Маска в огне

      — Мерлин, Том! Надо было дойти до Выручай-комнаты! Что ты творишь?       — Тебе не нравится? — он запустил пальцы глубже в густые кудрявые волосы, теряясь в полутьме и растворяясь в судорожных вздохах. — Я всегда могу прекратить.       В противовес своим словам, в которых правды не было ни на гран, он прикусил шею, где под тонкой кожей судорожно билась голубая жилка. Это всегда чудесно снимало напряжение — когда мысли в голове растворялись, уступая место тягучему возбуждению, затапливающей все черноте, которая струилась по венам изысканным вином, столь терпким и насыщенным, что почти ядовитым. Напряжение, нарастающее в теле, требовало срочного избавления. Шорох ткани под пальцами, белоснежные блики кожи в полутьме.       — Нет, я не хочу… Чтобы ты прекращал. Но вдруг Филч решит зайти в свой чулан?       — Тогда школе придется искать нового завхоза.       — Не шути так. — Тонкие пальчики сильнее вцепились в его плечи, а Гермиона запрокинула голову, неосознанно подставляясь под его губы. — Это так неправильно… А знание того, что ты за человек, делает все еще острее.       — И что же… — ладони проскользили вверх по бедрам, задирая шерстяную ткань юбки, которая оказалась для них преградой слишком эфемерной, — я за человек?       — Жестокий… Но привлекательный. И…       Договорить он не дал, заткнув рот поцелуем. Совсем не ради бесед он затащил девушку в темный чулан посреди школьного коридора. Даже знание, что его защитные чары помешают нарушить их спонтанное уединение, не слишком снижало адреналин в крови от непривычной обстановки, а сердце стучало быстро, перемешивая напором мысли, подобно хаотичным кусочкам пазла. Удовольствие и восторг разрывали набившую оскомину серость, расцвечивая черным и красным, яркими масляными мазками на графите. Заставляли желать овладеть, проникнуть так глубоко, чтобы полностью подчинить себе, влиться под кожу и поглотить целиком, утверждая свою власть. Порывистые движения и влажное скольжение, хриплые стоны в его рот, пока зубы цепляют нижнюю губу, руки, которые притягивают ближе, все глубже погружаясь кончиками пальцев в мягкую плоть. Каждый мокрый звук лишь усиливал жажду — смять, вдавить в стену, двигаться резче, пока девичьи бедра так судорожно сжимаются на его пояснице.       И потом столь желанная пустота, что приходит за яркостью взрыва, звон в ушах от навалившейся тишины и блаженная слабость, которая разливается внутри.       Том лениво наблюдал, как Гермиона приводит себя в порядок, и жалел только об одном — что в каморке нет окна, а табачный запах так хорошо впитывается в одежду. Поправил ее сбившийся воротничок рубашки, коснувшись влажной кожи, где недавно были его губы: наверняка там еще остались следы его слюны, и от этого осознания что-то приятно грело изнутри.       — Завидую, как ты умудряешься всегда выглядеть с иголочки, — пробормотала Гермиона, экзаменуя его одежду в свете магического огонька. — Надеюсь, Филч не караулит там под дверью.       Никто не караулил; ученики циркулировали по своим делам, нисколько не обратив внимания на появившуюся из подсобки парочку. Гермиона облегченно вздохнула, а Том потянул ее за руку в сторону класса Трансфигурации, когда чей-то голос привлек его внимание.       — Том Реддл?       Пришлось опустить взгляд, чтобы найти невысокого мальчугана не старше второго курса в гриффиндорской форме. Он рассматривал Тома снизу вверх восторженно, и тот вопросительно поднял брови в ответ. Младшекурсник смутился, пойманный за таким откровенным интересом.       — Тебя велел позвать профессор Дамблдор. Какая-то встреча чемпионов. Он сказал, что я смогу найти тебя в этом коридоре.       Тому непреодолимо захотелось побиться лбом об стену. Есть ли в этой школе хоть что-то, что укроется от внимания старика?       — Еще полчаса до конца обеденного перерыва. — Гермиона взглянула на часы на запястье. — Мне сходить с тобой?       