке. Давайте забудем. — Ремус выдавил из себя еще одну вымученную улыбку. — Это было очень давно. Трое его друзей не сводили с него глаз, в них читался один единственный вопрос, а также забота и любовь. Очевидно, о чем все они хотели спросить и почему боялись сказать эти слова вслух. — Моя мать, — прошептал Ремус так, чтобы это донеслось только для их ушей. — Она пыталась защитить меня от оборотня. Она спасла мне жизнь. Старая обида так плотно засела в нем, что он даже перестал заикаться. Как будто его голос подменили голосом маленького мальчика, которым он когда-то был. До того, как волк изменил его.***
Остаток дня прошел в молочном тумане. Ремус знал, что остальные думают о нем, но не мог заставить себя их утихомирить. Его разум блуждал в этой белой пелене, на каждом несмелом шагу натыкаясь на Ту Ночь. Фестралы, жуткое объяснение, почему он единственный, кто их видит, воспоминания, которые изо всех сил прятались в самых затхлых подкорках сознания и теперь вывернувшиеся на передний план, отказываясь его покидать — все это делало непроглядный туман только гуще. Он думал о том, как все было восемь лет назад, до нападения. У него было все — беззаботность, прекрасная мать, ее песни и волшебные зелья, танцы в лунных тенях. Даже его отец был лучше — светлее, счастливее, мягче. Он никогда не причинял Ремусу боли до Той Ночи, хотя уверенности, что это только из-за Селены, никогда бы подобного не допустившей, было мало. Грубая черта изменений провелась по его вине. Если бы он не ушел той ночью, его мать была бы жива, отец не сидел бы в Азкабане, а Ремус не был бы оборотнем. Так много последствий из-за одной малюсенькой ошибки, о которой он даже не подозревал в то время. В ужасном, кровавом исходе виноват только он. С громким колокольным звоном, весело оповещающем о конце последнего урока, Ремус ускользнул от друзей, пропустив ужин, и направился на третий этаж, в библиотеку, где забрался под один из столов с энциклопедией ингредиентов для зелий. Затекшие скрещенные ноги слегка покалывало, но он продолжал медленно переворачивать страницы, кусочек за кусочком воссоздавая образ матери в голове. Спустя полчаса другие Мародеры, не стесняясь в выражениях, пришли искать его посреди десятков стеллажей. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому он молча затаился в своем углу, наблюдая, как они прекратили поиски и ушли восвояси. Совесть грызла мозг за доставленную людям тревогу, но прямо сейчас ему претили их сочувствие и расспросы. На улице стемнело, приближался девятый час. Ремус выполз из-под стола и покинул пропахшую пылью и знаниями библиотеку. Держась в темени, он бесшумно пролетал лабиринты коридоров и отворил потайной ход у Больничного крыла. На поле для квиддича разыгрался ветер, развевая ему волосы и мантию. Как и почти год назад над головой парила светлая убывающая луна. Даже через ткань брюк чувствовалась влажная прохлада травы. Он запрокинул голову, смотря на грустившую среди легких серых облаков луну, пускающую на них чернильно-фиолетовые блики. Если сильно сосредоточиться, то воображение нарисует мать рядом, как раньше. — За мной гонится лунная тень, лунная тень, лунная тень… — еле слышно пропел он, ночной ветерок ерошил вьющиеся локоны. — Прыгаю и скачу по лунной тени, лунной тени, лунной тени... Он посмотрел вниз и поднял руку так, чтобы она зависла над травой, отбрасывая под собой тень. Другой рукой он сжал кулон на шее, проводя большим пальцем по кроваво-красному гранату в центре крошечной ладони. — И если я когда-нибудь потеряю глаза, если все цвета померкнут. Да, если