Я лучше буду сожалеть о том, что сделал, чем сожалеть о том, чего не сделал. Люсиль Болл
СИРИУС Никогда еще шестикурсники не были такими неряхами, как в последние две недели до Пасхи. Точность в трансгрессии мало кому легко давалась, и в результате по коридорам бродили унылые стаи неудачливых босых студентов с нечасанными космами. Во время трапез их можно было застать за нарезанием стейков десертными ложками или пьющими суп из кубков. Мародеры учились усердно, как никогда: на четверых у них было две пары носков и целый набор посуды. Никто из них так и не стал метить в цель с расчёской или зубной щеткой, и в результате их волосы — особенно волосы Джеймса — приобрели статус неуправляемых дебрей с зарождающейся жизнью. Утром последнего понедельника триместра Сириус потягивал из кубка кашу с корицей, посыпанную смородиной, нежно глядя на Ремуса, который грыз кружок колбасы, подцепленный концом чайной ложки. — Говорю вам, — говорил Питер, — если я продолжу делить с вами зубную щетку, то подцеплю что-нибудь ужасное. Там и так утром собачья шерсть на щетинках была! — Он сердито посмотрел на Сириуса, который пытался выглядеть невинным. — Это могла быть крысиная шерсть, — оправдывался он. — Или оленья. — Я не линяю, — оскорбился Джеймс. — Сохатый слишком величественен для такого дерьма. — Он наклонился и с большим удовольствием хлебнул кофе с обеденной тарелки. — Она была черной, — настаивал Питер. — и воняла псиной. — Это ни о чем не говорит, — заявил Сириус. — Ты ничего не докажешь. Над ними захлопали крылья: прибыли почтовые совы. Светлая амбарная сипуха низко спикировала, бросив номер «Ежедневного пророка» перед Ремусом. Этой ночью он плохо спал, потому сонно моргнул на страницу, будто разучился читать. Сириус улыбнулся. — Мне перевести, Лунатик? — Валяй. Сириус схватил газету и развернул ее, задрав нос в своем лучшем образе дородного самонадеянного джентльмена. — Итак, джентльмены, для начала... — он умолк, увидев заголовок. Чудо или новая угроза? Группа линчевателей уничтожает Пожирателей смерти. — Что? Кто они? — спросил Питер после того, как Джеймс подтолкнул Сириуса локтем, чтобы тот показал статью остальным. — Без понятия. Но все равно это чертовски впечатляет. — Сириус пробежался глазами по влажной странице, мысленно отсекая большую часть нелепиц журналистов. — Пожиратели напали в Котсуолдсе, там много магглорожденных, да и самих магглов. Благодаря тем людям отделались двумя трупами и четверкой парализованных Петрификусом. — Но это же хорошо, разве нет? — спросил Джеймс. — С чего это они — "угроза"? — Авроры боятся, что люди потеряют уважение к властям и возьмут дело в свои руки. — Ремус взбодрился и включился в разговор. — А это очень опасно. Так и начинаются гражданские войны и распад общества. — Но авроры бездействуют, — Сириус бессильно ударил по столу, звякнув кубком. — Никто из них даже на след не напал, а та команда уничтожила шестерых! — Папа сказал, Министерство завалено работой, — Джеймс наклонил блюдце, сгоняя кофе к одному краю. Он разрывался между тем, чтобы выгородить отца, и восхищением тайным отрядом. — Они были перегружены работой еще до появления Волдеморта, а совмещать обычную работу авроров с борьбой против Пожирателей смерти нереально. Ремус кивнул. — Нил говорил, что время обучения новобранцев сокращают, и из них набирают специальные группы, сосредоточенные исключительно на Пожирателях. Но проблема в том, что эти группы состоят из зелёных юнцов, и в результате они добьются только увеличения смертности. — Может, это дело рук Ордена? — промямлил Питер, однако все к нему обернулись. — Помните, когда вы гостили у меня, и мы спасли девочку? Взрослые тогда говорили о каком-то "Ордене". В голове Сириуса вспыхнула картинка мрачного лестничного пролета, и он неосознанно закивал: — Да, да, я помню. И Сохатый тогда говорил, что его отец как-то в этом замешан. — С тех пор я ничего не слышал, — сказал Джеймс. — Я думаю, это была просто мимолетная идея или что-то в этом роде. — По твоим словам к этому и Дамблдор причастен, — не унимался Сириус. — Считаешь, он имеет какое-то