«Хрупкая, но воин
Не знает боли
Как на все это хватает у неё воли?»©
Миша Марвин — Полюбил такую
У Юли тряслись руки. И дрожь эта, вызванная резким испугом и выбросом адреналина в кровь, никак не утихала. Катя бледнела на глазах, губы становились синими, и это не предвещало ничего хорошего. Памятуя случай шестилетней давности, Высокова впала в настоящий ужас, а все ее мысли были заполнены мольбой: только бы не повторилось. Когда одногруппница крикнула «Скорая скоро будет!», они поняли, что как бы быстро не мчала эта чудо-машина спасения, сидеть в аудитории у бессознательной Кати — не вариант. Подхватив ее на руки, Кирилл поспешил с рыжей в медицинский пункт на первый этаж. Юля бежала следом. Все, кто встречался им на пути в коридоре, расступались, провожая их внимательными взволнованными взглядами. Оля, что вызвала скорую помощь, наспех схватила вещи Кати, скинув черти как в сумку ее тетрадки и принадлежности, схватила со стула ее рубашку и дернула вслед за старостой. Все всполошились, стали волноваться, даже преподаватель впал в ступор, не совсем понимая, идти за студентами или же остаться и продолжить. Ребята ворвались в медпункт, едва ли не с ноги открыв дверь. Хотя, было нечто подобное, потому что руки Кирилла были заняты. Фельдшер, что разбирал какие-то справки и книжки на пару с медсестрой, тут же подскочил на месте и поспешил к ним. — Что случилось? — Он не стал осматривать рыжую, поспешил открыть соседнюю дверь. — Обморок, — кратко ответил парень, занося девушку в процедурный кабинет. Медсестра уже суетилась вокруг в поисках нашатыря и ватных шариков. — Ей стало нехорошо, я предложила ее отвести, и она упала, — как-то сбито выдала Юля, кружась вокруг. Кирилл уложил Громову на кушетку. Медсестра оказалась тут как тут с нашатырным спиртом, едкий запах которого, казалось, тут же проник в нос каждого и заставил отшатнуться. Женщина поднесла зловонную ватку к носу девушки, но никакой реакции от той не наблюдалось. Фельдшер, не найдя в этом ничего хорошего, — также, как и ребята, — склонился и, приподняв голову Громовой, прислушался, дышит ли она вообще. Дышала, слава Богу. Медсестра помазала ей виски, продолжила водить ваткой возле носа. И тогда Катя нахмурила брови, скривившись от едкой вони. Попыталась отодвинуться подальше, отворачивая голову. Но глаза не открыла. — Это сердце… — Вновь повторила шатенка, как попугай, с диким беспокойством глядя на подругу без сознания. — Скорую…. — Мы вызвали, — кивнул женщине Кирилл. — Давление очень низкое, — заключил врач, откладывая на кушетку тонометр. Обхватил рукой запястье девушки и, найдя точку на лучевой артерии, стал внимательно считать удары сердца. Студенты так и стояли, испуганно переглядываясь и не совсем понимая, насколько все плохо. То, что все плохо — факт, вопрос насколько. В чувство ее привели с трудом. Громова открыла глаза, окинула всех взглядом воспаленных красных глаз от слез, температуры и недосыпа, а после вновь закрыла, словно бы желая уснуть, чего ей сделать не позволили. Скорая приехала через двадцать минут после звонка. Врачи забежали в кабинет, начиная суетиться вокруг девушки и опрашивать фельдшера университета. Ребят выгнали куда подальше, чтобы лишний раз не задавали вопросов, не видели всего и попросту не мешались. Юля решила, что это хороший момент, чтобы сообщить о происшествии куратору. — Когда вы ели последний раз? — Фельдшер строго смотрел на рыжую. Та лишь туманным взглядом наблюдала за врачом скорой помощи, что копался в своем чемоданчике. — Вчера… утром, — ответила, поморщившись от неприятных ощущений. Тело ломило, дикая слабость сковала железными цепями. Казалось, она не в состоянии даже сесть самостоятельно. Вряд ли прием пищи вчерашний утром можно было в принципе назвать едой — кофе и печенье не