«Хотя, как мы сказали, все дети бессердечны, это не совсем относится к подросткам. Подростковые сердца грубы и открыты ко всему, легки на подъем и яростны, и они не понимают своей силы. И если вы хотите знать правду, многие взрослые сердца тоже». (Кэтрин М. Валенте — "Девушка, попавшая в сказочную страну и устроившая там пиршество")
РЕМУС: Ремус не отрицал, что оставив Бродягу одного в комнате, впустил к себе в душу скребущихся кошек, но иначе побудить упрямого анимага вновь принять человеческий облик им бы не удалось. Он понадеялся на скуку, из-за которой Сириус в одночасье воскресного вечера плюнет и выйдет к ним на двух ногах. Терпение не было одной из добродетелей Сириуса. — А я гадал, выйдешь ты или нет, — сказал Джеймс, когда Ремус пришел к ним на кухню. Они с Питером заранее притащили четыре стула к разделочному столу, метлу Джеймса прислонили к стене. Он явно не собирался летать, хотя журить его не за что — на улице стеной стоял ливень. Ремус занял один из стульев и со вздохом сообщил: — Решился в последний момент. Он так надулся от обиды, и голову набок склонил… — Когда я уходил, не смотрел на него, — признался Джеймс. — Я бы сдался. Кто бы там ни говорил, что большая пушистая собака станет отличной анимагической формой, он жестоко шутил. Щенячьи глаза Сириуса и раньше играли с нами зло. Маффин для настроения? Ремус взял кексик с тарелки, протягиваемой нетерпеливым эльфом, и куснул. Кухня представляла собой теплое помещение с низким потолком, тускло освещенное большими открытыми каминами у двух каменных стен. Улей активности: домовые эльфы деловито суетились вокруг, большинство из них не обращали внимания на трех мальчиков за столом, кроме тех, что их обслужили. Одни готовили, другие тащили мешки с бельем и исчезали в маленькой дверце высотой фута в три, поблескивающей лаком у одной из трех массивных старинных печей, где кипели и булькали десятки кастрюль. Воздух был наполнен успокаивающим ароматом тушеной курицы с примесью трав, которую они подавали на сегодняшний ужин. — Думаете, сработает? — спросил Питер через некоторое время. — Оставить его одного, чтобы он заскучал настолько, что превратится? — Честно, не имею понятия, — Ремус взял чайничек с подноса, налил себе чая и глотнул. — Так же, как и причину его отказа превратиться в человека. Наверное, он чего-то боится, но я без понятия, чего именно. И не знаю, насколько серьезна его решимость. — Знаешь, Лунатик, — Джеймс усмехнулся при виде угрюмого лица Ремуса, — Ты не смог бы выбрать еще более упертого бойфренда, даже если бы захотел. — Ага, — Питер бросил озорной взгляд на него. — Нет идеальнее и проще отношений, чем у Джеймса и Эванс: один без конца зовет на свидание, а вторая проклинает в ответ. Лучше не бывает. Джеймс прищурился и точным броском попал печеньем с корицей Питеру в нос. Печенье грустно упало на колени. — По крайней мере, я предпринимаю какие-то действия. А ты никогда никого не приглашал. Да-да, я видел, как ты глазел на ту рэйвенкловку в четверг на Заклинаниях! Питер вспыхнул как гриффиндорское знамя и, отвернувшись, откусил коричное печенье, сразу подавившись. Ремус почувствовал, как его настроение улучшилось впервые за несколько недель, и он не мог сдержать смех, пока Джеймс бил Питера по спине, а тот сыпал крошками из носа. — Оу, какой пиздец, — Джеймс, скорчив гримасу, отодвинулся от мокрого комка на столе, при жизни бывшего куском печенья. — Так кто она, Хвост? — спросил Ремус, потупившись и запихнув неуместный