отношение к тем тайным "героям"? — Ремус повернулся, изучил старика за преподавательским столом, болтающего с профессором МакГонагалл. Сириус проследил за его взглядом, и Дамблдор, словно почуяв их внимание, склонил голову, глядя на них поверх очков. Он улыбался с дедовским теплом, но даже с такого расстояния в его взгляде ощущалась твердь стали. — Не, те дилетанты не сравнятся со старым Дамби, — Джеймс допил остатки кофе с тарелки, вылизал ее дочиста и начал загружать тостами с копченой рыбой. — Он одолел Грин-де-Вальда, не так ли? С ним никто и рядом не стоит. Не знаю, как вы, но когда эта война закончится, я лучше буду стоять на стороне Дамблдора, чем с аврорами. — Я бы предпочел не стоять рядом с кем-то, выступающим против Волдеморта и его Пожирателей Смерти, — горячо возразил Питер. — О боже, отрасти уже яйца, Хвост. — Я серьезно! — Питер бросил нервный взгляд на окружающих их студентов и понизил голос. — Зачем вам лезть в самую гущу всего этого? Что я могу сделать такого, чего не может рядовой обученный аврор? Я не такой, как вы трое. Я лишь буду тем, кто умрет первым, и Пророк использует меня как наглядный урок людям "что произойдет, если вы достаточно глупы, чтобы пойти против Министерства". — Мы прикроем тебя, Пит, — терпеливо сказал Джеймс, сжимая плечо Питера. — Мы за тебя умрем. — Я не хочу , чтобы вы за меня умирали! Я вообще не хочу, чтобы кто-то умирал! На мгновение Сириусу показалось, что он сейчас расплачется. Глубоко в груди кольнула вина, почти неощутимо, в месте, отведённом только под Лунатика. Питер был прав; он точно не походит на героя. Справедливо ли с их стороны принуждать его к сражениям? Но в то же время он — Мародер, а Мародеры держатся вместе. Таково правило. — Когда ты спас меня в лесу, это было очень смело, — мягко сказал Ремус. — Для такого нужно недюжинное мужество. — Я там чуть коньки от страха не отбросил, — сказал Питер с отнюдь не мародерским смирением. — Я ненавидел все происходящее, и боялся, что второй такой раз наступит довольно скоро. Я счастлив, что мы спасли тебя, Лунатик, — поспешил добавить он, — но повторять мне не хочется. — Кому-то придется, — Джеймс суровел с каждой секундой. — Да. Аврорам. Это их работа. — И все же именно этот "Орден" поймал Пожирателей Смерти, — наконец высказался Сириус и протянул руку через стол; — Дай мне свою ложку, Лунатик. Никак не достану эту смородинку, язык короткий.***
— То есть, по-твоему, Пит согласится на это? — спросил его Ремус позже тем же днем, когда они вдвоем сидели на полу общежития, пытаясь вычленить одежду и остальной полезный мусор из общего комнатного хаоса. Горка вещей Сириуса была самой большой из четырех. Это была рутинная работа, которой они страшились перед каждыми каникулами, но необходимость иметь в чемоданах собственные вещи их подстегивала. Ремусу, в частности, нужно было собраться в Рим. Сириус пожал плечами. — Куда мы, туда и он. Хронический ведомый, помнишь? Ремус уставился на кожаную сумку для квиддича, которую выудил из-под кровати Джеймса. — Вот этого я и боюсь. Правильно ли с нашей стороны заставлять его, если он против? — А его никто и не заставляет, — вкрадчиво заметил Сириус. — Помимо того, мы даже не уверены, существует ли "Орден''. Все, что мы имеем на руках — сплетни, подслушивание и «Пророк», который, как всем известно, далеко не совсем образец истины и добродетели. — Соглашусь, — Ремус осторожно приоткрыл сумку и резко откинулся назад, кашляя. — Вонизм Сохатого? — Сириус усмехнулся. — Разбирайся сам, — Ремус кинул Сириусу сумку кончиками пальцев, как горячую, и поспешно заткнул нос рукавом. — На этом мои полномочия кончились. И вообще, у меня ликантропия. — Полномочия... Как будто мне больше всех надо лезть в этот эпицентр вони. Клянусь, если бы мы разлили по бутылкам экстракт его потных носков, то могли бы сколотить состояние на черном рынке, продавая их в качестве ингредиентов для зелий-проклятий. — Но там могут быть мои трусы, — жалобно сказал Ремус, мигая на Сириуса слезливыми янтарными глазами поверх рукава. — Ты же знаешь, он всегда их ворует: у меня осталось