еда. Врачей эта новость совершенно не обрадовала. Они скосили взгляды на Кирилла и Юлю, что стояли в дверях, но не спешили задавать им вопросы. — Когда полноценно спали в последний раз? Хотя бы восемь часов. Катя в ответ лишь усмехнулась, и другого ответа не потребовалось. — Переносите простуду на ногах? — Выбора нет, — ответила, но в голосе уже не было усмешки или хотя бы намека на веселье. Глаза ее, казались, покраснели еще сильнее, но уже от накатывающих слез, потому что все мысли вновь вернулись к маме, операции, деньгам, работе… — Вам необходима госпитализация. Полежите в кардиологии под надзором врачей, Вас покапают, проведут необходимые обследования. Сердце у Вас ни к черту, — врач скорой помощи говорил без прикрас, не уговаривал, не пытался завуалировать главное — проблемы с сердцем есть, они серьезные и игнорировать их нельзя. — Нет, — прохрипела Громова и откашлялась. — Нет? — Воскликнула Юля со стороны, ужаснувшись, когда услышала. — Ты с ума сходишь? — Друг положил руку ей на плечо и отодвинул назад, призывая стихнуть. — Мне не нужна госпитализация, — Катя была непреклонна. — Вы отказываетесь? — Как-то неуверенно переспросила медсестра. — Катерина Игоревна, подумайте, это все ради Вашего же блага… — Отказываюсь. Давайте, я подпишу вашу бумажку, только отстаньте от меня со своей больницей…. При мысли о госпитализации девушке становилось еще больнее и страшнее. Во-первых, мама просто не переживет новости о том, что проблемы с сердцем ее дочери вновь дают о себе знать, да настолько, что ту увозят на скорой в кардиологию прямо с пар. Да и сразу возникнет вопрос: что спровоцировало очередной «приступ»? Во-вторых, если Катя сейчас ляжет в больницу, то это минимум недели на две. Это потерянное время, а, следовательно, потерянные смены в баре и деньги, которые сейчас были необходимы ей, как никогда. Высокова с трудом сдерживала свой порыв устроить тут всем хорошую взбучку. В первую очередь — подруге, за такую колоссальную глупость и баранье упрямство, фельдшерам — за такое пренебрежение и отсутствие всякой настойчивости на госпитализации. Кирилл положил руку на ее плечо и сжал, покачав головой, как бы говоря, что поскандалить она еще успеет, но сейчас совершенно не подходящий для этого момент. Катя оставила кривую подпись на листке — руки казались такими слабыми и совершенно не подчинялись. Но врачи не спешили уезжать так быстро. Посуетившись еще немного, они поставили Громовой капельницу, дали наставления медсестре и только после этого уехали. Олю отправили обратно на пару. Кирилл был послан в буфет элементарно за шоколадным батончиком — глюкоза сейчас была очень кстати. Осталась лишь Юля, медсестра, сидящая на стуле рядом с Громовой и университетский фельдшер. — Как Вы допустили подобное состояние? — Владимир Георгиевич опустился на стул, глядя на Высокову как-то устало и строго одновременно. Катя, все же, уснула, но теперь они, по крайне мере, точно знали, что она спит. Капельница медленно капала, тихо булькая. — Вы говорите это так, словно я не пыталась ее остановить, — шатенка ответила резче, чем следовало. Почему-то эта фраза ее даже оскорбила, словно бы выставила в дурном свете, как будто Юле плевать на любимую подругу. — Она меня не слушает… Бегает туда-сюда, суетиться, как белка в колесе… Староста шумно выдохнула, откидываясь на спинку стула, но глаз с Громовой не сводила. Та размеренно дышала. Щеки ее уже не казались настолько бледными, губы чуточку порозовели. — Давно она болеет? — Медсестра жалостливо посмотрела на рыжую, а после повернулась к Юле. — Недели две. Терафлю пьет, но какой от него толк, если она нормально не отдыхает и практически не ест? — Шатенка устало взглянула на медицинских работников, словно бы ища понимания и поддержки. А после вновь выдохнула, казалось, на