«Преврати свои раны в мудрость». Опра Уинфри
СИРИУС: — Я просто не понимаю! — пожаловался Джеймс, рухнув на кровать и потирая только что избавившуюся от рогов голову. — Объясни еще раз, Бродяга. До полнолуния два дня, и я твердо намерен успеть к тому времени. Сириус застонал и сжал пальцами переносицу. Они топтались на одном месте уже четыре часа. Плюсом шли шесть часов вчерашнего дня, посвященные тому же самому, и если бы не Ремус, он бы давно все бросил. — Повторяю в миллиардный раз. Нужна решимость. Дело не в заклинаниях или взмахах палочкой. Это беспалочковая магия. Нужно хотеть измениться больше, чем чего-либо. Позволить магии наполнить тебя до такого, будто ты сгораешь от ее жара. И не… не думать, что можешь умереть. Питер по-турецки сидел на своей кровати, подперев подбородок руками. — Звучит больно, — сказал он. — Я пытаюсь хотеть измениться, но боюсь боли. — Больно только в первый раз, — Сириус усмехнулся и подмигнул пухлому Мародёру. — Прям как ебля. Сначала больно, но это того стоит, — он посерьезнел. — Подумай, каково Лунатику. Ему-то каждый раз больно. У него кости ломаются. Кожа рвется, перекручиваются органы. И у него нет выбора. Мы делаем это ради него, ребят. Это действительно может изменить его жизнь. — Я пытаюсь, блин, — заныл Джеймс. — Просто дохожу до стадии рогов и шерсти на спине, а потом как будто в стену врезаюсь. А ты вечно говоришь одно и то же. Что ты сделал такого, чего мы не делаем? — Я же говорил тебе, я… — Сириус остановился. Он повторил сказанное им про себя. Должен же быть какой-то способ донести свою точку зрения до этих двоих. Как можно быстрее. Он так устал торчать здесь, в башне, что даже в библиотека не казалась таким плохим вариантом — особенно с учетом того, что там был Ремус. Придумывая способ донести информацию, Сириус закусил губу. — Я чувствовал, что мне нечего терять, — пробормотал он. — Я думал, что вы все меня возненавидели, и мне больше нечего терять. Я просто позволил своей магии взять верх и воплощать мои требования. Я… я хотел сжечь Темноту. — Темноту? — Джеймс снова включил ту свою сторону, которую видели только другие Мародеры. Разговор перешел на личную, травмоопасную почву. — Ну, — Сириус неопределенно махнул рукой в сторону своей груди. — Ту, что делает меня Блэком. Она заставила меня предать Ремуса. Я хотел от нее избавиться. Сжечь, — он отвернулся, не в силах встречаться с ними взглядами. — Это очень опасно, приятель, — промолвил Питер. — Отпустить магию таким образом. Люди от такого умирали. Сириус еще немного опустил голову. — Знаю. Наверное, если бы не анимагическое зелье и созданный им естественный поток для выпуска, я бы… Ну, в тот момент мне было все равно. В комнате повисла долгая тишина, и Сириус посчитал, что сказал слишком много. Ремус бы понял. Ремус знал, каково это чувствовать такое огромное отчаяние, что даже смерть кажется облегчением. Питер и Джеймс никогда не достигнут их глубины, до конца жизни пробарахтавшись на берегу. — Не могу сказать, получится ли у нас, — наконец сказал Джеймс. Сириус знал, что ему потребовалось много времени для признания поражения, и почувствовал, как упало сердце. — Вот почему вокруг почти нет анимагов. Надо реально потерять башню. Сколько людей на такое готовы? Я имею в виду, типа, взаправду ее теряют? Сириус покачал головой, отгоняя меланхолию. Однако Ремус никогда не позволит ему одному составлять компанию волку. Если другие не смогли измениться, все было напрасно. Скрипнула дверь: вошел Ремус, нагруженный стопками пергамента и книг, которые он утащил из библиотеки. Странно, что за ним не увязалась Лили — за последние несколько дней, с тех пор как Лили призналась, что знает секрет