«Я — единственный путь, наследник, так что ты должен быть чертовски уверен, что твоя единственная инвестиция окупится, ведь резерва нет». Гейл Форман - Всего один день
РЕМУС Перед отходом ко сну Нил и Анжела бросили попытки вывести Ремуса на разговор — тот больно схватил Нила за руку при последнем разе. До полнолуния оставалось два дня, и в каждом его движении, в каждом вздохе было видно, как Лунатик в сознании Ремуса воет по Бродяге. Ремус-человек переживал не лучшие времена. С возвращения он проводил почти каждую минуту перед камином в гостиной, расхаживая взад и вперед, как запертое животное, надеясь, что пламя вспыхнет зеленым и известит его, что Сириус жив-здоров и сбежал к Поттерам. Ночью — особенно по приближении полной луны — он уже не мог двигаться достаточно быстро, и тогда садился на диван перед огнем, беспокойно постукивая ногами и бесконечно наблюдая, как оранжевое пламя лижет решетку. Ремус не страдал от предтрансформационных симптомов так сильно со времен первых нескольких лун в детстве. Он лишь смутно чуял присутствие Анжелы и Нила, сновавших на заднем плане, беспомощных и разочарованных. Возможно, было особенно иронично, что, когда голова Джеймса наконец появилась в камине в гостиной за час до полуночи, Ремус сделал один из редких перерывов на туалет. Его обострившийся слух уловил рёв магического огня, и он ускорился, дернул пижамные штаны вверх и, спотыкаясь, выбежал из ванной. Из-за надвигающегося треклятого полнолуния он был слаб, и не мог не шататься, опираясь по пути на стены. Когда волк был на границе, тело становилось неуправляемой марионеткой с перерезанными нитями и железным телом. — …М-х-х, Мерлин, ты прибыл, — услышал он голос Анжелы. — Мы уже не знаем, что с ним делать… просто сидит перед огнем… рычит, стоит лишь подойти… Он не мог отчетливо расслышать ответ Джеймса из-за потрескивания дров и гула собственной крови в голове. Он ввалился в гостиную, а оставшуюся часть пути добрался ползком. — Кошмар Годрика, Лунатик, — потрясенно сказал Джеймс. — Выглядишь как мешок с драконьим дерьмом. — Где Сириус? — выпалил Ремус. — Он в порядке? — Он сбежал, — заверил его Джеймс. — Он с нами. — Он в порядке? — даже в таком состоянии Ремус не был настолько глуп, чтобы упустить уклончивость. Джеймс колебался. — Ну… почти. — Что случилось? — От него отреклись. — Что? Как? Глаза Джеймса метнулись к Нилу и Анжеле за плечами Ремуса. — Э… я так понимаю, Регулус сообщил мистеру Блэку, что он — ну, типа — играет за другую команду по квиддичу. Однако Ремус оказался недостаточно собран, чтобы уловить двойной смысл этого утверждения. Он непонимающе посмотрел на Джеймса. Джеймс поморщился. — Ты меня убиваешь, Лунатик. Ну, он сказал, что Сириус, как бы, предпочитает мальчиков. — О… О. О, Мерлин, что с ним? Пропусти меня! — Ремус бросился к огню, и рука Джеймса появилась рядом с его головой, отталкивая его назад. — Стоять! Мне больно, приятель. Я же сказал, с ним все хорошо. Мистер Блэк… слегка его потрепал, но с ним реально все нормально. Регулус его вытащил. Ремус сунул руки в языки пламени и схватил Джеймса за щеки. — Пожалуйста , пропусти меня. Пожалуйста, пропусти... — Ладно, ладно, ладно! Яйца Мерлина, Рем. Дай мне хотя бы вылезти. Секунду. Как только голова Джеймса исчезла, Ремус пробрался через открытую каминную сеть и рухнул на роскошный персидский ковер, украшавший гостинную особняка Поттеров. Оглядев огромную комнату, Ремус надеялся, что они не уложили