"Однажды утром я проснулся, не переставая думать о волках, и понял, что волчьи стаи функционируют как семьи. У каждого есть своя роль, и если вы действуете в рамках своей роли, добивается успеха вся стая, а когда роли распадаются, то же самое происходит и со стаей." Джоди Пиколт
РЕМУС: Лунатик тяжело дышал, лежа на боку. Но когда луна поднялась выше, боль утихла, а другие чувства обострились. Привычная ловушка-тюрьма. Он всегда здесь, когда луна тянет кости, а в воздухе витает запах человеческой крови. Но сегодняшний день — особенный. Новые запахи. Они походили на человеческие кровь и плоть, но различались на три отдельных аромата, которые сбивали с толку. В них было что-то странное. Почти как человек, но будто другая теплокровная ходячая тварь. Подобные запахи иногда доносились из щели под потолком, куда его всегда тянула луна. Лунатик, подергиваясь, стряхнул с себя последние остатки боли, но обновленные кости еще ломило. Он повернулся, чтобы посмотреть на теплых ходячих тварей, теснившихся у стены. Они глядели на него со страхом загнанной добычи, источая соответствующий запах, и Лунатику страстно хотелось погнаться за ними. Но он этого не сделал, потому что чем ближе подходил, тем четче различал тонкие потоки их запахов. Знакомо. Но непонятно, почему. Раньше здесь никогда не было других теплых ходячих вещей. Может быть, они как-то связаны с другой его частью — той частью, которая жила где-то на задворках его разума и нашептывала какую-то бессмыслицу на человеческом языке, все время плакала и страдала. Не-волк. Как ни странно, сегодня не-волк не плакал. Он шептал в его голове снова и снова. И на этот раз это не по-человечески, а по-волчьи. Или, вернее, одно волчье слово, без конца: «Стая, стая, стая, стая...» Лунатик застопорился в смятении. Он переводил взгляд с одного зверя на другого, прижавшегося к стене, и в волнении ходил перед ними взад-вперед. Два — большие. Один из них рогатый и с копытами. Пахнет, как быстрое травоядное, но так не бывает, чтобы такие вполне счастливо стояли рядом с огромным страшным волком. «Пес», — прозвучал в его голове голос, ненадолго прервав напев: «Стая, стая, стая». Самый мелкий устроился на голове травоеда, между двух ветвистых рогов, растущих позади ушей. Пахнет шныряющей, пищащей мелочью. Таких Лунатик иногда сгрызал в своей тюремной клетке. «Стая. Стая Лунатика. Стая» — продолжало нашептывать в его голове. Лунатик расхаживал туда-сюда, качая головой и не понимая, что делать со сбившимися в кучу тварями. — Стая? — рыкнул он, глядя на Пса. Этот то еще мог быть стаей, но остальные пахли слишком странно. Это слово, казалось, напугало пса, он вскинул голову и с надеждой завилял хвостом. — Да, стая! — взволнованно гавкнул он. — Мы стая Лунатика, — он сделал шаг вперед, и Лунатик предостерегающе зарычал. Он замер и склонил голову набок. — Стая, Лунатик. Как ни странно, теперь, когда это слово улеглось у него в голове, оно показалось правильным. Что-то в Лунатике задрожало от возбуждения, заставляя его навострить уши и зацарапать пол когтями, потому что эти три теплые тушки, действительно казались ему знакомыми. Они были стаей. — Стая? — повторил Лунатик. Этот пах еще более знакомо, чем два других. Он пах теплой волчьей близостью и желанием. Инстинкты Лунатика знали этот запах, и его уши дернулись вперед с внезапным рвением. — Друг? Пес выглядел удивленным, но фыркнул странным, игривым звуком и помотал головой вверх и вниз. — Да, друг. Он сделал еще шажок, и Лунатик снова надыбился, но не зарычал. Шаг. Он вторгнулся в личное пространство Лунатика. Он цапнул его по морде и тот отдернул голову. Прежде, чем Лунатик успел среагировать, он ударил его лапой по плечу. Лунатик пока не окреп от больного-больного-прихода-луны и сбился с ног. Он хотел было подняться, но массивная черная лапа легла ему на грудную клетку, а сверху раздался низкий рокочущий рык, ясно говорящий: «Я большой. Я альфа». Естественно, Лунатик сильнее этой собачки. Он легко может поранить его, так что без раздумий схватил за шею. Пес