я когда-нибудь потеряю глаза, эй, мне больше не придется плакать… Его голос тоскливо надломился, но песня продолжала звучать звонким голосом давно покинувшей этот мир женщины. — Мама? — спросил он дрожащим голосом, довольно жалко прозвучавшем в вое природы. Она вдруг покинула его. Волна нестерпимого одиночества поглотила мальчика с головой. — М-мам? — Если она бросила его, то из-за того, что волк изменил его? Он вспомнил свое прошлогоднее желание, желание на крови и лунных тенях. Он отпустил кулон и вытащил из мантии палочку. Правая рука приблизилась к лицу и только рот открылся в шепоте режущего заклинания, как теплая рука схватила запястье и остановила порыв. Ремус взвизгнул от шока и дернулся, разворачиваясь лицом к человеку позади него. — Не надо, Лунатик, — глаза Сириуса чуть ли не полыхали настойчивостью, и он опустился на колени рядом с Ремусом. — Не вреди себе. — Как ты меня нашел? — Сириус подкрался к нему с подветренной стороны, вот почему он не учуял чужой запах. — Я заметил тебя в библиотеке. Под столом. Я стоял снаружи, чтобы убедиться, что ты вернешься без происшествий. Ну, и пошел следом. Как в прошлый раз. — Уходи! — злость прожгла Ремуса. — Ты не имеешь права так врываться! — Я не собирался. Но ты хотел порезаться. Ремус посмотрел на свою левую руку, которая все еще сжимала палочку. Его трясло. — Я должен был. Это так работает. — Нет. Мы стали твоими друзьями не поэтому, — Сириус вырвал палочку Ремуса из его не сопротивляющихся пальцев. — Не нужно приносить кровавых жертв, чтобы сблизиться с людьми, которые позаботятся о тебе. — Н-но… — Ремус попытался отвоевать свою палочку обратно, и Сириус держал ее вне зоны досягаемости. — Нет, Ремус! — Это был один из немногих случаев за долгое время, когда Сириус использовал полное имя Ремуса. Он был настроен очень серьезно. Ремус сдался и обиженно отвернулся, подтянув колени к груди и уткнувшись в них. Сириус неловко зашуршал позади, а затем теплая рука обвила его плечо и притянула ближе к телу. Дыхание согрело замерзшее ухо, и Сириус прошептал: — Не все сводится к крови и лунным теням. — Все, — приглушенно ответил Ремус. — В моей жизни все сводится к этому. В этом моя суть. — Нет, не в этом, — Сириус был настойчив. — Может, в большей степени да, но на этом все ведь не кончается. А что насчет Хэмиша? И Брутты? Что насчет Андерсов, школы и книг? Что насчет магии, розыгрышей и нашей спальни? Что насчет Мародеров? Тебя? И меня? Я не имею ничего общего с луной, только через твою призму. Меня буквально зовут звездой. Ремус долго молчал. Затем он проронил: — Долго речь готовил? Сириус фыркнул. — Я Блэк. У нас в крови «что-такое-готовить-речь?» Разве ты сам не хорош во всяких сложных словах? Ремус издал хрипучий смешок. — Формулировках. — Ага, да. — Врун. Сириус вздохнул. — Хорошо. Так и быть, я немного готовился. Прямо здесь, пока я сидел, наблюдая за тобой. Не то что бы я репетировал, это не как домашняя работа. Ремус поднял голову и улыбнулся Сириусу, смаргивая предательскую влагу. — Это была хорошая речь. — Естественно, — Сириус усмехнулся. Ремус откинулся назад, чтобы снова полюбоваться луной. — Я думал о своей матери. Сириус поддерживающе угукнул. Ремуса же понес с собой поток воспоминаний. — Она была мастерицей в зельях. Она брала меня по ночам собирать ингредиенты для снадобий под луной. Она была магглорожденной и пела все эти старые маггловские песни про луну. Это было волшебно. Волшебно... — Ремус повернулся к Сириусу и улыбнулся. — Это были лучшие времена в моей жизни до Мародеров. С ней и с луной. — Что