Ремуса, они, похоже, сильно сблизились. Если бы Сириус не знал, как сильно Ремус заботится о нем, позавидовал бы. Парень сбросил кипу на кровать и оглядел друзей. — Ну как? — с надеждой спросил он. Сириусу ненавистна лишь мысль о том, что он может разрушить эту надежду. Ремус так редко позволял себе мечтать о чем-то, что облегчило бы его жизнь, но после трансформации Сириуса он позволил себе поверить, что это возможно. — Пока ничего, — Сириус с трудом сглотнул комок в горле, вызванный тихой покорностью в глазах Ремуса, которая постепенно сменяла надежду. Если бы только он мог заставить остальных так же сильно желать помочь Ремусу, как он. Заставить их увидеть, как ему плохо, чтобы они охотно отказались от всего ради помощи. Если бы они только могли видеть… Сириус дернул головой так внезапно, что чуть не вывернул шею. — Я понял! Он метнулся с кровати, споткнувшись об алые занавески, и рухнул к своему чемодану. Он рылся в нем, выкидывая одежду, книги, пергамент и прочий мусор, пока не нашел то, что искал, завернутое в изумрудный бархатный мешочек на самом дне. Он вытащил его и вытряхнул содержимое в руку. Предмет был чуть больше винного кубка, но примерно такой же формы. Материал был приятен на ощупь — черный египетский алебастр, испещрённый десятками крошечных замысловатых рун по бокам. Джеймс скривился: — Это самый уродливый кубок, который я когда-либо видел. — Мне его дядя Альфард подарил на прошлое Рождество, — поведал им Сириус. — Я никогда им не пользовался. Честно говоря, я думал его выбросить, потому что это семейная реликвия Блэков, — он перевернул его вверх дном, показывая им фамильный герб Блэков, вырезанный на дне. — Но дядя Альфард всегда относился ко мне более-менее сносно, поэтому я эту штуку оставил. Что-то вроде омута памяти — называется окклюзивом. Только в нем нельзя хранить воспоминания, можно только посмотреть один раз, а потом эта копия исчезает. Фактическая память остается в голове, и если хочется увидеть ее снова, надо сделать новую копию. Иногда такие же используются в судебных делах для свидетелей. Джеймс наклонился вперед, взял окклюзив из рук Сириуса и повертел. — Это, конечно, круто, но как он нам поможет? Ты собираешься показать нам свое виденье, как ты меняешься? Потому что ты превращался на наших глазах множество раз, и это никак не помогло. Сириус резко отобрал кубок. — Нет. Я собирался показать вам превращение Лунатика. — Что? — Ремус вскрикнул и яростно замотал головой. — Ну уж нет. Нет, нет, нет. Я никогда не позволю никому из вас это увидеть. Даже если вам всем удастся стать анимагами, вы будете ждать снаружи комнаты, пока я оборачиваюсь. Это ужасно, кроваво и… ужасно! Я… я никогда не позволю никому из вас увидеть меня таким. — Но разве ты не понимаешь?! — Сириус поймал размахивающие руки Ремуса, потянув оборотня на кровать рядом с собой и умоляюще заглядывая ему в глаза. — Они должны увидеть это, чтобы захотеть так сильно измениться. Если ты честно хочешь, чтобы они изменились, только этоих подгонит. — Сириус закрыл глаза и прижался лбом к плечу Ремуса. —Лунатик, я не думаю, что они когда-нибудь смогут перевоплотиться без такого стимула. В противном случае я не стал бы просить тебя об этом. Он чувствовал напряжение в плечах Ремуса и то, как его пальцы болезненно сжимают друг друга. — Э-это отвратительно, — прошептал Ремус. — Это отвратительно, пугающе и ужасно. Если вы все это увидите, не по своей воле перестанете со мной общаться. — Это неправда, — удивительно, но заговорил Питер. Обычно средин них он был самым тихим и редко говорил первым, особенно в таких серьёзных ситуациях, как эта. Сириус почувствовал сильный прилив любви и благодарности к нему. — Мы