дернулся, сбросив его, и зарычал еще яростнее. — Я АЛЬФА! Вторая лапа пригвоздила Лунатика к полу, ребра заскрипели от давления. Он сильнее, но и этот пес крупный, так что если рвануть вперед, будет больно-больно-больно. Пахло защитой, и хотя ребра Лунатика трещали под тяжестью массивного животного, он вытянул шею и тихонько фыркнул ему в ухо. — Друг. Бродяга друг. Стая. «Стая… друг…» — согласился голос в его голове. — «Подчиняйся. Бродяга — Альфа». — ЛУНАТИК АЛЬФА! — Лунатик возмущенно зарычал в ответ, начиная сопротивляться как голову, так и псу. — Нет! БРОДЯГА Альфа! — Голос был намного чище, чем обычно, и Лунатик рассердился. Это тело не человека, не ему решать. Бродяга склонился и лизнул его в нос. Забота. Защита. Желание. Лунатик бессильно расслабился в поражении, когда уже его тело наполнилось схожими ответными эмоциями. Он запрокинул голову в знак повиновения, и Бродяга раскрыл пасть над обнаженным горлом Лунатика; не разрывая кожу, а просто удерживая его в знак доминирования. Затем он отступил назад, сняв свой вес с Лунатика, и неуверенно наблюдал, как Лунатик лежит, ворчливо сопя. Волк медленно поднялся на ноги, его ребра болели. Он осторожно встряхнулся, а затем осторожно шаг за шагом направился к Бродяге. Пес остановился и позволил ему подойти. Лунатик обнюхал его нос, получив за это облизывание в морду, затем обошел его и понюхал сзади. Он чихнул, когда пушистый хвост Бродяги коснулся его усов. — Моя стая. Его внимание привлекло движение у стены. Еще же было двое других! «Стая», — напомнил ему голос. Они наблюдали за ним. Большой вскинул голову с выражением в глазах, которого Луни не знал. Это было почти как «игра-игра», но поспокойнее. — Сохатый, — тявкнул Бродяга, тоже глядя на них. — Хвост. Лунатик, стая Бродяги. Лунатик не бить. — Лунатик не бить, — повторил Лунатик, кротко покосившись на Бродягу. Ребра до сих пор ныли. Тот, кого звали Сохатым, подошел ближе. Он был медленным и осторожным, но совсем не боялся. Лунатик подозрительно наблюдал, пока зверь не остановился перед ним. Очень большой. Даже больше, чем Бродяга. Он вытянул шею к Лунатику, и волк ее понюхал. Да, это оно. Запах стаи. От него тоже веяло заботой-защитой-собратством. Он завилял хвостом и игриво лизнул широкий нос, а зверь оскорбленно затопал копытами. Лунатик гавкнул и вывесил язык, притворяясь, что собирается куснуть бархатное ухо. Мелкая пискля от страха вцепилась в рог. Лунатик вдохнул его запах: зверек задрожал, но не убежал. Да, этот тоже в стае, но почему он такой маленький, Лунатик не знал. Ростом не вышел? Он уже собирался лизнуть его, когда его сзади резко укусили. Он резко развернулся и огрызнулся на Бродягу, в нем вспыхнула волчья ярость и знакомая жажда крови. — Не лизать Хвоста, — приказал Бродяга. Затем он опустил переднюю часть вниз, вытягивая лапы, высоко подняв круп и виляя хвостом. — Игра! Лунатик заколебался, чувствуя, как кровожадность немного угасает. Медленно, нехотя он опустил передние лапы, слегка махая хвостом, подражая псу. Раньше ему не с кем было играть, и он не совсем знал, что делать. Бродяге, казалось, было все равно: бросившись вперед, он повалил Лунатика и помчался дальше на больших неуклюжих лапах, громогласно лая, призывая играть в догогялки. Здесь толком негде было развернуться, Лунатик с визгом энтузиазма ринулся к псу, отшвырнул его мощным взмахом собственной лапы, а затем убежал, ныряя под Сохатого, который весело заржал и угрожающе опустил свои древовидные рога. Бродяга залился гавканьем. А Хвост наблюдал за всем сверху, радостно пища, как новорожденный детеныш. Замечательно. Лунатик больше не один, не жаждет крови и боя. Ему весело. Стая рядом, и теперь это место не так похоже на тюрьму. Это их логово. Лунатик выл только раз, победив в игре. И стая была с ним до самого конца, пока не настала боль-уходящей-луны, и он не забыл обо всем в порыве агонии и хруста костей.***