всего ничего! — Не он один, — признался Сириус. — Потому что только ты у нас чистюля. — Только я знаю о существовании корзины для белья, — поправил его Ремус. Сириус высыпал половинку бутерброда с тунцом из старого ботинка Питера. Почти целиком ее покрывал зелёный пух. — Какой пиздец, приятель! Послужит на пользу Хвосту и Сохатому, если затеряет свои кусочки в их кучах. Как тебе? Они вдвоем грязнее, чем весь факультет Гриффиндора вместе взятый. — О, кто бы говорил, — усмехнулся Ремус. — А как насчет того ногтевого кладбища, которое я нашел за твоей тумбочкой? — Я тебе говорю, они не мои! Кто-то их туда подбросил. Вероятно, с гнусными намерениями. Ремус скептически фыркнул и встряхнул школьную рубашку. — Твоя или Джеймса? — Моя. Видишь? Вот запекшаяся кровь на манжете — вот здесь меня в тот раз достала Ива. — И ты до сих пор ее не постирал? — Не успел. — Это было три месяца назад! — Ремус ошалело швырнул в него рубашку (которая, как назло, полетела нарочитым привидением), затем вытер руки о штаны. — Тебе даже не нужно стирать самому. Все, что надо сделать — донести ее до корзины. Остальное за домовыми эльфами. Сириус небрежно откинул рубашку в возвышающуюсю уже на уровне его головы кучу. — У меня есть дела поважнее, чем… Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату, пошатываясь, вошли Джеймс и Питер. Питер прогибался под тяжестью Джеймса, у которого, по-видимому, было сильное сотрясение мозга. — Помфри? — быстро сориентировался Ремус, как и всегда, когда дело касалось Мародеров. Питер издал неразборчивый звук и шлепнул Джеймса на свою, ближнюю к выходу кровать, где тот растянулся, восторженно уставившись в потолок. — Нет в бренном мире ничего, что мне поможет, братья. Сириус вопросительно выгнул брови. — Даже не спрашивай, — сказал Питер. — Ни его, ни меня. Звучало максимально неубедительно. — Сохатый? — Сириус поднялся с пола и сильно ткнул его между ребер, но тот и не шелохнулся. — Выкладывай. Джеймс мелодраматично вздохнул и склонил голову набок, рассеянно смотря куда-то в сторону Сириуса. — Ну, стоял прохладный весенний полдень: птички чирикали, трава зеленела, ягнята постились на лугах, как всегда... — Паслись, ты хотел сказать, — пробормотал Ремус. — Выкладывай быстрее, — добавил Сириус. — Нельзя торопиться с хорошей историей, — Джеймс поднял руки и сцепил пальцы за своей грязной головой. — Я гордо брел по коридору после послетренировочного перекуса джемовым рулетом, когда услышал крики прекрасной девы. — Именем Годрика, оленья башка, если ты не ускоришься, то окажешься со своим джемовым рулетом там, откуда на свет вылез! — Питер? — Ремус сдался. — У него свидание с Эванс, — перевел Питер неудавшуюся многочасовую речь. Повисла оглушительная тишина. — Ты шутишь, — наконец вымолвил Сириус. — Я не... Я... — Питер явно пребывал в восторге от того, что первый узнал жизненноважную для мародёрских интересов новость. — Как?! — Как я уже говорил, — продолжил выговаривать Джеймс, — я услышал крики прекрасной девушки, которая… — Заткнись, — Сириус схватил подушку с соседней кровати и придавил ею лицо Джеймса. — Я больше не могу выносить твоего бреда. Хвост? — Мы возвращались из кухни и услышали громкий шум из пустого класса рун, чуть дальше коридору. Отвратительный рев — хуже Плаксы Миртл. Это оказалась Розали с Хаффлпаффа — ну, толстая это — сидела там и рыдала, и Сохатый такой спросил ее, чего она тут устроила, а она ещё хлеще разревелась. Говорит, типа, — он неумело спародировал визгливое хныканье, — "Тоже пришли посмеяться надо мной? Давайте, я жду!" — Бедная девочка, — сказал Ремус. — Хотя она не особо старается себе помочь. Питер нервно поморщился в знак согласия. — Итак, Джеймс сказал ей, что у нас есть дела поважнее, чем высмеивать плачущих хаффлпаффцев, и спросил, как ее успокоить, а она сказала, что мы ничего не можем сделать, потому что ей так и не удалось заполучить хотя бы носки, и слизеринцы до сих пор обзывают ее "Роза-толстоножка, Слизерину помоги немножко", потому что тогда она случайно трансгрессировала в центр их цели. И ноги у нее толстые, — вбросил Питер, как будто вдруг вспомнив важную деталь. — Даже толще, чем мои... — Гигантские, — приглушенным голосом согласился Джеймс. — ...