смех куда поглубже, когда оказалось, что Питер не собирается оправляться от своего смущения в ближайшее время. Питер что-то пробормотал и покраснел еще больше. Хорошо, что на самом деле невозможно взорваться от переизбытка стеснительности, потому что в противном случае вся школа выковыривала бы кусочки Питера из куриной запеканки. — Что ты сказал? — Дорис Шорт, — самодовольно ответил Джеймс за Питера, освещая все вокруг нераскаявшейся ухмылке. — Рэйвенкло. Тихая. Темные волосы. Голубые глаза. Усики. — У нее нет усиков! — запротестовал Питер, видимо, снова обретя голос, дабы защитить объект своей привязанности. — Боюсь, есть, приятель, — сказал Джеймс, и Питер так обиделся, что Джеймс над ним сжалился. — Это не плохо, — заверил он пухлого Мародера. — И их видно только в хорошо освещенных комнатах. Она реально довольно привлекательна. Если бы я не был целиком и полностью предан чудесной Эванс, сам бы втюрился. — Я думаю, она прекрасная девушка, — Ремус прервал тираду Джеймса, прежде чем копать глубже. — Видел ее пару раз в библиотеке. У нее очень милая улыбка, — он решил не комментировать усики, которые, к сожалению, были довольно заметны даже при чуть более тусклом свете. Дорис была бы привлекательной, если бы не хроническая застенчивость и нежелательная растительность. Он также решил не упоминать тот случай, когда однажды ему показалось, как кто-то полоскает горло в отделе Трансфигурации библиотеки, а это оказался ее смех. — И большие голубые глаза, — добавил он. Лицо Питера просветлело. — Да, именно это меня в ней и привлекло, — сказал он, не обращая внимания на Джеймса и жадно глядя на Ремуса. — У нее такие большие голубые глаза и мягкие темно-каштановые волосы. Это красиво. — Пригласишь ее на свидание? — спросил Ремус. Питер окаменел. — Ни в коем случае! Что, если она скажет «нет»? — Эванс все время говорит мне «нет», — заметил Джеймс. — Если бы не Кемп, так и ходил бы нецелованный. Ремус осуждающей поджал губы. — А что с бедняжкой Брунни? Она у нас целую вечность не появлялась. Джеймс пожал плечами. — Не знаю. Не писал ей все лето, и с тех пор она меня игнорирует. Плевать, если честно. Она такая зануда на самом деле. И Эванс ее совсем не ревновала. — В любом случае, — с нажимом перебил Питер, — Я не так уверен в себе, как ты, Сохатый. Откажи она, я растаю от стыда. Учитывая, что в нашей школе много парней покрасивее. — Да ты симпатичный, — заверил его Ремус. Конечно, Питер не был классическим красавцем с невероятной харизмой, как Джеймс или Сириус, но его круглые невинные черты лица, добродушие и мягкость играли свою роль, хотя лишний вес все же напоминал о себе. Кроме того, Ремус не был так уверен, что толпа школьных симпатяг охотно проигнорирует усы, так что возможности Дорис, вероятно, ограниченны не меньше, чем у Питера. — С чего ты взял? — Питер несчастно уткнулся в чашку чая. Ремус обменялся взглядом с Джеймсом, который подкатил глаза. — Лунатик у нас гей, как майское дерево, — прыснул Джеймс. — Ему ли не знать. — Ничего я не дерево, — возмутился Ремус. — Звучит так, будто я один из тех тонконогих женоподобных педиков. Знаешь, я могу раздавить каждую твою кость одной рукой и даже не вспотеть. — Я и не говорил ничего подобного, — отмахнулся Джеймс. — Тебе когда-нибудь нравились девушки? — Э-э-эм… нет, — на самом деле ему никто не нравился, кроме Сириуса, но он не собирался говорить об этом Джеймсу. Еще сочтут невинной ханжой. — Ну, ты гей тогда, в чем проблема? Это не значит, что ты не