Ремус включился в реальный мир ранним вечером пятницы. Обычно этот момент наступал в одиночестве или в компании мадам Помфри, и он шел на поиски остальных в гостиную В этот раз Мародеры расселись вокруг него и, судя по звуку, празднично переговаривались шепотом, стараясь его не будить (это означало суматоху, сопровождаемую шиканьем, хихиканьем, толканием локтями, приглушенными «Ой!» и регулярными заявлениями на звание мародёрского гения). Не открывая глаз, Ремус слегка пошевелился, намереваясь разузнать о количестве и тяжести ран. Была пронизывающая до костей боль от самой трансформации, неглубокие раны на наиболее уязвимых участках коленей, локтей и плеч, где кожа имела тенденцию рваться под давлением чрезмерного растяжения. Также в правой части грудной клетки неприятно пульсировало, как будто на него садилось что-то большое. Впервые с тех пор, как он стал оборотнем, у Ремуса осталась ясная вспышка воспоминаний о полнолунии, не связанная с полным ртом крови или когтистыми лапами, царапающими плоть. Это было короткое, но яркое серо-белое, с запахом шерсти воспоминание головы большой черной собаки, сверкающей глазами сверху него, и надавливание на ребра. Как ни странно, это видение излучало комфорт и принадлежность, а не желание перегрызть наглой псине горло. Ремус понял, что впервые за десять лет он проснулся после полнолуния, чувствуя только ноющую боль от трансформации и жалкого синяка на груди. Ни глубоких порезов, ни укусов, ни следов когтей, ни новых шрамов… «Окати меня серой краской и окрести флоббер-червем», — с удивлением подумал Ремус. Они действительно сделали это. И то, что наполняло его тогда, было таким вихрем привязанности, что все его тело вздрогнуло. — Лунатик? Конечно, Сириус следил за ним, хотя Ремус готов был поклясться, что тот полностью поглощен попытками сохранять тишину, пока он, Джеймс и Питер салютовали тыквенным соком в честь их непревзойденности. Лба коснулись, и в волосы погрузились пальцы, осторожно распутывая пряди, проходя сквозь них. Он открыл глаза и посмотрел на две одинаковые лужицы серых дождевых облаков. — Ты с нами? Или все еще Мини-Лунатик? Ремус улыбнулся, понимая, что, вероятно, выглядит таким же сонным и довольным, как себя ощущает. — У меня самые лучшие друзья на свете, — просипел он. На удивление горло — хотя все еще болело от криков во время трансформации — было далеко не таким разорванным, как обычно после целой ночи рычания и воя. — Что я сделал, чтобы заслужить вас? — Не знаю, — бросил Сириус. — Но, должно быть, это было что-то охуенное, раз у тебя такие классные друганы, как мы. Он сел на кровать, переложил голову Ремуса с подушки к себе на колени, и наклонился, чтобы поцеловать его в лоб, и не обращая внимания на то, как Джеймс и Питер подчеркнуто кудахтали и прикрывали свои бедные глаза. — О, вы хотите попробовать? — спросил их Ремус. — О чем ты вообще, — проворчал Джеймс. — Был бы я более предубежденным, то валялся бы тут уже в припадке, пока мои мозги бегут наутек, — но он улыбнулся, показывая дразнящий настрой. Иногда Ремусу надо было напоминать про сарказм. — Мои давно уже убежали от компании такого болвана! — иронично пропел Сириус. — Как ты, Лунатик? — Питер заговорил громко, решив перекрыть пение Сириуса. У Сириуса было много талантов, и хотя он ценил музыку, пение не было одним из них. — Тебе бы зашло утреннее лицо Помфри, когда она за тобой явилась. Никак не могла понять, почему тебя не надо соскребать со стен шпателем, как обычно. Мы потом объяснили это тем, что ты помирился с Сириусом и все счастливы. — Я… это лучшая ночь за последние десять лет. Благодаря вам троим. Ремусу хотелось яснее объяснить, как много это значит для него, но он никогда не был хорош в свободном выражении своих эмоций, и всегда спотыкался, пытаясь найти правильный способ показать их. Сириус, Джеймс и Питер ухмыльнулись ему в ответ – дерзко, озорно, по-мальчишески — и он расслабился, увидев, что они не ждут от него никаких слов. Они все равно их слышали. — Прости за ребра, — сказал Сириус. — Но я подумал, было бы лучше, чтобы Бродяга доминировал — это облегчит контроль Лунатика, если он сойдет с ума. Пару раз он ловил