«Из страданий вышли самые сильные души, и самые значимые люди покрыты шрамами». Халил Джебран
СИРИУС: Атмосфера на платформе девять и три четверти была совершенно иной, чем раньше. Недавняя волна нападений на магглов и магглорожденных (а также на оборотней, о них, похоже, никто особо не беспокоился), похоже, высосала из январского воздуха остатки рождественского духа, и студенты забирались на поезд без типичной бурной шумихи. Сириус и Джеймс даже не стали взрывать навозные бомбы под креслами старост Слизерина, как часто делали. — Отрицать бесполезно, — сказал Джеймс, когда четверка мародеров уселась в один из вагонов. — Даже чистокровным семьям, которые пытаются делать вид, что ничего не происходит. Особенно после убийства О'Брайенов. Сириус кивнул. Альфред О'Брайен, бывший владелец крупнейшей сети аптек Британии, был блестящим волшебником-полукровкой. Ведьмы и волшебники со всей Европы отправлялись в Косой переулок за редкими и высококачественными зельями и ингредиентами. «Ежедневный пророк» подробно расписал, как Пожиратели Смерти ворвались в роскошный лондонский особняк О'Брайена и напали на его отца-магла. Альфред пытался защитить его, но потерпел поражение. Авроры нашли лишь два гротескных и искаженных трупа, почти до неузнаваемости выжженных изнутри кипящим проклятием. — Насколько все будет плохо до победы над Сами-Знаете-Кем? — спросил Питер. Сириус заметил, что за последние несколько дней с его лица не сходило беспокойство. — Боже, Хвост, — Джеймс вытянул ноги, — ты же не ведешься на всю эту чушь про «не-произносите-его-имя!», да? — Лучше перестраховаться, чем потом жалеть, — Питер гнул свою линию. — У меня полсемьи — магглы. Я просто не хочу рисковать. — Ну, я думаю, дальше будет только хуже, — сказал Сириус. — Очевидно, что авроры не владеют таким уровнем магии, а Нил говорил, что даже невыразимцы не могут его выследить. Тебе не кажется, Лунатик? — Он взглянул на Ремуса. — Ой. С полнолуния прошло несколько дней, и Ремус успел заснуть. Изуродованное болью лицо нелестно прижалось к вибрирующему окну, руки подпирали голову. Лучи предвечернего солнца высветили темное пятно на выцветшей школьной мантии Ремуса. Губы Сириуса плотно сжались, и он прикоснулся к нему. Пальцы обагрила кровь. — Мерлин, — Питер позеленел. — Все будет нормально? — Глубокая рана, — многозначительно сказал Сириус, вытаскивая палочку, чтобы всосать кровь в ее кончик. — Исцеляющие чары — дело небыстрое, а ходьба сильно усугубило ситуацию. Я помогу ему сменить повязку в туалете, когда он проснется. — Он почувствовал разочарование. — Ему нельзя трансформироваться в одиночку просто потому, что он не в школе. — И что прикажешь делать, приятель? — фыркнул Джеймс. — Собираешься рассказать его отчиму-аврору, что мы все незаконные анимаги и весь последний год тусовались с оборотнем? — Тогда в чем смысл? — Ты знаешь, в чем. Мы помогаем. — Можно и больше помочь. — Только не сейчас, — отрезал Джеймс. — Полтора года, Бродяга. Потом мы закончим учебу, и вы вдвоем сможете идти под ручку выращивать цыплят, создавать группу, или все то, что вы там себе наметили. — Если мы все протянем так долго, — мрачно вставил Питер. — Кроме того, — продолжил Джеймс, будто Питер ничего и не говорил, — наш вечерний сюрприз должен его немного подбодрить. — Ага, — настроение Сириуса немного улучшилось. — Мне не терпится увидеть его реакцию. Практически все путешествие до Хогвартса Ремус провел в крепком сне. Сириус втайне беспокоился о том, что молодому оборотню требуется все больше и больше времени, чтобы оправиться от травм, полученных в полнолуние, особенно после самостоятельных. Он не осмеливался высказывать свои опасения другим; главным образом потому, что произнесение их вслух сделало бы их еще тверже и реальнее. Оставалось делать все ставки на достижения в области медицинских зелий и разработки волчьего противоядия. Он разбудил Ремуса незадолго до того, как они прибыли в Хогсмид, и помог ему дойти до туалета поезда, чтобы сменить повязки. Под одеждой у него скрывался значительный порез, начинающийся на уровне талии и протягивающийся к пояснице. — Выглядит лучше, чем утром, — сказал он решительно бодрым голосом. Заклинанием он убрал лишние корочки и наложил свежие бинты. После проделанной работы его глаза автоматически скользнули по остальному телу Ремуса. Стресс последних месяцев привел к тому, что оно стал еще тоньше, жилистые мышцы тугими шнурами обвивались вокруг костей. Однако шрамы, благодаря зелью мадам Помфри, стали в сотню раз незаметнее, чем на ранних курсах. Многие еще бросались в глаза, но они выглядели скорее старыми и бледными, чем живыми и тошнотворно жестокими. Сириус посмотрел на края укуса, видневшиеся из-под задранной рубашки. Он был одним из немногих, что не исчез от зелья. — Эй, Бродяга, все в порядке, — пробормотал Ремус Сириусу в челюсть. — Не-а, — другая рука Сириуса сжала согнутый локоть Ремуса. Ему не нужно было напоминать, что Ремус передвигался во многом благодаря нему. — Ну, — поправился Ремус, — намного лучше, чем могло бы быть, знаешь ли. Кроме того, следующая луна вообще будет пустяком. Сириус моргнул. Он ни разу за все время, что был знаком с Ремуса, не видел, чтобы тот относился к трансформации с чем-то иным, кроме как с презренным страхом. — Пустяком? Ты вообще знаешь, что означает «пустяк»? — Детские забавы, — буднично сказал Ремус. — Прогулка по парку. В сравнении, конечно. Ты все равно уже не будешь латать зияющие волчьи царапины. Сириус понятия не имел, о чем говорил Ремус. Даже с другими Мародерами в их звериных формах агрессивность Лунатика часто брала над ним верх, и он грыз и кромсал свое тело, пока они снова не отвлекали его. Его замешательство явно проявилось наружу, потому что Ремус нахмурился и продолжил: — Я рассказывал тебе об этом, помнишь? — О чем? — О Кровавой Луне. — Кро... о-о-о! — Сириус осекся. — Та история про Мерлина и кровь тысячи оборотней? Когда