И ее ногти на ногах противно выглядят. Понятно, почему к ней цепляются. Лунатик определенно проигрывает в звании "Кто больше всех ненавидит свои ноги". Ну, так вот, Сохатый ей сказал: "Если я дам тебе носки, ты перестанешь нюни развозить?" , и она такая: "Где ты их возьмёшь?!", а Джеймс взял и отдал те лишние, которые мы тогда для Лунатика выиграли. Большая ошибка. — Ошибка? — переспросил Сириус. — Ага. Она еще громче разрыдалась, бросилась на него и залила слезами его одежду. И как только я хотел было двинуть ей ножкой стула, она вдруг отпустила его и начала напяливать носки. А мы сбежали. — Это все еще не говорит нам, как Сохатый назначил свидание Эванс, — сказал Сириус. Питер замахал руками, призывая к тишине. — Итак, мы пошли в туалет, оттереть сопли с его мантии, а потом пошли в библиотеку, потому что что-то пошло не так с моим сушильным заклинанием, и его мантия обросла мехом, и нам нужно было найти контрзаклинание, потому что обычные не срабатывали... Сириус мельком взглянул на одежду Джеймса. Они действительно лоснилась пушистым черным мехом, как у кошки. — И тут входит Лили, как небесная римская богиня... — пропел Джеймс, с удовольствием подхвативший повествование. — ...шагая в нашем направлении, как женщина… умф! — Сириус немного оперся на подушку. — В общем, подходит Эванс, злая такая, мы с Сохатым прячемся за полками — она прямо была готова взорваться, вы понимаете, о чем я. Сириус и Ремус кивнули. Они прекрасно понимали, о чем он. — "Джеймс Поттер, я знаю, что ты здесь!" и Сохатый такой: "Я не знаю, возбудиться мне или помереть", а я такой: "Я точно умру, так и не трахнув Дорис по-нормальному..." — Ближе к делу! — прикрикнул Сириус. — Пожалуйста, — добавил Ремус. — ...Эванс идёт прямо к нам, хотя клянусь, она нас не видела… — Она чует страх, — уверил его Сириус. Питер кивнул. Все Мародеры твердо верили, что Лили Эванс обладает таинственными способностями, предназначенными для сбивания с толку и кастрации уязвимых мужчин так, что они ещё и спасибо скажут. — В любом случае, она загнала нас в угол и приблизилась к Джеймсу вплотную, как будто собиралась проклясть его, а он пискнул, как сопля... — М-м-мф, ЭЙ! М-м-мф! — ...тщедушная, и она сказала: "Я слышала, что ты сделал с Розали". Сохатый взметнулся: "Клянусь, я не доводил ее до слез!" и она сказала: "Я в курсе, что ты дал ей носки", и он сказал: "Они не прокляты, если ты к этому клонишь", и она зашипела страшно: "Если ты не заткнешься и не дашь мне сказать, я прокляну твои яйца и подам их твоим тупым фанаткам вместе со спагетти!" — Как насчет того, чтобы коротко закончить, Пит? — предложил Ремус. — Кажется, эта история слишком запутанна для пересказа всех подробностей. — Раз вас не устраивает моя версия, могу передать слово Джеймсу. Не хотите? Я так и думал. Так вот, Сохатый заткнулся, а Эванс сказала... — Питер нахмурился, пытаясь дословно вспомнить цитату Лили. — "Джеймс Поттер, я больше не нахожу совершенно отвратительным сопровождать тебя в Хогсмид после Пасхи. Но при условии, что ты будешь вести себя прилично и не заставишь меня проклинать тебя в любой удобный момент больше никогда. Джеймс смахнул подушку с лица и восторженно посмотрел на них. — Разве это не самая романтичная вещь, которую вы когда-либо слышали? Лично Сириусу казалось, что он не слышал ничего менее романтичного с тех пор, как когда-то заявил Ремус, измученный особенно тяжким полнолунием: "У меня руки отваливаются. Подрочишь мне, Бродяга?" — И что ты ответил??? — завороженно раскрыв рот, спросил Ремус у Джеймса. — Ответил: "Лили Эванс , для меня будет честью". Ремус одобрительно похлопал его по плечу. — А потом, — Питер, все еще предавался потрясающим воспоминаниям, — она улыбнулась ему. Искренне улыбнулась, как будто он ей реально нравится. А потом... она его поцеловала. Сириус поперхнулся собственной слюной. — Она что? — голос Ремуса звучал сдавленно. — В щеку. Поцеловала его. Потом снова улыбнулась , — Питер вздрогнул, — а