Сириуса слишком далеко, поскольку он не был уверен, что справится с преодолением дюжины лестниц. — Пошли, — Джеймс, просунув угловатое плечо под руку Ремуса, поднял его на ноги. — Пошли, посмотришь на него, пока ты никого не проклял. Или не сожрал. Ремус с благодарностью оперся на него, как всегда удивляясь той силе, которую Джеймсу удавалось скрывать в неуклюжем длинноногом теле. — Идемте с нами, — предложил Джеймс Андерсами, остановившимся позади Ремуса. Он говорил весьма кратко, и Ремус смутно вспомнил беспокойство Джеймса о том, что безопасность его отца может быть поставлена под угрозу из-за возможного союза Андерсов с Волдемортом. Но сейчас у Ремуса не было сил еще и на чувство вины. Потребовалось ужасно много времени, чтобы дойти до комнаты, где обычно жил Сириус. Они, наконец, вошли в дверь, и внутренности Ремуса странно задергались — наполовину от радости при виде Сириуса, наполовину о ужаса ввиду его состояния. Кожа его была бледнее снега, черные волосы контрастировали с чернильно-серыми тенями на белой наволочке. Больше всего Ремуса беспокоило то, как аккуратно он лежал. Когда Сириус спал, он растягивался звездой, небрежно и бессистемно, рот открывался, постельное белье скручивалось комом. То, как он лежал сейчас — на спине с руками параллельно бокам — было неестественно, как у мертвеца. Дыхание было неглубоким, и время от времени его руки или ноги дергались так, как это было хорошо знакомо Ремусу: признак мышечных спазмов, вызванных измученным телом, отчаянно переживающим остатки невероятно болезненного опыта. Собственная рука Ремуса сочувственно дернулась, и знание того, что служило наиболее вероятной причиной подергивания, врезалось в разум. — Круциатус, — пробормотал он, повисая на плече Джеймса. — А ты догадливый, — глухой голос мистера Поттера заставил Ремуса ойкнуть, гудящее тело на автомате согнулось, прячась от мужчины. — Полегче, Лунатик. Это папа. — Он мне не доверяет, — прорычал Ремус, ясно учуяв обжигающие эмоции своими обострившимися чувствами. — Пап, — осуждающе сказал Джеймс. — Прости, Джеймс, но мне кажется странным, что шестнадцатилетний мальчик может распознать признаки Темного проклятия с расстояния в десяти футов. Ремус оскалил зубы. — Я хорошо знаком с действием Темных проклятий, — Одной рукой он рванул свою рубашку жестом скорее волчьим, чем человеческим. Джеймс изо всех сил пытался удержать его, пока тот стряхивал рукава. Какая-то часть его сознания умоляла его не забывать о том, что он ненавидит показывать свое изрезанное тело кому-либо, но волк подминал под себя любое постороннее влияние. В комнате воцарилась тишина. Мистер Поттер и миссис Поттер, появившиеся рядом с ним, уставились на его торс. Ему было интересно, что они думают об увиденном — о перекрестных шрамах, слишком глубоких для исцеляющего зелья, и о более новых, все еще красноватых, о мелкой дрожи, подергиваниях его мышц и кожи, натянутой на острые кости. Он задавался вопросом, что они могут испытать, кроме отвращения или жалости. — Ремус, — начала Анжела, сделав осторожный шаг к нему и тут же отступив. — Нет, — отрезал он. — Вот кто я. — Он посмотрел на мистера Поттера, который все изучал его. С кровати послышался тихий всхлип, и внимание Ремуса тут же к ней приковало. Он стряхнул Джеймса и, запнувшись, упал на колени рядом с кроватью и протянул руку к изрытому болью лицу Сириуса. — Лунатик, — зашептал Джеймс ему на ухо, вставая рядом с ним и хватая его за запястье. — Мои