ты можешь сохранить человеческий разум в полнолуние из-за особого лунного затмения? Ремус трепетно улыбнулся. — Она в следующем месяце? Почему ты не сказал? — Я думал, ты знаешь. Обычно ты очень внимательно следишь за моим лунным графиком. — Ну да, — Сириус почесал затылок. — В последнее время происходило слишком много всякого пиздеца. Я не подумал проверить. Так ты действительно будешь… другим? — Как знать. Это моя первая. — О, Луни, — Сириус привлек Ремуса к себе и уткнулся лицом ему в шею, чтобы Ремус не увидел его отнюдь не «мужицкое» выражение лица. Пальцы Ремуса скользнули вверх, почесать волосы на затылке — нечто такое, перед чем внутренний Бродяга Сириуса никогда не мог устоять. В дверь громко постучали, от чего они мигом разъехались в разные стороны, стукаясь спинами о тесные стены туалета. — Шевелитесь, черти, — позвал приглушенный голос Джеймса. — Мы почти на станции! Порыв прохладного, свежего зимнего воздуха ударил в них, как только они вышли из поезда. Никто не прокомментировал то, каким плотным полукругом Мародеры шли вдоль вагонов. К настоящему времени все студенты Хогвартса были знакомы с приступами болезни Ремуса, хотя слухи о том, от чего именно он страдал, сильно разнились. За эти годы Сириус столкнулся с десятками предположений, варьирующихся от уверенности в том, что жестокий отец Ремуса наложил на него нерушимое проклятие в отместку за Азкабан, до непоколебимой веры в то, что у Ремуса Люпина была ужасная тяга к наркотикам, от которой он не мог избавиться. К счастью, никто, похоже, даже близко не приблизился к истине. Ремус был известен в школе как добрый, терпеливый, умный, слегка привередливый и (это нельзя отрицать) более чем слегка эксцентричный. Он был одним из немногих старшекурсников, которые не чурались помогать младшим с освоением магии, и большинство людей придерживались твердого мнения, что, если бы не Ремус, хаос, учиненный Мародёрами, имел бы фатальные последствия. Сириус часто задавался вопросом, как бы люди отреагировали, узнав, что Ремус на самом деле был вдохновителем подавляющей части их самых сложных и трудных розыгрышей. Какова бы ни была та самая причина, никому не показалось странным, что Ремуса пришлось буквально затаскивать в ожидающие школьников кареты. После никто и глазом не моргнул, когда у ворот Ремус остановился погладить по носу одного из запряженных фестралов (хотя почти все даже не подозревали об их присутствии). Сириус странно заволновался, почти как в свой первый год, когда их карета свернула за угол, и замок Хогвартс предстал перед ними во всей своей древней, залитой лунным золотом красоте. Его грубый силуэт резко выделялся на фоне индигового, усеянного звездами неба, а тепло сотен освещенных комнат струилось из далеких маленьких окон. Атмосфера предвкушения, казалось, охватила и других, и студенты вывалились из карет и толпой направились к Главным Дверям, встречая начало триместра с гораздо большим энтузиазмом, чем на Кингс-Кросс. Болтовня резко прекратилась, когда они пересекли порог двустворчатой двери. Шедшие впереди резко остановились, а те, кто шел сзади, начали толкаться и возмущаться, пытаясь понять, в чем проблема. Сириус не мог не усмехнуться от злорадства, и Ремус, должно быть, его засек, потому что вздохнул и спросил: — О, Бродяга, что на этот раз? — Ничего. Ремус с нажимом посмотрел на него, затем перевел взгляд на самодовольные лица Джеймса и Питера. — А если правда? Толпа поредела, и Сириус схватил Ремуса за руку так сильно, как только осмелился, невзирая на его раны, и потянул вперед. Когда Ремус увидел Большой Зал, у него перехватило дыхание, и он замер. Пять обеденных столов ломились от праздничного настроения. Блюда с жареным картофелем, йоркширскими пудингами и разнообразными салатами боролись за места в центре пиршества с ароматной свининой, ростбифом и запеченой курицей. Приправленная морковь и горох в соусе, приготовленные на пару в мисках стояли рядом с блестящими от жира сосисками, французской фасолью и нежным луковым соусом. Как обычно, пикантные угощения располагались вперемешку с нелепыми сладостями, начиная от посыпанных корицей дынных долек и сахарных мышек, заканчивая пирогом с патокой и хлебным пудингом с маслом. Бесчисленные белые свечей подсвечивали потолок, паря среди факультетских знамен. Тем не менее, всеобщее внимание привлекли гигантские тарелки, на которых и устроили великолепное пиршество; блестящие соусники и начищенные овощные блюда, обеденные тарелки и приборы на каждом столе, все отражало сверкающее пламя свечей в море захватывающего дух золота. — Ой, — слово, вырвавшееся изо рта Ремуса, было едва ли словом — скорее, выдохом. — Какого черта вы...? Это, должно быть, стоило целое состояние! — Он с укором перевел на них внимание. — Ну, Лунатик, не смотри так, — Питер похлопал Ремуса по плечу. — Мы ничего не крали, если ты об этом беспокоишься. Ты же знаешь, Дамблдор бы этого не допустил. — Казалось, ему не приходило в голову, что они не смогли бы провернуть такую крупную кражу, даже если бы захотели. Каждый знал, что Мародеры могут сделать что угодно, если захотят. — Тогда как? — прошипел Ремус, явно понимая, что все на них глазеют. Сириус тихо фыркнул. — Кто знает? Анонимный меценат, это последнее, что я слышал. — Какой еще…? У тебя есть только то золото, которое Регулус засунул в чемодан перед тем, как ты ушел из дома. Про Пита и думать нечего, а Джеймс получает всего пару галеонов карманных в месяц, которых не хватит даже на то, чтобы заплатить за один гриффиндорский стол. И это учитывая, что я в курсе, что он спустил их все на вредноскоп и четыре выпуска «Плэймаг» в Косом переулке на прошлой неделе. — Великий Годрик, Лунатик, умерь свою пугающую наблюдательность, — Джеймс порозовел. — Кто-то должен за вами присматривать. Они прервали разговор, когда нетерпеливая профессор МакГонагалл подтолкнула их к столу Гриффиндора, хотя Сириус заметил, что она