никогда не перехотим быть твоими друзьями, Лунатик, даже если нас насильно заставят сидеть и смотреть, как ты сдираешь с себя кожу. — Все так и будет! — голос Ремуса надломился. — Именно так графично и кроваво. — А я настаиваю, что только так все сработает, Рем, — Сириус вновь посмотрел ему в глаза. — Только так. Ремус долго оставался неподвижным, по его позвоночнику пробегали мурашки. Сириус чувствовал их на своем теле. Остальные молчали, зная, что это решение Ремус должен принять самостоятельно. В конце концов Ремус отстранился и медленно вынул палочку. Его лицо, побледневшее в свете приближающейся луны, выглядело изможденным и морщинистым, но рука, которую он поднял, оставалась тверда. Впервые Сириус подумал про него «юноша», а не «мальчик». И это пугало. Когда они все начали взрослеть? — Хорошо, — сказал Ремус усталым и мрачным голосом. — Что мне нужно делать? То, что он больше не сопротивлялся, свидетельствовало об его отчаянии.***
— Ты уверен, что не пойдешь, Лунатик? — спросил Джеймс, когда он, Сириус и Питер окружили мерцающий серебристый шарик воспоминания в окклюзиве. Оно выглядело немного иначе, чем в Омуте памяти; менее плотное и дымчатое. Ремус еще раз отказался, головой, примостившись на краю кровати Сириуса и сцепив руки так крепко, что Сириус боялся, как бы его нечеловеческая сила не сплющила кисти друг об дружку: — Н-нет, мне хватает обычных полнолуний, б-благодарю. — Так, вы двое, — закомандовал Джеймс, напряженно оборачиваясь. — Палочки на изготовку! На счет «три». Раз… два… три! Сириус коснулся палочкой жемчужной поверхности воспоминаний, и почувствовал, как его засасывает. Кишки будто подцепило великанским рыболовным крюком, мозги поплыли куда-то назад. Он закрыл глаза в ожидании, когда неприятное вращение прекратится. Затем он медленно открыл их снова. Комната Визжащей Хижины, язык не поворачивался назвать это спальней. Знакомые обшарпанные древесно-серые стены, щербатая и перепачканная расшатанная мебель, невзрачная, провисшая кровать. Не хватало только запаха. Сириус привык к резкому металлическому запаху крови, страха и волка, который обычно наполнял местный воздух. Он забыл, что окклюзионные воспоминания бывают только визуальными и слуховыми. На кровати, раскинув руки, лежал Ремус. Он был один, поэтому не удосужился прикрыть наготу, хотя и дрожал от холодного ноябрьского воздуха. Несмотря на то, что он не был таким худым, как сейчас Сириус, сухие мышцы проступали четким рельефом. Его локти, колени, лодыжки и запястья обтянуло испещренной шрамами кожей. Он вдруг свернулся калачиком, тощие руки обхватили ноги, и Сириус мог видеть каждый из узловатых позвонков на его искривленном позвоночнике. Мышцы и сухожилия, вьющиеся вдоль его стройного тела, напружинились и вибрировали в преддверии приближающейся луны. — Это позапрошлогодняя луна, да? — прошептал Джеймс, хотя ни нынешний, ни Ремус из прошлого не смогли бы его услышать. Голос у него был подавленный и нервный. — Ага, — ответил Сириус. Он осторожно подошел к кровати, коснувшись плеча Ремуса, и все тело мальчика внезапно затряслось от сильной судороги. Сириус отпрыгнул назад, когда Ремус еще туже сжался в клубок, и взглянул в щель под потолком, заменяющую окно. Луна поднималась. Еще одна судорога сотрясла тело Ремуса, и он внезапно быстро и яростно развернулся, как пружина, и рухнул на спину. Его лицо исказилось от боли, но он крепко сжал губы и стиснул кулаки. Единственный луч лунного света пронзил пыльный воздух и, лишь коснувшись тела Ремуса, тот проиграл войну с криком, выпуская из горла жуткие звуки. Сириус снова отшатнулся, чуть не врезавшись в Джеймса, который стоял позади него с Питером, их глаза были прикованы