глазах сдувшись, будто бы воздушный шарик. — У нее мама болеет. Опухоль нашли. Вот она и носится уже полгода, деньги на операцию собирает. Поначалу еще ничего, просто ночью подрабатывала, в метро пела, зарабатывала потихоньку. С месяц назад они сходили на повторный прием… Маме хуже, да и стоимость операции оказалась выше. И понеслась… Ночные смены, дневные смены, университет. Мы живем вместе, но, если честно, пересекаемся только на парах, — выпалила Юля и прошлась по ним глазами. Фельдшер понимающе кивал, но взгляд его стал грустным. Медсестра же поджала губы, вновь взглянув на рыжую девочку, и концентрация жалости в ее глазах стала чуточку выше. Кирилл вернулся в медпункт со стаканчиком сладкого горячего чая в руке и шоколадным батончиком. Вслед за ним вошла и куратор, выглядела обеспокоенной и взъерошенной, словно бы бежала сюда на всех парах. — Как она? — Жанна Сергеевна спросила тихо, оглядывая свою студентку и медиков. — Спит. — Изрек Владимир Георгиевич, внимательно глядя на капельницу. — Капать будет еще минут пятнадцать. Лена, останься с ней. — Медсестра кивнула. — Пойдемте, молодежь. Они перешли в соседний кабинет. Мужчина тяжело опустился на стул, оглядывал бумаги на своем столе, а после вытянул одну бумажку и взял ручку. — Ей бы капельницы желательно ставить… — Пробормотал, глядя на листок, а после повернулся к Юле. — Кто-то из близких может внутривенно поколоть? — Я могу. Я маме колола. — Хорошо. Я напишу Вам препарат… — Он стал быстро записывать на листок и заговорил спустя несколько минут. — От госпитализации она отказалась, но больничный ей необходим. С сердцем шутки плохи, я уже не говорю о запущенной простуде. — Он смотрел на куратора, а друзья дружно закивали, как болванчики. — Напишу справку на две недели. Проблем с пропусками быть не должно, ведь так? — Конечно, — закивала куратор. — Никаких проблем с преподавателями и пропусками не будет. Я всех предупрежу. — Десять дней будете колоть внутривенно вот этот препарат, — он протянул старосте листочек, — следите, чтобы спала минимум часов по восемь, ела три раза в день. Никаких физических нагрузок, постельный режим. Недолгие прогулки — минут по тридцать — по вечерам не помешают, ей нужен свежий воздух. Пусть лечится, выздоравливает и относится к своему здоровью ответственно. — Спасибо большое, Владимир Георгиевич. — Сейчас капельница закончится, езжайте домой. Лучше на такси, нечего таскаться по метро. — Конечно, — повторила Юля. Куратор, убедившись, что ее студентка в надежных руках, извинилась, попросила позвонить ей вечером и покинула кабинет — ее ждала группа студентов и незаконченная лекция. Они вернулись в тот кабинет. Катя продолжала спать. Грудная клетка ее поднималась медленно, но как-то тяжело. Высокова присела на стул рядом с кушеткой. Стала аккуратно складывать все вещи в сумку подруги по новой, аккуратно. Отложила телефон на кушетку, продолжила возиться с тетрадками. Спустя пару минут ее отвлекло уведомление. Дима. «Как ты себя чувствуешь? На парах?» Юля уставилась на экран, внимательно читая сообщение, что высветилось в строке уведомлений. Поначалу ее лицо выглядело задумчивым и серьезным, а после приняло хитрый вид, а губы тронула улыбка. Она взяла в руки телефон Кати и разблокировала. Кирилл, наблюдающий со стороны за старостой, понял, что она что-то задумала. Но…что? «Привет, это Юля. Подруга Кати. Ей стало плохо на паре, мы в медпункте». Ответ не заставил себя долго ждать. Сообщения буквально посыпались одно за другим, раздражая всех мерзким звуком уведомлений. «Что случилось?» «Она в обморок упала?» «Что сказал врач?» И тому подобное. Юля, довольная такой реакцией, продолжила свою веселую игру. «Скорая приезжала. Поставили капельницу. Сейчас докапает, домой поедем». И, бинго! Высокова Юлия забирает