Чьи здешние леса весьма я смутно вспоминаю: Его заросшая хибарка у деревни с краю. Он не застанет, как замру, завороженный, здесь И погляжу, как снег в ночи окутывает лес. (Роберт Фрост — «Остановка в лесу снежным вечером»)
РЕМУС: Последние пару недель Ремуса одолевали сильные воспоминания о первом и втором курсе. Где бы он ни был и чем бы ни занимался, его затылок прожигал взгляд Сириуса, наблюдающего за ним, пристально смотрящего до тех пор, пока Ремус не раскраснеется и не сгорбиться под такой тяжестью. Сейчас все началось по новому кругу. Изначально Ремус испугался, что Сириус все понял, но в глазах парня не читались ни презрение, ни злоба, хотя менее интенсивно пялиться от этого они не переставали. Ремус тщательно скрывал любые признаки своих чувств от зоркого друга. Сириус был блестяще умен и — особенно когда дело касалось Ремуса — пугающе наблюдателен. Он не мог рисковать и оступаться. Ни разу. Лили тоже заметила новое (или старое переиначенное) занятие Сириуса. Через две недели со старта неотрывной слежки, она отвела Ремуса в сторонку после Древних Рун и многозначительно выгнула брови. — Что? — Ремус занял оборонительную позицию. — Ты опять что-то про меня разнюхала? Лили шаркнула ногой и хмыкнула. — Мужчины — Боже правый! А вы говорите, что девушки злопамятны, — Она положила руку ему на плечо, препятствуя уходу. — Блэк все время на тебя пялится. — А то я слепой, — Ремус стряхнул ее. — Этот придурок уже две недели не спускает с меня глаз. Я готов уже лезть из кожи вон. — Разве тебе это не нравится? Ремус негодующе вздохнул. — Какого черта мне должно нравиться, что на меня пялятся? — Ну… — Лили впервые запуталась, застигнутая врасплох его вопросом. — Знаешь, раз он пялится на тебя, может быть, он… — она понизила голос, — …тоже тебя любит. Ремус фыркнул. — Скорее русалка споет на горной вершине. Он и на первых двух курсах так делал — следил и следил за мной, пока я не оставил случайную зацепку о своем отце. — Да, но… — И снова их разговор пошел в направлении вне досягаемости разума Лили. — Может, если он достаточно хорошо тебя рассмотрит, то поймет, какой ты милый и сексуальный и что он зря тратил время на девушек, когда давно должен был подхватить тебя своими мужественными мускулистыми руками и унести в закат. Застонав, Ремус прислонился к каменной стене коридора и начал наматывать прядь светлых волос на палец. — Ты ослеплена своими идиотскими романтическими взглядами на устройство реальной жизни, — сказал он Лили, оглядывая коридор, чтобы убедиться, что они одни. — Ты думаешь, что она состоит из всяких цветов, розовых роз и признаний в вечной любви. Это не так. Настоящая жизнь — это беспомощно смотреть, как умирает твоя мать, и ничего не мочь с этим поделать. Настоящая жизнь — это иметь отца, который ненавидит тебя сильнее всего на свете, который не может видеть тебя без того, чтобы не потянуться за кочергой и не обжечь тебя. Настоящая жизнь — это все время болеть, все время страдать и... и... любить людей, которых нельзя любить. И это печальная чертова правда: не всегда можно надеяться, люди полюбят тебя в ответ. Лили сжала губы так сильно, что они побелели, и отвернулась. Он почувствовал внезапный порыв дружеской симпатии к ней. Она не виновата, что не знала. Странно винить ее за прекрасную жизнь, полную перспектив и любви, пока ты сам стоишь на ее обочине, пропуская друзей далеко вперед. — Прости, — Ремус вытянул руку, кладя ей на плечо, и наклонился, пытаясь снова заглянуть в ее изумрудные глаза. — За то, что наговорил. По правде говоря, ты забыла несколько ключевых пунктов. Первый: я не милый и не сексуальный. Второй: Сириусу Блэку нравится женский пол. Третий: это я бы его нес, потому что я, конечно же, мужественный и крепкий, и намного сильнее, чем выгляжу. — Он подмигнул и изобразил на лице подобие ухмылки. Лили робко улыбнулась ему в ответ и фыркнула. — Ты тоже забываешь некоторые ключевые факты, — сказала она. — Первый: как бы ты ни пытался это отрицать, ты и милый, и сексуальный. Второй: у тебя нет реальных доказательств того, что Сириус Блэк абсолютно на сто процентов по девушкам. И кроме того — даже я это знаю —, он всегда делает для тебя исключения. А третье — в моей любовной визуализации вашей истории сбивающего-с-ног-своими-чувствами, ты определенно сбит. Четверо рейвенкловцев спешили с уроков по тому же коридору, чуть было не напоролись на них, и бросились в сторону