***
Неделю спустя Мародёры еле успевали наверстать все домашние задания и одновременно отработать наказание. — Отрежьте мне язык, если я хоть раз ещё возьму в рот эту "Друбблз", — заявил Джеймс, отдирая очередной засохший кусок этой дряни с перевернутой парты в классе трансфигурации.— Это же пиздец! Что, если этот ком был во рту Нюниуса? Рядом с ним Сириус издал звук рвотного позыва. — Даже не шути об этом, приятель. Кроме того, это Лунатик чистит стол Снейпа. Питер, Джеймс и Сириус синхронно повернулись к Ремусу, который безразлично взглянул на них и пожал плечами. Поскольку они должны были чистить столы без магии, им дали маленькие стамески, и он вполне наслаждался бессмысленным монотонным заданием после последних двух недель невроза. Хоть в чем-то мыло лучше очищающих чар. — Тебе правда все равно? — удивился Питер. — Если бы вы тратили меньше времени на нытье и больше на работу, мы бы, наверное, уже закончили, — пробурчал Ремус. Он сунул стамеску под катышек засохшей жвачки и постучал по рукоятке. Жвачка отклеилась и покатилась по полу. — У тебя несправедливое преимущество, — пожаловался Сириус. — Ни у кого из нас нет силы оборотня. Нам эту хрень часами долбать надо. — Да-да, именно поэтому за мной уже четыре стола, пока вы один втроём обхаживаете. Все, валим, Бродяга. Сегодня вечером будет шоколадный пудинг, и я не хочу его пропустить. — Лунатик в своем репертуаре, — ухмыльнулся Джеймс. — Эй, Рем, если почистишь мой стол, я отдам тебе свою порцию. Ремус колебался, соблазненный предложением. — Эй, губу закатай, — встрял Сириус. — Он мой парень. Он мне должен помогать. — Кто первее, того и Лунатик. — У меня все еще есть коробка конфет от «Сладкого королевства», которую тетя на Рождество прислала, — тихо напомнил Питер. — Предлагаю по выгодной цене: коробка за три стола. — Нет, ты до сих пор не просек?! — Джеймс картинно раскрыл рот. — Я своими глазами видел, как Лунатик и Бродяга сгрызли твою коробку ещё на прошлой неделе. — Что? Не было такого! — замахал руками Сириус. — Вот именно, — согласился Ремус. — А если и было, мы хорошо прятались, так что ничего ты не видел. — Но... Но они же от тети... — Брось, Пит, — пренебрежительно фыркнул Сириус. — Мы все знаем, что ты ненавидишь рахат-лукум, и все равно собирался отдать его Лунатику. — Не за так же. — То есть ты дружбу теперь в конфетах меришь, Хвост? — Нет. Только вчера ты сам сказал, что цена дружбы с вами — это смотреть, как вы с Лунатиком каждое утро вылезаете из одной кровати с озабоченными рожами. — Это другое. И вообще, чем ты недоволен? Их прервал стук в окно. За стеклом парила Брутта, удерживая в цепких лапах громоздкий пакет. Джеймс, довольный окончанием перепалки, встал и впустил сову. Бурая птица, спикировала, метнула пакет Ремусу точно в руки и заякорилась на его плече. Из кармана мантии высунулся нос Хэмиша; он подергивался в характерном пренебрежении и переживании за собственную безопасность. — Пирожные Анжелы, — продекламировал Ремус, не утруждаясь открыть пакет. Его обоняние было более чем острым, чтобы уловить восхитительный аромат. — А это значит — никакой работы за шоколад. — Черт, ох уж эта своевременная доставка домашней выпечки, — вздохнул Питер. Ремус развернул письмо, привязанное к посылке; просматривая его, удивленно приподнял брови. — Что там? — поинтересовался Сириус. — Попросили вернуться на Пасху, хотят поехать со мной в Рим. — Но мы же хотели остаться на Пасху в школе, — лицо Сириуса потемнело от разочарования, а сердце Ремуса сжалась в ответ. — А зачем в Рим? — спросил Питер. — Дурень, там делают Волчье противоядие, — Джеймс дал ему назидательный подзатыльник. — Честно говоря, Хвост, я удивлен, что ты не забываешь вставать с постели по утрам без напоминания. — И ты поедешь? — Ремус мог сказать, что Сириус прилагал все доступные