к разворачивающейся перед ними сцене. Вопль Ремуса, казалось, заполнил комнату, поглотив все остальные звуки. Трансформация была сырой и мучительной, она продолжалась и продолжалась, как будто Ремусу не нужно было останавливаться, чтобы перевести дух. Его позвоночник изогнулся крутой дугой, так что только плечи и бедра касались кровати, и крик стал еще пронзительнее. Внезапно раздался резкий хлопающий звук, и Сириус сам не сдержал возгласа, когда увидел, как запястье Ремуса треснуло и сломалось, слившись с его предплечьем, рука удлинилась, а пальцы поглотила расширяющаяся ладонь. Его кожа туго натянулась и в некоторых местах порвалась, достигнув предела своей эластичности. Зазвучало больше треска и хлопков, пока плечи и бедра Ремуса вывихнулись, его позвоночник удлинился, чтобы добавить места для хвоста, ступни ужасно разрослись в длину. Все это время он кричал и кричал, влажно и хлюпающе, как будто хрупкая кожа его горла рвалась от шероховатого звука и хлестала кровью в рот, который раскрывался все шире и шире, пока резко не защелкал. Новообразованная морда вытянулась, по ней стекала кровь, и все более острые и большие зубы резали чернеющие десны. Сириус вслепую потянулся остановить мучения, да что что угодно, лишь бы прекратить боль, но его руки прошли сквозь корчащееся волкоподобное тело, чья кожа рвалась и подтекала сукровицей, когда прорезалась острая щетина шерсти. Сириус задыхался, кричал, рыдал, слишком ошарашенный для стыда. Рот, борясь со рвотными позывами, наполнился слюной: эту битву позади него Питер либо Джеймс, казалось, проиграли, если судить по отдаленным звукам. Это была самая долгая и неприятная картина, просмотр которой когда-либо переживал Сириус. Они будто простояли там годы, а не минуты, прежде чем вопли сменились воем, а затем совсем стихли, когда волк неподвижно улегся, тяжело дыша и скуля от боли. При любых других обстоятельствах Сириус назвал бы его красивым животным. Густой рыжевато-коричневый мех, мощная челюсть и хвост с хохолком, по низу украшенный перьями. Сириус отшатнулся, когда зверь внезапно поднял голову и принюхался к воздуху, его мускулы напряглись и задрожали. Он прижался носом к матрацу, затем грациозным прыжком спрыгнул с кровати и пошел на запах через комнату. Лунатик чуял человеческую сущность Ремуса, подумал Сириус, и когда он взволновался и обезумел, запах свел его с ума от жажды крови. Пес внутри Сириуса распознал значение рычания и подвывания, сопровождаемого безудержным кромсанием мебели.***
Хотеть кровь, кровь, человек, голод, Лунатик ест, хотеть, хотеть кровь, горячая кровькровькровь, голод кровькровькровь… И тогда он начал рвать на себя. Сириус с ужасом наблюдал, как когти и зубы впиваются в собственную плоть Лунатика, и только шерсть мешает каждому укусу превратиться в смертельную рану. Волк жадно лакал кровь, скулил от боли, голода и замкнутого пространства. — Стой, Лунатик! — Сириус закричал на него, забывая, что тот его не слышит. — Пожалуйста! Стой! — руки легко прошли через грызущие челюсти и кровавый поток. — Прошу, остановись! Он лишь смутно осознавал, что Джеймс и Питер тоже кричат, и кто-то схватил его за руку, пытаясь оттащить. Все вокруг смутилось, и вдруг он снова оказался под солнечным светом. В спальне пахло древесиной, парнями и грязными носками. Сириус слепо посмотрел сквозь слезящиеся глаза на изможденное, полное страха лицо Ремуса, неотрывно на него глазеющее. Не поняв, как спустя секунду оказался рядом, он крепко обхватил его руками и осыпать влажными, слезящимися поцелуями всю его шею, щеки и волосы. Он хотел сказать: «Я никогда не позволю этому случиться снова. Я никогда больше не позволю тебе быть одному. Никогда. Мне