потом побрела прочь, ругать второкурсников за проделки над первогодками с Хаффлпаффа. Наступила еще одна гробовая пауза. — Что ж, — наконец выдавил Сириус. — Это был эпичный поворот. — Поздравляю, — Ремус похлопал Джеймса по голени с одобрительной полуулыбкой. — Да, молодец, братишка, — Сириус улыбнулся лучшему другу и получил зеркальную усмешку в ответ. — Проследите, чтобы я не не сделал ничего достойного порчи, — взмолился Джеймс. — Я не могу позволить себе все испортить. — Мы попросим Лунатика стряхнуть пыль с его значка старосты. Джеймс потянулся, сбрасывая кучу мусора с края кровати. — Хотелось бы, чтобы Пасха поскорее закончилась. — Полностью солидарен, — согласился Ремус, и Сириус знал, что он размышляет о предстоящих двух долгих неделях в разлуке. — Что ж, я с нетерпением жду этого знаменательного события, — Питер взбудоражено раскачивался на кровати. — Хотя все же приятно будет снова носить обувь и пользоваться личной зубной щеткой. Так, ребята, у нас мало времени, так что лучше заняться уборкой и сборами, потому что эта комната выглядит даже хуже, чем утром. И, кстати, чем так воняет? Ремус молча указал на старую квиддичную сумку Джеймса, и Питер захлопнул рот.***
— Я заебался, — выдохнул Сириус Джеймсу, пока они тащили чемодан Ремуса к главным школьным воротам. Ремус и Питер задержались на кухне запастись закусками в дорогу, и планировали отчалить в самый последний момент. Таким образом провожатые прибыли к воротам раньше провожаемых. Вокруг толпились суетящиеся, неумолкаемые студенты, а безлошадные (запряженные фестралами, мысленно поправил себя Сириус) экипажи только начали подтягиваться и готовиться отвезти их на станцию. В воздухе все еще витал запах зимы, но подснежники, примулы и первые нарциссы яркими пятнами уже цвели вдоль дороги. Весеннее солнце блестяще отражалось в грязных лужах, но не могло справиться с мрачным настроением Сириуса. — Эй, смотри! Это Эв… Лили! —Джеймс ткнул пальцем на каменную колонну, у которой скучковались Лили, Ребекка, Фрэнк и Алиса, занятые обменом сплетнями, сладостями и записками. Лили подняла голову и тоже заприметила их. К изумлению Сириуса, ее лицо просветлело, и она застенчиво помахала Джеймсу, который так же застенчиво помахал в ответ. Ребекка подкатила глаза и принципиальным взглядом прожгла Сириуса. — Прошу, пообещай мне, что не станешь как... эти парочки, — Сириус с неприязнью пихнул Джеймса. — Какие ещё парочки? — Ну, эти. Он махнул на пару слишком увлеченно целующихся пятикурсников в нескольких футах левее их, затем мотнул подбородком на Алису и Френка, которые неустанно обжимались в шекспировской драме и, казалось, клялись летать друг к другу по камину трижды в день. — О, я тебя умоляю, — усмехнулся Джеймс. — Как будто нам не приходиться мириться с тем, что ты с Лунатиком все время милуетесь. — Нет, не приходится, — буркнул Сириус, не успевшая прийти к нему радость от встречи быстро улетучилась. — Мы так себя не ведём. И никогда не сможем. Джеймс выглядел опустошенным. Он открыл было рот, чтобы ответить, но его прервало появление Ремуса и Питера. — Все пучком, ребят? На Ремусе были потертые голубые джинсы и бывшее пальто Нила. На уши была низко натянута вязанная коричневая шапка, светлая челка выбилась и падала на лицо. Сириус впился ногтями в ладони, пытаясь сопротивляться желанию притянуть его в свои объятия и сжимать, пока он не пообещает остаться на каникулы здесь, в безопасном Хогвартсе. — Круче не бывает, — вместо этого ответил он и придвинулся ближе, толкнув Ремуса локтем. — Таки дорвался до пищи для ума? Ремус улыбнулся и помахал большим пакетом шоколадных пирожных, буквально свежеиспечёнными: от них шел горячий пар. — Я уже сказал ему, что он заработает себе диабет, — Питер бросил довольно тоскливый взгляд на пирожные. — Забудь об этом, — Ремус приглашающе протянул ему пакет. — Как будто мадам Помфри не сможет вырастить мне новую поджелудочную. Питер неопределенно пожал плечами, схватил одно и с блаженством откусил. — Все сюда! — Голос Хагрида прогремел над общим гомоном. — Забирайтесь в кареты! За шквалом толчеи последовали