бережно улыбнулась Мародерам, прежде чем снова отошла подгонять других застопорившихся к их местам. Он предположил, что Дамблдор поведал ей о том, кто же был «анонимным» меценатом. — Так? — Ремус сел рядом с Питером, напротив Джеймса и Сируиса. Он наклонился вперед, понизив голос. — Ты же знаешь, я так или иначе узнаю. Сириус вздохнул и легко нагнулся, и его волосы точно бы макнулись в соус, если бы в последний момент он не заправил их за уши. — Спроси вот этого, — кивнул он на Джеймса. Джеймс сердито посмотрел на него. — Ахиллесово колено ты, — отрезал он. — «Пята», придурок, — Сириус прыснул и покачал головой. — В тот день, когда ты сможешь сорваться с поводка Эванс, разрешаю прийти и прочесть мне лекцию о пятках, коленах или любых других частях тела греческих героев, о которых ты впредь пожелаешь упомянуть. — Как угодно, — пренебрежительно сказал Джеймс. — Ладно, Лунатик — если тебе нужно знать, анонимный меценат также может быть известен как мистер Г. Поттер. Ремус нахмурился, его глаза в свете свечей стали темно-медовыми. — Г. Поттер? Типа «Гарольд»? Твой папа? — Конечно, мой. Сколько еще Г. Поттеров ты знаешь? — Но… — Ремус окинул взглядом стол, с изумлением глядя на золотую посуду. — Он же меня недолюбливает. — Еще как долюбливает, — сказал Джеймс слишком быстро. — Я чувствовал запах серебра на нем все время, пока гостил у тебя в последний раз. Джеймс отшатнулся, и Сириус почувствовал, как его сердце подпрыгнуло в груди. — Почему ты ничего мне не сказал? — слова вырвались, прежде чем Джеймс успел опомниться. — Потому что я его прекрасно понимаю! — Ремус, кажется, понял, что его голос стал слишком громким, потому что снизил тон так, чтобы его снова могли слышать только друзья. — Я понимаю, все в порядке. Он просто защищал свою семью. У него было на это полное право, и я просто благодарен ему за то, что он позволил мне остаться в вашем доме. Я не собираюсь жаловаться на эту ерунду. Чего действительно не понимаю, так это вот этого широкого жеста, — он махнул рукой, охватывая ей весь зал. — Потому что ты ему нравишься, — повторил Джеймс. — Я не знал о серебре, Лунатик, и мне очень жаль, но ты ему нравишься. Я не буду лгать и говорить, что он не против того, кто ты есть, потому что он против. Но ты-то в этом не виноват, и он знает, что не должен срываться на невиновных. — Значит, он потратил все твое наследство, чтобы загладить свою вину? Питер поперхнулся тыквенным соком. — Только ты можешь использовать такое словосочетание, как «загладить вину», имея ввиду повседневное нытье Джеймса, Рем. — Мое наследство? — Джеймс огляделся, не обращая внимания на издевку Питера. — Это всего лишь позолота. Прекрасно справляется с магией домовых эльфов. Поверьте мне, это едва ли уменьшит состояние Поттеров. Мы — очень древний род. Сириус знал, что это небольшое преувеличение. Для кого-то вроде Ремуса, которому редко приходилось, беспокоиться о том, как, например, обращаться с непонятной дюжиной столовых приборов, попытка понять, что такое реальное богатство, была явно тяжелой. Не в первый раз Сириусу стало стыдно, что он вырос богатым. Ремус уткнулся в тарелку, рыжеватая челка упала вперед, прикрывая глаза. — Ну… спасибо, наверное. Передай ему спасибо. Это много для меня значит. «Много». Короткое слово, но Сириус чувствовал его вес, наблюдая за Ремусом. Почти шесть лет он наблюдал, как Ремус накладывал себе еду за столом Гриффиндора. Это зрелище было ему так же знакомо, как и Джеймс, на заре шатающийся до душа, или прищур Питера на его зубную щетку, когда он наносил конское количество дорогущей зубной пасты «Потрясающая отбеливающая паста Торблероба», какое его мать заставляла использовать с трех лет. Ремус все делал тщательно и аккуратно — застилал постель, писал, переворачивал страницы книги, упаковывал сумку. Сириус знал, что это был один из бесконечного множества способов, которыми Ремус отчаянно цеплялся за контроль, который он с ненавистью терял каждый месяц. Но то, как он накладывал еду, было еще более перфекционистским, чем все это вместе взятое. Он крепко держал ложку или черпак в побелевших кончиках пальцев, настороженно оценивая глазами точную порцию еды, которую хотел, в затем быстрыми, скупыми движениями зачерпывал пищу, не выбирая куска по-лучше и даже не звеня о край блюда. Он снова убирал руки, как только мог. Однако теперь, наблюдая за знакомым процессом, Сириус заметил, что Ремус колеблется, все помешивая ложкой тушеные овощи. Его глаза метнулись вверх, ловя взгляд Сириуса, и, не разрывая контакт, намеренно коснулся запястьем края тарелки. Выражение его лица, когда он беспрепятственно положил себе всю еду, какую хотел, сделало четыре будущих летних дня, проведенных с Джеймсом за уборкой чердака в восточном крыле особняка Поттеров, стоящими того.***
— Это худшее наказание на свете, — простонал Джеймс, глядя на десятки томов в кожаных переплетах из библиотечного раздела «История магии». Сириус приподнял бровь. Для мародёра это было настоящим заявлением. — Хуже, чем в тот раз, когда тебе пришлось драить совятню зубной щеткой? — Да. — Хуже, чем в тот раз, когда тебе пришлось вычищать вольер огнекрабов после того, как мы подсыпали им в корм перца? — Да! — Хуже, чем в тот раз, когда тебе пришлось присматривать за теми больными карликовыми пушистиками, которые взрывались в самый неподходящий момент, окропляя тебя кишками? Джеймс вздрогнул, но, тем не менее, произнес еще одно обиженное «Да!». — Серьезно, приятель, — продолжил он, — это даже хуже, чем в тот раз, когда нам пришлось вручную мыть душевую в слизеринской раздевалке. Включая выковыривание скользких слизеринских волос из сливов голыми руками. Не всегда с головы. Сириус изобразил приступ рвоты. Никто не знал, что он на самом деле чуть не вырвал. — Это ничего не переплюнет. — Семьсот лет войны с гоблинами, Бродяга. Семьсот лет! И мы должны вдолбить в бошки этих крысят каждый чертовый год, чтобы они могли