× × ×
Море. Это было их место. Место встречи начиная с выпускного в старших классах. Каждый год они приходили на это место, в этом маленьком городке под названием «wonderland», где жили раньше в детстве. Ни один из них за пятнадцать лет не нарушил этакой традиции приезжать сюда летом, хоть и было тут прохладно в этот период времени. Парни спокойно сидели на берегу и вбирали в себя тяжёлый кислород. С каждым годом было всё сложнее. С каждым годом изо рта выходило всё меньше слов и радости. Они любили помолчать. Когда им уже за тридцать, говорить друг с другом совершенно не о чем, а если честно, то просто больно. Но даже зная, что происходит, они продолжают приходить сюда и видеть друг друга каждый год, который был для них чем-то вроде ада и рая одновременно. — Моей дочке уже третий годик. Она очень энергичная, но такая стесняшка, что при каждом взгляде я вспоминаю тебя и твою… улыбку, — проговаривает Сонхва, совсем позабыв, как же больно говорить подобное Хонджуну. — Моя жена хочет собраться вместе с твоей семьёй, провести время и тому подобное, — грустно лепечет Хонджун. — Но мы этого делать не будем. — Не будем, — кивает парень. Звуки моря заседают в ушах с больными воспоминания. В восемнадцать тут было весело, в двадцать грустно, в двадцать пять больно. А в тридцать пусто. Как же Хонджуну хотелось обнять Пака и никогда не отпускать, проговорившись, что мечтал сделать так с девятого класса. Как же Сонхва хочет запечатлеть поцелуй на губах у Кима и исчезнуть из его жизни навсегда, чтобы никого не мучать. Но младший никогда бы не принял его подобных желаний. Он с девятого класса как-то избегает прикосновений.× × ×
Выпускной класс. Шумиха, пьяные подростки и играющая музыка. — Давай сбежим, хён? Сонхва улыбается одноклассникам, поддерживая разговор. Слышит тихий шепот в ухо и незамедлительно кивает. Его берут за руку, а потом будто опомнившись, отпускают с мелким вздрогом. Ким улыбается как-то побито, а старший, забив на своё бешено стучащее сердце, хватает парня, но уже за кисть, и бежит. Бежит куда подальше. Улицы пустые. Первый час ночи. Лишь фонари напоминают о том, что городок не заброшен. Пак глазами ищет какую-нибудь скамейку, чтобы просто посидеть и поболтать с другом, с которым он проводит наверное последний день вместе. Хонджун, вроде как, уезжает уже завтра к своей мечте. Он всегда хотел получить хорошее образование в большом городе и встретить любовь своей жизни. А Пак хотел просто остановить время. — Слышишь? — спрашивает Хонджун, подрагивая от прохлады. — Что? — Море. Может, посмотрим на него в последний раз вместе? Как никак, ты тоже уезжаешь. И это было правдой. Вот только Сонхва выбрал совсем другой ВУЗ, в совсем другом городе. — Давай. Парни усаживаются прямо на песок, не заботясь о последствиях. Потому что сейчас главное этот момент. Очень важный в их жизни. Сонхва с Хонджуном разговаривали ночь напролёт, вспоминая все годы, проведённые вместе. Но ни один из них так и не рассказал друг другу самого главного. — Давай приезжать сюда каждый год и видеться на берегу моря? — Было бы здорово. Что-то типа нашего места. — Ага. «В следующий раз признаюсь», думали они, с тяжестью в сердце встречая рассвет.× × ×
Им было по девятнадцать, когда они встретились вновь. Именно на том месте, именно летом, в месяц, как и в прошлом году. — Привет, — радостно улыбается Сонхва. — Привет. Хонджун бежит в объятия, позволив себя хотя бы раз не шугаться прикосновений и своих эгоистичных мыслей о том, что было бы чудесно, будь этот человек его парнем. От одних касаний прошибает током. Мурашки бегут то ли от холода, то ли от тепла тела. «Я скучал», остаётся в мыслях, потому что страшно такое говорить, потому что голос может дрогнуть. — Ну, так, как твои дела?× × ×