родители ничего не знают о вас с Бродягой. Пожалуйста, давай без новых фокусов. Я не думаю, что сердце моего бедного папы готово к таким новшествам. — Но… — разве Джеймс не сказал, что единственной причиной появления Сириуса было раскрытие Регулусом факта гомосексуальности Сириуса? — Они не знают, что сказал Регулус, — шепнул Джеймс себе под нос. — Я, конечно, люблю их до безумия, но они слегка консервы. Ремус помедлил, потом все же решил положить свою руку поверх руки Сириуса. Друзья ведь так делают? — Прости, — сказал Джеймс еще тише. — В-вы его забрали? — спросил Ремус. Теперь, когда Сириус был в пределах его досягаемости, волк успокоился и дал Ремусу минутку покомандовать. Весь перечень вопросов снова выдвинулся на передний план его разума. Вместе с заиканием. Это явно был человеческий фактор. — Нет, — как ни странно, заговорила миссис Поттер. Оставив других взрослых в дверях, она подошла к противоположной стороне кровати. Сейчас она выглядела намного старше, чем ее помнил Ремус — стресс войны и тревога за Сириуса, очевидно, взяла свое. Ее бордовые волосы припорошило сединой, а в уголках глаз и рта залегли глубокие морщины. — Он сюда трансгрессировал. — Трансгрессировал? — Да, — подтвердил Джеймс. — Я думаю, он целился к нам в дом, но на нем столько защитных чар, что Бродяга как бы отскочил от них и грохнулся за главные ворота. От него отщепились рубашка с кусками кожи, клок волос с висков и брови, но мама все быстро нарастила, потому что он только об этом и жаловался. — Он был в сознании? — Сначала нет. Мы не уверены, когда именно он появился. Несколько часов назад один из домовых эльфов нашел его на улице в подобном виде. Мы его перенесли внутрь и отправили Патронус мадам Помфри. Он очнулся после ее ухода, кратко пересказал мне, что случилось, и начал ныть о бровях. Потом спросил про тебя и отключился. — С н-ним все буд-дет в порядке? — Да, Лунатик. Сириус всхрапнул и мотнул головой в сторону Ремуса. Пальцы под ним согнулись и полуповернулась, так что мизинец Сириуса обвил его большой палец. Ремус старался не выдавать свое счастье. — Пит знает? — Нет. Первым делом я решил сказать тебе. Пойду пошлю ему сову, лады? Ремус кивнул, не в силах отвести взгляд от лица Сириуса. — Да. Так здорово быть рядом со стаей, когда плохо. Это… безопасность. — Ремус? — к нему обратилась миссис Поттер. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем часть мозга, отвечающая за манеры, напомнила ему, что следует показывать вовлеченность кто-то произносит его имя. — Хочешь остаться? Прежде чем Ремус успел ответить, Нил шагнул вперед. — Завтра полнолуние. Будет лучше, если он проведет его дома. Покидать Сириуса критически не хотелось. Он сделал умоляющее лицо для миссис Поттер. — Ну… — она оказалась не в силах сопротивляться своим материнским привычкам. — У нас хороший подвал… — Аделаида, — остановил ее мистер Поттер. — Он спрашивал Ремуса, — упрямо сказала она, кивая на Сириуса. — И лично я не вижу причин, почему бы ему не остаться. — Ремус? — нежные пальцы Анжелы пробежались по его волосам. От ее ночной рубашки, мигающей зеленым-красным-желтым с головокружительной скоростью двоилось в глазах. — Решай сам, любовь моя. Остаешься? Было очевидно, что она против, но старается это скрыть. — Я… — он искоса взглянул на мистера Поттера. Не хотелось быть навязчивым незваным гостем, особенно если ты оборотень. К его удивлению, мужчина выглядел довольно пристыженным. — Оставайся, парень, — хрипло сказал он. — Прости меня, пожалуйста. Я уже стар, и мои привычки тяжело изменить. Мне нужно время, чтобы принять новое. Ремус догадался, что это извинение. — Тогда, если вы н-не возражаете, я хотел бы остаться. Лицо Анджелы поникло, но она ободряюще сжала его плечо. — Если мадам Помфри придет проведать Сириуса, возможно, она сможет и тебя подлатать. Ремус кивнул, его внимание снова было сосредоточено на Сириусе.***