вспышки агрессии. — Извините, — Ремус сразу смутился. — Не проблема, — твердо сказал Джеймс. — Мы с этой дворняжкой со всем справимся. — Ты все время пытался меня лизнуть, — добавил Питер. — Ты знаешь, каково это, когда тебя лижет язык почти такого же размера, как ты? Ремус сложил руки в извинительном жесте, но не сдержал хихиканье. — Лунатик хотел погулять, — Джеймс поднял шоколадную лягушку с одеяла Ремуса и развернул ее. — Он все время старался выгнать нас наружу. Мы думаем выпустить его в лес в следующий раз. Мы с Сириусом будем держать тебя в узде. Глаза Ремуса расширились в панике, и он замахал руками. — Нет! НЕТ! Только попробуйте! Вы представляете, что будет, если я нападу на кого-нибудь? — Ты ни на кого не нападешь, Лунатик, — легкомысленно заверил его Сириус. — Но давайте обсудим это позже. К шоколаду просится тост! Джентльмены, это лишь первое приключение в длинной череде приключений господ Лунатика, Хвоста, Бродяги и Сохатого. Во главе, конечно же, я, будучи Альфой, очевидно, самый блестящий из всех. Нам нужна подходящая церемония, где вы будете поклоняться моему величию в особенные дни. Или даже песня. — О, Мерлин, пожалуйста, только не песня, — уныло сказал Питер. — Особенно, если петь будешь ты. — Вы не знали, но на самом деле у меня голос оперного певца, а фальшивлю я для души. — Какая же тогда душа должна быть? — пробормотал Ремус, и Сириус сердито посмотрел на него. — За это, Ремус Люпин, я напишу песню специально для тебя. Песню в четырех куплетах, о легендарной любви великих господ Лунатика и Бродяги. До мерзотного сентиментальную, но вам все равно придется мне аплодировать, потому что я — автор. — Иногда ты ведешь себя как напыщенный грубиян, Бродяга, — сказал Джеймс, и затем издал поросячий взвизг, чихая и отплевываясь, когда Сириус засунул ему под нос гремучую горстку ароматных бобов Берти Боттс. Ремус старался не замечать злобно-изобретательного блеска, заполнившего глаза Сириуса, когда он увидел, как драже, измазанная соплями, стрельнула из носа Джеймса в стену.***
Ремус не зря беспокоился. Четыре дня спустя он спустился к завтраку последним из всех своих друзей и обнаружил, что Питер пьет через соломинку подозрительную зеленовато-желтую смесь вместо утреннего чая. — Что это, Пит? — спросил Ремус, опускаясь на сиденье между Сириусом и Лили (которая выглядела так, словно сожалела о своем выборе места, и отодвинулась, защитно прикрывая рукой тарелку). Он осторожно налил каши из стоявшей перед ним серебряной миски, не касаясь стенок. — Зелье, — промычал ему Питер, держа соломинку в зубах. — Из гноя бубонтюбера. Против прыщей. Это Сириус намутил, стащил ингредиенты из больничного крыла, как и обещал. Ремус сидел как на иголках, вся утренняя сонливость исчезла. — Не пей, Хвост! Это не бубонтюберное зелье. Не видишь, оно зеленое! А должно быть очень бледно-желтым. Питер перестал глотать и в смятении посмотрел на густую жижу, а потом на Сириуса. — Не слушай Лунатика, приятель, — фыркнул Сириус. — Это специальная версия от Бродяги. Гораздо круче. Оно точно работает, ну же, проверь сам. Питер поднес к лицу дрожащие руки, а Джеймс, давящийся смешками, прикрылся рукавом мантии. Пухленький Мародер откинул назад челку и ощупал лоб в поисках горной гряды волдырей, на которую жаловался последние две недели. Ремус раскрыл рот, увидев на том месте бледную и гладкую кожу. — Почему оно так быстро подействовало? — изумленно поинтересовался он у Сириуса. — Этому зелью ведь нужно час-два, чтобы разогнаться по организму. Сириус с довольным видом пожал плечами и обменялся самодовольным взглядом с Джеймсом. — Мы с Сохатым внесли пару корректировок. Это просто положительный побочный эффект. — Что?! — Лили ошалело отложила приборы. — Вы не можете просто так подсовывать случайные ингредиенты в зелья, идиоты! А если он отравится? — Они не случайные, моя милая Эванс, — снисходительно сказал Джеймс, «очаровательно» улыбнувшись и даже не подозревая о застрявшем в передних зубах куске еды. — Мы с Сириусом все проверили. И теперь