усилия, чтобы звучать равнодушно. Не получалось. — Думаю, я должен, — сказал он извиняющимся тоном. — Нил и Анжела — они слишком многим пожертвовали ради меня и взамен многого не требуют. Я чувствую себя перед ними в долгу. — Ладно, ну… только не давай им испытывать на себе экспериментальные образцы, идет? — Оставлю их с носом, — Ремус хлопнул Сириуса по спине. — Эта привилегия доступна только Мародерам. — И ты пиздецки прав, — согласился Джеймс. — Давайте наконец займёмся делом, — сказал Ремус, повернувшись к своей парте и согнав Брутту с плеча, так что она вспорхнула к стропилам. — Чем меньше времени я трачу на пережеванные жвачки, тем лучше. — Знаете, — подал голос Джеймс, когда они возобновили работу, — я поражен, скольким людям вообще удалось жевать жвачку под надзором старой Минни. — Может, и нискольким, — ответил Сириус. — Может, это она сидит здесь по вечерам, поглощает десятки пачек "Лучшей взрывательной резинки Друбблз" и лепит их под парты, чтобы было за что назначать студентам отработки. Все они сосредоточились на образе профессора МакГонагалл, чопорно проверяющей стопку эссе за своим столом и время от времени надувающей вульгарный бирюзовый пузырь. — Черт возьми, — проронил Джеймс. — Зачем нам болтать о профессорах? — Питер негодующе подпнул ножку парты. — Это почти что хуже, чем обсуждать слизеринцев. — В чем дело, Хвост? — оскалился Сириус. — Боишься заразиться интеллектом? — Точно, — поддакнул Джеймс. — Его мозги такого не переживут. Того гляди взорвутся.***
Дни в канун Пасхи пронеслись незаметным вихрем, оставив Ремуса в полной растерянности. Частично из-за его сомнений по поводу поездки в Рим, частично из-за трудных для шестикурсников уроков трансгрессии. Плакаты, извещающие о прибытии инструкторов, были вывешены за три недели до окончания триместра. — Это несправедливо, — сказал Питер, пока они спускались в Большой Зал на свой первый урок. — Шестикурсники того года учились трансгрессии с сентября. — Папа говорит, это из-за занятости Министерства Волдемортом, — объяснил Джеймс. — Им не хватает рук для защиты магглов, полукровок и их семей, а тут ещё мы. Они выдвигают авроров-новичков на поле боя, неквалифицированную зелень, привлекают людей из других отделов, чтобы заполнить пробелы. Кучка неумех-подростков меркнет по сравнению с другими проблемами. "Это правда", — подумал Ремус. Они играли обыденность — уроки, мечты о карьере, свидания, обучение трансгрессии — но правда заключалась в том, что весь мир снаружи стоял на грани войны. — Но трансгрессия важна, — возразил Сириус, мысли которого явно шли тем же путем, что и у Ремуса. — Мы — следующее поколение. Всего год, и мы выпустимся, и тогда мир окажется в наших руках. Как нам защищать его, если мы даже не можем трансгрессировать? Они прибыли в Большой зал и обнаружили, что он уже переполнен шестикурсниками. Все столпились у дверей, и Мародеры с трудом протиснулись вперед, узнать о чем оживленная болтовня. Увидев мельком сам зал, Ремус застопорился и вытянул шею, чтобы увидеть его поверх голов. Факультетские столы убрали, и помещение выглядело ещё громаднее, чем обычно. В глаза бросились четыре блестящих мишени на полу: красная, жёлтая, синяя и зелёная, над каждой парили песочные часы (уменьшенные версии факультетских, отслеживающих баллы). Ремус вместе с другими шестикурсниками Гриффиндора подошёл ближе, чтобы осмотреть «свою» красную мишень. Круг был составлен из цветных колец, на каждом из которых нарисовано изображение – нож, вилка, ложка, тарелка, кружка, башмак, зубная щетка, носок, расческа. Не сказать, что кольца были широкими — если бы все шестикурсники Гриффиндора попытались встать на них в один ряд, пришлось бы дышать друг другу в затылки. — Что за…? — начал Питер, но его прервал громкий, пронзительный свист, от которого Ремусу