Если там будет Мария, то, возможно, присутствие другой девушки, посторонней делам Пожирателей, остановит ее от очередного скандала. Том согласно кивнул:       — Да, само собой, мне будет приятно, если ты меня поддержишь.       Видимо, он сказал что-то правильное: румянец еще ярче проступил на ее щеках, и Гермиона сильнее сжала его ладонь.       — А вы откуда вышли? — недоуменно спросил тем временем парень, поглядывая на дверь в каморку. — Там вроде бы просто чулан.       Он сделал было шаг к каморке, когда Том цепко ухватил его за плечо. Поинтересовался елейным голосом:       — И где же нас ждут?       — Точно, я отведу, — опомнился парнишка. Гермиона бросила на Тома смущенный взгляд и заправила прядь волос за ухо, когда они пошли за своим проводником.       В небольшой аудитории было шумно. Мадам Максим переговаривалась с Каркаровым, и они оба явно считали, что чем громче говоришь на ломаном английском с примесью слов родного языка, тем лучше тебя поймет собеседник. Людо Бэгмен крутился вокруг Марии; та отвечала на его недвусмысленный интерес односложно. Только то, что Людо являлся членом комиссии, спасало его зад от жалящего проклятия, впрочем, Долохова метала то глазами. Стоило двери скрипнуть, как девушка вскинула взгляд на Тома. Здороваться не стала, и он обменялся вежливыми кивками с Домиником. Тот слишком хорошо изображал, что видит Тома только второй раз в жизни, а никакого тайного разговора в коридоре и предложения заключить альянс никогда не было. Что ж, Том тоже не собирался раскрывать карты кому-либо.       Дверь отворилась, и в помещение зашли Дамблдор с еще одним старым магом.       — Итак, я смотрю, все уже прибыли на церемонию проверки палочек, — директор обвел взглядом поверх очков-половинок собравшихся в комнате людей.       Присмотревшись к его спутнику, Том моргнул в удивлении: черты изменились, поплыли под тяжестью времени, но сомнений быть не могло — всклокоченные волосы, теперь седые, водянистые голубые глаза, окруженные сеточкой морщин, — определенно, это был Гаррик Олливандер собственной персоной. Мастер по изготовлению волшебных палочек, у которого свою покупал Том. Пальцы против воли сжали гладкую, отполированную временем рукоять из белой кости. Поговаривали, что Олливандеры помнили каждую палочку, которую выпускали. Что если… старый мастер узнает его палочку, ту, что он сделал почти шесть десятков лет назад? Могла ли его память хранить столь отдаленное прошлое в своих закромах?       — Какой смысл проверять наши палочки? — недовольно поинтересовалась Мария и сложила руки на груди, взглянув на мастера исподлобья с таким раздражением, будто он хотел увидеть что-то гораздо более интимное, чем кусок деревяшки.       — Необходимо проверить, в каком они состоянии, нет ли поломок, — засуетился Людо. — Это ваш главный инструмент в соревно­ваниях. А после церемонии вас будут фотографировать.       — Фотографировать?.. — переспросил Том, стараясь, чтобы его голос звучал максимально ровно. Напряженно взглянул на мужчину, который настраивал в углу колдокамеру.       — Да, как раз подойдут журналисты с господином министром! — в голосе начальника Департамента спорта звучало премерзейшее воодушевление. — На общем фото для передовицы «Пророка» мы все будем смотреться просто чудесно.       — Я мог бы прекрасно справиться и без Риты, — проворчал фотограф, закончив с настройкой, и скучающе прислонился к стене рядом с треногой-штативом.       — О, мистер Моро, никто не сомневается в ваших талантах, — примирительно вскинул ладонь Людо. — Все мы помним, что в Мессаге́р-магик вы были известным репортером, но в Англии есть свои нюансы, и никто не знает их лучше мисс Скитер…       Том перехватил озадаченный взгляд Гермионы и качнул головой. Никак нельзя было допустить подобного — попасть на общее фото с Томасом Гонтом! Сколько тысяч скучающих домохозяек будут разглядывать желтые страницы, изучать молодых чемпионов и вырезать фото красавца-министра для своих тайных дневничков. Наверняка не одна и не две заметят явное фамильное сходство, стоит им появиться на снимке рядом.       