кроме гладкости, сравнимой с попкой младенца, Питер обладает возможностью пригласить ту усатую клушу с Рэйвенкло. — У нее нет усов! — Питер боролся между благодарностью за улучшение внешности, опасением по поводу неизвестных изменений, и негодованием по поводу оскорбления его любви. Ремус застонал и взял кувшин со сливками, подсластить кашу. — Все нормально, Лили, — Ремус помешал содержимое тарелки ложкой. — Они не обидят Пита. И они не так плохи в зельеварении, — он хмуро посмотрел на Мародеров. — Какие изменения вы внесли? И почему вы мне не сказали? — Во-первых, потому что ты совершенно не можешь в зелья, — хохотнул Джеймс. — А во-вторых — потому что ты бы нас остановил, — добавил Сириус. — Но что…? Ремус замолчал, когда Питера перекосило, и его рука взлетела к носу. — Я сейчас чи-чи-чих… — объявил он, и издал звук, похожий на «Срус-ПИДР-ЧХИ-И-И-И!» У Ремуса было достаточно опыта в шалостях Джеймса и Сириуса для стремительного уворота от продуктов яростного чиха. К несчастью, опыта не хватило третьекурснику с Хаффлпаффа, который спокойно завтракал прямо позади Ремуса, и поэтому получил тяжелым снарядом в затылок, который оказался дробью из девяти покрытых соплями драже, вылетевших из носа Питера с довольно пугающей силой. Джеймс и Сириус выли от смеха, а хаффлпаффец пискнул от боли, развернулся и получил в лицо очередным залпом из соплей и драже. Большинство за столами Гриффиндора и Хаффлпаффа откровенно смеялись: следующая порция бобов срикошетила от серебряного блюда и пролетела над головами Питера и Джеймса к окнам. — За что?! — вопрошал Питер между чихами. Бобы попадали в тарелки и кубки, а люди визжали от отвращения. — Не переживай, приятель, — Джеймс хлопнул его по спине, сдетонировав очередной чих, попавший Питеру на колени. — Пройдет через пару минут. И вся эта слизь должна исчезнуть. Сириус гений, это он придумал! — Ты! — Питер задохнулся от возмущения и намеренно нацелил свой следующий чих на беспечно смеющегося Сириуса, который не успел вовремя пригнуться и был закидан вонючим драже, одно из которых застряло в его правом ухе. — Ладно тебе, Хвост! — Джеймс толкнул Питера и засмеялся еще громче. Ремус не мог не присоединиться к ним, когда Сириус запищал и попытался залезть под стол, одновременно вытаскивая фасолину из уха. Даже Питер давился соплями, смеясь и ныряя под стол, чтобы преследовать преступника по коридорчику между ногами людей, стреляя бобами в отступающего Сириуса. — В самом деле, Джеймс, — урезонил его Ремус. — Это жестоко. Пит вам доверял. Джеймс невинно округлил глаза. — Это все Сириус, — для убедительности он даже махнул рукой под стол. — Кстати, он выполнил обещание, и даже больше. Это противопрыщиное зелье от «Мародеров». — Противочто?.. — Забудь об этом, Ремус, — перебила Лили, с презрением глядя на ухмыляющегося Джеймса. — Нечего перед свиньей бисер метать, а то она опустит тебя до своего уровня и закидает грязью. — Разве ты не в восторге от нашего мастерства в приготовлении зелий? — Джеймс пропустил мимо ушей оскорбление, но его улыбка немного дрогнула. — Не похоже, чтобы вы использовали его для чего-то продуктивного! — рявкнула она на него. — Вы устроили в столовой настоящий хаос, большая часть еды теперь несъедобна, а бобы Петтигрю летают повсюду! — Ремус не мог не заметить, что уголок ее рта дергается, как будто она отчаянно пыталась не находить ситуацию забавной, но терпела в этом неудачу. — Но это круто? — с надеждой спросил Джеймс. — Только в… — Мистер Блэк! Смех утих. К столу подбежала профессор МакГонагалл. Она выудила из-под стола Сириуса, крепко удерживая его за воротник, и потащила в сторону Джеймса. Ее палец гневно указал на полувыпитое зелье Питера. — Что, позвольте спросить, это такое? Сириус попытался выглядеть кротким и непричастным, но выдал себя, согнувшись пополам от смеха. — Модифицированное… противопрыщинное… ха-ха-ха! зелье из бубонтюбера!.. — ответил он ей. — Минус тридцать баллов с Гриффиндора! — скомандовала она. — И отработка со мной до конца недели! Как вам в голову взбрело испытывать свои эксперименты на студентах! — Сперва я испытал их на себе, — ухмыльнулся Сириус, и Ремус был несколько удивлен той заботой, которую Сириус обычно не проявлял к Питеру. Сириус легко мог сделать друга своим первым подопытным. — Это не меняет ситуацию! — гаркнула декан. — Я ожидала от вас лучшего поведения, мистер Блэк! — Правда? — Сириус выглядел заинтригованным. — Почему? МакГонагалл смотрела на него несколько секунд, прежде чем покачать головой. — А знаете — я погорячилась с выводом.***
