Бывают ночи, когда даже волки молчат и только луна воет. (Джордж Карлин)
СИРИУС: Странно, как по-разному убийство семьи Роуэн повлияло на каждого из Мародеров. Сириус осознал это, просыпаясь посреди ночи от криков Ремуса, зовущего во сне свою мать. Несложно было провести параллели между детскими травмами Роуэн и Ремуса, и беспомощность в этой ситуации убивала хуже чар. Много времени понадобилось для выведывания истории о Той Ночи, и когда Ремус, наконец, сломался и выложил все подчистую, Сириус злился на себя, за то, что вовремя не остановился и заставил того, кого так сильно любил, вновь пережить этот опыт. Теперь он видел в нем только мальчика, смотрящего на изуродованное, истерзанное до мяса тело своей матери, на обнажившиеся сухожилия и кости, озеро бурой крови, на медленную смерть. Для Сириуса это было так же невообразимо, как смерть кого-либо из Мародеров — знать, что это все. Навсегда. Ты никогда больше не заговоришь с этим человеком. Никогда не увидишь, как он улыбаются, или плачет, или кричит, или просто на тебя смотрит. Но Ремус, а теперь еще и маленькая Роуэн, цеплялись за остывающие трупы своих матерей и смотрели, как пути их коротких жизней взрываются прямо перед занесенными для шага ногами на тысячу осколков. И собранные воедино они никогда не будут прежними: пусть целые, но все же в какой-то степени непоправимо сломанные. Питер, с другой стороны, реагировал совершенно не так. Сириус всегда знал, что их неуклюжий друг не самый бессердечный или трусливый гриффиндорец их поколения. У него была, наверное, какая-то своя собственная форма верности и храбрости, приведшая в Гриффиндор, но она кардинально отличалась от «традиционной». Его плечи постоянно подергивались, и он подскакивал от внезапных звуков или резких появлений людей. Образ трупа матери Роуэн прочно засел в мозгу Питера. На следующее утро перед завтраком он вышел помочь миссис Петтигрю пожарить на всех бекона, но едва дошел до плиты — Питер выбежал обратно в ванную, и его сильно и обильно вырвало. «Он воняет трупами» — истерично бормотал он тогда Мародерам, беспокойно кружившим вокруг. «Она подменила бекон трупным мясом, и мы чуть это не съели» — и его опять стошнило, а потом он обессиленно прилег на унитаз. Сириус после инцидента с Пожирателями Смерти ожидал чего угодно, но не невольного вегетарианства Питера. Знания о развернувшейся войне и тайном обществе для борьбы с темными магами зажгло в сердцах Сириуса и Джеймса огонь необдуманного героизма и решимости. Когда Ремус заметался во сне, раздирая ткань спального мешка в поисках тепла Сириуса, тот принял решение сделать все, что в его силах, чтобы спасти людей от страданий, сравнимых с Ремусовыми и Роуэн. Он прижал Ремуса к своей груди и, посмотрев поверх его растрепанных волос в сторону Джеймса, опирающегося на локоть и наблюдающего за его действиями. Они встретились взглядами, и даже в тусклом свете уличного фонаря за окном Сириус увидел там яркое пламя. «Мы можем быть героями» — подумал он, видя безрассудную решимость на лице своего лучшего друга. «Да, мы можем быть героями и защищать таких людей, как Ремус, Питер и Роуэн. Мы будем сражаться до победного и покажем всем, на что способны гриффиндорцы. А потом о нас напишут в учебниках истории, и всегда будут помнить нашу храбрость». Они с Джеймсом были родными во всем, кроме крови, потому соответствующее понимание в Джеймсе не заставило себя ждать. Удивительно, как благородно мог выглядеть Джеймс, даже с прической настолько взлохмаченной, что он напоминал черную хризантему. Очки были надеты криво, с небрежностью, так что они съехали и вряд ли он видел лицо Сириуса. Но его было серьезным. «Нас не победить. Ты и я. Мы будем героями.»***