первое место в этой странной игре и получает главный приз в виде того, чего и добивалась: «Я вас заберу. Напишу, как приеду». «Ой, да мы на такси…» — надо же было поскромничать. «Я приеду» Шатенка только что не хихикала. Кирилл все еще ничего не понимал. Капельница закончила капать. Ее сняли, прижали ватку к месту укола и заклеили бинтом. Юля аккуратно разбудила подругу, коснувшись плеча. Кирилл помог Громовой сесть, тут же накидывая ей на плечи ее же теплую рубашку — Катя ежилась от озноба. Всучил ей в руки стаканчик с чаем и шоколадный батончик. — Ешь, и поедем домой. Ты на больничном, — мягко произнесла Высокова, присаживаясь рядом и понимая, что отругать ее еще успеет. Катя, оглядев все вокруг сонным и ничего не понимающим взглядом, сделала глоток чая и лишь кивнула. Нахохлилась, как попугайчик, сильнее кутаясь в рубашку, и облокотилась на стену. Впервые за последнее время ей было плевать на университет, хотелось приехать домой, лечь в постель под теплый плед и проспать следующие двадцать шесть часов, если же не больше. Не было ни крупицы силы, казалось, даже на то, чтобы держать спину ровно. Грудную клетку все еще неприятно сдавливало. Юля, что держала в руках ее телефон, то и дело поглядывала на экран, ожидая сообщение от Масленникова. — Мы на метро? — Прохрипела Катя, проглатывая кусочек шоколадного батончика. — Какое метро, Кэт? С ума сошла? Я… такси вызову, — отговорилась, улыбнувшись вновь. Громова кивнула. Было, если честно, плевать, как именно они доберутся домой. Главное — как можно быстрее. Прошло минут десять. Катя опустошила стаканчик и отдала его Кириллу вместе с оберткой от батончика, в котором осталась половина. Не съела. Внутри был странный дискомфорт, напоминающий тошноту — желудку стало тяжело даже от половины батончика и стакана чая. Надела рубашку, морщась от ломоты во всем теле. Юля забрала ее вещи и свои, друг помог ей подняться и, поддерживая под локти, повел в коридор. Они попрощались с фельдшером и медсестрой, поблагодарили их за все и покинули медпункт. «Я подъезжаю» — гласило сообщение, и Высокова серьезно задалась вопросом, с какой же скоростью летел по дороге Дима, раз оказался возле университета так быстро. Они вышли на крыльцо. Легкий ветерок обдувал, придавая толику бодрости и освежая. Катя вдохнула поглубже. Вся эта духота и жар, что преследовали ее внутри помещения, отступали, позволяя ощутить прохладу. Юля заприметила знакомую машину, и они стали спускаться по ступенькам. — А что… — Начала Громова, замечая знакомый черный гелентваген и стоящего возле него Масленникова. — Что он тут делает? Ты же вызвала такси? — Вопросы были странные, потому что мозг просто отказывался работать. — Ну… А чем тебе не такси? — Высокова кивнула в сторону блогера. — Юля, — осуждающе протянула рыжая, но поняла, что сил продолжать ругать подругу за такую наглость, не было. — Пошли, давай. Главное, что домой отвезет. — Поторапливала ее шатенка. — Привет, — Дима приветливо улыбнулся, но улыбка эта быстро сползла с его лица, когда он внимательно оглядел Катю. Бледная, измученная, слабая, с красными воспаленными глазами и синяками под ними. Она казалась еще худее, чем до этого. Появилось странное желание обнять ее, словно это жест мог хоть как-то облегчить ее состояние. — Привет, — кивнула, выдавливая из себя слабую улыбку. Вышло плохо. Кирилл только кивнул, оглядывая мужчину не без толики презрения. Внутри разрасталось чувство раздражения и соперничества. Каким бы горьким не был факт, что Катя считает его не более чем другом, он не терял надежды покорить ее сердце. Не терял… Масленников открыл ей дверь переднего сидения, взял за руку, помогая сесть. Стало противно от самой себя за это чувство слабости и до невозможности стыдно за подругу — она отвлекла его от дел, заставив