Год за годом. Им по двадцать три и каждый думает, что другому надоело встречаться. Их рассказы не плещут радостью, а встречи не загораются улыбками. Это, скорее, грустная аура. Сам город несёт в себе воспоминания, от которых до дрожи больно. От которых плакать хочется. Вот настолько раньше было хорошо. А вспоминать такое совсем не хочется, потому что желание уметь возвращаться в прошлое невероятно велико. Мизинчик Пака касается пальчика младшего, у обоих в теле начинает бурлить пламя. До сих пор. «В следующем году признаюсь», снова эти мысли. Они знают точно, что этого не сделают. Прощаются без энтузиазма, с потускневшим от разочарования взглядом.× × ×
— Теперь я отец, забавно, да? Помню раньше мы считали, что детей нет смысла заводить, но моя дочка такая милая. Тебя напоминает, — Сонхва улыбается нежно, вспоминая щёчки ребёнка и радостный смех своей жены. — Это мило. Я бы тоже хотел ребёнка, но моя жена не хочет так рано, хотя ей почти как и мне — двадцать восемь. — Моя наоборот. Она так любит детей, что иногда мне жутко становится. Особенно зная, как она разочаруется после пяти часов сна за неделю из-за тяжести в воспитании и подглядывании за ребёнком, — Сонхва это всё знает прекрасно. Мама всегда когда в гости к подруге ходила, брала с собой его. Ну, а там и новорождённый ребёночек, за которым почему-то присматривал именно Сонхва в моменты пребывания там. Парни искренне рады друг за друга. Они любят своих жён, но их касания не пробивают до мурашек. Они не чувствуют ревности, ощущают лишь упущенные годы, тяжесть и снова грусть. Грусть, грусть, и ещё раз грусть, которая душила слезами каждый раз, когда они прощались и оставались наедине. «Теперь уж точно поздно признаваться. Поздно…».× × ×
Им по тридцать и они так и не нарушали ни разу свою традицию, хотя очень сильно хотелось. Тяжело видеть того, до которого дотянуться невозможно, хоть и очень хочется. «Люблю тебя. Так сильно, так оглушающе люблю». — Помнишь восьмой класс? Такое время смешное было. Мы были такими дурачками. — Мы и сейчас дураки. — А? — Забей. Как там твои родители, навестил их перед приходом сюда или собираешься после туда зайти? — После. Всегда захожу после. — Я тоже… Даже громкие волны в шторм не заглушали сердце, бившееся так громко в тридцать, когда они впервые просидели больше десяти минут в обнимку, вдыхая запах друг друга. Тогда парни поддались слабости, но ни один из них так и не понял, что это было взаимно. Они сидели в спокойствии. Лишь эти полчаса за все эти чёртовы годы. Так уютно и так по-домашнему. Хонджун еле сдерживал слёзы. Сонхва пах точно так же, как двенадцать лет назад. «Может всё-таки сказать?»× × ×
Сейчас, в этом году, они уже так не обнимаются, снова делая вид, будто им и без прикосновений хорошо. — Сонхва. — М? Хонджун мнётся. Язык свой кусает, а в груди всё сжимается. Становится невыносимо. — Уже поздно, домой пора. — Домой. А что для Сонхва дом? Хонджун пахнет домом. Таким родным и забытым, увидев которого улыбка наворачивается на губах. А Хонджун раздумывает о том, что никогда не посмеет коснуться своими губами губ друга. Он не выдержит, если Пак убежит и в следующем году тут будет только один Хонджун с ещё большей тяжестью, чем сейчас. Старший грустно улыбается. Звук волн самый ненавистный для него. Слыша этот звук, в голове не задумываясь всплывает «любовь» и «недосягаемость». — До встречи. — До следующего года. Они расходятся. Каждый год мысли в этом месте приводят в тупик. Шаг назад и только назад. В следующий раз признаюсь.