Дух Рождества покинул дом Петтигрю слишком быстро. Последние полторы недели перед новым триместром тянулись дегтем для всех, кроме Ремуса, которого поджидало скорое полнолуние. Весь остаток каникул он мерил шагами их комнату, как загнанный в ловушку зверь. Сириусу очень хотелось сбежать с ним в ближайший лес и позволить ненадолго забыться, но Питер, очевидно, от родителей унаследовал нервный характер, потому все Петтигрю строго-настрого запретили мальчикам снова выходить из дома поодиночке до самого отъезда. Не помогало и то, что каждый раз, когда его и Ремуса видели вместе, Шерил и ее друзья безумно хихикали, а Эд отворачивался, хотя и не был враждебен. Увидев, как это расстраивает Ремуса в его нынешнем состоянии, Сириус пожалел о своем опрометчивом поступке в клубе. Хоть раз надо было подумать, прежде чем сделать. А еще были Джеймс и Питер, которые, казалось, вообще избегали прикосновений к Сириусу и Ремусу на людях. Исчезли грубые подзатыльники, боевые захваты, дружеские братания. В глубине души Сириус затаил на них обиду (хотя не желал в этом признаваться), потому, что теперь, когда люди узнали о его отношениях с Ремусом, два других Мародера предприняли все меры, чтобы никто не принял их за нечто большее, чем друзей. Да, это было непреднамеренно, и они ничего плохого ввиду не имели, но не мог не ощутить острый укол предательства после того, как Джеймс уклонился от дружеского хлопка по плечу, смерив взглядом Шерил и ее компанию, занятых просмотром телевизора на диване. Сириус даже не успел опустить руку, как увидел молчаливое извинение Джеймса. Но кроме того случая больше извинений не было. — Дело не в том, что они нас не принимают, — говорил Ремус позже той ночью, пока они бок о бок чистили зубы в тесной ванной Петтигрю. — Просто они не хотят, чтобы люди подумали, что они геи. — Им похрен должно быть! — Сириус сплюнул так яростно, что пена от зубной пасты забрызгала зеркало. — Они должны поддерживать нас, несмотря ни на что. — Они — пятнадцатилетние школьники. Им некуда засунуть свой стыд и смущение. Мы вернемся в школу — и все вернется на круги своя. — Мы почти одного возраста. Какая разница? Ремус вздохнул и сполоснул зубную щетку. Его рука, которая, казалось, небрежно покоилась на краю раковины, на самом деле удерживала его измученное тело в вертикальном положении. — Прости, Луни. Он обвил рукой тощую талию и прижался лбом к его шее. — Просто это напоминает мне о Регулусе. — Я понимаю, Бродяга. Но и ты пойми, Джеймс никогда бы не предал тебя, даже если бы это действительно имело для него значение. Сириус понимал. Но сотня крошечных предательств иногда ранит сильнее, чем одно большое.***
Перед первым днем триместра парни с облегчением забрались в потрепанный автомобиль Петтигрю. Всю дорогу Сириус держался рядом с Ремусом: тот выглядел не очень хорошо для долгого путешествия в Шотландию из Лондона, учитывая, что им еще предстояло добраться до столицы из Кента. Ремус привалился к нему на плечо, и Сириус встревоженно глянул на Джеймса и Питера. Все знали, в этом месяце луна будет бурная. Ремус и волк были возбуждены который день кряду. — Ты как, Лунатик? — спустя несколько часов Сириус помогал Ремусу взобраться в поезд, и его голос звучал чересчур бодро. В ответ Ремус покачнулся и ввалился в тамбур. Сириус выдохнул и крепко обхватил его за плечи. Он даже не стал беспокоиться о косых взглядах. Всем глазеющим было предельно ясно, что Ремус еле стоял на ногах. Ему очень хотелось, чтобы Джеймс и Питер были рядом и помогли, но они были заняты отвлечением Петтигрю от ухудшающегося состояния Ремуса. Внезапно чужая рука обвилась вокруг талии Ремуса. Бледная, слегка веснушчатая и женственная. В глаза вперились два изумруда. Лили Эванс — день будто специально становился все дряннее. Тем не менее, он не мог откааться от помощи того, кто знал о состоянии Ремуса и не стал бы задавать неудобных вопросов. — Спасибо, — неохотно промычал он, пока они чуть ли не несли волоком Ремуса в ближайшее купе. — Я делаю это не для тебя, Блэк, — терпко сказала она. — А для Ремуса. — Разумеется, — холодно отрезал Сириус. — Но, видишь ли, он не совсем в том положении, чтобы благодарить тебя сейчас, не так ли? — Сириус, — пробормотал Ремус, опускаясь на сиденье. — Помолчи. Сириус заткнулся и сердито посмотрел на Лили, которая