мужественный и не крутой. — Ага, потому что я такой. — Мы в курсе, Лунатик. — Я слишком нежен для споров, да? — Ремус внезапно почувствовал себя очень усталым, заметив настороженные взгляды Джеймса и Питера. — Все в порядке, — Джеймс протянул руку и ободряюще сжал его плечо. Ремус встал, повесив сумку с книгами на плечо. — Ладно, ребят. Я схожу в библиотеку, возьму пару книг для того эссе по Заклинаниям. — Ага, — сказал Джеймс, не выглядя особо убежденным. — Только не возвращайся слишком рано. И не переусердствуй. В четверг полнолуние. — Как будто я мог забыть, — пробормотал Ремус, покидая из кухни. По воскресеньям библиотеку никогда не посещало много народа. Столы вдоль полок и у стен были в основном пусты — там расположились несколько представителей двух очень контрастных групп: те, кто неизменно усерден и трудолюбив, даже по выходным; и те, кто отложил все домашние дела на вечер воскресенья и сейчас торопился наверстать упущенное. Ремус взял нужный томик из раздела Заклинаний и отступил в самый дальний конец библиотеки, где звенела приятная тишина. Он опустился на четвереньки, залезая под один из пустых столов. Глупая детская привычка, от которой, как он был уверен, давно избавился в свои почти шестнадцать, но из-за нынешних проблем трудно было устоять перед соблазном. Пахло пылью и старым, покоробленным деревом. Он закрыл глаза, представляя почти забытую мать; как она сидела, скрестив ноги, на полу своей зельевой лаборатории, и прислонялась спиной к своему самому большому чугунному котлу. Как локоть упирался в колено, а рука обхватила подбородок, пока она сосредоточенно смотрела на лежащую перед ней книгу. Ее длинные, рыжевато-русые волосы падали на ее темные глаза, которые она подняла, заметив Ремуса. Она улыбнулась. На этом воспоминание закончилось, но созданное успокаивающее тепло в груди осталось, и Ремус немного расслабился, давая волю улыбке. Он был настолько поглощен мыслями, что не почувствовал, как кто-то приближается, и испуганно дернулся, когда стул, скрывавший его присутствие, внезапно отодвинулся и позволил кому-то на себя сесть. Прежде чем Ремус успел среагировать или хотя бы собрать свои спутанные чувства в кучу, чтобы определить запах, ноги двинулись вперед и грубо ткнули его в бок. Некто удивленно выругался, и сверху показалось лицо. Желтоватая кожа, крючковатый нос, рамка вялых сальных волос. Как только Снейп увидел, кто это, он вскрикнул от ужаса и опрокинул стул, отшатнувшись и чуть не упав при этом поверх. — Какого черта ты там делаешь, блохастая тварь! — прорычал он, отступая еще на шаг, несмотря на сильные слова. — Не знал, что в библиотеку пускают зверье! «Он боится» — твердо сказал себе Ремус, хотя слова Снейпа пронзили его насквозь. «И боится заслуженно. Ты чуть не убил его». — Прости, — пробормотал Ремус. Он вылез из-под стола и прижал сумку к груди. Снейп пятился, пока не врезался в шкаф. — Я п-просто пойду. — Что, мечтаешь об этом? — резко спросил Снейп с насмешкой в голосе, которая противоречила страху в его глазах. Большие кисти с длинными пальцами напоминали Ремусу пауков-альбиносов, сплетающихся вместе на темном фоне его мантии. Ремус колебался. Хотелось повернуться и уйти, но он чувствовал, что чем-то обязан Снейпу – всем – в извинениях за то, через что он заставил его пройти. Джеймс кратко упоминал, что слизеринец обмочился от страха. И даже Джеймс не иронизировал в тот раз (не потому ли, что он сам был близок к тому, чтобы сделать то же самое?). — О чем? — максимально