хотелось зажать уши. В такие моменты он ненавидел чувствительность слуха оборотня. — Все сюда! — пророкотал низкий голос с возвышения, где обычно обедали профессора. Ремус проковылял вперед вместе с друзьями и взглянул на двух мужчин перед собой. На мгновение ему показалось, что у него двоится в глазах. Тяжелые сапоги из драконьей кожи, черные кожаные брюки, белые рубашки и короткие пурпурные дуэльные мантии, ужасно контрастировавшие с двумя одинаковыми копнами огненно-рыжих волос. Оба были невысокими, коренастыми и вполне уверенными в себе: их позы намекали, что волшебники привыкли физически тяжело работать, однако образ несколько смягчался тем фактом, что близнецы точно стояли первыми в очереди на раздаче веснушек. По виду им едва перевалило за двадцать, а их улыбки напоминали Ремусу улыбки Джеймса и Сириуса, когда те планировали особенно грандиозную проказу. — Близнецы Пруэтт, — благоговейно выдохнули Джеймс и Сириус. — Кто-кто? — прошептал Ремус. — Семейство Пруэттов "выпускает" пару близнецов каждое поколение или около того, — Сириус не отрывал глаз от мужчин, — и ходят слухи, что их появление всегда запоминается. — Великий Годрик, — пробормотал Ремус, в его воображении возник образ Сириуса и Джеймса, которые через двенадцать лет стояли бы бок о бок перед кучкой впечатленных студентов. И воображаемые Джеймс и Сириус тревожно напоминали близнецов Пруэтт. — Приветствуем вас, студенты Хогвартса! — проревел один из близнецов, его голос был звучным и каким-то обволакивающим. — Меня зовут Гидеон Пруэтт, а это мой брат Фабиан. Пожалуйста, зовите нас по именам — мы слишком молоды для титула «профессор», хотя известно, что мы отзываемся ещё на "те двое сумасшедших брата". — Мы — ваши новые инструкторы по трансгрессии, — продолжил Фабиан. — Дамблдор пригласил нас, поскольку обычные инструкторы из Министерства в настоящее время немного заняты. — В некоторых случаях буквально, — добавил Гидеон. — Центральный офис Отслеживания трансгрессий стал мишенью недавней атаки. — Зачем кому-то нацеливаться на офисы трансгрессии? — шепотом спросил Питер. — Записи, — прошептал Сириус. — Они хотят захватить конфиденциальные записи о каждой части Британии, где запрещена трансгрессия, и о тех, кто эти запреты наложил. — Опасная информация убийственна не в тех руках, — согласился Джеймс. — Убей заклинателя и все щиты разрушатся. Так они смогут проникнуть практически куда угодно, если только не наткнутся на очень сильные дополнительные чары. — В результате, — Гидеон стал говорить чуть громче, — мы научим вас, замечательные молодые люди, древнему искусству Трансгрессии. И с нами не будет этой пустяковой возни с обручами и меловыми кругами. — Трансгрессия — магия настойчивости и нацеленности, — сказал Фабиан. — Как прекрасно сказала Элиза Красноречивая, создательница современной трансгрессии, вам нужно помнить о трех «Н» — «Нацеленность», «Настойчивость» и «Неспешность». Видите ли, все дело в концентрации. Не нужно быть невероятно могучим магом, чтоб ежедневно трансгрессировать, хотя большинство людей все же не умеют совершать трансконтинентальные перемещения без серьезной опасности расщепа. — Это ещё что такое? — спросила Розали Дайнти, магглорожденная студентка Хаффлпаффа. Изящным было только ее имя. Ремус не в первый раз ловил себя на мысли, что ей наверняка пришлось сдвинуть вместе две кровати, иначе бы она не поместилась. Она дружила с усатой подружкой Питера, иногда они ссорились и разбегались, но потом мирились, снова и снова, даже несмотря на межфакультетскую вражду. Джеймс как-то довольно грубо сравнил их с остатками крошек на дне пакета из-под печенья, которые при тряске всегда падают в один угол. Питер заметил, что Розали была бы довольно здоровенной крошкой, и а ещё лучшей аналогией были две слипшихся печенюхи, образовавших на