сдать экзамен в следующую пятницу. Иначе мы застрянем здесь навсегда. Таким образом, проблема действительно вырисовывалась перед ними в эпических масштабах. — Это должно быть просто неудачная шутка, — безнадежно сказал Сириус. — Это же клуб дополнительных. МакГонагалл точно не ждет, что мы подтянем их вовремя. Мы всего лишь парочка семнадцатилетних мальчишек! — Ты хоть первый год помнишь? — Джеймс предался воспоминаниям. — Все, кто не спал на лекции Бинса — жуткие задроты Рейвенкло, Лунатик и Лили. Сириус кивнул, не в силах отрицать истинность утверждения. Не помогало и то, что Лунатик случайно съел все свои конспекты по Истории магии за первый курс сразу после, на летних каникулах, ведь подвал, где отец держал его во время трансформации, также служил спальней. — Ну, может, мы просто научим их методу сочинятельства? — предложил он. — Все, что нужно — это базовые знания тактики войны гоблинов и неограниченный творческий потенциал, когда дело дойдет до выдумывания имен вроде «Гордред Ужасный» и «Хэндриг Похотливый». — Вы не станете делать ничего подобного! — Сириус и Джеймс дернулись и развернулись: Лили вышла из бокового прохода, прижимая к груди тяжелую книгу. Сириус почувствовал, что ощетинивается при виде ее поджатого, осуждающего выражения лица. — Да? И как ты нас остановишь, Эванс? — Ты не можешь учить детей жульничать, Блэк. Это низко даже для тебя. Сириус подарил ей немного песью улыбку, слишком снисходительную для утешения. — Ты совсем меня не знаешь, Эванс. Если бы знала, была бы в курсе, что в свое время я опускался намного ниже. Лили, полная решимости и капли дискомфорта, фыркнула. Прядь рыжих волос выбивались из свободного пучка, который она их затянула в тот день, и обрамляли веснушчатое лицо с одной стороны. Всего на секунду Сириус мельком увидел то, что видел в ней Джеймс. Что-то было в ее глазах — яростных, зеленых, горевших огнем с толикой уязвимости. Было что-то в этой сердитой беспомощности, хрупкой силе, что на секунду сильно напомнило Сириусу Ремуса. — Они дали вам это наказание не просто так, — сказала Лили. — Это не то же самое, что полировать Зал наград или чистить сарай для метел. Это важнее. Вы не можете облажаться. — Не лезь не в свое дело, Эванс, — сказал Сириус, изо всех сил стараясь казаться отчужденным и пренебрежительным. — Если ты так о них печешься — милости прошу, садись вместо нас. Спасибо за свободное время. Идем, Сохатый. Он взглянул на Джеймса, который оставался удивительно тихим на протяжении большей части неприятного разговора, особенно учитывая, с кем они разговаривали. Раньше он бы уже дважды выставил себя дураком. Сириусу даже показалось, что Джеймс загипнотизировался грудью Лили, и он открыл было рот, чтобы отпустить шутку, прежде чем до него внезапно дошло, что его друг пристально смотрит не на грудь, а на книгу, которую она держит рядом с ней. Нахмурившись, Сириус обратил внимание на обложку. — Где ты это взяла? — рявкнул он на Лили. Девушка отступила на шаг от внезапной смены его тона, крепче сжав книгу и вызывающе вздернув подбородок. — Не лезь не в свое дело, Блэк. — Ее голос был довольно дрожащей имитацией его собственного, и поэтому ему не хватало остроты, к которой, как он чуял, она стремилась. — Отвечай, — встрепенулся Джеймс, словно оживившись. Он поднял голову и свирепо посмотрел на нее. — Кто дал тебе на нее разрешение? Виноватый румянец Лили был достаточным ответом. — Верни на место. — Единственными, с кем Сириус говорил о таких вещах серьезно, были Мародеры и Регулус. — Нет! У вас нет права командовать мной. Ни у кого! — Похоже, раньше это тебя не волновало, — натянуто сказал Сириус. — Положи эту блядскую книгу обратно. — Нет. — Мордред и Моргана, — выругался Джеймс. — Просто сделай это, Лили. Ты хоть представляешь, что там внутри? — А ты? — она бросила вызов. — Я — да. И поверь мне, когда я скажу, что ты не захочешь возиться с подобными вещами. То есть… речь идет о Старой Магии. Первозданной магии. О том, чем была магия до того, как мы обуздали ее с помощью палочек и… и… заклинания. И все такое. Если ты возьмешься за такую магию, ты даже не сможешь предугадать, во что она выльется. — Ну, ты явно уже ее прочел! — гаркнула она. — Стащил из Запретной секции до меня и использовал для одной из своих глупых шуток… — Нет! — Сириус оборвал резкий выпад. — Ты, глупая девчонка! Мы бы никогда не… Мы оба из древних родов. Чистокровных. Мы на этом выросли. И нам бы и в голову не пришло когда-либо использовать ее для… — он покачал головой. Иногда магглорожденные выделялись аж за милю. Неуклюжие, глупые существа, бродящие по волшебному миру, не зная, как втиснуться в десятитысячелетнее магическое наследие. Он даже не мог заставить себя чувствовать вину от своих мыслей. — Тогда почему ты…? — Лунатик, — Сириус выдавил это слово, зная по ее глазам, что выглядит более чем подавленным. — Мы пытались найти лекарство для Ремуса. Но даже мы не были настолько глупы, чтобы лезть дальше первой страницы. Иначе вляпались бы по уши. Положите эту дьявольскую штуку на место и просто молись, что ты забудешь увиденное. — Я могла бы защитить свою семью, — спорила Лили, но напор в голосе рухнул. — Семья с ребенком-маглорожденным, жившая в нескольких кварталах от меня, была замучена до смерти на Рождество. Я оставила своих без защиты. Моя мама, мой папа, моя сестра. Я должна быть в состоянии их защитить. — Не так, — Джеймс встал и попытался отнять книгу. — Здесь есть заклинание, — сказала Лили хриплым голосом, полностью опустошенным. Как у Лунатик в действительно плохой день. — Нет, не заклинание. Оно слишком старо для такого. Как ты и сказал: Старая Магия. Первозданная. Связанная с грубыми эмоциями. Чары по наитию. Мне просто нужны убежденность, ведро грубой магии и готовность пожертвовать… — Нет! — Джеймс вырвал книгу из ее рук и сунул Сириусу. Кожа переплета была слишком теплой, чтобы быть просто остатками тепла ее тела, и