случилось? — мягко спросил Сириус. Ремус снова отвел взгляд. — Однажды я проснулся от кошмара и хотел пойти в комнату родителей, чтобы они меня успокоили. Я слышал их спор внутри. Что-то о каком-то беглеце Сивом. Мама расстроилась, потому что он запретил ей выходить ночью. Я не понимал, что происходит. Просто хотел, чтобы они утешили меня, но боялся войти, поэтому вместо этого я выскользнул наружу. — Что? — Пойми, под луной я чувствовал себя в безопасности. Это было сравнимо с присутствием рядом моей мамы. Я чувствовал эту магию, она буквально высасывала весь негатив. Тогда. Я не связал то, о чем они спорили, с угрозой себе. Сивый, оборотень, напал на меня. Мои родители услышали мои крики и мама выбежала и заклятьем отшвырнула его от меня. Но оборотни крепкие во время полнолуний, а вообще будто умом двинулся. Вскочил и тоже напал на нее. Мой отец тоже начал сражаться. Я не совсем помню, что тогда произошло, — Ремус снова обнял колени, чувствуя нарастающую тряску. — П-помню, как подполз к маме и увидел свисающую кожу с шеи и груди. Текла кровь. Я видел кости, бившиеся сосуды, мышцы и остальное. И она еле говорила со мной, умирая. Она заставила меня по-о-обещать не становиться м-монстром, как С-С-Сивый. Она сказала н-не позволять волку из-зменить меня. Сириус прижался к нему теплым боком и обнял обеими руками. — Мне так жаль, Лунатик. Мне так жаль. — Я изменился, — икнул Ремус, чувствуя, как слезы градом стекают с подбородка. — Я позволил ему и-изменить м-меня! Рука Сириуса гладила его по спине, и на мгновение перед глазами возникло смутное послелунное воспоминание из лазарета. — Она не это имела ввиду, — дыхание Сириуса обжигало ухо и участок шеи. — Она не имела ввиду, что ты должен бороться с собой. Она хотела сказать, что ты не должен позволить этому превратить тебя в монстра. И ты справился. Ты не озверел. Ты хороший, добрый и умный. Думаю, она бы тобой очень гордилась. Внутри что-то треснуло. Будто сломалась стена дамбы и бушующий потоп затопил все вокруг. Он не смог бы остановить его даже под страхом смерти. Он прильнул к Сириусу и почувствовал, как все рушится. Это даже нельзя было назвать плачем. Больше походило на сильные болевые спазмы горя, которые сотрясали все тело и стенаниями вырывались наружу, растворяясь в ветре. Он не мог дышать, не мог думать, не мог ничего делать, кроме как пытаться не утонуть в этом приливе эмоций. Воздуха не хватало, скрутилась тошнота, а Сириус все это время держал его и не произнес ни слова. Просто тихонько мычал и водил рукой по содрогающейся спине, ожидая, пока друг придет в себя. А потом все закончилось, и разбитый Ремус остался один на один с колющей в подреберьях икотой. Сириус по-прежнему молчал, и Ремус был этому рад. Мальчик помог ему подняться на ноги и вернуться в замок через другой, более короткий ход. Он поддерживал Ремуса, пока они поднимались вверх по многочисленным лестницам в гриффиндорскую башню. К счастью, общая гостиная была пуста, и они без помех добрались до своей спальни, где Джеймс и Питер сознательно не подавали виду, пока Сириус наперевес с Ремусом подошел к его кровати и помог тому залезть под одеяло, стягивая обувь и верхнюю одежду. Он укутывая его и в последний раз сжал тонкие пальцы, прежде чем осторожно высвободить их из рукава и осторожно задернуть шторы. В секунду перед тем, как он полностью исчез из поля зрения, Ремус успел прошептать «Спасибо, Сириус», и был вознагражден легкой улыбкой и подмигиванием. Судя по звуку, Сириус ничком рухнул на свою кровать. Затем Ремус закрыл глаза и больше ничего не помнил.