«Я была безрассудна, но не бунтовала без причины». Анджелина Джоли
СИРИУС: — Я хочу в туалет, — объявил Сириус, не сводя глаз с неподвижно лежащего на больничной койке Ремуса. Мадам Помфри невозмутимо ответила: — Ну, вот вам утка. Если мистер Поттер не откажется помочь с брюками… — Я серьезно! Серьезны были все. Даже слишком серьезны, не говоря о шутках, обычно сопровождающих эту фразу из уст Сириуса. — Мне очень жаль, мистер Блэк, — профессор МакГонагалл от тихого разговора с Лили она на другой кровати. — Но пока мы не будем уверены, что вы не рванете на какую-нибудь самоубийственную мстительную миссию, нам придется удерживать вас на этом стуле. — Кто-то же должен ею заняться. — Авроры... — Проклятые авроры ходят вокруг да около, заламывают руки и берут показания. И все! Их глупые, бессмысленные заявления звучат снова и снова, скоро они начнут опрашивать людей, которых там даже не было, и приговаривать: «О, мы уверены, что все было не так уж плохо, да, мистер Блэк? Мы уверены, что это был не настоящий Сивый. Мы уверены, что ты лишь преувеличиваешь в своей озорной, пацанской манере, а? Давай, расскажи нам, что на самом деле произошло, парень?» А потом они снова начнут заламывать руки, пока я просто не возьму и не превращу их яйца в елочные игрушки. — То, что вам хочется что-то сделать, не означает прямого руководства к действию, — строго сказала профессор. — Профессору Флитвику понадобилось полчаса, чтобы снять чары с… той области аврора Биндорпа. — Но эти ублюдки ничего не делают! — Язык, мистер Блэк! — А то что? Будете истязать моего лучшего друга, натравите на меня некомпетентных работников Министерства, а потом привяжете к стулу на три часа? Ой, погодите-ка... — Силенцио! — Спасибо, Минерва, — с благодарностью сказала мадам Помфри. — В его словах есть смысл, — Джеймс сидел ровно посередине между Лили и Ремусом. — Ещё бы, мертвая женщина в магазине. Это нельзя игнорировать. — Никто и не игнорирует это, мистер Поттер. Авроры делают все, что в их силах, но как они сами объяснили, рук катастрофически не хватает. Только в эти выходные в Халле и Дорсете случилось два нападения Пожирателей Смерти на семьи магглорожденных. Это переходит все границы — нападение на старушку и пару школьников, отделавшихся минимальными травмами, не рассматривается должным образом! — Минимальными? — Сириус сгорал от гнева. Он четко помнил выражение лица Ремуса, когда тот ненадолго очнулся и мадам Помфри его усыпила. Уровень ужаса и отвращения там нельзя было назвать минимальным. Его руки чуть коснулись, и Сириус мотнул головой, насуплено глядя мадам Помфри. Она наклонилась и шепнула ему на ухо: — Бывает так, что раненные нуждаются в поддержке и заботе, а не в безумной, бесполезной гонке за врагом. Внезапно Сириус вспомнил Ремуса — Ремуса, который мог раздавить кости одной рукой, если бы захотел, или бежать наравне с диким волком, или учуять присутствие человека с расстояния в сотню футов — беспомощно прижатого к стене Сивым, опороченного грязными телодвижениями. Поддавшись дурному предчувствию, Сириус понял, что Сивого им не одолеть. Вообще сейчас он даже не мог взять толк, как ему в голову пришла мысль пойти за Сивым, пока Ремус лежал здесь и как никогда в нем нуждался. — Это один из недостатков гриффиндорцев, мистер Блэк. Сириус дернулся и, подняв глаза, увидел стоящую рядом с ним профессора МакГонагалл. — Что? — пробормотал он. — Бежать мстить за своих близких, не думая о последствиях для тех, кто остался позади. Боюсь, что такой