не собиралась уходить. — Я читала в «Пророке», вы четверо нашли ту маленькую девочку после нападения, — сказала она. Сириусу хотелось накричать на нее за то, что она подняла эту тему, но в выражении ее лица было что-то настойчивое и сострадающее, и какая-то часть его не могла не вспомнить, как она помогла ему и Ремусу сблизиться — ни осуждения, ни девчачьего хихиканья или сплетен. Решимость и сострадание. — Да, — глухо сказал он. — Мне очень жаль. Должно быть, зрелище было действительно ужасным. Сириус сел рядом с Ремусом, который тут же уронил голову ему на плечо. Он слегка прикоснулся к его ледяным сжатым рукам. — Видали и хуже. Лили поджала губы. — Бесит тот факт, что я тебе верю. Сириус пожал плечами и отвернулся к окну, но не стал фокусироваться на пейзаже. Мускулы Ремуса дрожали от мелких спазмов, готовясь к трансформации. Ему хотелось выгнать Лили, чтобы они могли побыть наедине и немного расслабиться. Но у девушки явно было другое мнение на этот счет, и она присела на сиденье напротив. — Так что же случилось? — выпалила она, когда тишина достигла апогея неловкости. — Неужели Пожиратели Смерти пришли и напали без всякой причины? Они просто взяли и убили целую семью, не дав им возможности защититься? Почему авроры не остановили их? Ремус напрягся, а в животе Сириуса животе раздулся и лопнул пузырь гнева. — Ради Мерина, Эванс! Ты можешь забыть о своем безграничном любопытстве хоть на две секунды и разок подумать о чувствах других людей? Лили отшатнулась, и ее рыжие волосы занавесом закрыли лицо. Впервые Сириус заметил, что они как-то потускнели, да и сама Лили не так оживлена. Она заправила волосы за уши, и Сириус разглядел темные круги под глазами. — Прости, — пробормотала она. — Это просто… — Просто что? — Ремус открыл глаза и посмотрел на изможденное лицо Лили. — Ты плохо выглядишь, Лили. В чем дело? Лили уронила лицо в ладони. — Я не знаю, как мне защищать их, пока я в школе! — она начала хлюпать, и сквозь пальцы потекли слезы. — Я все Рождество читала книги по Защите, не спала ночами, мало ли кто-то проникнет в дом. Но теперь я уезжаю, и не знаю, что делать! — В смысле? Кого защищать? — Сириус пребывал в замешательстве. — Мою семью, конечно! — Лили уставилась на него, каким-то образом ухитрившись выглядеть заплаканной и высокомерной одновременно. — Боже, Блэк, для кого-то настолько умного, ты иногда реально тупишь. Нападают на магглорожденных и их семьи, — она вытерла слезы рукавом. «Черт» — Сириус внезапно почувствовал себя невероятно бессердечным, и понятия не имел, что сказать Лили. Он подумал о родителях Джеймса — добрых и заботливых, воплощающих все, чем должны быть родители, а потом подумал, как бы он испугался, если бы они были магглами и не могли себя защитить. — Мне очень жаль, Лили, — Ремус даже в таком состоянии, казалось, нашелся с ответом. — Но, если тебя это утешит, я думаю, они в основном целятся по семьям, участвующим в борьбе против Волдеморта. Хреновое утешение, но все же… Лили была на грани того, чтобы разреветься по новому кругу, но усиленно с этим боролась. Она кивнула. Сириус прочистил горло: — Можно попросить Дамблдора о помощи, — предложил он. — Не знаю, известно ли тебе об этом, но он победил Гриндевальда, а еще мы слышали на праздниках, что он создал тайное общество, противостоящее темным магам вместо Министерства. Лили фыркнула и расправила плечи. — Да, так и сделаю, — сказала она. — Он ведь поможет мне? Сириус открыл было рот, чтобы ответить, но его прервал скрип отъехавшей двери: к ним присоединились Джеймс и Питер. Лицо Джеймса просияло, стоило ему увидеть Лили. — Эванс! Наконец-то поддалась моему обаянию? Лили, секунду назад открытая и беззащитная, чопорно захлопнула створки своей раковины. — Мечтай дальше, Поттер, — Она встала и протиснулась мимо Джеймса к двери купе. Оглушенный Джеймс стоял в дверях, выглядя подавленным и задумчивым. Сириус вдруг понял, что непрерывные отказы Лили его не так уж и бесят. — Вот обязательно было, Сохатый? — Ремус уткнулся