последние взрывы ударов ладоней, объятий и чавканье поцелуев. Подростки поспешили к экипажам. Сириус сунул руки в карманы, не веря себе, что удержится. — Успехов, Лунатик. — Ага. Увидимся, ребята. Пока, Сириус, — Ремус склонил голову и притянул Сириуса к себе для краткого объятия, которое закончилось, почти не успев начаться. — Будь в безопасности, — пробормотал Сириус. — Будь доверчивее, — отшутился Ремус. Он взял ручку своего тяжелого чемодана и легко потащил его к извивающейся очереди студентов, громоздившихся в кареты. Ремус вежливо остановился позади Алисы и Фрэнка, которые все еще изо всех сил пытались изучить миндалины друг друга с помощью языков. Вскоре все тронулись, и массивные ворота медленно закрылись. Гораздо меньшая группа студентов, оставшихся на пасхальные каникулы в школе, повернулась и поплелась обратно к замку. Джеймс подошел ближе к Сириусу и толкнул его плечом. — Прости, Бродяга. — За что? — Сириус, шаркая, черпал ботинками грязь, но его это мало заботило. — Сам знаешь. За то, что я сказал о тебе и Лунатике. Я так не думаю. Даже в шутку. Сириус закусил губу и пожал плечами. — Что есть, то есть. — Ага. Ворота позади них наконец с лязгом захлопнулись, потревожив стаю сорок, поднявшихся в черно-белом вихре и унесшихся к Запретному лесу.***
Завтрак следующим утром был тихим и непримечательным. Студентов осталось больше, чем на рождественские каникул, но столы все равно выглядели опустелыми. К счастью для шестого курса, уроки трансгрессии отложили до приезда всех остальных, и Сириус счел, что никогда больше не недооценит поглощение овсянки ложкой и тепло шерстяных носков. Тем не менее, он не мог заставить себя в полной мере насладиться выходными. Это было глупо, и Сириусу и в голову не пришло бы рассказать об этом даже Джеймсу, но без Ремуса сон не шел к нему ни в какую. Даже в те ночи, когда они предпочитали спать в разных кроватях, а не тесниться в одной, он всегда знал, что Ремус рядом — всего в нескольких шагах, укрытый пологом. Сверху захлопали крылья, и почтовые совы пернатой тучей спикировали к столам. Ничего не ждавший Сириус удивлённо моргнул, когда рядом с молочником приземлилась властная сипуха и протянула ему лапку. К ней был привязан пугающе квадратный филигранный конверт с золотым тиснением и подписью пурпурными чернилами. Он взглянул на Джеймса, сгорбившегося рядом с ним и сердито закрывающегося от солнечного света, струящегося с потолка. — Это какая-то попытка меня подбодрить? Я уже видел ваши с Эванс потуги, и новый странный замысел меня не вдохновляет. — Точно не я, приятель, — Джеймс посмотрел на сову, потом на письмо. —Выглядит официально. Моему отцу иногда приходят такие. — Моему тоже, — вставил Питер. — Это не из Визенгамота? Или от авроров? Что ты учудил, Бродяга? — Ничего! — возмутился Сириус. — Ничего за этот месяц, проведенный босиком и без жизненноважных для школьника вещей! — Он протянул руки и отвязал конверт от совы. Она низко ухнула и взлетела к потолку. — Ну, и? — протянул Питер и ойкнул, когда Джеймс пнул его ногой под столом. Сириус медленно открыл письмо, какое-то интуитивное шестое чувство подсказывало, что он действительно не хочет знать, что таилось внутри. Он развернул два куска кремового пергамента и вынудил себя просмотреть первый. … с сожалением сообщаем вам, что ваш двоюродный дядя, Альфард Цефеус Блэк, скончался… Линия буквы "я", казалось, выстрелила из пергамента прямо в грудь, где пригвоздила сердце к легким, как живую бабочку, пронзенную иглой. Зрение немного затуманилось, и он осознал, что пергамент сминается под побелевшими костяшками пальцев. — ...