гриффиндорец, как ты — как и я когда-то — должен тренироваться отстраняться от ситуации и обдумывать детали, а не спешить. Да, это сложно, и займет много времени, но нет ничего невозможного. А до тех пор придется полагаться на товарищей, любезно вас связывающих, раз вы не можете здраво мыслить. Иначе все придет к очень плачевным последствиям. Сириус почувствовал, как его губы сжались, но кивнул головой. — Так ты клянешься, что не будешь бегать за Пожирателями Смерти или по какой-либо причине не покинешь территорию школы, если мы сейчас тебя отпустим? Он снова перевел взгляд на Ремуса, бледного и немощно лежащего на кровати, и кивнул вновь. — Очень хорошо, — она освободила его.***
— Хватит мельтешить, Бродяга, я в порядке. Идет? Ремус не был в порядке. Даже в тусклом свете камина гостиной, когда его лицо скрылось в тени от книги, Сириус все видел. — Три часа ночи, — Сириус присел на корточки перед креслом Ремуса и оперся подбородком на его колено. — Идем спать. Прошло семь дней после инцидента с Сивым, и, что раздражало, Ремус правда казался в порядке. По крайней мере, так было в течение дня. Он ходил на занятия, делал домашние задания, улыбался своей обычной неохотной улыбкой их глупым шуткам и без устали помогал планировать операцию «Йо-хо-хо и бутылка огневиски» с минимальным сопротивлением как староста. Но ночью все менялось. Сириус привык к тому, что его будили тычки острых локтей и колен, когда Ремус прокрадывался в его постель оттого, что луна слишком сильно тянула его ноющие кости. В другие ночи он привык без угрызений совести пробираться в постель Ремуса и набирать себе охапку сонного парня, который утыкался носом в его грудь, удовлетворенно мыча, а на следующий день категорически отрицая любые подобные «немужественные» действия. Но со времен Сивого не проскакивало ни тонкой тени, бесшумно лезущей сквозь щель в его занавесках, ни утренних теплых перевозбужденных нежностей, сонно трущихся друг об друга до тех пор, пока они оба не становились потными и липкими, но слишком вымотанными и светящимися изнутри для дальнейших движений. Он не осмеливался подходить и к кровати Ремуса, потому что худшее, что он мог себе представить, это то же отвращение и страх в глазах Ремуса от его прикосновений, что и от прикосновений Сивого. Теперь, спустя неделю после нападения, когда поздней ночью они остались одни в гостиной, и яркий свет каминного огня подсветил призрачные тени вокруг глаз и рта Ремуса, Сириус исполнился решимости сделать что-то, чтобы вернуть все на прежние места. — Мне пара страниц осталась, — ответил Ремус. — Ты иди. Я подойду, как дочитаю. — Я подожду. — Сириус сильнее уперся подбородком в колено Ремуса и сел в упрямую стойку. Ремус ласково посмотрел на него поверх книги и погладил по голове с манерой, довольно оскорбительно напоминающей то, как гладят по голове хорошего пса. Затем он вернулся к чтению. — Даже ругаться не будешь? — настаивал Сириус: ему стало скучно всего через пару минут ничегонеделанья. Ремус вздохнул, не отрываясь от страниц. — Зачем? Хотя, это ведь ты подкинул гриндилоу в ванную старост? — Да нет! То есть, да, гриндилоу — ну, не отрицай, все эти крики, плеск и бульканье просто музыка для Мародеров. Но я имел ввиду, не будешь ругаться, что я загоняю тебя наверх? Вместе со мной?.. В последний раз скользнув пальцем по строчке, Ремус тихо закрыл книгу и внимательно посмотрел на Сириуса. — А когда мы успели расстаться? — Никогда. Но, знаешь, с тех пор… ну, все немного изменилось. Ремус начал