лицом обратно в плечо Сириуса, будто спасаясь от головной боли. — Обязательно что? — Джеймс угрюмо опустился на бывшее место Лили, вытянув вперед ноги и небрежно касаясь ими Сириусовых. В доме Петтигрю он бы себе такого не позволил. — Что такого-то? — Ты был слегонца… так… груб, — рискнул Питер. — Я шутил! — Джеймс скрестил руки на груди и рухнул на спинку, злобно оскалившись. — Блять, Хвост, можешь хоть иногда не быть таким тупым? Питер обиделся и сел к окну, отвернувшись от всех. Сириус искренне желал ему стать более уверенным. — Джеймс, ты знаешь, что он имел ввиду, — Голос Ремуса впервые за этот день звучал твердо. — Разве он не прав, что не стоит так обращаться с девушками, раз ты правда дожидаешься от них взаимности? — Ой, да что ты понимаешь? Педик сраный, — отрезал Джеймс. Мгновение — и Джеймс осознал, что зашел слишком далеко. Мгновение — и Ремус округлил глаза, а кулак Сириуса с размаху врезался в челюсть лучшего друга. Голень Сириуса пронзила острая боль, когда Джеймс ударил в ответ, а затем в них обоих вспыхнула слепая ярость, и они бросились друг на друга. Удары, пинки, царапанье — в драке, которая была наполовину дурашливой, наполовину серьезной, вышли все сдерживаемые страхи, злость и отчаяние. Все, что беспокоило и огорчало Сириуса последние несколько недель, обрело свободу в ударах, которые он обрушивал на голову, плечи и грудь Джеймса, даже когда тот пытался от них уклоняться и одновременно драться. И только когда они оба измотались и покрылись синяками, рухнули на пол, Сириус расхохотался. Как всегда, он ничего не мог с собой поделать, потому что все было так нелепо запутано, непоправимо и по-взрослому, и Джеймс заорал на него: «Заткнись нахуй!» И неужели он не понимал, как все это серьезно?! А потом они обнимались – не по-братски, шлепая по спине и не тыча в бока, а в стиле «прости-меня-прости», которое Джеймс без устали шептал в ухо Сириусу, заливая его изрядным количеством крови и слюны. И это было признаком того, насколько хорошо Мародеры знали друг друга, потому что ни Ремус, ни Питер вообще не вмешивались в бой.***
По возвращении в школу никому из них не захотелось идти на вечерний пир, потому они придумали легенду об очередном недомогании Ремуса и оставшиеся до восхода луны часы провели, околачиваясь у Больничного крыла и путаясь у мадам Помфри под ногами. Когда пришло время распрощаться с Ремусом у Гремучей ивы, они сделали вид, что возвращаются в замок, но на самом деле покрались обратно: Джеймс и Сириус накинули на себя мантию-невидимку, а Питер в облике крысы ехал у последнего на плече. Сириус, взволнованный и нервный, решил выместить часть своего недовольства на Джеймса и еще сильнее прижался к другу под покровом плаща. — Какого хуя? — Джеймс зашипел и взвизгнул раненым поросенком — Сириус больно ущипнул его за ягодицу. — Что за… — Что-то не так? — шикнул Сириус, прерывая вопль. Он был рад, что вокруг не было ни души, потому что Джеймс отпрыгнул от него, наполовину выскользнув из-под мантии. — На кой хуй, во имя Мерлина, ты это сделал? — Джеймс отступил еще дальше, едва не наступив на маленькую пухлую крысу, которая, предчувствуя неладное, сиганула в сугроб. — А ты чего удивляешься? Разве ты не думал, что мы теперь так с тобой будем общаться? — Раньше ты так не делал, — Джеймс сердито потирал зад. — Так, блять, какого черта ты строил из нас прокаженных в доме Петтигрю? Они все равно о нас узнали, и нам было бы легче с вашей поддержкой, но вместо этого ты просто сбежал и оставил нас на произвол судьбы! — Какой, нахрен, произвол судьбы? — вспылил Джеймс, гася всю драму. — Никуда мы не сбегали, верно, Пит? Хвост кивнул, боязливо шевеля шевеля маленькими круглыми ушками. — Ты прекрасно понял, о чем я, — Сириус сжал губы, чувствуя наливающиеся синяки, усеивавшие его тело после последней ссоры. — Ее не было, приятель. Поддержки. Я бы поддержал тебя, несмотря ни на что. Ты знаешь это. И Лунатик тоже из-за этого расстроился, — Джеймс виновато опустил голову. Одно из главных, но