она была цвета запекшейся крови. Сириус слишком хорошо ее помнил; как бурлящая, каменеющая болезнь, поднявшаяся в его тринадцатилетнем нутре, когда вековые гены Блэков пробудились и потянулись во мглу. Он помнил, как трясущейся рукой водил по потрескавшейся коже — ни названия, ни печати, ни иллюстрации. Это было прикрытием. Привязкой во всех смыслах этого слова. Он сразу понял, что Ремус никогда не простит им, если они прочтут ее, и той ночью они украдкой все вернули, а сердца потом долго колотились так, словно столкнулись со смертью. Впервые Лили искренне испугалась. Ее взгляд переместился с Джеймса — мертвенно-бледного и без следа обычного озорства — на Сириуса. Он не знал, что она в них узрела, но попыток вернуть книгу больше не предпренималось. — Поклянись, что не будешь это читать, — настоял Джеймс, все еще слишком крепко сжимая рукой ее запястье. Тогда он выглядел на пару десятков лет старше своих шестнадцати. — Поклянись. Не своей матерью, не отцом и даже не сестрой. Поклянись. Поклянись, Лили. — Клянусь. — Не ради твоей матери или твоего отца… — Или даже моей чертовой сестры, Поттер. Клянусь, хорошо? — Лицо Лили было таким белым, что веснушки казались пятнами крови на хлопковой простыне. — Мы это унесем, — Сириус кашлянул, отворачиваясь и запихивая книгу в школьную сумку, с трудом сдерживая облегчение от того, что больше не касается ее. — Я не буду ее читать, — пусто и оцепенело сказала Лили. — Боже мой, я никогда не видела, чтобы вы двое так чем-то озаботились, ну, кроме Ремуса. Я не дура. Если это напугало Мародеров до чертиков, я оставлю это в покое. — Хорошо, — дыхание Джеймса вырвалось из груди с отчетливым свистом. — Хорошо. — Можешь отпустить мою руку, Поттер. Джеймс неловко повиновался. Сириус разглядел багровые отпечатки пальцев на ее запястье. — Прости, — пробормотал Джеймс. Он вытащил палочку. — Вот — позволь мне… Лили отдернула руку. — День, когда я позволю тебе направить на меня палочку, Поттер, станет днем, когда свиньи полетят, фестралы станут вегетарианцами, и я наконец соглашусь пойти с тобой на свидание. Сириус, заметивший, как пальцы на ее правой руке нежно прикрыла отметины, ни на секунду ей не поверил. — И не думайте, что я уже забыла о ваших планах научить наших первокурсников жульничать! Это была самая незаметная смена темы с тех пор, как Сириус застал Питера, дрочащего на гравюру с полуобнаженными дриадами из старой книги по мифологии, и, следовательно, был подвергнут десятиминутному монологу о поражении Пушек у Гарпий в последнем матче Кубка мира. Тем не менее, Лили была в самом что ни на есть прямом смысле ответственна за то, что он в настоящее время встречается с великолепным, сексуальным и изысканно эксцентричным оборотнем, поэтому он простил ей вранье. — Не только наших, — подтрунивал он над ней. — Со всех факультетов. Всех, кто завалил прошлую контрольную. — Это глупо, — Джеймс сменил добродушное настроение на подростковый бунт. — Если они не слушают Биннса, с какой стати им слушать нас? — Ну, — Сириус почесал подбородок, — на самом деле никто не слушает Биннса. Ходили слухи, что он надоедал всем, пока не умер. — Как я и сказала, — продолжила Лили. — Они назначили вам такое наказание не просто так. — Да, потому что они точно знают, как заставить нас по-настоящему страдать. Это так несправедливо. Одна маленькая лодчонка… — Четыре, — вставила Лили. — Четыре маленьких лодчонки, пара луж, безобидные… ладно, в основном безобидные — водные существа, одна малюсенькая заколдованная тыква и изоляция преподавателей забавы ради... То есть, бросьте! Это чересчур. Они нас хотят замучить. Джеймс прав. Зачем первоклашкам нас слушать? — Потому что вы — Мародеры, — как ни в чем не бывало сказала Лили. — Ой, не смотри на меня так. Меня совсем не впечатляет ваша дурацкая банда с дурацким названием, но для детей, которые до сих пор думают, что подсовывать навозные бомбы под стулья — это верх юмора. Вы как местные звезды. Профессора знают, что происходит в школе. И что профессор Биннс смертельно скучен. И что если кто-то и может вдохновить этих детей интересоваться историей магии, то только вы. — Да ну? — Джеймс все еще относился к этой идее с недоверием. — Ты думаешь, мы для мелких… образцы для подражания? — Боже, надеюсь, что нет, — Лили подкатила глаза. — Я говорю, что вы на них влияете, потому должны показывать себя с хорошей стороны, а не плохой. — Но это история, — ныл Сириус. — Единственное, что хорошего мы можем показать — как авадакедавруться от чистейшей скуки. — Ну, к счастью, вам досталась группа школьников, которые вряд ли когда-нибудь овладеют этим конкретным проклятием, — язвила Лили. — Почему бы вам просто не сделать урок интересным? Я имею в виду, вспомнить интересные факты, преподнести с юмором. Эпические войны с зачарованным оружием. Драматические смерти и знаменитые финальные битвы. Моря крови, злые заговоры… Все думают история скучная, потому что Биннс читал этот курс почти всем ныне живущим волшебникам Британии. Вы могли бы сделать его более захватывающим. — Как? — подозрительно спросил Сириус. — Я не мастер кукольного театра и не сказочник. — Слышу от проныры, которая рассказывала про секс с помощью носочных кукол. — Это было гениально, — возразил Джеймс. — Было бы еще круче, если бы ты не прервала нас и не обрушила на нас всех старост. — И не отчитывала потом нас с Лунатиком, — поддакнул Сириус, который все еще был этим оскорблен. Лили еще раз подкатила глаза. — Я была против именно секс-педагогии. Не ваших методов обучения. Практический подход — это то, чего эти дети ждут, мальчики. Марионетки из носков, картинки, театральные реконструкции… Вдруг Сириус увидел себя во главе армии послушных первокурсников, вооруженных самодельным оружием под стать гоблинскому, лишенных любой концентрации внимания и с законным предлогом для создания хаоса в стенах Хогвартса. Он послал косой взгляд Джеймсу, на лице которого росло злое ликование. Такое выражение лица заставляло самых пугливых обитателей Хогвартса бросаться в укрытие и хныкать. — Исторически достоверные, — подчеркнула Лили, внезапно обеспокоившись. — Что ты сказала, Эванс? — Сириус подарил ей свою самую коварную улыбку. — Эпические войны с зачарованным оружием? Драматические смерти и знаменитые финальные сражения? Моря крови и злые заговоры? Лили отчаянно посмотрела на Джеймса. Он лишь пожал плечами и ухмыльнулся. — У него довольно феноменальная память, когда дело доходит до ответок людям. — Послушайте, если я одолжу вам свои конспекты за первый курс, вы пообещаете не делать ничего слишком ужасного? Ее угостили двумя одинаковыми тыквенными улыбками. — Боже мой, что я наделала? — Активизировала Мародеров, Эванс, — весело объяснил Сириус. — Вот этого я и боюсь.***