рассматривать обложку с потертым золотым тиснением. — Мне нужно время. — Ничего страшного, — заверил его Сириус. — Я никуда тебя не тороплю. Просто пытаюсь понять, что сейчас между нами. — Именно то, что и всегда, Бродяга. Клянусь, я не пытаюсь что-то поменять между нами. Я не позволю ему сделать это. — Кому? — Сивому. Я больше не дам ему ничего у меня забрать. — Голос Ремуса не изменился, но его рука на корешке сжалась так сильно, что Сириус был уверен, что зажатый средний палец, должно быть, раздавился плашмя. — Это нормально быть… — Нет! — Сириус подпрыгнул, и Ремус смягчился. — Нет, — сказал он тише. — Я не позволю ему забрать это. Не позволю. Он забрал мою маму, мое детство и мою человечность. Он не может забрать и это. — Он не лишил тебя человечности, Лунатик, — яростно сказал Сириус. — Ты все еще человек. — Я не человек. Я все еще могу притворяться человеком, но, как бы ты ни хотел утверждать обратное, я не человек. — Только на одну ночь в месяц… — На всю жизнь, Бродяг, — Ремус положил свою книгу на подлокотник кресла и протянул ладони к голове Сириуса, покоившейся у него на коленях. — Я мог бы раздробить твой череп на мелкие кусочки прямо сейчас, если бы захотел. Сириус оставался неподвижным, хотя и знал наверняка, что Ремус слышал его участившийся пульс. — Попытаешься бежать — я поймаю тебя в мгновение ока. Если и нет — выслежу тебя, где бы ты ни спрятался. Сириус не мог решить, был ли он больше напуган или возбужден тоном Ремуса. — Если бы я держал тебя в плену до полнолуния, одним укусом я мог бы наложить на тебя проклятие, с которым тебе пришлось бы жить до конца своих дней. Я использую образ доброго скромника, такого седоватого умника с заплатками на локтях, потому что он настолько далеко от волка, насколько я могу себе представить, но это не то, кем я когда-либо буду на самом деле. Во всяком случае, не полностью. Это правда, Сириус. Я должен жить с этим, и если ты хочешь остаться со мной, тебе тоже придется. «Возбуждение» — про себя решил Сириус. Однозначно возбуждение. Кто знал, что образ оборотня с заплатками на локтях может произвести на него такое впечатление? Подобные странные вкусы должно быть результат инбридинга и мутаций Блэковских генов. — Я определенно останусь с тобой, Лунатик. Ноздри Ремуса слегка раздулись, когда включилось его чувствительное обоняние, а в уголках глаз появились легкие морщинки веселья. — У тебя что, стояк? — Ничего не могу поделать, — сконфуженно сказал Сириус. — С каждым днем ты разговариваешь все сексуальнее. — Вообще я рассчитывал, что ты испугаешься. — Какой смысл, Лунатик? Какой смысл? — Сириус спародировал речь картины в крыле с теплицами. — Ладно, ладно, я понял. Он провел пальцами по волосам Сириуса, и тот подался ближе. — А если начистоту. Все эти нотации только что завели тебя? — Мне семнадцать, детка. Меня уже даже Дамблдор заводит. — Ну, этот мужчина — ходячий секс, — серьезно сказал Ремус. — Секс в мантии, — подхватил Сириус. — Пурпурные и оранжевые одежды, седая борода и очки-половинки. Как ты можешь смотреть на это без «Р-р-р-р-р!». Некоторое время они оба непроизвольно представляли разные непристойные вещи с участием их директора. Ремус выдохнул: — Святой Годрик, Сириус, у тебя реально до сих пор стоит? — Я ждал неделю, неделю, Ремус! — Мы обязательно должны это исправить. Я не могу допустить, чтобы ты сбежал к Дамблдору. — Круто! — Сириус вскочил на ноги и, схватив Ремуса за руку, стащил его с кресла. — Сейчас? Давай. Прямиком в кровать, Лунатик. Оставь уже