дне пакета единое гигантское нечто. — Расщеп — незавершённая трансгрессия, — пояснил Гидеон. — Если вы недостаточно сфокусируетесь или не будете правильно следовать трем "Н", то часть вас может и не долететь до конечного пункта. Представьте, как это ужасно, расстаться с конечностью. Или жизненно важным органом. — Например, у нас с Гидеоном в школе был приятель, который вечно хвастался перед своей девушкой и пытался трансгрессировать до получения разрешения. Скажем так, то, что он оставил после перемещения, помешало влюбленным любовничать некоторое время. Парни в толпе неуютно заерзали. — В общем, расщеп нашелся под деревом в Новом лесу, — Фабиан вздохнул. — Я уверен, большинство из вас знает, что там обитают дикие лошадеи и кентавры. Что ж, их копыта изрядно постарались, и наш бедный старый приятель провел три месяца в больнице Святого Мунго, отращивая свой... Несколько секунд они молчали, глядя на море испуганных лиц перед собой. Затем все подпрыгнули, когда Гидеон резко хлопнул в ладоши, и на его лице снова расцвела яркая улыбка. — Но вам, дамы и господа, не о чем беспокоиться, если будете следовать всем правилам. Вы находитесь в безопасной среде, и директор любезно снял защиту от трансгрессий в Большом зале на эти часы. Все расщепы залечатся эффективно и своевременно, а любой, кто попробует трансгрессировать за пределами этого зала и вне этих уроков, обнаружит, что чистит застарелые котлы, которые, как уверяет нас Слагхорн, чистились в последний раз перед тем, как магглы объявили охоту на ведьм. Продолжаться это будет, скорее всего, весь остаток года, да и часть следующего тоже. Ах, да, не забудьте забыть взять палочки. Фабиан ходил взад и вперед, сканируя сбившихся в кучу школьников, и вертел палочку в пальцах. — Ой, смотри-ка, Гид, они прямо закаменели. — Не бойтесь, ребята, — сказал Гидеон, покачиваясь на цыпочках. — Какой смысл в веселье без толики риска? Поверьте — мы с Фабом — мастера веселья, и в ближайшие несколько недель вы получите тонну удовольствия. — Мы решили организовать ваши уроки трансгрессии в виде соревнования. Каждому факультету предоставлена цель, и каждый из вас встанет ровно в десяти футах от нее. Вам нужно стремиться идеально попасть в каждое из цветных колец или полос. За каждое кольцо идёт два очка, за полосу — одно. Но за попадание в одно и то же место очки не начисляются. Итак, первый человек, который сможет трансгрессировать в каждую цель и дойдет до центра — получит приз. Всем понятно? Большинство людей кивнули, но Алиса подняла руку: — Извините, про...э-э...ми..стер?.. Пруэтт. Почему на мишенях нарисованы картинки? — О, они заметили прикол, — ухмыльнулся Фабиан. — Пройдя через эти замечательные двери, — пара человек обернулась, — из ваших карманов, сумок и даже прикроватных тумбочек исчезли разные мелочи: зубные щетки, носки, расчёски и так далее. И ваши туфли исчезнут, когда урок кончится. Вернуть их можно, трансгрессировав на цель с соответствующим рисунком. Попытки возместить убытки в магазинах бесполезны: все растворится прямо в ваших ручках; однако мы не запрещаем меняться между собой, мы же не совсем бессердечные! — Вы не можете так поступить! — заголосили в толпе. — Что, если учиться придется целую вечность? А что мне делать без расчески? Вы знаете, как ужасно выглядят мои волосы по утрам? — Это называется мотивация, — сказал Джеймс, наслаждаясь всеобщим дискомфортом. Ни у одного из Мародеров не было терпения ко всяким нытикам. Ремус подозревал, что если бы они не подружились, отношение к нему было бы такое же. — А как насчет вилок, тарелок и прочего? — спросил Эван Розье, тыча пальцем в сторону слизеринской мишени. — А их зарабатывать придется для еды, — сообщил ему Гидеон. — Поедите руками, если не заработаете себе столовые приборы или посуду. Как правильно заметил