— Что ж, я тебя не ограничиваю, — Ремус услышал Сириуса, поднимаясь по лестнице в спальню в последний свободный период дня. Грязный комок футболки удерживал дверь открытой. — Но в тот день, когда ты одолеешь меня, Хвост, в тот день, когда я подниму руки в знак поражения и приму любое наказание, которое представители власти выберут. — Последние слова Сириус добавил раздражающе самодовольным тоном, и Ремус подумал, не предложить ли Питеру хорошенько его разыграть, чтобы доказать ошибочность суждений. — Ты просто подожди, — упрямо сказал голос Питера. — Я что-нибудь придумаю. Ремус распахнул дверь шире и пробрался через хлам между дверью и своей кроватью. В последний момент он споткнулся об один из новых черных ботинок Сириуса и растянулся на своем матрасе, едва не раздавив Хэмиша, дремавшего на его подушке. Еж укоризненно оскалился, и Ремус тихонько погладил его. — Здесь грязнее обычного, — заметил он. — Что происходит? — Предрождественская уборка, — донеслось из кучи ношеного белья, бумажных комков и невыстиранных простыней с подозрительными пятнами. — Пахнет свалкой, — Ремус старался не вдыхать слишком глубоко. Возможно ли подхватить какую-нибудь заразу, дыша этим через нос или рот? — Чем воняет? — Мы назвали это «Вонизм Сохатого», — Сириус лежал на животе и рылся в чемодане. — Мы, — (вероятнее всего, Питер) — Нашли за шкафом кладбище его спортивных носков. Навозные бомбы с таким убийственным ароматом возымеют х-рейтинг, говорю! На твоем месте я бы следил за карнизами во дворах: когда Хвост нашел носки, его стошнило в окно. Ремус взвыл. — До вас когда-то дойдет, что у оборотней сверхчувствительное обоняние? — спросил он. — Меня прямо сейчас затошнило и кружится голова. Что ты ел на обед, Пит? От тебя несет полупереваренным куриным карри. — Вау, — Питер, сидя на корточках, благоговейно на него посмотрел. — У тебя действительно потрясающее обоняние. Ремус с отвращением фыркнул и откинулся на матрас, положив Хэмиша на живот. Ежик радостно потоптался и свернулся калачиком, мгновенно проваливаясь в сон. — А еще у меня была идея для рождественского розыгрыша, — начал Ремус. — В библиотеке я нашел одно заклинаньице, но вы ничего не узнаете, пока не вылижите эту комнату до такой степени, что можно будет нормально дышать. — О, Лунатик! — Куча-хлама-с-голосом-Джеймса зловеще качнулась в его сторону. — Прошу, скажи нам! — Пожалуйста, Ремус, — канючил Питер. — Мне так плохо, а это точно меня взбодрит… — Обещаем прибраться, если ты расскажешь, — сказал Сириус. — Нет. Не раньше, чем вы приберетесь, — Ремус очень гордился своей волей. Больше никаких ласковых волчат-Люпинов. Он легонько провел рукой по шипам Хэмиша, которые тем утром Сириус зачаровал в цвета фуксии и лайма. — Бедный Хэмиш. Эти цвета реально тебе не подходят. — Ты такой педик, Лунатик, — сказал ему Питер, еще раз продемонстрировав полное отсутствие такта в деликатных вопросах. — Давай, скажи, что ты там нашел! Послышался тихий собачий всхлип, и матрас Ремуса прогнулся. Бродяга медленно забирался на кровать с жалобно-умоляющим выражением. — Лунатик, скажи. Пожалуйста, Лунатик, — скулил он. Ремус нахмурился. — Это против правил, ты, дворняга блохастая, ты это знаешь. Бродяга спихнул Хэмиша с живота Ремуса и заменил его собственной головой с печальными щенячьими глазами. Хэмиш негодующе раскрыл рот и снова забрался обратно, кусаясь и толкая голову бродяги своим крошечным носиком. Маленькое животное не имело инстинкта самосохранения. — Боже, ладно! — Ремус проклял свое