жалостливым сообщением приехать к университету. Хотелось извиниться с десяток раз, но стоило сесть удобнее, единственным желанием и мыслью стало — спать. Дима легко улыбнулся, а после потянул ремень и пристегнул ее. Громова только слабо кивнула. Титаническая усталость за руку с сонливостью тяжело опустились на ее плечи и голову. Она медленно моргнула. — Я напишу, — кивнула Кириллу Высокова, складывая их вещи на заднее сидение. — Хорошо. Друг последний раз окинул тяжелым взглядом Масленникова, который в свою очередь выглядел очень даже приветливо, и был вынужден вернуться на пары. Юля забралась на заднее сидение. Первую половину пути Катя стойко держалась, сражаясь со своей сонливостью, а после сдалась под тягостью усталости и облокотилась на стекло, прикрывая глаза. Уснула. Дима бросил на нее обеспокоенный взгляд, а после сделал радио чуточку тише. Юля встретилась с ним глазами через зеркало заднего видения и поджала губы. А после открыла телеграмм и написала Паше, что сегодня и следующие две недели рыжую на работе можно не ждать. — Что случилось? — Послышался тихий голос, заставляя ее поднять голову. — В обморок упала. Носится, как ненормальная… Простывшая еще. — Казалось, чем больше говорила шатенка, тем больнее ей становилось в груди от осознания всей «катастрофы». Дима хотел спросить дальше, но почему-то не решался. Вдруг осознал, что странное волнение и легкая дрожь внутри так и не стихла с момента получения сообщения, хотя где-то глубоко внутри ему и стало чуточку спокойнее — сейчас Катя была в его машине, и он видел, что она, если так вообще можно было сказать, в порядке. — Мы скорую вызывали, ее госпитализировать собирались… Так эта овечка отказалась. — Отказалась? — Спросил громче, чем планировал, и опасливо покосился на спящую Катю. — Да. Машина остановилась возле подъезда. Дима припарковался. Юля высунулась на переднее сидение и посмотрела на подругу. Та блаженно спала, будить ее совсем не хотелось, но и оставлять в машине Масленникова — не вариант. — Кэт,— прошептала, касаясь ее плеча. Никакой реакции. — Не буди, — строго раздалось со стороны. Высокова повернула голову и вскинула бровь. — Я отнесу ее. Девушка кивнула, а маленькая Ларисочка Гузеева внутри радостно запищала от восторга. Юля вытащила вещи, а после заметила, как аккуратно и бережно Дима отстегивает ремень безопасности, стараясь не издавать лишних звуков, а после берет рыжую на руки. Она была такой легкой. Масленников неосознанно прижал ее к себе. Высокова закрыла дверь автомобиля, и направилась в подъезд. На лифте поднимались молча. Шатенка открыла дверь квартиры, скинула кроссовки и прошла в комнату Кати, показывая, куда ее нести. Тут же открыла окно на проветривание, потому что было как-то душно. Дима аккуратно уложил Громову на постель и взял в руки плед, сложенный на стуле. Юля стянула с подруги кроссовки и рубашку. Масленников накрыл ее пледом, а после, не сдержавшись, аккуратно коснулся тыльной стороной ладони ее щеки. Горячая. У нее температура, кажется. — Спасибо, правда, — донесся шепот за спиной. — Перестань, — он повернулся к Юле. — Чай, кофе? — Чай, — мужчина кивнул. Высокова удалилась на кухню. Он последний раз оглядел Катю, а после вышел из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Шатенка выглядела уставшей и взволнованной, доставая из шкафчика чай, кружки и сахар. — У нее такое уже было? — У нее слабое сердце, — выдохнула, прикрывая глаза, а после повернулась. Облокотилась на столешницу. Хотелось выговориться. Рассказать о том, как сильно она волновалась, как боялась за подругу, как сходила с ума по ночам, понимая, что Катя в баре переносит простуду на ногах. — У Кати был инфаркт в семнадцать лет. — Семнадцать? — Отпавшая челюсть и округленные глаза выдавали весь его шок. Зато