мистер Поттер, все дело в мотивации. Джеймс подмигнул ему, его глаза загорелись от того, что его узнали. Ремус думал, это произошло, вероятно, только из-за сильного генофонда чистокровных Поттеров, обеспечившего его лохматыми волосами и кривыми очками, а не, как Джеймс был уверен, громких слухов о его розыгрышах. — Это не смешно, — строго возразила Сара Дарвуд из Рэйвенкло. — Нельзя оставлять учеников без обуви и носков. — На наш взгляд смешно, — отмахнулся Фабиан. — Здесь не так уж холодно. И к тому же это даст вам всем возможность попрактиковаться в согревающих чарах. Кроме того, уже все решили, и сам профессор Дамблдор дал добро. — Я буду босым до конца семестра, — посетовал Питер, с трепетом глядя на красную гриффиндорскую мишень. На самом деле Ремусу казалось, что большая часть шестикурсников Хогвартса, вероятно, будет ходить босиком (и без носков, с грязными зубами, лохматыми, обедая в лучших дикарских традициях) по крайней мере в ближайшие несколько дней. Они сгруппировались вокруг своего круга и следующие пятнадцать минут с упоением слушали инструктаж. — Ты делал это раньше, Бродяга, — Джеймс застонал и похрустел позвоночником. — Когда сбежал из дома. Сириус нахмурился. — Я толком ничего не помню. Честно говоря, все это было как-то размыто. Кроме того, я расщепился, помнишь? — Ты же не лишился ничего жизненно важного. Ты можешь просто... ТРЕСК! Ремус дернулся и обернулся: кто-то раскачивался на одной ноге, стоя в полосе с картинкой расчёски. Он не сразу узнал Лили, а все из-за того, что она была лысой. Полностью лысой. Круглые зеленые глаза несколько секунд смотрели на гриффиндорцев со смесью шока и триумфа, прежде чем взгляд Лили упал на холмик блестящих рыжих локонов, возвышающийся там, где она только что стояла. Она издала птичий вскрик и схватилась за гладкую голову. — Мои волосы! По залу прокатилась волна смешков, но Ремусу показалось, что он никогда в жизни не видел ничего менее смешного. Лили выглядела маленькой и уязвимой, стоя в одиночестве в мишени с бегущими по лицу слезами. Большинство ее друзей были все еще слишком потрясены для сопереживания, поэтому Ремус сделал шаг к ней, но был опережен Джеймсом, который внезапно бросился к Лили и ободряюще повел ее к Мародерам. — Эй! — запоздало окликнула их Алиса, нагоняя через мишень. — Убрал от нее руки, Поттер! — Отвали, Ричардс, — натянуто бросил Джеймс. — Я ничего ей не сделаю. Он вытащил из кармана фантик от конфеты и грациозно трансформировал его в аккуратный красный берет, затем потянулся, чтобы натянуть его на склоненную голову Лили. — Ну вот. Как всегда прекрасна. По какой-то причине Лили зарыдала ещё громче. — Эй, эй! Разойдитесь, гриффиндорцы! — Гидеон локтями проталкивался через толпу. — Потрясающе! Верни всех к работе, окей? — крикнул он через плечо своему брату. — Вы можете ей помочь ? — со слезами на глазах спросила его Ребекка, сжимая при этом руку Алисы. — Конечно, могу. Фабиан и я работаем в Отряде по обращению со случайной магией. Специалисты в области экспериментальной магии, знаете ли. Вы поразитесь, сколько расщепов мы устранили. Как тебя зовут, девочка? — Лили Эванс, — жалобно икнула Лили, одной рукой натягивая берет Джеймса на уши. Ремус позабавился: одну сторону украшал маленький белый шерстяной цветок. Джеймс иногда был тем ещё модником. — Ну, Лили Эванс, это было очень впечатляюще. Я никогда не видел, чтобы кто-то так быстро осваивал трансгрессию. Не плачь. — Это глупо, я знаю, — она утерла слезы. — Но я бы выдержала расщеп чего угодно, кроме волос, даже руки. Фабиан рассмеялся. — Нет, не выдержала бы, поверь. Но это все объясняет. Когда дело доходит до такой деликатной магии, как эта, твои страхи становятся твоей слабостью. Ты боялась за прическу — ей и поплатилась. Но не о чем беспокоиться. Идём к окну, я все улажу. Мы даже