книгу, Мерлина ради. Как ты можешь думать о книге в такое время? Толкаясь, пихаясь, спотыкаясь и шипя они проникли в спальню и исчезли за пологом Ремуса, не будя Джеймса и Питера. Сириус заученным движением наложил заглушающие чары и повернулся, ожидающе смотря на Ремуса. Тот сидел настолько неуверенно, что и не скажешь, что те смелые слова принадлежали ему. — Нам не обязательно, Лунатик. Мы могли бы просто — ну, типа — поспать. В одной кровати. Чтобы вернуть все обратно. Ремус расправил плечи и откинулся на спинку, раскидывая руки. — Не знаю, о чем ты там болтаешь. Трахни меня, негодник! Сириус поперхнулся от еле сдерживаемого смеха. — Не могу поверить, что ты только что это сказал. Ты же не взялся снова за маггловские романы Эванс? Я помню прошлый раз. — Я же не знал, что Сохатый примет за чистую монету мое предложение с доспехами и конем. И, кстати, Лили тогда проявила удивительную сдержанность. Думаю, они вместе растут. — Да, как грибы прям. Теперь, хоть я и не уверен, что это совершенно нормальный разговор перед половым актом, можем ли мы теперь перейти к наслаждениям? — Давай уже трахнемся. Сириус чуть ли не сорвал с себя мантию и галстук, а затем так сексуально, как только мог, встал на четвереньки и скользнул вверх вдоль тела Ремуса, пока их глаза не оказались на одном уровне. К его удовольствию, радужки напротив вспыхнули от возбуждения. — Готов? — спросил Сириус, затаив дыхание. — М-м-м… Поцелуй меня. Сириус прижался своим ртом к уголку губ Ремуса, затем спустился ниже, целуя его в шею, а потом вернулся, чтобы более глубоко поцеловать его в губы. Вначале Ремус отвечал слабо, но его энтузиазм рос, и вскоре изголодавшиеся, запыхавшиеся парни полностью раскрыли рты, наверстывая упущенное. Осторожно Сириус начал опускаться на тело Ремуса. Однако, как только они соприкоснулись, Ремус застыл и отвернул голову вбок. Сириус остановился, затем снова поднялся на локти, опасаясь нервно-звериного взгляда Ремуса. — Все хорошо, Луни? — Прости, — прошептал Ремус. — Я просто стараюсь не вспоминать. — Мы можем остановиться. — Нет. Не можем мы остановиться. Мы должны снова сделать этот раз особенным. Он не может все испоганить. — Я не хочу это делать, если ты не хочешь. Мы можем заняться чем-то еще. — Раздевайся. — Что? — Сириус не гордился писком, стыдливо выпущенным на букве «о», но никто его и не судил. — Пожалуйста. Ты сам хотел попробовать что-то еще, и я думаю, что если почувствую, что это точно ты, то его забуду. — Хм… — для человека, делившего с этим парнем спальню более пяти лет, нервный пот на ладонях и спине был более чем внезапным. — Твоя взяла. А если я голый тебе не понравлюсь? Ремус рассмеялся и полностью расслабился под перенапрягающимся, нависающим над ним телом Сириуса. — Не дури, любовь моя. Естественно «ты голый» мне понравишься. Как думаешь, на что я дрочил всю последнюю неделю? — Неужели? — Мысль о том, как Ремус мастурбирует, была слишком горячей даже для Сириуса. К тому же, Ремус только что назвал его «любовью», и от этого вниз к пояснице пробежал волнующий пощипывающий холодок. — У меня очень некрасивая родинка на плече. — Я видел, Бродяга, — терпеливо сказал Ремус. — Миллион раз. — Блин, я теперь думаю, что мальчиковые тела вообще странные в возбужденном состоянии. Ты так не думаешь? — Ты именно сейчас решил подвергнуть сомнению нашу связь? По мне так ничего не странно, очень даже горячо. Или ты хочешь сказать, что я для тебя не сексуальный, а странный, и сам ты не так уж возбужден, а? — Агх, нет! Ты пиздец привлекательный! Ремус одарил его непонятным взглядом. — Ты действительно в это веришь? Мерлин, а любовь действительно слепа. — Перестань! Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты так говоришь. А теперь — раз уж мне придется раздеться, то тебе тоже. — Что, насчет три? То, что последовало дальше, определенно нельзя было считать взаимным романтическим стриптизом. Пальцы застревали в пуговицах, носки путались в штанинах. Ремус забыл расстегнуть рубашку, прежде чем стянуть ее через голову, и она больно зацепилась за уши. На Сириусе были пурпурно-золотые боксеры с прыгающими снитчами, которые он украл из шкафчика Джеймса утром. — Не могу поверить, что в первый раз, когда мы делим постель голыми, на тебе чужое нижнее белье, — пожаловался Ремус. — У меня чистые кончились. Либо эти, либо Питовские «Я люблю Сладкое Королевство», и, сам понимаешь, они спадут с любого, кто худее Слагхорна. Ты еще спасибо должен сказать. — Быстро снимай. Пока я совсем не разочаровался. Сириус ухмыльнулся, увидев очевидное доказательство того, что Ремус определенно не был полностью подавлен и проявлял инициативу. — Боже мой, ты такой сексуальный, — выдохнул Ремус. — Как я тебя только заполучил? — Дело в том, что из-за моего парня все бы дали мне отворот-поворот, — объяснил Сириус. — А если правду, то я просто тобой одержим. — Ну да, я вижу. Сириус улыбнулся, внезапно почувствовав себя увереннее. — И что ты хочешь сделать? Ремус покраснел, но решительно вздернул подбородок. Глаза Сириуса бегали по стройному, жилистому, покрытому шрамами телу, освещенному палочкой, и в груди болезненно защемило. — Т-то же, что всегда. Н-но без одежды. Если ты не против. Сириус удивленно коснулся груди Ремуса. Он никогда не признается Ремусу, как сильно ненавистное им самим заикание вызывало бурю защитных порывов внутри Сириуса. — Конечно. Начнем? Они немного замялись, занимая более удобные позиции, и Сириус снова склонился над Ремусом, в этот раз совершенно нагой. Невероятно, насколько это было более волнующе. Красиво и интимно. Тайно и так особенно. — Все хорошо, — сказал он Ремусу на ухо. — Я поймал тебя, детка. — Я знаю. Когда он полностью опустился, все оказалось совсем не так, как раньше. Кожа к коже, пылающей, влажной. Покалывающая похоть и грубая магия прилили к области паха и взорвались там фонтаном фейерверковых искр, устремившихся к их дрожащим рукам и ногам. — Ах! — все, что сказал Ремус, но он не отстранился и в принципе не выглядел испуганным. Его волчьи глаза от желания приобрели цвет драгоценнейшего золота; руки крепко обхватили Сириуса, сжавшись на лопатках. Они не жалели губ, целуясь так неистово, что вскоре содрали кусочки тонкой кожи до легких кровоподтеков. Они терлись друг об друга чувствительными местами, толкаясь, чтобы наслаждение ухнуло ввысь по позвоночникам, пока весь мир вокруг не рассыпался на яркие осколки света. Потом они пытались охладиться, махая липкими мальчишескими ладонями, торжествующе смеялись и применяли осточертевшее «Эванеско». Слепившись в сонный песий ком, Ремус, держась на грани сна, пробормотал Сириусу: — Нахуй Сивого. Он никогда ничего не получит. — Точно, — согласился Сириус и опустил лицо, вдыхая запах влажной шеи Ремуса. — Хотя после всего этого можно было выдать более романтичный комментарий. — М-м-м, я люблю тебя, Бродяга. — Хотя бы так. Лучше поздно, чем никогда. — Я тоже люблю тебя, Лунатик.***