нейтрально спросил Ремус. — О том, как было бы здорово разорвать меня на части, — процедил Снейп, отрывисто и мрачно. — О том, каково ощущать мою кровь на твоих когтях и клыках. Я знаю, что ты и твои приятели меня презираете. Я не такой доверчивый, как Дамблдор. Вы это спланировали. У Ремуса перехватило дыхание, и он крепче сжал сумку. — Н-нет, Снейп. Сириус… Сириус ошибся. Это была о-ошибка. И мне очень жаль. — Жаль? — Снейпа будто тошнило от вкуса этих букв во рту. — Ты смеешь полагать, я прощу тебя только потому, что ты стоишь с тупым, жалким видом и заикаешься, как урод? Я знаю, кто ты, и, в отличие от Блэка, меня это не заводит. Я бы всем рассказал, ради торжества по случаю вашего исключения. Благие намерения невовремя куда-то подевались, дав дорогу гневу: — Держись от Сириуса подальше! Снейп высоко гнусаво рассмеялся. — Блэку не нужна моя помощь в собственном унижении, — сказал он. Его черные глаза были полны отвращения. — Он уже большой мальчик, сам справляется. Якшается с гриффиндорцами, предает семью, потворствует своим похотливым зоофильским желаниям. Тут Ремус действительно сбился с толку. Сумка с грохотом выпала из рук, книги вывалились наружу. Он уставился на Снейпа, отказываясь воспринимать оскорбление. — Ч-что ты сказал? Снейп был восхищен реакцией Ремуса и подступил ближе. — Что слышал. Как по-другому это назвать? Извращенные сексуальные отношения с темным существом —даже не человеком, не говоря уже о мужском поле. Это грязно и отвратительно. — Северус! Ремус так разозлился, что даже не услышал голоса Лили. Он схватил Снейпа за воротник и своей сверхъестественной силой грубо толкнул парня обратно к одному из столов. Лунатик пробудился и подбадривающе завыл, когда Ремус склонился над Снейпом, прижимая его к столешнице с такой силой, что ребра угрожали с треском проломиться внутрь. Ярость была горяча, свирепа и дика. Глубоко в груди раздалось низкое рычание. — Ремус! Отпусти, ему же больно! Отпусти! — руки поменьше прикрыли его собственные. Острые женские ногти впились в костяшки, пытаясь вынудить его ослабить хватку. — Ремус, пожалуйста. Ему страшно! Отпусти его, пожалуйста. Ради меня. Это я, Лили, Ремус. Отпусти. А потом он ударил в ноздри — резкий медно-металлический запах страха. Грязно-оранжевого цвета, заполняющий все пузырьки легких. Лунатик ликовал, но его человеческое «я» восставало. Внезапно он почувствовал, как трепетало сердце Снейпа, слабо дрожало в его сжатых кулаках, словно умирающая птица. Он резко отпрянул от Снейпа, прерывисто выравнивая дыхание. — Уходи, уходи, — пробормотал он вслух Лунатику, который метался и огрызался против потери добычи. Ремус опустился на корточки и закрылся руками, сильно дрожа, борясь с волком. — Ремус? Ремус? Голос дошел до ушей спустя время. Маленькая ладонь коснулась его, чудовищной. Красное двоившееся пятно, видневшееся сквозь пальцы, вскоре превратилось в перепуганное лицо Лили. Ярко-зеленые радужки неотрывно глядели на него. — Все хорошо, — сказала она. — С ним все хорошо. Он убежал. — Все плохо, — прошептал он. — Ты не знаешь, что я… ты не знаешь… — Но я знаю, — она подалась вперед, убирая с лица спавшие волосы и отлепляя его ладони. — Я знаю, кто ты. Уже целую вечность. Ты случайно проговорился, что твоя мама давно умерла, так что я поняла, что твои отговорки про поездки к ней — неправда, а значит, у тебя есть еще один секрет. Я наблюдала, перебирала разные варианты, так и узнала. Ремус отшатнулся от нее, в ожидании боевого