можем сделать небольшое преображение, если хочешь. Как тебе кудряшки? Или, может быть, блонд? Лили поморщилась, дорожки слез начали подсыхать. — Я останусь со своим рыжим, спасибо. — Отличненько, — усмехнулся Фабиан, касаясь своих почти вырвиглазно-рыжих волос. — Рыжие — лучше всех. Однако тебе придется отпустить руку мистера Поттера. Ладонь Лили действительно была в плену большой руки Джеймса. Костяшки ее тонких пальцев побелели, так крепко они сцепили руки. Румянец мгновенно залил ее щеки, и она отпрянула от Джеймса, как от прокаженного. Джеймс же, к изумлению и облегчению Ремуса, ничего не ответил, только слегка улыбнулся в спину Лили, прежде чем повернуться к Сириусу и сказать: — Шутки в сторону, Блэк. Нас не может победить девушка, — Он кивнул на единственный рубин, лежавший в нижней части гриффиндорских песочных часов. — Спорим на два сикля, что я первее заполучу носки? — Спорим, Поттер, — подхватил Сириус, и остальные гриффиндорцы переключились на разыгравшийся спектакль, отодвинув затруднительное положение Лили на второй план. Ремус немного отделился от суматохи одногруппников и увидел, как Лили следует за Фабианом к пустому месту у окна. То, что Джеймс — из всех людей именно Джеймс — успел придать ей это маленькое достоинство, многое говорило о его формирующейся зрелости, и Ремус впервые всерьез задумался о том, что у его друга действительно мог быть шанс с любовью всей его жизни. Как и ожидалось, Рэйвенкловцы лидировали, не успел урок закончиться. Не так уж и предсказуемо, что Хаффлпаффцы со своим упорством пришли вторыми. Слизерин и Гриффиндор разделили последнее место. Самым странным было то, что почти все девушки, которым удавалось хоть как-то более-менее трансгрессировать, приземлялись на «расческу». Ремусу не дано понять их приоритеты. Из Мародеров, как ни странно, именно Питеру удалось трансгрессировать первым, хотя он и оторвал себе большой ноготь на левой ноге, что вызвало целую минуту воя и гораздо меньше сочувствия, чем к Лили. Сириус утверждал, что он превзошел их только потому, что в его голове меньше мыслей, следовательно, его ничего не отвлекало от трёх "Н". Сириус, Джеймс и Ремус быстро его нагнали, хотя ни один из них по-настоящему не овладел точностью, так что в итоге они "хлопали" по всему залу и только раз случайно попали в гриффиндорскую мишень. Розали Дайнти трансгрессировала прямо в яблочко слизеринской мишени и тут же расплакалась. Эти слезы усугубились резким предложением Долохова расщепить себя от лишнего жира. Снейп, к неудовольствию Джеймса и Сириуса, освоил трансгрессии вскоре после Лили, а также сузил область своей точности до нескольких метров от мишени Слизерина. Джеймс был готов оторвать паршивцу голову, когда Лили улыбнулась горбоносому слизеринцу и показала большой палец вверх. К концу урока Мародеры пополнили свой скарб одной парой носков, ложкой и двумя вилками. Пруэтты не обманули, и при выходе у всех и правда пропали туфли и носки. — Я очень хотел себе зубную щетку, — плакался Питер, пока они околачивались в Вестибюле, ожидая, когда накроют столы к ужину. — Терпеть не могу ложиться спать с нечистыми зубами. — У меня есть ополаскиватель, — сказал ему Джеймс. — Можешь взять. Неплохая штука, на самом деле, только если не жрешь ничего после него хотя бы два часа. Ремус прислонился к стене и посмотрел себе под ноги. Он ненавидел свои ступни. Они выглядели какими-то жилистыми и звериными, будто бы готовыми в любой момент превратиться в волчьи лапы. Сириус всегда говорил, что ему все кажется, и что его ноги совершенно нормальные, но Ремус видел в них только лапы Лунатика. Он надеялся, что никто в школе этого не заметит. — На, — ему подкинули комок пушистых носков. Ремус развернул их: это была пара Джеймса, только теперь их украшали пушистые розовые затяжки на манер