неписаных правил Мародеров заключалось в том, чтобы никто никогда не расстраивал Ремуса. Вторым правилом было то, чтобы Ремус ни за что не узнал о первом. — Я извинился, — настаивал Джеймс. — Просто они пялились на меня, и недоумевали, и я просто… ну… Я не хотел, чтобы они подумали, что я… ну, это не плохо, просто я не такой и… Сириус вдруг пожалел его. — Просто… больше так не надо. Хорошо? Это не просто… я, типа, я чувствовал… — "Предательство. Как будто брат бросил меня за что-то, в чем я не виноват." — Ну, такое себе. — Ага. Извини еще раз. Повисла долгая неловкая тишина, и Хвост озабоченно пискнул, как растоптанная собачья игрушка. Затем Джеймс, который к тому времени уже полностью выскользнул наружу, выдернул из-под мании Сириуса и крепко обнял. Он не стал поспешно отодвигаться и неловко ерничать, как любой другой шестнадцатилетний мальчишка, и вместо этого потянулся взъерошить волосы Сириуса. В этом жесте Сириус услышал слова, которые упрямая подростковая «мужественность» Джеймса не позволяла ему произнести. «Я бы никогда не предал тебя. И я не испытываю к тебе отвращения. Я тебя люблю.» Все закончилось очень быстро, и они пристыженно друг от друга отошли. Сириус кашлянул, стараясь, чтобы его голос звучал низко, по-взрослому, а Джеймс почесал подбородок так, будто проверял, на месте ли пеньки едва отросшей щетины, дабы убедиться, не отвалилось ли у него кое-что от приступов нежности. — Так или иначе, — сказал Сириус. — Этот желтый глаз уже почти-почти взошел. — Точно, пора к Лунатику. Бегом сюда, и не распускай руки. Эта задница — собственность гражданки Лили Эванс. — Не забудь чек приложить, когда поднесешь ей ее в качестве подарка, — хмыкнул Сириус и скользнул под мантию. — Мало ли она захочет сделать возврат. — Придурок. — Сам придурок. — ПИ-И-И-И-И-И-И-И! — Неплохо, Хвост. — Где такая милая крыска научилась так сквернословить? — И-и-и-и! — А, ну да. Я же говорил, якшаться с усатой рейвенкловкой — плохая идея. Все они тайные извращенки. Тихо, Помфри идет! Через несколько минут Гремучая Ива вновь замерла. Через полчаса раздался душераздирающий вой, эхом разнесшийся по Хогсмиду, словно словесное изложение того, как звучала бы настоящая боль, если бы обрела голос. Затем, после двух часов непрекращающегося воя, он резко оборвался, и если бы кто-нибудь из съежившихся жителей деревушки захотел посмотреть на происходящее, они бы увидели три больших фигуры, выходящих из Визжащей Хижины, и маленькую точку, взгромоздившуюся между рогами самой высокой из них. Самый первобытный и злобный из вышедших зверей поднял голову, принюхиваясь к ветру, и рванул к раскинувшимся в долине домишкам у подножия холма. Олень и большой страшный пес угрюмая изо всех сил старались увести его из деревни в тень Запретного леса. После нескольких неудачных попыток улизнуть, волк сдался и бросился за собакой с радостным визгом и щенячьим энтузиазмом, поскольку впервые за одиннадцать лет ей позволили свободно бежать под полной луной, отбрасывая лунные тени на своем пути.***
— Лунатик нас убьет, — обреченно сказал Питер. Все трое сидели, сгорбившись, на кровати в главной палате Больничного крыла, ожидая, когда мадам Помфри позволит им пройти в маленький отсек, где лежал Ремус. — Мы знаем, Пит, — елейно ответил Джеймс. Сириус молчал. Мышцы налились свинцом, а голова была набита ватой после ночи, проведенной в погоне через Запретный лес, в попытках удержать волка под контролем. Смерти половины населения Хогсмида никому не хотелось. — Нет, я реально говорю, — Питер по-крысиному грыз костяшки пальцев. — Когда он узнает, что мы его выпустили, он нас убьет. — Твою мать, Пит, мы в курсе! Об этом знали все. Знал Сириус, выводя скулящего, истекающего кровью волка из защиты Визжащей Хижины на открытый воздух, не имея ни малейшего представления о том, будут ли он и Джеймс достаточно сильны, и удастся ли им его сдержать. Но иного выхода у них не было. Лунатик сходил с ума, запертый в расшатанной спальне наверху. Ни Бродяга, ни Сохатый не могли