— Серьезно, Лунатик, это было офигенно, — сказал Сириус, когда позже тем же вечером они лежали на кровати Ремуса, защищенные от внешнего мира пологом кровати и заглушающими чарами. Ремус растянулся на спине, книга, которую он читал перед вторжением Сириуса, лежала корешком вверх на его груди. Сириус вперился в него взглядом чтобы убедиться, что тот правда слушает. — Пятнадцать, или даже двадцать минут диалога и ни единого проклятия. — Даже «Силенцио»? — скептически спросил Ремус. — Даже без третьего соска. Клянусь, это было похоже, будто дементор снял с себя черный балахон и нацепил платье с цветочками. — Я же говорил, она смягчается. — Смягчается? Это мягко сказано. Сохатый все еще слоняется по коридорам, его словно битой по голове приложили. Знаешь, я, честно говоря, никогда не думал, что у него будет с ней шанс. — О, не надо мне, — усмехнулся Ремус. — Ты сам видел все за милю. Он ее всегда так раздражал из-за идиотских выходок, и сейчас ей тяжело вынести предательство собственных мозгов. Я знал, это вопрос времени, когда Лили влюбится в него. А продемонстрированная йота зрелости лишь ускорила этот процесс. Сириус наморщил нос. — Откуда ты вообще все это знаешь? Ремус постучал по спинке носа и наигранно принюхался. До Сириуса дошло через несколько секунд. — Ой…ой! Хочешь сказать, ты чувствуешь запах, когда она…? — Бродяга, я могу унюхать что угодно … знаешь ли. Не всегда полезное. Не стоит напоминать, что подростков возбуждает практически все. Типа, реально что угодно. И это бесит. — Держу пари, на твоем месте я бы уже давно удавился. Фу, похотливые слизеринцы… И Нюниус… Ремус вздрогнул. — Я стараюсь отключаться от внешнего мира, когда это вообще возможно. — А когда ты вклю…? — Поверь мне. Ты не хочешь это знать. И я тебе не скажу. Сириус хотел напирать с расспросами дальше, но тут ему пришел в голову конкретный вопрос: — Эй. Если ты чувствуешь чужое возбуждение, почему для тебя моя симпатия стала таким сюрпризом? — Тогда я не знал наверняка, что этот запах значит. Плюс все пахнут немного по-разному, и мне даже не приходило в голову, что я тебе тоже нравлюсь. Я просто интерпретировал это как что-то другое. Или тебе приглянулась какая-нибудь девушка, или пришел новый выпуск журнала, что угодно. И запахи в комнате постоянно смешиваются. — Справедливости ради, — Сириус наконец-то перебрался с ног Ремуса к нему под бок, — я не осознавал происходящее, пока Джеймс меня не надоумил. Серьезно. Несколько мгновений они лежали в тишине, Ремус устало пялился на балдахин кровати, а Сириус рассеянно смотрел на еле заметный край шрама, выползающий на ключицу Ремуса из-под сбившейся рубашки. — Что ж, — наконец сказал Ремус. — Получается, я ему должник. — Нет, он тебе. Очевидно, без тебя Лили не дала бы ему даже шанса. Последнее, что я слышал, как ты угрожал ей расправой. «Лилиевская кровь» или как там ты говорил. — Не говорил я такого! Сириус приподнял брови, а Ремус покраснел и отвел взгляд. — Это не то, что ты подумал. — Конечно, не то, Лунатик. Ты же никогда не учинял расправ. — Ты сейчас меня критикуешь что ли? — Сухие факты. — Не в силах помочь себе словами, Сириус протянул руку и провел по соблазнительной серебристой дорожке шрама на ключице Ремуса, запустив палец палец под рубашку, где она исчезала. Ненадолго глаза Ремуса закрылись от удовольствия. Затем он, казалось, понял, что Сириус делает, напрягся и убрал его руку. — Не надо, Бродяга. Ты же знаешь. — Это глупо, Ремус, — разочарованно выдохнул Сириус. — Ты не возражаешь, если я случайно касаюсь твоих шрамов. Почему тебя так беспокоит, когда я делаю это намеренно? — Потому что ты… напоминаешь о них. Вот это глупо. Я и так знаю, что они там. И ты тоже. Разве сложно их просто игнорировать? — Зачем? Если меня они не волнуют, то почему волнуют тебя? Я не считаю их некрасивыми. — Ну, прости уж меня за то, что я не хочу вспоминать о полнолунии и моем жестоком отце, когда мы собираемся переспать. — В этом весь смысл! — взвыл Сириус. — Заяви на них свои права! Сделайте их своими, а не его. Ты понимаешь, что отгородил от меня самое важное, сохраняя это для него? — Сириус покачал головой, поняв, что назревает спор. — Знаешь что? Неважно. — Он хотел встать с кровати, но Ремус поймал его за руку. Книга незаметно соскользнула и стукнулась о пол. — Не уходи. Просто позволь мне объяснить. Сириус помедлил, затем снова осторожно сел. — Ну, попробуй. — Когда я говорю это вслух, звучит максимально дебильно. Так что запасись терпением. -- Ремус привстал, опершись на спинку кровати и убрал назад спутавшиеся волосы. — Это как… в общем, ты проводишь по шрамам, ты прослеживаешь их историю. Ты намеренно следуешь их линиям и изгибам. Как будто ты, я не знаю, идешь путем волка или моего отца. — И что? — Сириус был в замешательстве. — Ты боишься, что твои шрамы меня испортят? Правда? Это просто зажившая плоть, Лунатик. — Я знаю! — Кулак Ремуса оборонительно сжался, его тело бессознательно перешло в животный режим «бей или беги». Сириус никогда не мог избавиться от чувства легкого страха перед вспыхивающим волком. Не брезгливость и не ужас, просто