теперь, кажется, стало ясно, что за таблетки она пила тогда в ресторане. — Да. Мы ЕГЭ сдавали. Последний экзамен был, она носилась так с этой подготовкой, сутками решала варианты, бегала по репетиторам, боясь, что не сдаст. О нормальном сне и питании речи не было, да и стресс. Ну, сдала, вышла. Вроде бы облегчение, но ведь результаты ждать. Тогда еще сказала, что ей нехорошо. Но ничего серьезного вроде не было… Вернулась домой. А вечером упала в обморок. Ирина Владимировна — ее мама — вызвала скорую, госпитализировали, она позвонила мне вечером… — И сейчас история повторяется? — Да, благо, не инфаркт, и дело не в экзаменах, но факт. — Она поет в метро, работает по ночам в баре. Упоминала, что копит деньги. На что? Если Катя не хотела отвечать на эти вопросы, соскальзывая с темы, то Юле деваться некуда от этого допроса. — У нее мама болеет. Рак. Опухоль головного мозга. Ситуация еще не критичная, но, сам понимаешь, чем раньше — тем лучше, — чайник закипел, и она прервалась, чтобы налить чай. — Операция нужна. Поначалу Катя ориентировалась на половину миллиона с копейками. Мама ее еще… свято верит в эту квоту, что случится чудо, и наше министерство здравоохранения выделит средства на ее операцию. — Тяжело выдохнула. — И тут я Катю понимаю — квоту можно и не получить вовсе, а время идет. Она и стала работать, деньги собирать. И вроде собрала. Пошли на повторный прием. Ситуация ухудшается, да и очередь на квоту не двигается… И операция стоит дороже. У нее вроде собралась сумма за полгода, а в итоге не хватает… — Она живет в таком режиме уже полгода? — Да, последние недели три еще и в дневные смены работает. Юля поставила кружки на стол вместе с пачкой печенья, села напротив и устало потерла лицо руками, выдохнув. Дима смотрел на нее, а после опустил глаза на свою кружку, наблюдая за плавающим в ней пакетиком чая. Пытался осознать это все в собственной голове. Эта солнечная девочка изводит себя уже полгода, только чтобы спасти самого важного и дорогого человека в ее жизни. — А ее отец? — У нее нет папы. Бросил их, когда Кэт годик был, наверное… В общем, они вдвоем с мамой. У Ирины Владимировны младшая сестра есть, но, насколько я знаю, она не в курсе болезни. Не говорили. Масленников закивал, показывая, что понимает. Раздумывал с минуту. — Сколько стоит операция? — Семьсот двадцать тысяч, — выдохнула Юля, а после сделала глоток. А спустя мгновение подняла глаза на блогера, внимательно смотря. Пыталась понять, что он задумал, и верно ли ее предположение…**********
Дима сверился с навигатором и заглушил двигатель. Оглядел многоэтажку, вспоминая номер квартиры. Было странное волнение внутри. Выдохнул, собирая в кулак всю свою решимость. Вышел из машины. Прокручивал в голове номер квартиры, словно боясь забыть, но, по счастливой случайности, наткнулся на человека, выходящего из подъезда, и вошел, минуя домофон. Поднялся на нужный этаж. Остановился у дверей квартиры, вдруг ощущая странную нерешимость. Поправил сумку на груди. Захотелось невротически усмехнуться — это будет очень странно. Решился. Нажал на звонок. Послышались торопливые шаги за дверью, а спустя минуту она открылась. Пред ним предстала женщина лет сорока пяти, или же пятидесяти, с ухоженными рыжими волосами, но не такими яркими, как у ее дочери, с такими же светлыми глазами. Они, оказывается, были практически одинаковые. Женщина выглядела уставшей, и, казалось, чувствовала себя не очень хорошо. — Здравствуйте, — заговорила она, внимательно оглядывая незваного гостя и пытаясь понять, кто это и зачем он пришел. Дима потупил всего несколько секунд. — Здравствуйте, Ирина Владимировна. Меня зовут Дмитрий, я друг Кати. — Женщина кивнула, показывая, что понимает, но ни разу не видела и не слышала об этом самом «друге». — Мне нужно с Вами поговорить…