Но додумать мысль не дал Олливандер, который предложил Марии первой дать свою палочку на тестирование. Нехотя, словно у нее забирают драгоценность, она протянула ту старому мастеру.       — Хм… — он провел пальцами вдоль черного дерева. — Какое интересное сочетание. Работа Грегоровича? Десять дюймов, твердая. Эбеновое дерево…       — Ебеновое? — изобразив акцент чуть больше необходимого, хмыкнул Доминик. Том едва удержался, чтобы не вторить ему. Мария прошептала одними губами: «Заткнись».       — Да, — продолжил Олливандер. — Прекрасно подходит для боевой магии и трансфигурации, лучше всего чувствует себя в руке того, у кого хватает смелости быть самим собой. Согласно моему опыту, палочки из черного дерева идеальны для тех, кто будет держаться за свои убеждения независимо от внешнего давления и кто не отступится от собственных целей.       — Определенно, наша девочка такова, — Каркаров блеснул золотым зубом и приобнял ту за плечи, стараясь сгладить ее нервозность. Мария была похожа на нахохлившуюся птицу.       — … а внутри, без сомнения, волос единорога! — закончил Олливандер.       Пока брови Тома взлетели вверх — вот так новость, видимо, именно этого и стеснялась Мария, показать, что ее оружие не тяготеет к темной магии, — старик взмахнул палочкой. Стул перед ним превратился в кота, черного, как древесина. По второму взмаху животное пропало, вновь став предметом мебели.       — Превосходно, — пробормотал он, и Мария нетерпеливо выхватила палочку из его рук.       — А что обо мне скажете? — взглянув на соперницу ехидно, Доминик беспечно протянул свою, светлую с золотистым отливом.       — Платан, он же белый клен, — Олливандер только покачал головой. — Чрезвычайно сложная палочка, пытливая, стремится к новому опыту и теряет блеск, когда вынуждена заниматься приземленными вещами. Идеальным хозяином для нее является человек любопытный, энергичный, любящий приключения. Должен предупредить вас, мистер, что нельзя давать ей скучать, иначе начнет искрить прямо в руках.       — Не собираюсь.       Под лукавой улыбкой проступила едва прикрытая хищность, которую вряд ли заметили многие помимо Тома.       — Длинная и гибкая. Внутри сердечная жила дракона.       Олливандер взмахнул палочкой, и в ушах на секунду заложило от грохота, а глаза ослепил яркий фейерверк, разорвавшийся прямо посреди комнаты. Том медленно проморгался, впрочем, он отреагировал спокойнее всех — Гермиона взвизгнула и вцепилась в его ладонь, Мария вскинула палочку, которую все еще крутила в руках, Каркаров пригнулся, а Людо обнаружился подозрительно низко рядом со столом, будто пытался под него забиться. Доминик обвел ошарашенных волшебников победным взглядом. И как ему удалось произвести неизгладимое впечатление, даже ничего не сделав для этого?       — Извините, хотел лишь несколько искр, не ожидал такого буйства, — сконфуженно пробормотал Олливандер и преувеличенно аккуратно вернул палочку хозяину. — Остался третий чемпион.       — После подобного вряд ли он сможет нас чем-то удивить, — скривилась мадам Максим, явно все больше недовольная своим учеником, и поправила сбившиеся перья на оторочке мантии.       О, Том бы с этим поспорил. Он обвел помещение взглядом, но никаких путей отступления не нашел — Дамблдор стоял у дверей, а все внимание теперь было приковано к чемпиону Хогвартса. Медленно и нехотя он подошел к Олливандеру и протянул палочку костяной рукоятью вперед.       — Какая редкость. Белый тис, — седые кустистые брови взлетели вверх. — Хорош для боевой магии и мощных заклятий. Никогда не выберет себе посредственного или робкого хозяина.       — И то верно! — внезапно перебил Дамблдор, который незаметно приблизился и теперь с интересом разглядывал палочку из-за плеча Олливандера. — Помнится, встретил я одного мага в Будапеште, и если бы у нас была более подходящая обстановка, я бы с удовольствием рассказал, что он творил своей не только тисовой, но и еще кое-какой другой палочкой в фонтане прямо после Министерского бала. Хотя если учесть, что вода в нем стала шампанским, то вскоре творил там не только он…       — Профессор, тут же дамы! — смущенно хохотнул Людо Бэгмен.       — Все совершеннолетние, насколько я знаю, — усмехнулся Дамблдор в свою серебристую бороду.       Олливандер, который озадаченно хлопал глазами, внимая истории директора, тряхнул головой и вновь опустил взгляд к палочке.       — А внутри перо феникса. Уникальное сочетание, я сделал такую однажды на заре своей карьеры…       — Ох, стоит вспомнить, с каким возмущением негодник Фоукс расстается со своими удивительными перышками… Знал бы ты, какими методами я его уговаривал в последний раз, и — без обид, Гаррик, — твоя чудесная медовуха показалась бы слишком малым утешением. Но к счастью, Фоукс питает определенную слабость к засахаренным чертикам из Сладкого Королевства, которые мне поставляет тамошняя хозяйка в огромных количествах по старой дружбе. Однако слишком часто ему подобным баловаться нельзя, проблемы с пищеварением, в его-то преклонном возрасте, сам понимаешь… Хотя что такое тысяча лет для феникса?       — Твоя правда, — задумчиво пожевал губы Олливандер. — О чем я говорил?       — Что палочка, очевидно, работоспособна.       — Да, очевидно. — Старый мастер взмахнул белым тисом, извлекая струю дыма. Уставился было снова на костяную рукоять, изучая, но Том, который уже разгадал маневр директора, аккуратно вытащил палочку из сухих пальцев и спрятал в карман.       — А мы теперь можем пойти и согреться твоей последней бутылочкой, исключительно пользы для, — приобняв Олливандера за плечи, Дамблдор направился с ним к дверям. — Иди в мой кабинет, я сейчас закончу тут с формальностями и присоединюсь.       — Я бы тоже не отказалась пропустить бокальчик медовухи после обеда, — с намеком протянула мадам Максим. — Где же мсье Гонт?       Тома, однако, заминка его старшего двойника устраивала всецело — он лихорадочно пытался придумать, как выкрутиться из неприятной ситуации с фотографированием, и нервно поглядывал на француза у штатива. Каким же образом вывернуться из лап журналистов? Дамблдор с благодушным видом переговаривался с мадам Максим и, очевидно, помогать ему еще и в этом не собирался. Наверняка старика бы только порадовало публичное вскрытие грязного белья министра.       Отпроситься, упирая на то, что сейчас начнется занятие? Вряд ли опоздание на урок будет кого-то волновать рядом с таким масштабным событием, как Турнир. Прикинуться больным? Это уже казалось хорошей мыслью и уместным оправданием для стремительного побега. Что же сказать? В несвежие пирожки за обедом вряд ли кто-то поверит, слишком хорошо готовят эльфы. Надышался зельем на уроке Слагхорна?       Гермиона, о которой он уже почти позабыл, погрузившись в проблемы сокрытия своей личности, дернула его за рукав. Шепнула так, чтобы их никто не слышал, хотя они и стояли в стороне:       — Тебе нельзя фотографироваться! Особенно с ним.       — Сам знаю, — раздраженно огрызнулся Том. — Я и пытаюсь придумать…       Он осекся, взглянув на девушку другими глазами. А ведь ее присутствие сильно расширяло его возможности, подмешивая новые исходные данные для составления изящного решения задачи. Он перехватил запястье Гермионы, притягивая ближе.       — Ты мне поможешь, — он понизил голос, склоняясь к ней. Так, чтобы со стороны походило на обычный разговор влюбленной парочки. — Мне нужно уйти в Больничное крыло, а ты должна обеспечить мне повод для этого.       — Но что я сделаю? — Гермиона в удивлении распахнула глаза.       — Что угодно. Прокляни меня чем-нибудь несерьезным, но неприятным. Плевать, мне нужно сбежать отсюда любым способом до прихода журналистов.       — Но я не хочу тебя проклинать! — возмутилась она. — И с чего бы мне так поступать, это будет выглядеть максимально странно и подозрительно!       — Придумай что-нибудь, сделай вид, что мы поссорились, — Том бросил нервный взгляд на фотографа, которому надоело скучать в ожидании, и он начал пристраиваться к фотоаппарату, выбирая ракурс.       — Том, я… Я не знаю.       От такой задачи Грейнджер явно пришла в состояние паники, а ее глаза заметались по его лицу, будто она пыталась найти намек на то, что он пошутил. Пальцы ее нервно сжимались на палочке, но девушка никак не могла решиться вытащить ту из кармана полностью. В ужасе оглядела собравшихся в комнате людей, вжав голову в плечи: привлекать внимание их всех — директоров школ, начальника Департамента спорта и других чемпионов — ей явно крайне не хотелось.       — Ну же! — поторопил Том, видя ее колебания.       — Я… — Гермиона натужно повысила голос, и он зазвучал неестественно тонко. — Я видела, как ты на нее смотрел! Зачем ты привел меня сюда?! Уесть бывшую? Ты… ты… Кобелина!       Том не сомневался, что на его лице появилось выражение искренней ошарашенности — именно так он себя и чувствовал во время этого неожиданного спича. Но удивляться пришлось недолго. Следом смазанная вспышка перед лицом, а потом хлесткая боль в переносице и звон в ушах, белые искры перед глазами, расплывающиеся поверх черно-красного. Он оказался ни капли не готов к удару кулаком по лицу, как бы сам ни желал повода уйти в Больничное крыло. Инстинктивно схватился рукой за нос, но боль только усилилась. Под пальцами оказалось что-то липкое, а поверх словно лег тяжелый камень.       — Мать твою, Грейнджер! — просипел он вполне натурально и кинулся на выход.       Вспышка фотоаппарата прилетела в спину. Успел увидеть искренне шокированное выражение лица Марии и глумливую улыбку Доминика. Дамблдор только благодушно вздохнул вслед: «Ах, эта молодость, эта страсть…» — и вот наконец дверь хлопнула позади. Гермиона выскочила за ним в пустой коридор, пунцовая вплоть до корней волос.       — Извини-извини-извини, — бормотала она, потрясая ушибленной рукой. Подняла палочку. — Сейчас все исправлю!       Том стойко вынес еще одну волну тупой боли, когда нос встал на место по ее заклятию.       — «Кобелина?» — переспросил озадаченно, проверяя на ощупь лицо.       — Извини, — в очередной раз проскулила Грейнджер и страдальчески закатила глаза. — Это единственное, что пришло мне в голову, когда я судорожно пыталась придумать повод для скандала. Я посмотрела на Марию, а дальше оно как-то само…       — Придется пропустить трансфигурацию, будто я действительно пошел в Больничное крыло, — вздохнул Том.       — Лучше и правда отсюда уйти, пока никто еще не решил погулять, — Гермиона бросила нервный взгляд на дверь в аудиторию, и они двинулись прочь по коридору.       — Как удачно, что Томас задержался… — начал Том, а следом сразу понял, что это было вовсе не случайностью.       На это намекали и две фигуры, показавшиеся из-за поворота коридора. Вполне недвусмысленно намекали — стояли они гораздо ближе, чем то позволяли приличия; ухоженная блондинка стирала своим платочком красные следы с шеи Томаса, которые, судя по цвету ее губ, остались от помады. Тот склонил голову набок, чтобы ей было удобнее. При появлении Тома и Гермионы медленно выпрямился, а его рот искривился в издевательской усмешке.       Гермиона издала нечленораздельный писк и попыталась было ринуться прочь, но Том поймал ее за локоть.       — Смотрю, вы нашли гораздо более приятное времяпровождение, чем церемония проверки палочек? — поинтересовался, оценивая парочку. Это было… Странно.       — Исключительно ради тебя иду на такие жертвы, — отбрил Томас. — Чего ни сделаешь, чтобы задобрить прессу.       Дамочка поправила выбеленные кудряшки и улыбнулась кокетливо:       — Приятно вспомнить молодость! Как будто вновь прячусь от Филча по школьным чуланам. А сынок у тебя тоже горяч, — скользнула по Тому хищным взглядом.       — Рита Скитер, — сделал очевидный вывод тот. — Только правильное слово, наверно, будет «нагнуть», а не «задобрить».       — Остер на язык и так похож на тебя, — хихикнула Рита. — Теперь понятно, почему ты просил не делать его фото.       