легкий страх. Как будто он пообещал донести до точки «А» слиток золота в целости и сохранности одной рукой, и только сейчас понял, насколько он тяжел. — Я предупреждал, что нелогичен. Говорю как есть. — Что ж, это глупо, — Сириус никогда не отличался тактичностью даже в хорошие времена. — И если ты признаешь свою нелогичность, дай мне помочь ее исправить. — Оно не исправляется, Сириус. Это — весь я. — Не смеши. Это просто какая-то психологическая херня из-за того, что у тебя была дерьмовая жизнь и тебе до сих пор приходится, по сути, есть себя раз в месяц. — И ты решил, что сможешь исправить это, просто поковыряв мои шрамы, серьезно? — Серьезное прикосновение от Сириуса. — Ремус заметно колебался, и Сириус продолжил: — Да ладно. Какой самый худший сценарий? Ты не кончишь, я приму удар по своей мужественности (которая, скажем прямо, и так еле держится), мы единогласно стираем этот позор из нашей памяти и страдаем неловким молчанием следующие нескольких дней. Ремус долго взвешивал «за» и «против», затем застонал и плюхнулся обратно на кровать. — Отлично! Твоя взяла, эгоистичное ты дерьмо. — А еще говорят, что романтика мертва. Снимай рубашку, Лунатик. Ремус рефлекторно сжал ткань, не давая ее сдвинуть ни на дюйм. — Может сначала пока так? Полегче? Склонив голову, Сириус просканировал защитную позу Ремуса — напряженные плечи, поджатые губы, сжатые кулаки. — Хорошо, давай. Вот — пересядь на середину кровати. Боже, убери эти конспекты. Ты же хуже дракона взбесишься, если мы их порвем или запятнаем. Он поздравил себя, когда Ремус немного расслабился от непринужденного тона. Подтолкнув к середине кровати, Сириус его оседлал, не сильно опираясь своим весом. Ремус смотрел на него настороженно, с опаской, в глубине его глаз носился сорвавшийся с цепи волк. В Сириусе это всегда вызывало всплеск возбуждения: то, что Ремус, вполне способный сломать его хребет одной рукой, позволил поставить себя в такое уязвимое положение. Сириус медленно, но без тени неуверенности взял левую ладонь Ремуса в свою. Худая пятерня с тупыми пацанячьими ногтями и въевшимися чернилами на безымянном пальце. Совсем не волчья. По крайней мере, так казалось до того, как кисть перевернулась ладонью вверх и обнажила шрам, изящно извивающийся от запястья прямо в центр, разрезая линию жизни надвое. Сириус мягко провел по нему пальцем, следуя к посеревшей от выстирываний манжете. Ремус напрягся, но не отстранился. — Можно? — Сириус дотронулся до пуговицы. Ремус плотнее сжал губы, но кивнул. Сириус вытащил пуговицу из петельки и начал аккуратно закатывать рукав Ремуса выше, стараясь действовать как можно увереннее и спокойнее. Ремус действительно позволял Сириусу ухаживать за ним после полнолуний, поэтому Сириус предположил, что ему будет спокойнее, если его действия будут более-менее знакомыми. И напряжение медленно начало покидать мышцы Ремуса. Сириус дошел до локтя и вернулся к самому началу, к ладони. Дыхание Ремуса участилось, его пульс бешено колотился под пальцами Сириуса, удерживавших его запястье. Сириус, который знал мотивы настроения Ремуса лучше, чем свои собственные, полностью осознавал, что легкая дрожь, которая начинала охватывать парня, была примерно на семьдесят пять процентов вызвана нервами, на двадцать — возбуждением и на пять — желанием разорвать слабые человеческие руки Сириуса. Протестующий разум блокировал предложения тела с удовольствием вгрызться в доступное лакомое мясо. Да, к счастью, эти пять процентов находились под строгим контролем Ремуса Люпина, который скорее умрет, чем ранит хоть волосок на теле Сириуса. — Все хорошо, Лунатик, — пробормотал Сириус, проследив путь от соблазнительного шрама на запястье Ремуса до внутренней стороны предплечья. — Не думай об этом. Просто чувствуй. — Тебе легко говорить, — процедил Ремус сквозь стиснутые зубы. — Правда. Просто закрой глаза. Давай. Ремус судорожно выдохнул, но подчинился. Сириус подождал, пока тонкая полоска янтаря исчезнет за закрытыми веками, и осторожно поднес руку Ремуса к губам, едва касаясь грубой кожи. Он дышал на костяшки пальцев, и горячее дыхание струилось между пальцами Ремуса. — Что ты…? — Тише, Луни, — Сириус повернул руку Ремуса и, прежде чем оборотень успел среагировать, поднес кончик языка к началу шрама. — С-Сириус! — Дыхание Ремуса окончательно сбилось, когда Сириус провел языком по серебристой дорожке, а ментальные счеты Сириуса подытожили, что процент возбуждения Ремуса вырос до изрядных пятидесяти. Тонкие пальцы оборотня беспокойно сжимались и разжимались, так ни во что и не вцепившись. —Видишь? Не так уж плохо, не так ли? — Сириус дунул в сгиб руки Ремуса, вызвав у него новую волну мурашек. Прежде чем Ремус успел ответить, Сириус прикоснулся языком к зазубренному концу другого шрама и провел им обратно вниз по руке Ремуса, по дороге улавливая след еще одного, пока не уперся в бешено бьющийся пульс на запястье. Затем он еще раз лизнул влажную линию от ладони Ремуса до кончика указательного пальца, закончив тем, что втянул палец в рот и нежно пососал его. — Н-нг! — Ремус сказал что-то неразборчиво, когда Сириус нежно проскользил зубами по подушечке его пальца. «Шестьдесят процентов,» — с удовлетворением подумал Сириус, и почти так же быстро подскочили некоторые другие части тела Сириуса, которые становилось все труднее игнорировать. Он выпустил палец Ремуса с тихим хлюпом. Ремус не успел ничего сделать, кроме как застонать в знак протеста, когда Сириус приподнялся и уткнулся лицом в изгиб его шеи, прижавшись ртом к неприглядному краю еще одного шрама, тянущегося от уха к левой ключице. Звуки, которые Ремус издавал в ответ, были определенно больше волчьими, чем человеческими. — Можно снять с тебя рубашку, Лунатик? — простонал Сириус ему в шею, почти не шевеля губами. — М-м-нг! — Боюсь, тебе придется вернуться к английскому, — Сириус поднял голову. — Я не хочу случайно понять тебя не так и сделать