заклинания, шлепка или оскорбления. — Я не против, Ремус, — сказала она и снова провела рукой по волосам. Клыки Лунатика с щелчком сомкнулись в приступе ласки. — Даже не против твоего нападения на Северуса. То, что он сказал тебе, было непростительно. Ты такой же человек, как и я. Не принимай всерьез ничего из его чепухи. Вы с Блэком идеально подходите друг другу. Ремусу стало плохо, когда он вновь подумал о словах Снейпа. О своем отце и о том, что тот всегда называл его животным. Потом о том, что только он смог пройти через дверь в подвале Блэков, чтобы спасти Сириуса. Потому что он не был человеком. Он был темным существом. — Не смей, Ремус Люпин! — четко отрезала Лили. Он вскинул голову и уставился на нее, мысли все еще путались из-за дышащего в спину Лунатика. — Что не сметь? — Не смей верить ничему, что сказал Северус. Он сам не понимает значения своих слов. Ремус посмотрел на нее с усталым недоверием, она немного съежилась и пожала плечами. — Ладно-ладно. Он так сказал, потому что боялся. Слушай, ты не можешь воспринимать все, что говорит Северус, всерьез. Он перепуганный, очерствевший мальчик. Сев встретил самое худшее от жизни — так же, как и ты — и это его так изменило, что только он и, может, ты можете понять. Но в отличие от тебя, он прибыл в школу не ради убежища или дома. Вместо этого он попал в подземельную яму со змеями, где все постоянно над ним издеваются. Блэк, Петтигрю и, как бы мне не хотелось это признавать, Поттер, были тебе полезны. Они стали твоей жизнью, твоей семьей и причиной, по которой ты продолжаешь жить. Помни, Ремус, у Северуса никогда не было ничего из этого. Не бросай их, только потому что он так тебе сказал. Ремус сжал губы и попытался подавить гневную жалость, возникшую в нем при рассказе Лили. Он отстранился от нее и вскочил на ноги, шаря вокруг в поисках книг и запихивая их обратно в сумку. — Ты куда? — Лили помогла ему собрать книги, ее лоб наморщился от тревоги. — В башню. Там Сириус. — Так вы помирились? — Лили выглядела невыразимо успокоенной для человека, выражавшего смертоносную ненависть к наследнику Блэков. Ремус неопределенно кивнул. — Вот и хорошо. Я не буду спрашивать, что случилось, сама догадываюсь, что это связано с Блэком, Северусом и твоим… э… — Маленькой пушистой проблемой? — подсказал Ремус; тень легкой улыбка попыталась проявиться, но у нее плохо получалось. Лили выгнула элегантную каштановую бровь, ее губы весело дернулись. — Вот как ты это называешь? — Это Джеймс выдумал, и оно как-то прицепилось. Его отец целую вечность думал, что я держу плохо воспитанного кролика. На этот раз Лили рассмеялась. — Да ну? — она оставила смешки и вдруг посерьезнела: — Не буду расспрашивать, потому что это личное и должно остаться между вами, но просто знай, я рада, что вы помирились. И я всегда готова выслушать и помочь, если тебе это будет нужно. Ремус еще раз кивнул, проскользнул мимо нее и тайными ходами поспешил к башне Гриффиндора. Да, еще слишком рано, и они должны были промариновать Сириуса в одиночестве, но Ремусу действительно нужно было срочно его увидеть. Просто чтобы убедиться в том, что то, что у него было с Сириусом — хорошо и правильно, а не… плохо и неправильно. Бродяга лежал на том же самом месте, и когда Ремус вошел в комнату, он навострил уши и приветственно завилял хвостом. Слова Снейпа молотом ухали в его голове. Сириус сделал это — изменился для него. Был ли он грязным извращенцем? Правильно ли брать такую любовь и предлагать свою