— Лучше не ошибаться, — сказал Питер, неуверенно взгромоздившись на большой шаткий стол, который они чудом протащили в свою спальню. — Если ты случайно наложишь на меня какое-нибудь ужасное необратимое заклятие, я никогда тебя не прощу. — Да что может пойти не так? — Джеймс подкатил глаза. — Это заклинание от Лунатика. Они безгранично доверяли Ремусу в части изменения заклинаний. Сириуса всегда поражало то, как Ремус на уровне инстинктов видел, как и с чем сочетаются различные заклятия — движения палочкой, слова, импульсы силы — а также, как точно он определял сколько изменений необходимо внести, чтобы достичь нужного результата. Прямо сейчас довольный Ремус смутился комплименту. Сириусу очень нравилось, как смущался довольный Ремус. — Да я почти и не менял ничего, — сказал он. — Заклинание я отрыл в старой книжке «Магия для выживания среди пустынь». Я надеюсь, автор безграмотный только в английском, и действительно имел ввиду пустыню, потому что иначе наш бедный Хвост рискует превратиться в бланманже. Или персиковый трайфл. — Чего-о-о-о? — Все в порядке, Пит, — заверил его Джеймс. — На самом деле я не буду целиться прямо в тебя. Если все пойдет не по плану, ты просто ебнешься в бламанже. — Или персиковый трайфл, — вставил Ремус. — Или персиковый трайфл. — Почему все опыты всегда на мне? — жалобно спросил Питер. — Я даже не люблю персики. — Вот и славно, — устало сказал Сириус. — Если бы у тебя была хоть капелька мозгов, ты бы помнил, что мы, на самом деле, не стремимся сотворить персиковый трайфл. Мы пытаемся трансфигурировать лодку. Хотя, почему мы доверили это Сохатому, мне не понятно. — Заклинание требует много чистой силы, — сказал Ремус. — У меня много чистой силы. — И интенсивной концентрация в течение длительного периода времени. Сириус хмуро посмотрел на него и пообещал себе позже чем-нибудь его взбесить. Возможно, это коснется холодного заварного крема и любимых носков Ремуса. — Ну что, я начинаю? — раздраженно спросил Джеймс, вертя палочку, как старый гангстер — пистолет. — Давай, — вздохнул Питер. — Но если наколдуешь персики, задолжаешь по-крупному. Мародеры замолчали, когда Джеймс поднял свою палочку. Сириус не мог сдержать внутренний прилив братской гордости за то, как уверенно его лучший друг повторял заклинание, или за то, как его рука плавно двигалась в замысловатых движениях палочкой. Лицо Джеймса застыло от переизбытка внимательности, так как он полностью сосредоточился на чарах. Он даже выглядел старше своих «почти семнадцати» (так он любил называть свой возраст), и у Сириуса мелькнуло странное ощущение, что он на секунду увидел взрослого человека, которым его друг вот-вот станет. После полных пяти минут напряженной работы и бубнежа Джеймс прервался, сделав последний взмах. Старый стол издал отчетливый скрип, который, как надеялся Сириус, был признаком того, что заклинание начало действовать, а не того, что расшатанные ножки подогнулись под довольно значительным весом Питера. Дерево искривилось и вздулось, твердые края завернулись, ножки стали толще и разъехались. Пока Питер отчаянно цеплялся за трансформирующееся дерево, стол полностью менялся, и с последним легким содроганием снова остановился — теперь уже совершенно в новой форме. Фактически, двух новых формах. Джеймс почесал затылок. Питер старался не упасть со своего нового ненадежного насеста. Ремус удрученно вздохнул. — Ну, — наконец произнес Сириус, — это не персиковый трайфл. — Ну и не лодка, — заметил Питер. — Интенсивная концентрация и полное сосредоточение на заклинании, — Ремус с укором посмотрел на Джеймса. — Я же говорил