— Лунатик? Ремус очнулся вместе с одеревеневшей тяжестью в теле, как бы говорящей: «двинешься — умрешь от боли». Он не двигался, даже не открывал глаз. Руки и ноги были плотно сведены — по-другому поместиться в креслице рядом с кроватью Сириуса было невозможно. — Не буди его, — попросил голос Джеймса неподалеку. — Пускай себе спит. Вечером полнолуние, а он приперся сюда ради тебя. В какой-то момент я поверил, что он накинется на папу. — В смысле? — грубо скрипел Сириус. — Почему? — Да ты знаешь папу. Он классный, но иногда говорит, не подумав. — Ага. Генетическое отличие Поттеров. Взвизгнули пружины, раздались мягкий шлепок и приглушенное "Ой!", когда кого-то ударили в отместку. Потом ничего не происходило, и звериная сторона Ремуса дала сигнал, что на них смотрят. — Где он будет?.. — спросил Сириус. — Здесь. Папа и мистер Андерс подготовили подвал. — Я не хочу, чтобы его держали в подвале, — резко сказал Сириус. — Других вариантов нет, приятель. Давай, помогу тебе сесть. — Спасибо, я и сам могу выпрямиться. Я не парализован. Ты превращаешься в свою мать со всей своей суетой, Поттер. — Какой же ты мерзкий пациент. Неудивительно, что Помфри всегда раньше нас выдворяет тебя из Больничного Крыла. Тебе и сотни извинений перед ней не хватит. — Но мне же скучно просто лежать. Ненавижу ничего не делать. Хочу выйти, проехаться на Лунной Тени. Джеймс фыркнул. — Великий Мерлин со шваброй в заднице, молю тебя, только не говори, что ты назвал свою колымагу Лунной Тенью, как сентиментальная сопля. — Это модель «Винсент. Черная тень», — парировал Сириус. — И это для него совершенно логичное, уместное название. Ремусу хотелось бы улыбнуться. Ему казалось, что он парит в двух футах над собственной головой, связанный цепями по рукам и ногам. — Ну, в любом случае, ничего у тебя не выйдет, — огорошил его Джеймс, и Ремус услышал, как Сириус и пружины завыли, когда тело откинулось на кровать. — Мадам Помфри прикует тебя к постели на неделю. Затем на пару минут снова наступило задумчивое молчание. — Думаешь, ему там удобно? Так скрючился. Может, переложим его? Почему до сих пор никто не переложил его в кровать? — Сириус звучал встревоженно, и Ремус хотел его успокоить, но не мог идти против растущей луны. — А у тебя раньше получалось перенести Лунатика из того места, где он заседал в день полнолуния? — с ехидством спросил Джеймс. — Он чуть не откусил мне руку, за то что я сказал, что у тебя рука от его хватки отнимется. А мне мои десять пальцев нравятся. — Плевал я на руку. Он выглядит таким маленьким, тебе не кажется? Будто съеживается. Может, притащишь одеяло? Вдруг ему холодно? — Расслабься, приятель. Ты бредишь. А у Лунатика пару часов назад был ПМС, потерпит. Да и с чего ты взял, что ему холодно? Середина лета, блять. Ремус почти открыл глаза и бросился бы вмазать Джеймсу по лицу. Только перспектива болезненного прилива крови к окаменевшим уголкам тела остановила его. На кровати беспокойно ворочались, кто-то барабанил пальцами по прикроватной