Том нервно провел рукой под носом, стирая кровь. Чувствовал себя он совершенным идиотом.       — Приятно слышать, что ты позаботился об этом, — процедил он. — Только лучше бы я знал такие вещи заранее, чтобы не пришлось выкручиваться самому.       — У тебя свои методы, у меня свои. — По выражению лица Томаса можно было сказать с уверенностью: он не жалел ни капли и наслаждался потрепанным видом Тома. — Я не сомневался, что ты справишься. А теперь извини, мне пора приступать к своим обязанностям.       Положив руку на спину Риты меж лопаток, подтолкнул ее в сторону аудитории. Стоило им скрыться за поворотом коридора, Гермиона обессиленно прислонилась к стене и закрыла лицо руками.       — Беру свои извинения назад, — пробормотала устало. — Ты и Рита! Она такую дрянь писала про нас с Виктором во время прошлого Турнира…       — Не я, — привычно огрызнулся Том. — Уже далеко не я.

***

      Поворот, еще поворот. В этот поздний час коридоры пусты, лишь шаги эхом разносятся меж стенами. Эти бесконечные лабиринты могут давить на кого угодно, но только не на того, кто знает их как свои пять пальцев. Дежурное освещение вспыхивало с запозданием, уже за спиной, пока он безразлично двигался сквозь полутьму, не оглядываясь ни на портреты на стенах, ни на играющие на золотистых рамах блики.       Темнота пугает людей, но он никогда не мог понять, чем именно, еще со своего приютского детства. Пока все тряслись от ужаса перед мыслью спуститься в подвал, он не осознавал, что в этом страшного — лишь отсутствие света и благословенная пустота, которая позволяет отгородиться от мерзости окружающего мира, раствориться в ничто и забыть на секунду, где и среди какой грязи он находится. Казалось, это все было в прошлой жизни — вырезать бы, сорвать из памяти подобно старому рисунку, прилипшему к стене на пожелтевшем клее, — но нет, штрихи плывут под закрытыми веками, против воли складываясь в картины. Четкие или бледные, они трансформируются, меняют очертания и расплываются бордовыми кляксами, пропитывают не бумагу, а собственную кожу. Выступают кровавой испариной, зудят, как будто обладают своей волей, разъедают снаружи и изнутри, пока свет не станет алым.       Концентрация ускользает, словно дым меж пальцев, и требуется громадное усилие воли, чтобы вновь ощутить себя здесь и сейчас. Вновь ощутить себя целым. Тем человеком, которым он должен стать? Тем, кем всегда хотел быть? Образ плывет, безбожно сминаемый, как глина под пальцами. В его силах вылепить нечто новое, не прошлое и не будущее, а настоящее, сотворить собственными руками. Обжечь в пламени бушующих эмоций и закрепить в веках.       Привычно толкнул дверь и вошел в комнату. Сразу же ощутил — что-то не так, выбивается из рамок обыденности. Определенно, этой женской фигуры здесь быть не должно, ни ее пламенеющих волос, ни хрупких пальчиков, ни вскинутых на него зеленых глазищ. Вечно в них плещется этот испуг, словно у молодой лани, которая сама ступила на ночную трассу и совсем не ждала ударившего в нее света фар. Но зачем она тогда пришла?       — Том, я… Хотела поговорить.       — Не ожидал тебя здесь увидеть, — обвел взглядом комнату, но никаких признаков, что еще что-то выбивается из привычного порядка вещей. Распадается. Нет, реальность казалась вполне твердой, как и дверной косяк, к которому он прислонился плечом, приняв деланно небрежную позу. — Кто ты такая и куда дела Лили Поттер? Но что важнее, куда ты дела моего секретаря? В жизни не поверю, что он ушел домой раньше меня.       — Думаю, Перси давно стоило бы изучить ассортимент магазина его братьев и не принимать леденцов, какими бы невинными ни выглядели женщины, которые их предлагают. По моим расчетам, минут через десять он уже вернется к своим обязанностям, попрощавшись с новым белым другом.       Улыбка кривая и искусственная, но попытку он оценил. Подошел ближе, взмахом руки указал на свой кабинет.       — Пойдем.       — Я бы лучше… Поговорила с тобой здесь.       