тебе. Нельзя отвлекаться. Ты что ли вспоминал ту историю, что я утром рассказал? — Она слишком захватывающая, — нашелся Джеймс. — К тому же о лодке. Что я мог поделать? — Что это такое? — Питер переместился, вцепляясь крепче. — Вообще ничего общего с лодками. Какая-то помесь броненосца, бегемота и землеройки-переростка. Сириус изучал пару больших одинаковых статуй животных, на которых восседал Питер. Весьма точное описание. — Это тапиры, — объяснил Ремус. — Малайские тапиры, — добавил Сириус. — Известные как Tapirus Indicus, единственный вид, обитающий в Азии. Если точнее, в Ост-Индии. Даже Ремус уставился на него, открыв рот. — Откуда ты знаешь? — спросил он. — Ну, смотри, видишь, по бокам древесина посветлела и выгнулась, это как бы седло. И форма носа, налицо азиатское происхождение, в отличие от их собратьев в Южной Америке. — Я не это имел в виду. Я про то, откуда ты вообще знаешь про тапиров? У тебя тайный зоологический фетиш, о котором ты забыл нам? Сириус удивленно моргнул. — Мы же все о них знаем. На Рождество по телеку Хвоста целый фильм крутили про них. Сохатый еще про Нюнчика постоянно шутил, сравнивал их носы. — Как так получилось, что ты помнишь латинское название, среду обитания и отличительные черты малайского тапира, но не можете вспомнить, как правильно произносится слово «телевидение»?» — Фотографическая память. Как еще, по-твоему, я получаю такие блестящие оценки, не учась? И я говорю «телек» чисто чтоб ты забавно морщился и гримасничал. — Что я хочу знать, — многозначительно сказал Питер, — так это то, почему я опасно качаюсь на двух гигантских деревянных статуях тапиров — малайзийских или каких там — вместо лодки. — Каждой твари по паре, — на распев выдал Джеймс. — Ура. Сириус и Питер тупо уставились на него. — Ноев ковчег, — подсказал Ремус. — Это из религии. Волшебники же тоже читают Библию. — История про лодку, — улыбнулся Джеймс. — И про тапиров, по всей видимости, — Сириус разглядывал деревянных животных. — На самом деле я понятия не имею, откуда взялись тапиры. Я вообще о них не думал. — Должно быть, подсознательно, — сказал Ремус. — У тебя тапиры в подсознании? — встревоженно спросил Питер у Джеймса. — Это разве нормально? Может не будешь тогда колдовать рядом с моим членом? — Ничего не случится, — Ремус сел на свою кровать. — При условии, что в этот раз он все правильно сделает. Да, Сохатый? Джеймс драматично взъерошил волосы, ставя мозги на место, и послушно поднял палочку, начиная по новой. И все получилось: после пяти минут сосредоточенной концентрации, движений и скрипа дерева, в также решительного гундежа Питер неуклюже растянулся на корме маленькой нескладной лодчонки. — Не особенно впечатляет, — Сириус поднял одну бровь. — Мы знали, на что шли — с первого раза и не должно было хорошо получиться, — Ремус оставался невозмутимым. — Просто нужно быстрее, и чтоб она была больше, красивее и как-то понадёжнее. — «Просто», говоришь, — Джеймс вытер рукавом вспотевший лоб. — Это заклинание вообще не «просто». — Я все исправлю это, — Ремус выглядел совершенно уверенным в себе, и Сириусу вдруг захотелось его обнять. Он поймал его взгляд и улыбнулся. Ремус усмехнулся в ответ. — Она, джентльмены, — величественно сказал Джеймс, указывая на шаткую лодку без весел, — будет известна как «Золотая эра Мародеров». Я закончил. Кто готов сгонять вниз за освежающим сливочным пивом? Вокруг глаз Ремуса все еще прятались тени, когда он улыбался. «Для золотой эры,» — размышлял Сириус, — «еще довольно темно».