взамен? Потакая похотливым зоофильским желаниям… Глаза сами собой отводились от Сириуса, а тело бросилось на свободную кровать Сириуса. Бродяга непонимающе тявкнул, а потом матрас прогнулся под дополнительным весом. Мохнатая морда с холодным влажным носом ткнулась в затылок, и Ремус учуял беспокойство, сопровождающее этот жест. — Прекрати это! — он злился на то, что его сердце и тело сговорились против разума, ведь на самом деле ужасно хотелось обнять Бродягу за шею и заплакать. Вместо этого он перевернулся и сильно толкнул Сириуса, так что тот с глухим стуком соскользнул с кровати. — Неужели ты не понял намека? Я не хочу, чтобы ты был здесь! — Это была ложь, ну, или полуправда. Он хотел Сириуса и одновременно не хотел. Хотел любви, но не хотел быть уродом, грязным и неправильным. Бродяга был воплощением собачьего замешательства: уши прижаты, хвост поджат между ног, голова опущена. Сердце сжалось в груди. — О, прости, Бродяга, — прошептал он хриплым и дрожащим голосом. — Ты ни при чем. Просто… мне сказали… И я задумался… Но больше он ничего не мог сказать, потому что думал о Снейпе, о том, как от него несло страхом, и как его сердце трепыхалось умирающей птицей. У Снейпа не было Мародеров, присматривающих за ним. И это из-за него Снейп так боялся — боялся, что тот на него набросится. Он прав: Ремус — темное существо, и это отвратительно… Внезапно фигура Бродяги расплылась перед ним, и на мгновение Ремусу показалось, что он, должно быть, все же плачет и ослеплен слезами, но затем фигура растянулась, истончилась и немного пошатнулась, превратившись в двуногое пятно. Превращение происходило очень размыто. Недо-человек прямо в процессе метнулся к Ремусу, сгребая в теплые объятия и проводя рукой вверх-вниз по спине. Другая рука сжала его пальцы, царапающие собственную кожу, а он даже этого не осознавал. — Все в порядке, — пробормотал Сириус. — Все в порядке. Ремус сопротивлялся. Это неправильно, это неправильно. Но разве может нечто неправильное делать его счастливым? Ошибки не могут сделать счастливым Сириуса. Он отказался от бесмысленной борьбы и прислонился к теплой груди Сириуса, вдыхая этот чудесный, знакомый запах, к которому он так долго не имел доступа. — Это не нормально. Так нельзя! — Скажи, что случилось? Кто тебя расстроил? — умолял Сириус. Но Ремус не мог из-за Снейпа, его горечи и испуганного птичьего сердца. Он покачал головой и обвил руками тощую талию Сириуса. Это походило на обнимание ксилофона. Сириус представлял собой массу ходячих углов и острых краев. Узловатый, впалый со всех сторон, но такой же прекрасный. — Спасибо, что вернулся, — вот и все, что он сказал. — Спасибо, спасибо…***
Следующим утром Ремус проснулся рядом с Сириусом. В мягком свете раннего ноябрьского утреннего солнца он ужасно смущался своей чрезмерной чувствительности накануне вечером. Был бы он тверже, то несомненно не переживал из-за нежелания Сириуса возвращать человеческое обличие, или из-за нелегкого положение Снейпа, или из-за надвигающегося полнолуния, до которого оставалось четыре дня и не воспринял бы слова Снейпа почти так же близко к сердцу, как он сам. Можно было только порадоваться, что в момент слабости Ремус не назвал того по имени. Он знал, что его друзья что-то подозревают, но без доказательств они не смели злить Ремуса, продолжая нападать на слизеринца, который уже нахлебался собственноручно заваренной каши. Даже думая об этом, он понимал, что отчасти шутит сам с собой. Эхо эффекта встречи со Снейпом