тумбочке. — Знаешь, я действительно люблю его, — неожиданно сказал Сириус. Если бы Ремус не умер на месте, точно бы замерз. Джеймс неловко откашлялся. — Да, Бродяга. Я не слепой. — Нет, типа, я реально его люблю. Не просто играюсь. От Джеймса донесся неприятный извивающийся шорох. — Э… и? — Когда мой отец проклял меня Круциатусом, из моей головы исчезло все, кроме Лунатика. Да, звучит глупо и сопливо, но это правда. Я даже свое имя не помнил, но его бы я узнал в ту же секунду. Ремусу внезапно стало стыдно за подслушивание. В его присутствии Сириус никогда бы в таком не признался. В то же время что-то внутри его груди расцвело закатное золото, раздувшееся до мнимого треска в ребрах. — Может, ему это скажешь, а не мне? — Джеймс немного запаниковал. — Спугну его. К тому же он спит. — Значит, вместо этого ты решил признаться мне в своей вечной любви к нему? — Пф… Я тебя тоже люблю, Сохатый. Ты как недалекий младший брат, с которым мне приходится мириться. В приятном смысле. Хотя, наверное, Регулус в конце концов оказался не так уж и плох. Глупый маленький заблудившийся ребенок. — Многозначительная пауза. — Я серьезно — не говори так. Давно уже не смешно. Думаешь, почему я трансгрессировал именно сюда? Вы, Поттеры — моя семья. Ты ж, чертила, это знаешь, верно? — Я знаю только то, что ты настоящая сентиментальная сопля, когда накачаешься болеутоляющими зельями, — в голосе Джеймса звучало смущение и привязанность одновременно. — Заткнись. — Кстати, о Регулусе, — быстро сменил тему Джеймс, очевидно, с тем же облегчением, что и Ремус, — мадам Помфри нашла это в твоих карманах брюк, когда одевала тебя после всяких процедур. Интересная вещица. — Не рассказывай больше такое мне, от представления рук Помфри в моих карманах как-то не по... ох, Рег. Этот надломленный от горя тон стал единственным, что побудило Ремуса шевельнуться. Его глаза распахнулись, а руки дернулись и конвульсивно сжались. Он плотно сомкнул губы от боли. Сириус и Джеймс, сдвинув лбы, рассматривали какой-то предмет из зеленого бархата. — Бродяга? — прохрипел Ремус. — Сохатый? — Лунатик! — Сириус поднял голову, его глаза сверкнули серебристо-серой рыбкой в дневном свете. — Ты как? — Это я должен спрашивать, — Ремус улыбнулся, и сразу зарекся больше себе движений не позволять. — Иди сюда. Помоги ему, Сохатый. Джеймс соскользнул с кровати и подошел к Ремусу, подавая руку. Ремус сдался и осторожно спустил ноги, неуклюже и нескоординированно. — Кажется, иглы и булавки впились в меня в тех местах, о которых я и не подозревал. Сириус усмехнулся и подвинулся, освобождая для него место на кровати. — Рад тебя видеть, Лунатик. Ремус вспомнил их последний разговор. — Знаешь, ты мне тоже не «просто нравишься», — пробормотал он, пряча глаза за волосами и изучая рисунок пледа. — Я все еще тебя слышу, — нудил Джеймс. — Я не просто великолепная статуя Адониса, украшающая комнату. Сириус проигнорировал его. Он смотрел на Ремуса. — Ты все слышал? — Его щеки залила бледная краска. — Ты всегда был мелким хитрым пидорком. — А ты всегда был гейской сентиментальной сопелькой, — вторил Ремус, растянув губы в улыбке. — Ну и покрывало, с фиалочками! Очень стильно. — Это Сохатый дал погонять. Джеймс раскраснелся от их смеха. — Это подарок моей двоюродной бабушки Матильды. Ей сто тринадцать. Я не вправе был отказывать. — Что бы сказала Эванс, узнав о твоем пристрастии к сиреневым фиалкам? — Заткнись, сволочь. Сириус прыснул и поискал, чем бы