одяга? Ты в порядке, приятель? — Пальцы Джеймса появились в его поле зрения и осторожно вырвали у него бумажный комок. — Альфард? Твой дядя, который присылает тебе классные подарки каждое Рождество? Сириус не мог ответить. Дядя Альфард был чем-то большим, чем богатым родственником. Правда, он не видел старого проказника годами, но без Альфарда и Андромеды его жизнь до Хогвартса оказалась бы совершенно невыносимой. Его дядя гостил во многих воспоминаниях его раннего детства, неожиданно появляясь на площади Гриммо пару раз в месяц и железной хваткой обуздывая худшие из родительских наказаний. Альфард был высоким и костлявым, с жесткими седыми волосами и мантиями всех оттенков оливково-зелёного. Он не был привлекательным мужчиной и обладал по-настоящему черным чувством юмора, но Сириус боготворил его за справедливость, упрямство и полное равнодушие к семейным традициям. Потом что-то случилось, когда Сириусу было около девяти и Альфард перестал приезжать. Он так и не узнал, что это было: все отказывались отвечать на его вопросы — даже Андромеда, когда он тайком к ней переметнулся по камину, — но смысл был ясен. Альфарда больше не приветствовали на площади Гриммо, и Сириусу запретили даже ему писать. Часто, когда на Сириуса нападал приступ ярости и бунтарства, он крался в гостиную и разглядывал на почерневшие, поврежденные огнем пятна фамильного гобелена, зиявшие прямо над именами дяди Альфарда и Андромеды. Он водил пальцам по серебристым линиям, связывающим их с его собственным именем, а затем представлял себе эти изогнутые медные слова: Сириус Орион Блэк, деформирующиеся, горящие и отслаивающиеся пеплом. Альфард по-прежнему умудрялся каждый год присылать ему открытку на день рождения и рождественский подарок, хотя у Сириуса сложилось впечатление, что большую часть времени он проводил за городом. Это всегда были роскошные подарки — экзотические, забавные и слегка безбашенные. Иногда он присылал старые семейные реликвии (например, окклюзив, которым они пользовались на пятом курсе), уверенный в том, что Сириус использует их таким образом, что сотни Блэков завращаются в своих могилах. На протяжение всей жизни Сириус намеревался разыскать старика после того, как закончит школу — отблагодарить за поддержку на протяжении многих лет и утешительную надежду, которую он всегда давал, что кровь Блэков возможно окрасить в иной цвет. Но это нужно было сделать раньше, потому что теперь… теперь Альфард мертв, и он никогда не узнает, что чувствовал Сириус. — Бродяга? — Сириус подпрыгнул, когда рука Джеймса опустилась на его кисть, и сморгнул воспоминания. — Да, я… — его голос смущенно сорвался, и он провел рукой по лицу. — Пойдем отсюда, а? — Мы вернемся в спальню, — сказал Джеймс и стащил Сириуса с места на скамье, пока Питер запихивал два куска пергамента и конверт. Сириус в оцепенении последовал за ними в спальню, больше всего на свете жалея, что Ремус не здесь, потому что он понял бы все эмоции Сириуса, даже лучше, чем он сам. Он понял бы его реакцию, просчитал дальнейшее поведение и без проблем бы направлял его в менее разрушительное русло. Возможно, Джеймс на самом деле тренировал свои навыки эмпатии и понимания, потому что подвел их прямо к кровати Ремуса и подтолкнул к ней Сириуса. Сириус тут же превратился в Бродягу и свернулся черным полумесяцем, уткнувшись носом в мятое одеяло. — Хочешь, я прочитаю? — неуверенно спросил Питер, подбирая лежавшие рядом с Сириусом пергаменты. Сириус кивнул, закрыв глаза. — Хорошо, — Питер прочистил горло, и раздался шорох бумаги. — В основном здесь говорится, что… о Боже, Бродяга! — Глаза Сириуса распахнулись, когда Питер рухнул на кровать рядом с ним, не сводя глаз с письма, который он держал перед собой на вытянутой руке. — Он оставил тебе все! Никогда еще анимагическая трансформация не происходила так быстро. Он перевоплотился в человека и выхватил верхний листок из пухлых рук Питера. Он едва мог поверить своим ушам. — Да, — оцепенело сказал Сириус, вялый разум устало боролся с формальным языком письма. — Он сделал меня своим наследником. Оставил мне все свои деньги, свое имущество — даже маленький домик в Нью-Форест. — Он посмотрел вверх. — Зачем ему это делать? — Не знаю, приятель, — сказал Джеймс, заглядывая Сириусу через плечо. —Может быть... — О, — прервал его Питер, читавший вторую половину содержимого конверта. — Я думаю, тебе стоит почитать это самому, Бродяга. Сириус оторвал взгляд от довольно умопомрачительного списка своего имущества, описанного в официальном письме, и взял у Питера второй пергамент. От знакомого