не было таким сильным, как прошлой ночью, но оно затаилось в его подсознании, как тупая боль. Как подкожный прыщ, в который невозможно перестать тыкать, чтобы проверить, не болит ли в том месте. И он остается там на века, тускло-красный, и ты просто знаешь, что он продолжит расти, наполняясь неприятной жижей и лопаясь в ту минуту, когда действительно хочешь выглядеть как можно лучше. Прижавшийся к нему Сириус оторвал от размышлений, и Ремус попытался изобразить, что не чувствует ничего твердого в нижней части спины. — Эй, чего застыл бревном? — Сириус прервался на сокрушительный зевок. — Все нормально, Лунатик? — Ага, — сказал Ремус. — Прости за вчерашнее. Я дурак. Он перевернулся на спину и улыбнулся Сириусу, и его лицо озарилось ухмылкой в ответ. — Фигня! Поэтому я и здесь. Но нам лучше вставать. Понедельник, помнишь? Ремус застонал, заставил себя встать с кровати и поплестись в душ. После этого, когда он чистил зубы перед зеркалом, он заметил собственные глаза, которые, как он был уверен, казались чуть более золотыми, чем обычно. Скоро полнолуние. Глаза зверя. Внутри стало неприятно. — Ненавижу подкожные прыщи, — буркнул он себе под нос. — Подкожные прыщи? — рядом возник Питер с зубной щеткой во рту и потеснил его у раковины. Он выплюнул полный рот пены. — Лучше уж прыщи под кожей, чем на коже. В миллион раз лучше. Хотя у Джеймса, Сириуса и Ремуса были свои периодические фазы подростковых гнойников, у бедного Питера они не сходили никогда. Прыщи расползались, как горные хребты, превращаясь на лбу в дьявольское месиво. Поэтому он отрастил свои песочные волосы в свободную челку, скрывая улики. — Сходи к мадам Помфри, попроси настойку из гноя бубонтюберов, — предложил Ремус. — Она выдает его только в самых тяжелых случаях, — мрачно сказал Питер, последний раз сплюнув в раковину. — Она говорит, что иначе его не напастись в школе, полной подростков. Она отдала последнюю бутылку той хаффлпаффке, Марте Дельвитт — ну, помнишь, той, которая как-то мудрено заколдовала лицо, пытаясь от них избавиться, и с нее слезло три слоя кожи? Ремус вздрогнул. — Кошмар. — Да, это точно, — Питер пожал плечами. — Я, может быть, тоже скоро до такого докачусь. У вас-то проблем по этой части нет, но если я захочу пригласить Дорис на свидание, должен выглядеть достойно. — Если ты так по ним загоняешься, мы выкрадем для тебя немного из Больничного Крыла. Или сами сварим. Питер благодарно улыбнулся. — Че сварим? —подошел Сириус и бодро отпихнул Питера с дороги локтями и бедром. — Настойку из Бубонтюбера, — сказал ему Питер, отталкивая его назад. Ремус быстро отступил в спальню, избегая летающей пены от зубной пасты.***
Дорогой Ремус, Ты не писал нам целую вечность! Как поживаешь? Надеюсь, замечательно, и что вы, мальчики, прилично себя ведете. Нил сказал, что, по его мнению, вы откопали в Хогвартсе какие-то потайные ходы, и я умоляю вас никуда не сбегать. Не знаю, читаете ли вы газеты, но Волдеморт снова творит всякое, и ходят слухи, что он вербует старшекурсников Хогвартса. У нас есть и хорошие новости. Нил получил повышение на работе, и теперь он работает с той же командой мракоборцев, что и мистер Поттер. Разве это не великолепно? Я слегка волнуюсь, что им даются более сложные и опасные рейды, но Нил уверяет меня, что с ним все будет в порядке. Я положила в мешочек тебе дополнительных карманных денег, купи себе вкусного в честь нашего маленького праздника Напиши, расскажи, как дела! Со всей моей любовью, Анжела (и Нил)