малодушие, переложил Хэмиша обратно на подушку на случай, если Бродяга возобладает собачьей игривостью — как это иногда случалось, когда он не мог сосредоточиться, — и сел. Он подкатил глаза, задыхаясь: Бродяга взволнованно взвизгнул и бросился к нему на колени, но почесал его за ушами. Поскольку Сириус-человек регулярно мылся, от шерсти Бродяги всегда веяло чистотой и мягкостью. Бродяга радостно фыркнул и лизнул Ремуса в щеку. — Ну? — требовательно спросил Джеймс, его макушка высунулась из кучи, а очки покосились. — Выкладывая план, виртуоз. Ремус усмехнулся, его внутренний мародер взял верх. — Ну, я искал те чары домоводства, что Флитвик дал дополнительно — и не то, чтобы они бесполезны, судя по этой комнате — и я нашел самое лучшее заклинание. Я имею в виду, что нам придется его слегка изменить, для гораздо большего масштаба. Но это может стать нашей самой крутой шуткой. — Лучше, чем ледяной пол? — заискивающе спросил Питер, а Бродяга выжидающе извивался и пыхтел, призывая Ремуса поторопиться. — И хэллоуинские тыквы? — Ну, это сложное заклинание — оно переворачивает комнаты вверх дном. Так что, если получится сделать это, например, с нашей комнатой, то при входе мы бы стояли на потолке, как если бы это был пол, и все кровати, и ваша свалка, и воняющая куча Сохатого оказались бы на потолке. — Знаешь, я уверен, в куче есть и Бродягины носки, — парировал Джеймс. Остальные проигнорировали его. — И тогда, — продолжил Ремус, — Мы наложим гравитационные чары на некоторые предметы в комнате — например, на груду носков, — и пока все стоят в шоке и недоумевают, как это мир перевернулся вверх дном, носки запоминают, в какую сторону изначально было притяжение, и падают им на головы, а остальная мебель и прочее остаются наверху. Бродяга, разбрасываясь слюнями, заливисто залаял, отчего Ремус чуть не оглох. Ремус с негодованием столкнул его с колен. — Твой язык залез прямо мне в ноздрю! Бродяге было все равно. — Ты хочешь натравить носки Сохатого на школу? — уточнил Питер. — Нет, — сказал Ремус с бесконечным терпением, развившимся в нем за годы обучения. — Мы наложим то заклинание на Большой зал, и как только все придут на обед — добавим изменение гравитации на всю еду. Одна минута — потрясенные преподаватели и студенты смотрят на перевернутую комнату. А в следующую — дождь из еды и грандиозно-мародерское количество беспорядка. — Лунатик, ты гений! — воскликнул Сириус, с хлопком обернувшись. Он прыгнул обратно на колени Ремуса, на этот раз в человеческом обличье, и снова лизнул его в щеку. Ремус рассеянно вытер слюни, все еще размышляя над розыгрышем. — Никто, конечно, пострадать не должен, потому нужно придумать, как охладить горячую еду по пути вниз, и еще как раздробить большие куски — мало ли нокаутирует первокурсника. — Ага, жареным цыпленком, — сказал Джеймс. — Или большим пельменем, — согласился Питер. — Очень большим пельменем, — добавил он, когда остальные странно посмотрели на него. — А что насчет острых предметов, вроде хлебных палочек? — Сириус скатился на кровать, не заботясь о сохранности ежа. — Мы же не хотим, чтобы хлебной палочкой выкололо кому-нибудь глаз. Кроме, может, Нюнчика. — Мы так огребем... — обрадовался Джеймс. Ремус посчитал, что еще чуть-чуть, и его глазные яблоки навсегда зафиксируются в подкатанном положении. — Прикол в том, чтобы не попасться. — Как будто на такое способен кто-то другой, — ухмыльнулся Сириус. — Презумпция невиновности, — отрезал Ремус. — Не поможет, — сказал Питер, пока те двое недоумевали новым словам. — МакГонагалл все равно накажет нас. Как всегда. — Совершенно верно. Месяц отработок стоит вечера погрома? Джеймс, Сириус и Питер посмотрели на него так, будто он сошел с ума, спрашивая такое.***
