pittacium

ваня устал. за пятьсот лет скитаний и попыток понять, что произошло в роковую ночь падения кхаэнериях — устал. потому что он остался в живых, проклятье лишь задело левую часть лица — область над глазом почернела и стала напоминать «небо» над их подземным государством — с крапинками звёзд. остальной народ ждала участь в несколько раз хуже — они превратились в монстров бездны, которая теперь стала их домом. ваня видел смерти архонтов, некоторых был участником — первые сто лет он беспорядочно резал, убивал и ревел от негодования — «за что?» «почему ты бросил меня, мой принц?» — вопрос, который уходил в густую чёрную бездну и никогда не находил ответа. на одиннадцатой звезде, на самом необыкновенном из всех прервалась правящая семья кхаэнериях — их надежда. сережа поступил так — как смог — разогнал из последних сил наступление архонтов, попытался очистить разум тех, кто уже уходил в мир иной — попытался даровать им покой. а ваню проклял на существование без него. слова «единственный и навсегда» на кхаэнерианском в голове каждую секунду крутятся — ваня нашёл сотню им объяснений, сотню смыслов, но так и не понял, как сережа связал его с этим тесным без принца миром. потому что хранитель ветви не хотел оставаться тут — не хотел быть тут с историей мёртвого государства — с историей мёртвой семьи. ваня последний житель кхаэнерии оставшийся в живых и в своём уме — «единственный и навсегда». он видел множество людей, зверей, а также тех, кого зовут богами — архонтами — никто из них не стоил ни минуты его времени, но каждому он её уделял. потому что, кроме того, как искать любое упоминание мёртвого королевства — ване ничего не оставалось. если память не тлела — то ваня вполне. он помнил чужие волосы и каждый день вспоминал ту роковую ночь, в которую он потерял всё. свою историю. ваня вспоминал о том, как сказал, что сережа никудышный правитель — и сто раз сам себя за это проклял. нет, тысячи. потому что это ваня — отвратительный хранитель ветви — на нём оборвалась череда правления, он не уберёг своего принца — их народ умирает в агонии уже как пятьсот лет, а ваня просто сторонний зритель, наблюдатель. наблюдатель истории, которую нельзя написать или рассказать. наблюдатель печальной погибели его родной кхаэнерии. ваня никогда не простит архонтов за то, что в ту ночь подошли к порогу замка. не простит и того, что они посчитали, что их воля выше воли государства кхаэнерии. потому что ни одна живая тварь не заслуживает так мучится, так бесконечно страдать. а хранитель ветви страдает все пятьсот лет. не сдаётся, посещает каждое из государств, ищет там в письменах строчки о забытой кхаэнерии — находит крупицы в сказках, в воспоминаниях стариков ли юэ, которые рассказывают это детям как небылицы — но правды в тех словах, кроме самого светлого имени кхаэнерии — нет. никто не говорит о их звёздах, о том, какими добродушными были люди, как научились возделывать вечно мёрзлую землю без света. не говорят и о том, что в кхаэнерии родилась алхимия, что именно там, в далёкой стране появились самые умные учёные — никто так и не смог повторить их творений. рты простых людей злословят, говорят о том, что вся кхаэнерия бездновская дрянь, бесконечный ужас и пугают этим детей, не идущих вовремя спать. потому ваня устал. он смотрит на неугасающее дерево в замке кхаэнерии и скулит от безысходства. ему бы сдаться, но, если оно, дерево правящей семьи сейчас горит, значит ли, что у него есть шанс? значит ли, что где-то по земле ходит он? раскидистое дерево померкло в ту ночь и ваня верил, что навсегда. в другое не мог. потому что так не бывает — ветвь прервалась, обломилась и больше не могла возродиться — не от кого. ваня не знает, но времени у него не так много — человеческая жизнь, пусть и звёздная, коротка. а мир огромный. хранитель ветви ищет по странам, в попытках ухватиться хоть за что-то, понять, где же мог появиться наследник кхаэнерии. и надеется, молится, чтобы это был сережа. такого не было в истории государства, но даже если это сбой — ваня согласен убиться в поисках и прекратить эти страдания. всё готов за это отдать. и обязательно отдаст если потребуется. сколько бы не пришлось — всё вывернет. «ваня, ты знал, что весь мир вывернут? это не они наверху, а мы. просто спрятаны так под звёздами, что нашей силы хватит, чтобы все страдания мира прекратить?» — ваня был уверен — сережа бредит, как все звёзды кхаэнерии бредит. только все десять до него бредили под конец своей жизни, перед самым закатом, чтобы взорваться звёздопадом на черном небе, а сережа будто всегда был такой. говорящий истину, которая не нравилась селестии. ту самую правду, что за сто замков спрятана, за которую умер оробаси, за которую были погребены люди ледяной горы — драконьего хребта. за неприметную правду. ваня находит его через пятнадцать лет, после загорания дерева. для самого хранителя ветви это даже не срок — он ждал намного дольше, для него время пролетело совершенно незаметно — потому что новая цель давала надежду, что хоть что-то получится. и у него получилось. парень в неприметной одежде стоит на драконьем хребте прямо у пика небесной стужи — в самом центре заснеженных гор. туда, куда обычный человек не заберётся ни в жизни — умрёт ещё на входе в подземные пещеры. ваня встречает сережу именно там — стоящего и завороженно глядящего на творение селестии — пик карателя. звезда не замечает его, подходит к орудию смерти совсем близко и легко касается ладонью — хранитель от этого действия пугается, думает подбежать и оттолкнуть, но земля под ногами начинает трястись. шип загорается ярким — «как же давно я не видел этот свет» — светом и взлетает, зависая в воздухе. хранитель смотрит на это не моргая, пока сережа не двигается и лишь серебрит ярким мерцанием кончики пальцев. ваня падает на одно колено — так, как никогда не делал — прямо перед замершим парнем, который смотрит будто сквозь мужчину перед ним. хранитель берёт чужую ладонь и мягко целует костяшки, которые ощущаются такими же сильными, как в вечер, когда он его потерял. сережа, который может и не сережа совсем уже, может с другим именем, вдруг ласково улыбается, как мог только он и кладёт вторую руку на щёку вани, тепло гладя светящимися от силы пальчиками скулу. — отведи меня домой, ванечка.