все равно, что я должен буду сделать. Я люблю тебя, и ты никогда больше не будешь страдать до такой степени». Но все, что слышал Ремус, это — «Никогда, никогда, никогда, никогда…» снова и снова. — Сириус! Сириус! Кто-то отдернул его за волосы, и Сириус взглянул на расплывчато-смазанного Джеймса, который, как он был рад видеть, был таким же заплаканным, как и он сам. — Дай Лунатику подышать. Сириус обернулся и увидел Ремуса с широко раскрытыми глазами и губами, хватающими воздух, в мертвой хватке Сириуса. — Прости, Лунатик! Прости, прости! — Он ослабил руки, и Ремусу удалось едва заметно улыбнуться, прежде чем обессиленно повиснуть на нем и прижаться лицом к его шее. — Я думал, тебе теперь будет противно, — пробормотал он. — Не противно, — опроверг Джеймс, прижимаясь к Ремусу сзади. — Ни за что, — сказал Питер, подходя и тоже касаясь плеча Ремуса. Его мягкая рука тряслась от шока, и Сириус впервые видел кого-то, кто действительно чуть ли не поседел от страха. В его дыхании чувствовался резкий запах рвоты. — Лунатик, — Джеймс запнулся. — Лунатик, гляди. Сириус, Ремус и Питер подняли глаза: Джеймс немного отошел и сосредоточенно сморщил лицо. Они ощутили мощную нарастающую магию, исходящую от него, становящуюся все горячее и горячее. Кожа Джеймса покраснела, а глаза остекленели. Из головы прорезались рожки, и он будто споткнулся на ровном месте. Фигура расплылась, будто за кривым стеклом, а когда снова стала четкой, то была куда больше и, к тому же, четвероногой. — Сохатый, — благоговейно выдохнул Сириус, глядя на своего преобразившегося друга. Олень перед ними производил поистине неизгладимое впечатление. Темно-каштановый мех был гладким и лоснящимся, под ним отчетливо проступали очертания мощных мускулов. Разветвленные рога были покрыты мягким бархатом. Нос Сохатого, как и в целом кончик его морды, чернел в форме сердца, а круглые карие глаза сияли гордостью и заботой. Он выглядел совершенно неуместно в грязной комнатке Мародеров. — Ты сделал это, — Сириус взглянул на Ремуса, чьи глаза единственные в комнате до сих пор оставались сухими. Но сейчас слезы стекали по его щекам в смеси облегчения, восторга и – хотя он был подростком, но никогда бы не признался в этом – любви. — Я тоже, я тоже! — завопил вдруг Питер, его круглощекое лицо застыло в необычайной решительности, будто он стремился во что бы то ни стало покинуть уборную после долгого запора. Его кулаки сжимались и разжимались, плечи сгорбились, каждая мышца в его теле вибрировала. Потребовалось намного больше времени, прежде чем его магия достигла уровня, почти совпадающего с уровнем Сохатого. Сириус почти разуверился, что что-то произойдет, но тут Питер также расплылся и уменьшился на их глазах. Сириусу хотелось завопить: «Ты сделал это, Хвост!», но он сдержался, чтобы не нарушить концентрацию Питера. Это был очень долгий и болезненный процесс, и у Сириуса закружилась голова от затаивания дыхания, но, наконец, пятно начало сгущаться в очень-очень маленький образ, присевший на пол перед ними. Сириус мельком увидел маленькую, гладкошерстную, круглоухую, коричневую крысу, прежде чем она подняла глаза-бусинки, узрела двух гигантских людей и топчущегося над ней оленя и издала инстинктивный писк ужаса, прежде чем юркнуть под кровать Джеймса.***