манжет. Шутка близнецов, по-видимому. — Нет, Джеймс, — Ремус мягко всунул их обратно в руки своему другу. — Ты заполучил их честно и справедливо. Джеймс пожал плечами. — Если Эванс увидит их на мне, никогда больше не станет воспринимать всерьез. Хоть ты извлеки из них какую-то пользу. Ремус, переполненный благодарностью, улыбнулся Джеймсу: — Свершилось, а, Сохатый? Джеймс улыбнулся в ответ и раздраженно взъерошил волосы Ремусу. — Можешь взять потом мою вилку, — великодушно сказал Сириус своему лучшему другу, пока Ремус прыгал на одной ноге, натягивая носок. — Спасибо, Бродяга, — Джеймс прислонился к стене. — Но нам придется каким-то образом заполучить ложки, ибо в четверг день суп из бычьих хвостов. Мародеры дружно вздохнули. Раз в месяц домовые эльфы готовили лучший суп из бычьих хвостов во всей Британии, но вкусить его с помощью двух вилок, ложки и пары носков очень нелегко. — Смысл в ложках без тарелок? — уныло спросил Питер. — Нам нужна хотя бы одна. А потом уже будем искать нормальные носки для Рема. — Хороший план, Хвост, — Сириус потрепал его по пухлому плечу. Двери Большого зала со скрипом распахнулись, объявляя, что ужин подан. — Ура, — Джеймс выпрямился и отлепился от стены. — Вилки и ложка наготове? Пойдем нагнем этот ростбиф.***
— Эти носки просто смехотворны, — ворчал Сириус, когда поздно вечером пробрался через полог кровати и обнаружил, что Ремус так их и не снял. — Они на удивление удобные, — Ремус, глядел на них сверху вниз: ножища Джеймса была больше Ремусовой, а носки — великоваты, нелепо пузырясь на пятках и пальцах ног. Сириус пересел к изножью кровати и притянул ноги Ремуса к себе на колени. Он схватил и стянул мешковатый носок, а потом приподнял ступню и поцеловал чувствительную ямочку. — Это моя нога! — Ремус вывернулся из рук Сириуса, пытаясь не обращать внимания на горячее покалывание, стрельнувшее вверх от места прикосновения губ. — Я в курсе. И это действительно великолепная нога, которую не следует скрывать за уродством ношеных носков Сохатого. Сириус стянул другой носок, и Ремус выдернул ногу из его руки прежде, чем у Сириуса промелькнула мысль поцеловать и ее. — Я запрещаю целовать ноги, — сказал он. Сириус надулся. — Повторишь это мне в лицо, когда я с тобой закончу. Ещё будешь умолять, чтоб я исцеловал тебя от ступней до локтей. — Локти, — Ремус подкатил глаза, — не входят в число моих эрогенных зон. Сириус схватил его за руку и, прежде чем Ремус успел среагировать, провел горячим влажным языком линию от внешней стороны локтя до чувствительного сгиба и слегка прикусил его. Ремус затаил дыхание и постарался не задыхаться слишком явно. — Тебе семнадцать лет, детка, — выдохнул Сириус ему в руку. — Все твое тело — сплошная эрогенная зона. Ремус не мог этого отрицать, поэтому решил притянуть Сириуса к себе за волосы и поцеловать в губы. Сириус, казалось, не возражал и с энтузиазмом подался вперед, извиваясь, как взволнованный щенок, пока не прижался всем телом к Ремусу. — Я буду скучать по тебе всю Пасху, — выдохнул Ремус Сириусу в рот, гладя рукой спутанные черные волосы. Сириус творил с шеей Ремуса что-то странное — покусывал и лизал, немного всасывая кожу. — Я тоже, — сказал он, отстраняясь и подув на засос так, чтобы Ремус предположительно содрогнулся от возбуждения. — Давай максимально выложимся в эти последние пару недель? Он сел и попытался стянуть с Ремуса пижаму, пока тот, фыркнув, не убрал его руки и не разделся сам. Сириус томно смотрел на него, потирая раскрасневшиеся щеки. Он будто сошел с обложки одного из тех бульварных романов, которые, казалось, в последние пару лет стали неотъемлемой частью школьной сумки каждой гриффиндорки. Мысль о том, что Ремус был единственным свидетелем такого Сириуса — раскрасневшегося, взволнованного и возбужденного, — внезапно ударила его острым