Поздней ночью, когда все уже спали, Ремуса всего разрывало от нетерпения рассказать о придуманных новшествах для их плана. Мысли кружились в голове, стуча по стенкам черепа и прогоняя сонливость. Внутренний Мародер разжег костер вдохновения, излучающий идеи заклинаний и тактики нападения, и теперь плясал вокруг него, как демон. В конце концов он сдался и выскользнул из постели, на цыпочках подойдя к Сириусу и надеясь, что тот не слишком рассердится на пробуждение посреди ночи без уважительных причин. Ремус скользнул за задернутый полог и наложил быстрое заглушающее заклинание. Затем он легонько потряс Сириуса за плечо. Сириус зевнул, разогнулся и снова заснул, лежа на спине и раскинув конечности звездой, что напомнило Ремусу то, как Бродяга растягивался перед ним, умоляя почесать живот. Странно, насколько собачьими стали многие повадки Сириуса. Конечно, в Ремусе волчьих черт не было видно, так как с Лунатиком они стали одним целым — Бродяга никогда не был так неразрывно связан с Сириусом, как Ремус с волком. В какой-то степени это произошло с Джеймсом и Питером тоже, но в Сириусе это было особенно ярко выражено. Ремусу стало интересно, были ли эти причуды раньше, а он просто не замечал. Возможно, именно поэтому анимагическая форма Сириуса изначально была собакой. Или, может быть, он стал таковым, потому что изначально воспринял свою трансформацию с большим энтузиазмом, чем остальные. Джеймс и Питер были горды и наслаждались своей животной стороной, но Сириус был в полном восторге. Он использовал любую возможность, переключаясь с человека на пса и обратно, и, казалось, обожал, когда ему чесали уши или гладили по голове. «Возможно, — подумал Ремус, — это проявление лишения любви и прикосновений в детстве». Ремус понял, что уже долгое время стоит рядом с Сириусом с довольно глупой улыбкой на лице, и был рад, что никто его не видит. Он зажег палочку и потянулся, сильнее встряхивая Сириуса. На этот раз парень застонал, потянулся и сонно открыл глаза. Когда он увидел нависшего над ним Ремуса, то резко стряхнул с себя остатки сновидений. — Лунатик? Все в порядке? Ты что тут...? — Да, да, все в порядке, — Ремус внезапно почувствовал себя глупо из-за своего нетерпеливого решения разбудить Сириуса своими разговорами. — Я просто… я был… я думал… — Пиздуй сюда, — Сириус поднял край одеяла, и Ремус с благодарностью скользнул туда, улегшись на бок лицом к Сириусу. Сириус пах собачьей шерстью и лосьоном для лица. Он притянул Ремуса ближе и обнял. — Что? — У меня несколько дополнений к плану, — прошептал Ремус. — Я должен был кому-то рассказать. Он ждал вспышки разочарования или раздражения, но вместо этого Сириус сонно усмехнулся и притянул его еще ближе, утыкаясь носом в шею и покрывая ее небрежными слюнявыми поцелуями. — Только ты мог разбудить меня посреди ночи с такими словами, — пробормотал он. — Ты такой невероятно эксцентричный, что мне иногда кажется, что у меня лопнет сердце. Признался бы Сириус в этом не спросонья? — Ты не против? — прошептал в ответ Ремус, чувствуя легкое, приятное возбуждение от внимания Сириуса к его шее и прижимающегося к нему теплого тела. — Обожаю, — Сириус говорил больше сам с собой, прекратив поцелуи на шее, но не отстраняясь. — Люблю, как ты сидишь за столом, люблю, как ты всегда держишь палочку или перо за ухом. Как ты заикаешься, когда нервничаешь или смущаешься. Как ты по-настоящему поглощен книгой. Когда с персонажами что-то происходит, ты улыбаешься и грустишь. Люблю свою мародерскую хитрость. Люблю твою озорную… злобную… ворчливость… — он поднял голову и поцеловал Ремуса в губы, потом в кончик носа. — Люблю твою волчью натуру. Люблю твой смех. Люблю все в тебе. Иногда мне так хочется тебя съесть, но тебе будет больно. Ремус никогда не чувствовал такого удовлетворения, обнимаясь с тощим Сириусом, вдыхая его запах, слушая его слова и зная, что они обращены к нему. Он не мог не свернуться калачиком на костлявой груди Сириуса, как сонный волчонок, и не позволить парню в свою очередь свернуться вокруг него. — Я тоже тебя люблю, — ответил он. — Завтра утром я отплачу, за то, что разбудил тебя. Сириус прыснул ему в волосы. — Обещания, обещания. Они заснули. И лишь на рассвете, собираясь уйти, Ремус вспомнил, что так и не рассказал Сириусу о своих планах. В любом случае это уже не имело значения.