— В целом, — сказал Питер, — со всеми проблемами пятого курса мы не устроили ни одной достойной шалости. Все должно быть думают, что мы сложили полномочия. Тем же вечером, после комендантского часа Мародеры бездельничали перед камином в Общей гостиной, обложившись украденными с кухонь сливочным пивом и пирожками, отмечая свой анимагический успех. Все они кипели от подавляемой энергии — неспособные как следует отпраздновать из-за абсолютной незаконности их новых навыков, но все же неспособные сдержать глуповатые улыбочки. Сириусу стало интересно, выглядит ли он со стороны таким же опьяненным успехом, как и они. Даже Ремус смеялся, ведь обычно так близко к полнолунию, он становился замкнутым и отстраненным. — Нужно устроить что-то грандиозное на Рождество, — предложил Джеймс. — Чтоб у всего замка крыша подлетела. Мы уже целую вечность не пакостили. Сделаем это за день до отъезда. — Отъезда? — спросил Ремус, приподнявшись с облюбованного коврика, где расправлялся с пирожками. — Мы разъезжаемся по домам? — Нет, — тут же ответил Сириус. — Джеймс дал добро завалиться к нему домой. — Мои родители захотели, чтобы я в этом году провел Рождество с ними, — Питер со своего кресла наклонился вперед и подобрал еще одну бутылку сливочного пива. — Они даже разрешили вам, ребята, приехать ненадолго, типа, на праздники, если хотите. Но предупреждаю, мои стервозные кузины-магглы будут околачиваться рядом. — Магглы? — Сириуса чуть не подбросился в воздух от любопытства. С момента их давнишнего путешествия в маггловский Лондон Сириус был очарован ими. Он все еще пускал слюни на журналы о мотоциклах, которые Питер покупал ему летом, и слушал магнитофон Ремуса даже чаще обладателя. Ему было все равно, как его друзья над этим подшучивали. Ведь так удивительно, как магглы обходятся без магии. — Никаких шуток над магглами, Бродяга, — строго наказал Ремус. — Это неспортивно, если они не могут дать отпор. — Ты всегда предполагаешь обо мне самое худшее, Лунатик. Я не собирался их разыгрывать. — Ну да, ну да, Блэк. Ты собирался устроить с ними милое маленькое чаепитие, — Сириус повернулся и увидел Лили, стоящую за диваном, где разлеглись он и Джеймс. Она скрестила руки на груди, и на ее лице читалось раздражение. — Эванс! — Джеймс провел рукой по волосам и плотски ухмыльнулся. — Удостоюсь ли я чести назначить вам свидание в последние выходные в Хогсмиде? — В твоих снах, Поттер. Хотя нет, даже там не удостоишься. Одна эта мысль слишком тревожна, чтобы спокойно уместиться в моей голове. — Эм, я тут возмущаюсь, вообще-то, что вы с Лунатиком решили, что я разыграю невинных магглов, — возмутился Сириус. — Что ж, если я окажусь неправ — извинюсь, — Ремус прятал скепсис за неправдоподобным раскаянием, — и как-нибудь заглажу свою вину. Сириус злорадно обрадовался этой мысли. — Станешь моим рабом на день. А, кстати, дай позаимствовать твою домашку по астрономии. Мне влом высчитывать орбиты всех спутников Юпитера в одиночку. За шоколадку. Шоколадка точно все решает. — Ты мерзок, Блэк, — сказала Лили. — Не знаю, что Ремус в тебе нашел. Будь ты моим парнем, я бы отравила твой тыквенный сок за завтраком. — Будь ты моей девушкой, я бы залпом выпил. — Эй! — Лили и Джеймс взбунтовались хором, сверля взглядами-кинжалами Сириуса, который поднял руки в поражении. — Мерлин, что такого… — Ты что-то хотела, Лили? — прервал Ремус. — Помимо удовольствия оскорбить Сириуса? — Он говорил нарочито тихим голосом, и Сириус внезапно осознал количество людей в гостиной, которые глазели на грядущую демонстрацию заковыристых проклятий, происходившая почти всегда, когда Джеймс и Лили находились в нескольких футах друг от друга. — Я хотела спросить, пойдешь ли ты со мной в библиотеку. Мы же обещали четверокурсникам помочь с теорией Манящих чар. — Лунатик, — Сириус нахмурился, глядя на Лили, раздосадованный тем, что она отнимает у Ремуса так много времени, и еще более раздраженный тем, что это, в свою очередь, окрасило его голос в ужасный плаксивый оттенок. — Ты не предупреждал, что собираешься покинуть нас в час нашей победы. — О Боже, что