выстрелом прямо в пах. Ремус нетерпеливо стянул с себя боксеры, а затем набросился на Сириуса, манипулируя несопротивляющимся телом Сириуса силой оборотня, чтобы раздеть его. Несколько минут спустя Сириус уже лежал на спине совершенно голый, его зрачки расширились, дыхание потяжелело. Ремус склонился над ним совсем как волк, но понял он это слишком поздно. — Мерлин, это было горячо, — выдохнул Сириус несколько ошеломленно. — А? К этому моменту они уже достаточно осведомились о тонкостях гомосексуального секса. Ремус отполз от Сириуса, потянувшись в незакрытый под кроватью чемодан: в одном углу он припрятал заживляющий лосьон, который, как он обнаружил, был весьма маслянистым. Он вытащил бутылек и протянул Сириусу, который откинулся на пятки и неторопливо себя поглаживал. Ремус перекатился на спину и раздвинул ноги, отчего Сириус издал звук, больше похожий на икоту, и прижал вторую ладонь к паху. — Надеюсь, ты не делаешь ставку на выносливость, Лунатик, — задыхаясь, пошутил он. Ремус улыбнулся. — Надежда умирает последней. Сириус встал на колени между его ног и провел пальцем между ягодиц, провалившись большим пальцем внутрь, и Ремус ахнул, выгибаясь и отдаваясь жжению удовольствия. Наклонившись, Сириус изучал его лицо, разыскивая признаки дискомфорта. Ремус открыл глаза и посмотрел ему в глаза. Он улыбнулся. — Привет, красавчик. — Ты в порядке? — спросил Сириус, почти не шевеля губами. — Более чем. Продолжай. Быстрее. Давай. Сириус, однако, продолжил с медлительностью улитки, уповая на то, что Ремусу вроде как нравилось растягивать удовольствие, да и причинять боль ему не хотелось. Хотя это было даже не обязательно, так как лечебный лосьон в значительной степени гарантировал, что любая боль будет минимальной. Когда он, наконец, вошел, оба были почти на пределе своих возможностей, и мысль о том, что Сириус на самом деле внутри него, так же, как и само трение, закончила весь аттракцион для Ремуса всего после двух толчков. Весь его мир взорвался потоком искр, пролившихся сквозь его тело язычками пламени. Сириусу удалось сделать еще один толчок, прежде чем и он кончил. Сириус плюхнулся вперед, судорожно дыша и подрагивая, и Ремус позволил ему лежать на себе, несмотря на то, что он был тяжелым и ему было трудно дышать. Этот момент был поистине драгоценным и им нужно было в полной мере насладиться. — Я тебя не убил? — спросил Сириус в макушку Ремуса. — Когда-нибудь убьешь, Блэк. Сириус оторвался от него и одарил самой яркой, открытой и радостной улыбкой, какую Ремус когда-либо видел на его лице. Казалось, от этой улыбки у него остановилось сердце. Она остановила время. И Ремус просто не мог не улыбнуться в ответ. — Ты, — тихо сказал Сириус, — самый дорогой, самый необычайно замечательный человек, которого я когда-либо имел честь встретить, и я понятия не имею, чем тебя заслужил. — Ты был самим собой, — просто ответил Ремус. — Несмотря ни на что, ты был собой, есть и всегда будешь им, и я люблю тебя. Так сильно люблю! А затем, поскольку им было семнадцать и у них была аллергия на серьезность в течение длительного времени, улыбка Сириуса превратилась в похотливую ухмылку, и он добавил: — А ещё я хорошо трахаюсь. — Что ж, возможно, — сказал Ремус, слегка шевельнувшись и стиснув зубы, когда Сириус выскользнул из него. — Не могу сказать точно, наверное, я моргнул и все пропустил. — Ах так? Ну все! — Сириус сел. — Пойду выебу Сохатого, он оценит мою крутизну больше тебя. — Так и будет, — согласился Ремус. — Он же вообще ни разу не трахался. Ты ему подмигни дерзко, и дело сделано. Сириус рухнул обратно в приступе смехе, а Ремус только хихикнул и свернулся около его сотрясающегося бока. Впервые с той ночи, как волк оторвал плоть от кости, мать от сына, он почувствовал себя полностью целым и довольным в собственной шкуре.