Большого зала, подстегаемые голодными желудками. Ремус засунул руки в карманы и оттолкнулся от стены, идя той же дорогой. Лили поспешила за ним. — Верь во что хочешь, — бросил он ей. — Я знаю все наперед. — Я собираюсь помочь тебе, — сказала она с характерным упрямством в голосе. — Не смей, — Ремус внезапно представил ужасно сентиментальные валентинки, которые Лили от его имени отправляет Сириусу. Одна лишь мысль об этом была унизительной. — Можешь на меня положиться, — Лили, очевидно, угадала направление его мыслей. — Я могу быть подленькой, ты же в курсе. — Пока что я этого не замечал. — Эй, Лунатик! — Ремус огляделся и увидел позади них Сириуса и Джеймса, бегом стремительно сокращавшие между ними расстояние. Лили раздраженно махнула волосами и поспешила вперед, присоединяясь к группе хаффлпаффцев, выходивших из коридора Трансфигурации. — Ты что, разговаривал с Эванс? — с нетерпением спросил Джеймс. — Нет, что ты. Нам просто нравится двигать губами вверх-вниз, глядя друг на друга и изображая золотых рыбок. Это часть нашей домашки по древним рунам. — Ой, — Джеймс дал ему шутливый подзатыльник. — У тебя что-то сдохшее в заду свербит? Ремус сделал вид, что блюет. — Я разговаривал с Эванс — вы ожидали, что после такого я буду в хорошем настроении? Джеймс поразился: — Ты разговаривал с Эванс, Ремус. После такого ты обязан чувствовать польщение и экстаз. — Скорее апатично забиться в угол, — протянул Сириус. — Че как, Лунатик? — Все путем, — Ремус боролся честным боем с улыбкой, грозившей расколоть ему голову пополам, от искренней заботы, которой лучились глаза Сириуса. Он подумал, не галлюцинация ли, что тот несколько секунд изучал выражение его лица, а потом кивнул и ухмыльнуться в ответ. — Мило. Пошли обедать, а? Если я не закинусь едой в ближайший десяток минут, клянусь, упаду в обморок, и тогда вам, мистер Лунатик, придется на руках нести меня в Большой зал. — Хорошо, как иначе-то, — согласился Ремус, подкатывая глаза. Сбившийся с ног, конечно.***
— Куда это он? — Питер глядел вслед удаляющемуся от обеденного стола Сириусу. — За Эванс, — обвинительным тоном ответил Джеймс. — Что ему от нее надо? Ремус промолчал, но ощутил в животе зловещую пустоту. Согласится ли Лили поговорить с Сириусом? И если да, то что она ему скажет? «Пожалуйста, держи рот на замке» — он надеялся, что эхо его мыслей неведомым образом долетит до Лили. Угрюмый Ремус шел в гостиную, отставая от друзей на полшага и пытаясь переспорить возмущения Джеймса по поводу предателя-мерзавца, вероятно, прямо сейчас охмурявшего девушку мечты своего товарища. Питер иногда сочувственно поддакивал то первому, то второму, пытаясь стереть томатный соус с ворота рубашки обслюнявленным рукавом мантии. Усевшись на ковер перед камином в Общей гостиной, Ремус отвертелся от всех уговоров Джеймса и Питера поиграть с ними в карты. Желудок громко урчал и пожирал сам себя — нужно было съесть побольше за ужином. Тахикардия никак не унималась. Вдруг Лили, окрыленная благими намерениями, но полная недальновидности, выдаст Сириусу его тайну? По ощущениям Сириус вернулся через несколько часов. Ремус все еще пусто глядел в огонь — от языков пламени и правда сложно отвести глаза. Полная Дама ругалась на кого-то. В комнату ворвался Сириус. Он замедлился, увидев на полу сгорбившегося Ремуса, странно скривился, развернулся и, не говоря ни слова, пошел наверх. Созданный мантией поток воздуха донес до Ремуса запах Лили. Вот и пришла пора умирать. Он искренне так считал. В груди остро закололо, ребра будто сдавили тисками — похоже на сердечный приступ. В солнечном сплетении все свело, к горлу подступала гадкая тошнота. Он был вынужден вскочить на ноги и помчаться в сторону ближайшего туалета, расталкивая выходивших оттуда первокурсников. Ремус упал на колени перед самым первым унитазом и вырвал всей съеденной за ужином едой. Дурно пахнущий поток и не думал прекращаться. Даже когда диафрагма выла от боли, а горло горело от желудочной кислоты, он продолжал плеваться желчью. Слезы вперемешку с соплями текли по лицу — то ли вследствие обильной рвоты, то ли от невыносимо сквозившей боли при вспоминании перекошенного лица Сириуса. Он знал. О Боже, о Мерлин! Он знал, он знал! Лили, Лили все ему рассказала! — Лунатик? — наверху послышался нерешительный голос Джеймса, и Ремус почувствовал легкое прикосновение к своей спине. Судороги ослабли, и Ремус прислонился лбом