вы натворили на сей раз? — Лили хмуро посмотрела на Ремуса. Сириус ожидал, что Ремус будет все отрицать, но вместо этого парень оправдал свои мародёрские качества и одарил Лили дерзкой ухмылкой, от которой сердце Сириуса ёкнуло. — Не скажу, это испортит рождественский сюрприз. — Вы снова замышляете какую-то нелепицу на праздники? — недоверчиво спросила Лили. — Пожалуйста, Ремус, скажи мне, что я ошибаюсь, и что ты перерос это ребячество. — Ты ошибаешься, и мы переросли это ребячество, — монотонно повторили все четверо мародеров. Сириус и Джеймс подняли правые руки в торжественной клятве. Лили застыла в фрустрации, которую можно было описать только как «ОШИБКА! ОШИБКА! ОШИБКА!» и надавила пальцами на виски — Ладно, идем, Ремус, пока я не устроила Мародероцид, — она развернулась, взмахнув рыжей косой, и зашагала к портрету. — Прошу простить, — Ремус откланялся, поднимаясь на ноги и впервые за этот вечер выглядя усталым. — Пока я там буду просиживать штаны, поищу идей для нашей мега-шутки. Он улыбнулся Джеймсу и Питеру и потянулся, чтобы взъерошить волосы Сириуса. Его рука задержалась немного дольше, чем обычно — единственный интимный контакт, позволяющий безопасно сокрыть их отношения в переполненной гостиной. — Покеда, Лунатик, — пробормотал Сириус. Ремус скрылся в коридоре.***
— Ну, что там, Хвост? Помфри свалила? — прошипел Джеймс, щурясь сквозь тьму на темные очертания Гремучей ивы. Послышался шорох, писк, а затем маленькая коричневая крыса встала на задние лапки в высокой бурой траве и принюхалась в сторону, где Сириус и Джеймс жались к стене замка под мантией-невидимкой. — Ладно, погнали. Они поспешили по грязи к Гремучей иве и остановились в нескольких футах от ее беснующихся ветвей. — Беги со всех лап, мой крысоватый друг, и стукни носом по узлу, — приказал Сириус Питеру, пихнув крысу носком ноги. Крысы не умеют изображать оскорбление, но если бы могли, Питер бы сжег Сириуса взглядом за унижение. Он взвизгнул, помедлил, затем бросился к стволу дерева, почти невидимый на фоне травы. Он был настолько маленьким, что дерево даже не замечало его присутствия и продолжало раскачиваться вместо того, чтобы раздавить грызуна своим суком. Судя по тому, что ветки замерли, Хвост справился с задачей. — Вперед, братан, — прошептал Джеймс, и они с Сириусом ринулись ко входу в туннель. В сыром проходе Питер снова обернулся человеком и подмигнул им: — Как два пальца, — он выпрямился и серьезно продолжил: — Но это только цветочки. Я просто молюсь, что все получится. — Конечно, получится. Мы же Мародеры, — заверил его Сириус, похлопывая по спине, — Блять, не стойте столбом, быстрее! Они поспешили дальше по туннелю и отперли недавно отремонтированную дверь в Визжащую Хижину. С мрачной лестницы тянуло древесной гнилью, кровью и волком. — Идем, — Джеймс расправил плечи. — Отступать нельзя. Он поднялся по лестнице в спальню наверху. — Молодцы, — Ремус стоял к ним спиной и смотрел в окошко. Он был совершенно наг, но не стыдился себя, как обычно, и даже не обернулся, когда они вошли. Сириус попытался не обращать внимания на колотящийся страх внутри себя. — Последний шанс отступить, — добавил Ремус. — Луна восходит. — Никогда! — Сириус сжал кулаки и решительно стиснул зубы. Ухмылка Ремуса была злостной, когда он посмотрел на них через плечо. Он больше не выглядел милым и прилежным мальчиком. Он был совершенно диким. Его большие глаза светились золотом и отражали свет, а зубы слишком заострились для человеческих. Все его тело гудело от животного напряжения, мышцы и сухожилия подергивались, готовясь к переменам. — Тогда добро пожаловать в мой ад. Луч лунного света ударил в окно. Он запрокинул голову и закричал.