помешать ему кусать и царапать себя, бросаться на заколоченные окна, рвать свою морду о расщепленную древесину в порывах к свободе. Волк, всегда отчаянно стремившийся сбежать, уловил волнение Ремуса за последние пару недель, и на этот раз присутствия стаи было недостаточно для остановки серьезных самоповреждений. Сириус, Джеймс и Питер (беспомощно скорчившийся между рогами Джеймса) переглянулись и поняли, что пора. Это было невероятно опасно — даже для них — но все они в глубине души знали, что еще одна луна, подобная той, что случилась осенью, и Ремус не выживет. Сириус поднял голову, когда мадам Помфри вышла к ним. Она выглядела почти такой же истощенной, как и они. — Вы, мальчики, можете войти. Боюсь, это была еще одна тяжелая ночь. Она не преувеличивала. Мародеры вошли в комнату и увидели под одеялом сломленного, бледного Ремуса, выглядевшего — как, впрочем, всегда после полнолуния — таким же маленьким, как на втором курсе, хотя Сириус логически понимал, что он был прежних размеров. Ремус открыл глаза, его чувствительный нос уловил их присутствие. — Стая, — прохрипел он. — Бродяга, — одна из его рук немощно согнулась на полпути к Сириусу. — Бродяга. Сириус тут же подошел к кровати и сел на нее, осторожно обхватив забинтованное тело Ремуса. Не было и следа брутального смущения, как при объятиях с Джеймсом. Ремус всегда был для него другим. — Здоров, Лунатик. Ремус чихнул и придвинулся к Сириусу, прижавшись носом к груди и вдыхая запах. Он не обратил внимания на груду шоколада, которую Джеймс и Питер оставили на его матрасе, и вместо этого потянулся к ним, бормоча «Сохатый, Хвост», а те ободряюще коснулись его ладони. Медленно он погрузился в сон. Сириус не мог не задаться вопросом, будет ли это последним разом, когда Ремус позволит ему обнять себя вот так. Он не был уверен, насколько тот разозлится, вспомнив обрывки произошедшего, но ситуация обещала быть крайне неприятной. Сириус мрачно радовался, что они вернулись в школу в пятницу, так впереди маячили выходные, и они во всем успеют разобраться. Час спустя Джеймс и Питер оставили их вдвоем и ушли на кухню в поисках вкусной снеди на завтрак. Сириус не собирался двигаться несмотря на то, что ноги его затекли, а спину свела судорога. Его рука провела по рыжевато-русым волосам, разметавшимся по плечу, пальцы аккуратно распутывали пряди. Он посмотрел вниз и увидел, как одна из ног Ремуса вылезла из-под одеяла, и Сириус подался, решив укрыть ее. Однако он помедлил и вместо этого легко коснулся грубой ступни. Ремус ненавидел свои ноги. Это было одной из его многих странных причуд. Сириус докучал ему по этому поводу, пока Ремус наконец не признался, что, по его мнению, его уродовало: ноги напоминали волчьи лапы. В то время Сириус понятия не имел, о чем толковал Ремус. Для него ступни Ремуса выглядели совершенно нормально. Почти без шрамов, длинные, бледные и тонкие, как и руки, с прямыми пальцами. Однако теперь он понял, что имел в виду Ремус. В его ступнях было что-то такое, отличающееся от остального, вполне обычного тела. Возможно, жилистые линии, выражающиеся более четко и натянуто к своду. Не такие, как у других людей. Или, возможно, дело было в том, как были поставлены его пальцы: как бы Ремус ни встал, он всегда выглядел сбалансированным, готовым к бою или бегству. Возможно, это было просто потому, что ноги не поддались изменениям человеческой личности. Ногти на руках всегда были изгрызаны, пальцы в чернилах и мелких ссадинах. Волосы закрывали глаза, придавая ему скромности и отчуждения. Одежда потрепанная и ничем не выделяющаяся. Только его ноги избежали последствий постоянной борьбы Ремуса с волком, и именно такие странные противоречия заставляли сердце Сириуса ныть. А также знание, что он никогда, никогда не сможет найти никого, кого бы полюбил так же сильно, как этого юношу рядом. Он ласково провел пальцами по обнаженной ступне Ремуса и укрыл ее одеялом. От этого Ремус недовольно пошевелился. Он открыл глаза и посмотрел в лицо Сириусу. — Бродяга?