к холодному фаянсу унитазной сидушки, тяжело дыша от боли и страдания. — Великий Мерлин, Ремус. Что случилось? Позвать мадам Помфри? Ремус издал слегка истерический, всхлипывающий смешок. Такое исцелению неподвластно. Он покачал головой, не поднимая ее. — Не понимаю, — сказал Питер. — Сейчас даже не полнолуние. — Лунатик тоже может болеть обычными болезнями, — заметил Джеймс и ободряюще погладил по лопаткам. — Мне еще после ужина показалось, что тебе как-то не очень. Хочешь пойти в постель? Ремус не знал. Снова встречаться с Сириусом совершенно не хотелось. Но и сидеть всю ночь в туалете он тоже не мог. Джеймс и Питер помогли ему подняться на ноги. Он жадно лакал воду из-под крана, не заботясь о том, насколько по-волчьи он в этот момент выглядел, а затем с Джеймсом и Питером по обе стороны взобрался по лестнице в спальню, пытаясь избежать вопросительных или сочувственных взглядов. Когда они вошли в спальню, полог Сириуса был задернут.***
Если у Ремуса сохранились какие-то сомнения в том, что Сириус прознал его секрет, они исчезли в течение следующих нескольких дней. Сириус избегал его любой ценой, а их диалоги были короткими и отстраненными. Ремусу казалось, что весь мир начал трещать по швам, как излишне набитая подушка. Каждый резкий взгляд или холодное слово добавляли трещин. Прошлые негативные состояния не шли ни в какое сравнение с нынешним. Хуже всего было то, что Сириус также вымещал свое настроение на других Мародёрах. Для них все было не так плохо, как для Ремуса, но боль и замешательство на лицах Джеймса и Питера всякий раз, когда Сириус огрызался на них, добавляло в костер еще больше дров. Ремус знал, что это его вина, и она тяготила его. Он перестал разговаривать — такой яркий признак его присутствия раздражал Сириуса еще хуже, и в общем львиную часть времени сливался с пылью в Библиотеке, под глухими тенями столов лелея остатки счастливых воспоминаний о Мародерах. Теперь для них все кончено. Разве он не говорил Питеру, что это всего лишь вопрос времени, когда однажды они встрепенутся и увидят в нем настоящего монстра? Только дурак полагался бы на долгий срок. Мадам Помфри беспокоилась. Бесперебойный, пожирающий все на своем пути метаболизм оборотня требовал уйму пищи, которая не лезла в горло, и за три дня вес просто растаял с его костей. Когда он пришел к ней на очередное растирание зельем против шрамов, целительница действительно встревожилась и потребовала объяснений. Увы, она их так и не получила, потому она безрезультатно попробовала отменить свое членство на завтрашней конференции в Святом Мунго, чтобы оставить пациента под наблюдением. Ее инструкция попросить друга помочь ему с нанесением зелья показалась еще более смешной, чем раньше. Одним поздним вечером, в четверг той черной недели, Джеймс разыскал его полуспящим в самом темном углу библиотеки. Его выдала вытянувшаяся из-под шкафа нога. Хэмиш же преспокойно свернулся у него на животе. — Лунатик? Он не двинулся и не открыл глаз. — Лунатик, пожалуйста, поговори со мной. Вы с Сириусом поссорились? Что происходит? Я не понимаю. Пожалуйста, скажи мне! Вместо того, чтобы сесть на стул как приличный студент, Джеймс залез к нему под стол и сел спиной. Ремус не мог противиться желанию своего худого тела придвинуться к предложенному теплу. Ему было интересно, что подумал бы Джеймс, если бы узнал правду о Ремусе. Сел бы он тогда так близко? — Я беспокоюсь о тебе, Лунатик, — прошептал Джеймс. — Я имею в виду, что о Сириусе тоже, но о тебе больше. Мы как будто на первом курсе, когда ты ни с кем не разговаривал. Он ждал ответа, но его не последовало. — Не поступай так со мной! — попросил Джеймс, и его вновь низкий ломающийся голос сорвался от напряжения и эмоций. — Ты знаешь, что произойдет. Ты умрешь в грядущем полнолунии, если продолжишь в том же духе. Ты это знаешь. Пожалуйста, не умирай. Ремус немного сдвинулся и вздохнул, шевеля своим дыханием мягкую шерсть на затылке Хэмиша. — А лес прекрасен, темен и глубок. Сдержавши обещания злой рок чрез много миль я навсегда усну. Пройду я мили, прежде чем усну. — Чего? — Джеймс резко развернулся, хрустнув позвонками, и схватил его за плечо. — Что вообще это значит, Лунатик? — Так говорила моя мать. Хотел бы я, чтобы она была сейчас рядом. — Что происходит? Ремус, пожалуйста, скажи мне, что происходит. Но Ремус больше ничего не сказал, и Джеймс молча сидел рядом с ним, пока тот засыпал.