почерка у него перехватило дыхание. Моему дорогому племяннику, Сириусу, Прошло много времени с тех пор, как мы виделись, и я боюсь, что теперь, когда я, старик лежу на пороге смерти, пройдет еще много времени до нашей встречи на уже другом уровне существования. Я пишу тебе, охваченный чувством вины. Я причинил тебе ужасное зло, мой мальчик, и теперь, боюсь, я никогда не смогу искупить свой проступок. Могу только надеяться, что, сделав тебя своим наследником, я смогу хоть немного помочь тебе стать хорошим, справедливым, умным человеком, которым, как я всегда знал, ты станешь. Я только прошу, чтобы ты постарался найти в своем сердце желание простить старику прошлые обиды. Я знал, как к тебе относились твои родители. Я знал, что будет только хуже, когда ты станешь старше и исполнишься решимости сбросить семейные оковы. Я знал, что как только Андромеда и я будем отвергнуты и изгнаны, ты останешься один в противовес им. Я должен был прийти за тобой. У Андромеды ребенок и муж, но у меня не было оправдания, кроме собственных стыда и страха. Я должен был прийти за тобой, особенно когда твоя ситуация стала до боли похожа на мою, хотя твои родители до сих пор отрицают это. Но я был трусом, был напуган и оставил тебя страдать у них, пока твоя настоящая семья — та, которую ты выбрал для себя — смотрела со стороны как ты рос и становился тем, кем ты стремился быть. Обещай мне, Сириус, что ты никогда не поддашься страху, как я. Обещай мне, что не позволишь другим заставить тебя стыдиться того, кто ты есть и кого любишь. Обещай мне, что всегда будешь бороться за справедливость, свет и все, чем мы — отчужденные и отвергнутые Блэки — жаждем стать, когда восстанем против зова нашей крови. Прости меня, племянник, чтобы я смог покоиться с миром. Твой двоюродный дядя Альфард Цефеус Блэк Почерк был неровным и прерывистым, напоминая изящную медь, украшавшую конверты и открытки, которые Сириус получал на каждое Рождество и день рождения на протяжении многих лет, но все же его можно было узнать. Теперь слова расплывались и мерцали, в то время как Сириус пытался проглотить липкий ком в горле, быстро смаргивая слезы и опуская голову, чтобы скрыть лицо от остальных. — Можно посмотреть? — однако Джеймс так и не взял письмо из рук Сириуса. Не в силах говорить, Сириус протянул ему письмо и смотрел, как головы его друзей соприкоснулись висками во время чтения. Дойдя до конца, они посмотрели на него с болезненным сочувствием. — Почему твоего дядю изгнали? — наконец спросил Питер, и на последнем слове его голос немного дрогнул. Сириус сцепил руки на коленях и пожал плечами. — Мне не рассказывали. Я был совсем маленьким. Крики и проклятия, и моя мать ворвалась в гостиную и выжгла его имя с гобелена. Ее никто не мог остановить. А Беллатриса смеялась. — "Обещай мне, что не позволишь другим заставить тебя стыдиться того, кто ты есть и кого любишь", — тихо прочитал Джеймс. Сириус попытался усмехнулся, но получилось больше похоже на комбинацию кашля и прочистки горла. —Да. Я понял. — А я нет, — Питер переводил взгляд с одного на другого, морща лоб. — Серьезно, Пит? Это тебе ни о чем не говорит? — Джеймс ударил его по затылку прямой ладонью. — Не припоминаешь, случаем, других Блэков, выжженных за запретную любовь? Румянец залил круглое лицо Питера. — А... о! Точно — Ты такой тупой. Несколько секунд они сидели в довольно неловкой тишине, прежде чем Джеймс встал и подошел к своей кровати и извлёк из-под нее метлу. — Полетаем? — спросил он, кивая на окно. — В этот раз можно и без бладжеров. Сириус почувствовал, как напряжение в его теле начало медленно рассасываться. Джеймс знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что он скорее будет бездумно вымещать свое раздражение целенаправленным насилием, чем останется хандрить здесь, пока они вдвоем кружатся над ним, как большие неуклюжие петухи, которых принуждают к роли наседок. — Да. Отличная мысль. Джеймс хлопнул его по плечу и протянул метлу, а Питер собрал письма и сунул их в ящик прикроватной тумбочки. Сириус обмотался шарфом и снова пожалел, что рядом нет Ремуса.