что-то неправильно. — Именем Г-Годрика и всех его гоблинов, Бродяга, делай, что хочешь, только не останавливайся! Сириус усмехнулся и ловко начал расстегивать рубашку Ремуса, пока тот не передумал. Ремус напрягся, но не стал сопротивляться, и лишь слегка задохнулся, когда Сириус распахнул половинки рубашки и посмотрел на него сверху вниз. — Серьезно, Лунатик, — пробормотал Сириус, не в силах сдержать благоговение в своем голосе. — Никто так не возбуждает меня, как ты. Ремус посмотрел на него с прищуром, не ободряя, но и не обескураживая. Опустив голову, Сириус еще раз прикоснулся губами к шраму на ключице. Он касался его языком и зубами, пока Ремус снова не испустил низкий протяжный стон, поднимая руки, чтобы коснуться плеч и волос Сириуса, не отталкивая, но и не хватая. — Еще? — Сириус выровнял дыхание, опаляя им влажную кожу. — С-Сириус… — Еще, Лунатик? — …а-а-а-а-а… — Ладно, понял. Никакого разврата, вот увидишь. Погуляем по Луни-лэнду? Только ты и я. — Да, — на этот раз сказал Ремус с большей твердостью. И Сириус первым прошел в Луни-лэнд, утянув за собой парня. А также рты, языки, руки, волнистые пряди черных волос, зачесанные или падавшие на шрамы; шею и грудь, выступающие ребра и светлые рыжеватые волосы между сосками Ремуса. Сириус выдыхал в мускусно-теплые подмышки Ремуса и его затвердевшие соски прохладу. Он избегал только самых свежих ран, не заживших до конца. Ремус сдался с минимальными потерями. Он задыхался, корчился, хныкал; выдавал поток заикающихся слогов, в которых человеческие слова о любви и желании смешивались с волчьим скулежом о доверии и преданности. Когда Сириус добрался до подрагивающего пресса, возбуждение плохо скрывалось за брюками, и ему пришлось остановиться на несколько секунд, чтобы взять себя в руки. — Б-Б-Бродяга? — Расслабься, детка. Просто перерыв. Ремус застонал и откинул голову назад. — Ты станешь причиной моей смерти. — Может быть, ее кусочком, — сказал Сириус и засунул язык Ремусу в пупок. — Блять! — Близко, — мудро согласился Сириус. На животе Ремуса было множество шрамов. Это было место, куда расстроенный волк мог легко добраться, сидевший все полнолуние в ловушке. Сириус потрогал каждый из них пальцами, языком и носом, пока Ремус полностью не потерял контроль над своими оговорками. Когда Сириус провел языком по мягкой линии волос к ширинке брюк Ремуса, тот буквально взвизгнул. — И? — Сириус уткнулся в жесткий ремень брюк Ремуса. — М-Мерлин, Сириус, ты не понимаешь, что, черт возьми, делаешь! Сириус пожал плечами. — Мне больше по душе практика, чем теория. У тебя наверняка есть книга на эту тему. Надлежащее пошаговое руководство и все такое, хах. Давай ты будешь начислять мне факультетские баллы, когда я сделаю что-то правильно? — Если ты сделаешь что-то не так, можешь откусить что-то жизненно важное! — Я ничего не откушу, Лунатик, обещаю. Ремус не знал, как поступить, зрачки все еще были расширены от возбуждения, виднелось лишь два тончайших кольца янтаря. Сириус снова прижался ртом к ткани Ремуса и выдохнул поток горячего, влажного воздуха. — Хорошо! Д-да! Хорошо! Сириус торжествующе фыркнул и расстегнул ширинку Ремуса. Его ухмылка несколько померкла, когда ему представили реальность того, что он на самом деле собирался сделать. До этого момента у них была взаимная ручная работа и изрядное количество поглаживаний. Ничего, что можно было бы считать сексом в прямом смысле этого слова. — Бродяга, — мягко позвал Ремус, когда Сириус замер. — Все в порядке. Рука и вперед. Иди сюда, поцелуй меня и используй свою руку. Мне и так нравится. Решимость Сириуса укрепилась почти так же сильно, как и область в паху. — Забудь об этом, Лунатик, мой дорогой. Держись крепче — это будет адское увеселение. — Сириус, правда… О Боже! Было неуклюже. Сириус не мог этого отрицать. Его рот был неуклюжим, его руки были неуклюжими, и все было на вкус как-то странно и в то же время знакомо. К помощи рук приходилось прибегать намного чаще, чем он ожидал, а зубы постоянно мешались. Пару раз он случайно задел головку, но парня это, похоже, не слишком заботило. Во всяком случае, это, вроде бы, даже ускорило его путь к кульминации. На самом деле, неудивительно, если учесть, сколько времени Ремус потратил, чтобы привыкнуть к постоянной острой физической боли. Если боль становится частью жизни человека, немудрено, что она проникает во все ее сферы. Где-то на задворках разума Сириус удивился, что вообще может думать прямо сейчас, не говоря уже о чем-то столь глубоко философском. — Б-Бродяга! Б-Бродяга! Резкий рывок за волосы стал достаточным предупреждающим сигналом. Он поспешно отстранился, и его грудь забрызгало спермой, значительная часть попала и на руку, все еще сжимавшую член Ремуса. Голова же Ремуса небрежно откинулась назад, рот беззвучно раззинулся, а глаза закрылись. Его кулаки так сильно сжали простыни, что Сириус понял: сжимай они спинку кровати, та бы рассыпалась в щепки. Он скользнул вверх по телу Ремуса и лихорадочно поцеловал его в нижнюю губу, упираясь в тугое бедро. Ремус отвечал сначала вяло, потом с большим энтузиазмом. Он обнял Сириуса и сильнее прижал его к бедрам. Намек был весьма прозрачен. Сириус уткнулся лицом в шею Ремуса и вскоре пережил оргазм, задыхаясь, прежде чем снова рухнуть на Ремуса. — Ну как, Лунатик? — спросил он в конце концов. — Здорово. — Больше не боишься шрамов? — Сириус, точно нет, я бы не испугался, даже если бы сам Волдеморт выглянул из-за занавесок в блестящей розовой мини-юбке и начал танцевать степ. Сириус это представил. — Если честно, меня бы это сбило с толку. — Ой, Волдеморт-шлюхдерморт. — Ремус зевнул. — Я же не смогу уговорить тебя на очищающее заклинание? — Не сможешь, Лунатик, не сможешь. — Я действительно люблю тебя, чтоб ты знал. Сириус сделал паузу, держа палочку в руке, и посмотрел вниз на довольного Ремуса, растянувшегося под ним; сонного, теплого и довольного. — Я люблю тебя, Ремус.