бросить в друга. Его рука опустилась на вышитый зеленый бархатный мешочек, который Ремус видел краем глаза. Ухмылка исчезла. — Что это? — мягко спросил Ремус. — Ничего. Глупости вообще. Просто старый мешок, в котором когда-то лежали шоколадные конфеты. Рег клал в него свечи, пергамент и прочие полезности, когда я сидел в подвале. Ремус поколебался, затем протянул Сириусу руку, молча спрашивая разрешения взглянуть на сумку. На мгновение он решил, что Сириус откажется, но тот вздохнул и передал ее. На передней части ржавая английская булавка хлипко держала записку: клочок оторванного пергамента, чернила смазаны, а сама бумага грязная, так что слова едва угадывались. Сириус, Вот бы это лето было хорошим. Но ты снова здесь, в подвале, за то, что рассердил маму. Ты пожалеешь, когда однажды зайдешь слишком далеко. Тем не менее, не переживай. Осталось всего два лета, не считая этого. И ты навсегда отсюда сбежишь. Попробую отправить Кричера с едой. Р. А. Б. — Два лета? — Ремус искал объяснений. — Значит, он писал это прошлым летом, а не этим. Он не добавил: «А ты говорил, что прошлым летом он не оставил свечей. Сказал, что он тебя предал». В любом случае они уже и так отражались в глазах Сириуса. — Он прятал мешок на деревянной тачке, где Орион хранил бочки, в глубине подвала, — сказал Сириус бесстрастным голосом, точно так же, как театральная маска не показывает никаких чувств человека. — Я бы смог найти его наощупь в темноте. Должно быть, он выпал из прежнего тайника. Он издал слегка истерический смешок. — Знаете, в чем же соль? Помню, когда искал, моя рука наткнулась на кусок разорванного пергамента. Наверняка это была эта записка. Если бы я пошарил дальше на несколько дюймов… «…Я бы нашел свечи. Я бы не провел недели в одиночестве, в ужасе, в темноте. Я бы не сошла с ума, не напился бы вина, не подсел бы на алкоголь, не предал бы тебя, рассказав Снейпу, как обойти Иву, и не ненавидел и проклинал Регулуса весь учебный год, настроив против себя собственного брата…» Несказанные слова зависли в тяжелом воздухе между ними». Сириус снова рассмеялся. — Пара дюймов. — Пара дюймов иногда дальше мили, — не согласился Ремус. — Пара дюймов правее, и оборотень не успел бы укусить меня, прежде чем моя мать отшвырнула бы его от меня. Кинжалу достаточно пары дюймов отклониться, чтобы не попасть в сердце. — Я идиот, — яростно говорил Сириус. — Ты не знал, — Джеймс обнял Сириуса за плечи. — Тут уже ничего не попишешь, приятель. Сириус, хмурясь, обводил пальцем фиалки на покрывале. — Как ты заберешь свои вещи? — Ремус сменил тему. — Могу поделиться своими, если хочешь. Сириус поднял глаза и сумел ему улыбнуться. — Нет, все хорошо. Рег, должно быть, какое-то время планировал детали побега. Он упаковал и сжал мой чемодан до крохотных размеров. И напихал во все щели галеонов, их там добрая часть. Все здесь. Родители будут биться в истерике, если узнают. Надеюсь, он в порядке. — Он теперь наследник, — сказал Джеймс. — Они не могут позволить себе потерять еще одного. Запасы кончились. Так что с ним все будет прекрасно. Ремус уставился на него, потрясенный черствостью. Сириус, с другой стороны, вроде бы расслабился и послал Джеймсу гораздо более искреннюю улыбку. — Да, ты прав. С ним все будет прекрасно. Он ведь мелкий и хитрый, — он подмигнул Ремусу. Иногда, думал Ремус, он искренне верил, что никогда не поймет, что в голове у чистокровных — даже тех, от кого они в конечном итоге отказались.