Его рука зависла в паре сантиметров от ее плеча. Взгляд уперся в него уверенно, но не так-то просто обмануть того, кто прекрасно чувствует запах чужого страха, смешанный пьянящей терпкостью с фальшивой цветочной легкостью духов.       — Боишься меня, — озвучил очевидное.       — Не хочу вредить твоей репутации. — Видимо, сама поняла, как ненатурально это прозвучало, потому что поправилась, немного смутившись: — И своей.       — И как же твоей репутации повредит обсуждение деловых вопросов с министром? — он плавно опустил руку на секретарский стол прямо позади Лили, отрезая пути к отступлению. — И кто нас увидит так поздно? Раньше тебя это не смущало.       — Я была молодая и глупая, а ты обратил на меня внимание и был мил… по крайней мере, поначалу. Пока я не поняла, что у этих отношений нет будущего… И лучше синица в руке, чем женатый министр, для которого я лишь очередное развлечение. Пожалуйста, давай не будем возвращаться к давно прошедшему и отболевшему.       — Давно для тебя, не для меня, — горько заметил Томас.       И то было правдой: обрывки воспоминаний, накативших при слиянии двух версий вселенных, плавали перед глазами круговоротом, такие свежие, будто то случилось вчера. Хотя для него, наверно, и вовсе не случалось? Какой смысл помнить события, произошедшие не с тобой, а с двойником, от которых остается лишь горькое послевкусие пепла вместо сладости чужих губ, каменная жесткость вместо шелка локонов меж пальцами.       — Не надо, — она перехватила его руку, которая почти успела нырнуть в рыжие волосы, и ловко вывернулась из небольшого промежутка между ним и столом. — Я хотела поговорить о твоем сыне.       — Вот как? Тебе удалось меня удивить.       Собственный голос прозвучал непривычно хрипло. Сложив руки на груди, Томас развернулся, чтобы видеть собеседницу, и оперся бедрами на стол позади.       — Не отрицаешь, — улыбнулась криво. — Тебе меня тоже удалось удивить. Если прикинуть по дате его рождения, то выходит, что ты встречался тогда не только со мной. Впрочем, это было ожидаемо — я всегда знала, что ты за человек.       — Потому и выскочила за Поттера, — заключил Томас. Умолчав о том, что получил истинное удовольствие, убивая этого заносчивого оленя несколько лет спустя. — Мне забавно иногда размышлять на тему, что Гарри при определенных обстоятельствах мог бы быть моим сыном. Жаль, что ты не понимаешь этой шутки всецело, для этого надо отмотать три жизни назад.       — Но у тебя в итоге есть свой сын, — Лили не повелась на подначку и проигнорировала словесные кружева. — Том Реддл. И как я сразу не догадалась, это было так очевидно, как и ваше сходство при видимой противоположности. Его мать назвала мальчика в честь тебя? Что с ней стало?       — Умерла при родах, — ответил, равнодушно скользя взглядом по обеспокоенному лицу. Все такая же благочестивая и альтруистичная дурочка, которая в первую очередь думает о других, не о себе.       — И тебе все равно? — тонкие брови сошлись на переносице.       — Как ты выразилась, давно прошло и отболело.       — Допустим. Но у тебя остался Том! Он очаровательный мальчик, доброжелательный, сильный. Умный. Впитал в себя все лучшие твои качества.       — Думаешь, он стал тем человеком, которым не быть мне? — усмехнулся цинично. — Дорогая, ты сама не знаешь, насколько заблуждаешься…       — Нет, я прекрасно вижу, что Том — хороший человек, — упрямо возразила она. — Зачем ты так с ним?       — Я отношусь к нему почти так же, как к себе, — ответил Томас с ухмылкой.       — Вряд ли ты стираешь себе память и заставляешь участвовать в Турнире! Что произошло между вами? Он догадался о вашем родстве, но тебе, конечно, не нужен такой скандал, когда ты связан семейными узами с благороднейшим домом Блэков? Пытаешься теперь избавиться от угрозы, надеешься, что Турнир сделает за тебя грязное дело? Все эти снятия ограничений на темную магию… Я прекрасно знаю, что Том не бросал своего имени в Кубок, он не собирался, и это Гарри может верить, что друг его обманывал, но не я! Это сделал ты, признай!       — Мне кажется, или ты неравнодушна к мальчику? — Томас прищурился, а по его лицу скользнула едкая усмешка. — Выглядит совсем не материнской любовью. Ай, Лили, ровесник твоего сына, можешь ли ты строить из себя святую после подобного?       — Я и не строю, — она упрямо вздернула подбородок. — Не отрицаю, в нем чувствуется шарм, это ему досталось от тебя, однако теперь прекрасно понимаю, что именно меня цепляло. Что было той мыслью, которая зудела и крутилась в голове.       — Волнуешься о нем больше, чем я. И я не могу упустить такую возможность. Что ты думаешь по поводу небольшой сделки, Лили? — Прислонившись к столу, он все равно смотрел на нее сверху вниз. — Я могу пообещать тебе, что с Томом все будет в порядке и я не причиню ему вреда. А ты же на время позабудешь о своих предрассудках и дурацких принципах и позволишь нам обоим насладиться жизнью.       Сердце билось непривычно гулко, стучало в ребра, пока она скользила по нему озадаченным взглядом. Томас же считал удары до того, как осознание непристойного предложения дойдет до ее разума, взорвется позади зеленых глаз. Как давно он ждал этого всплеска адреналина, когда секунды тянутся застывшим медом, а воздух обжигает легкие. Тело становится невесомым, словно сотканное из сияющих энергией нитей, тонкого и эфемерного волокна, а весь вес, вся тяжесть концентрируются где-то в груди, распирает ребра. Чувство неизвестности, текущее по жилам, пьянит сильнее любого алкоголя, вместо роя мыслей оставляет лишь одну потребность, одно желание, самое базовое и примитивное. Взять то, что твое по праву.       — Нет, — слово резануло неприятно и неожиданно, и Томас замер, на какую-то долю секунды не понимая, как звучащее в ушах набатом «да» могло так резко изменить тональность. — Каким бы мудаком ты ни был, я не верю, что ты можешь причинить вред собственному сыну. И твой банальный шантаж лишь подтверждает мои выводы — ты не планировал ничего подобного, иначе не отказался бы от затеи настолько легко. Вот теперь мне стало спокойнее, спасибо. Я узнала все, что хотела.       Дверь хлопнула оглушительно, и Томас некоторое время тупо смотрел на темное дерево с изящной резьбой, будто видел впервые. Он слышал от нее отказы постоянно, в своей прошлой жизни, но почему-то именно сейчас, в этот раз был уверен, что получит причитающееся. Пальцы нервно сомкнулись на деревянной кромке столешницы — скрутившее напряжение перемешивалось со злостью, которая вскипала и шипела внутри. Оно давило, словно на поршень паровой машины, раскручивая до диких оборотов, а жар жег кончики пальцев. Требовал что-то сделать с ним, пока критическая масса не привела к взрыву. Собственные частые вдохи не давали насытиться безвкусным воздухом, а что-то темное, мутное и грязное поднималось по артериям прямиком к мозгу.       Дверь снова хлопнула, и Томас вскинул взгляд, которым мог бы в прямом смысле прожечь.       — Миссис Поттер, это было возмутительно!.. — Перси Уизли осекся и застыл на пороге. Быстро смешался под взглядом шефа.       — Все в тебе хорошо, Уизли, — прошипел Томас. — Кроме того, что не баба. Напомни мне завтра заменить тебя, а то так работать невозможно.       Он порывисто встал и прошел в собственный кабинет, шарахнув дверью. Выброс эмоций на этого идиота, который остался хлопать глазами в приемной, не помог ни капли. Хотелось другого, совсем другого, что-то сделать с этим напряжением и избавиться от него, выплеснуть алую злость, восстановить свой контроль. Томас тяжело оперся на собственный рабочий стол — пальцы дрожали. Выпивки тут давно нет, но кажется, где-то еще должна остаться пачка сигарет. Он начал нервно выдвигать ящики. Дойдя до нижнего, с которого пришлось смахнуть собственные защитные чары, замер, глядя на то, что лежало на дне.       Лежало на дне и смотрело на него в ответ пустыми глазницами, пока пряное возбуждение скручивало всю сущность, радостно выпуская острые когти.       На белую маскарадную маску.